Глава 16

За ночь выпал глубокий снег. Он полностью преобразил окрестный пейзаж, превратив его в рождественскую сказку. Голливудскую такую, не русскую и даже не огемскую, ибо леса, в которых я с трудом укрыл свои «коробочки» далеко не дебри с буреломами. Они вырубались не одно столетие, но вырубались аккуратно, выборочно. Даже с некоторым эстетством. Аристократия в местном королевстве свои леса любила за их охотничью продуктивность, а сменившая ее буржуазная республика за полвека еще не успела все испохабить, как похабила все, до чего касалась ее рука. Вот и были эти леса больше похожи на парки. По крайней мере, никаких трудностей в преодолении этих «лесных массивов» бронетехникой не было. И партизан в таких лесах не могло быть просто по определению. Им тут негде прятаться.

Но вот для того чтобы аэроплан мог сесть на ближайшее поле пришлось поработать «артшурмам» своими бульдозерными отвалами, сгребая снег до земли. А землю еще и ровняя. И то я испугался, когда лейтенант лихо приземлился, скозлив пару раз на импровизированной взлетной полосе. На аэроплане не было предусмотрено посадочных лыж. Да и как их лепить на четырехколесную тележку?

Первый облет вероятного театра военных действий я сделал сам. Свой глаз — алмаз.

Подкрепления спешащее к республиканцам для ликвидации моего прорыва поспешали медленно воюя с аномальным для них снегопадом. И были еще далеко. День — полтора марша, а то и два. Не есть, не спать, тупо переставляя ноги…

По железной дороге запустив вертикальный столб сизого дыма, пыхтел черный паровоз, что большим красным отвалом откидывая налипший снег с рельсов. Шел он в сторону назначенного нами на заклание разъезда.

За ним на большом отдалении медленно двигался окрашенный мелом на клею тяжелый бронепоезд с четырьмя пятидюймовыми морскими орудиями в полубашнях. Сколько у него пулеметов с неба не разглядеть. На котле и крыше паровоза и башнях нарисованы параллельные черные полосы, имитирующие рельсы. Маскировка от злых дирижаблей-бомбардировщиков. Я бы тоже его проглядел, если бы из трубы не толкался в небо активный серый дым.

А еще дальше, километрах в пятидесяти от бронепоезда, чапал от разъезда обычный эшелон с крашеными суриком деревянными теплушками. Полнокровный пехотный батальон катит, не меньше. На открытых платформах четыре полевых пушки еще в летней раскраске. И вряд ли такой эшелон будет единственный. Но с этим проблема у врага. Оба разъезда забиты составами. Свободен только главный путь. И прежде чем нагнать войск, требуется разгрузить то, что ранее прибыло и отправить пустые вагоны обратно. А это время…

Вот они противник и гонят пехоту своим ходом по снежным завалам. От безысходности.

По первой прикидке собрали против нас для удара с юга не меньше пехотной бригады. Где-то четыре-пять полков на свежий взгляд. Терпимо. Я ожидал большего. Но видимо Вальд с Бьеркфортом остальные резервы республиканцев надежно сковали. Резервов тоже много не бывает. И если республиканцы давно научились их концентрировать в месте ожидаемого прорыва своей обороны, то эта тактика успешной была лишь до того момента когда прорывов стало больше одного. Спасибо тебе генерал Брусилов за пример для подражания.

Когда я сел на новом импровизированном аэродроме, то там меня поджидала шестерка егерей в белых маскхалатах и на лыжах. Принял я от них доклад об успешной диверсии на меридианной железной дороге, где они подорвали мост через лесную ручку после слияния с рокадой южного уса той железки, которую мы в данный момент оседлали.

А на севере Вальд резвится. И Бьеркфорт.

Написал боевое донесение.

Усадил в самолет летнаба с приказом добраться до Моласа и через него пробиться к фельдмаршалу. Нет у меня сил и средств двигаться к городу Карду, потому как придется отражать удар вражеской бригады, которая постарается подрезать основание нашего наступающего клина. Да и Вальду пока ничего не грозит, как это видится с неба. А оставшиеся в траншеях в полу окружении республиканцы сидят там тихо. Соответственно требовал для себя резервы, чтобы сохранить плацдарм, нависающий балконом на вражеский бетонный укрепрайон. Появилась реальная возможность его блокировать и оставить без снабжения. Пехота в траншеях это хорошо, а железная дорога лучше.

В общем доложил обстановку и затребовал уточнения боевой задачи.

Особо приказал дать от моего имени телеграмму на авиазавод в Калуге, чтобы оттуда пригнали еще один аэроплан, оборудованный посадочными лыжами. Зима всерьез началась. И не по железной дороге а своим ходом. Так быстрее выйдет.

Проводил самолет и стал готовиться к набегу.

Откровенно говоря, ночной снегопад мне всю малину изгадил. Приходилось на ходу умозрительно измышлять по карте танкоопасные направления. Глубокий снег сильно исказил местность.

И с засадами все не так хорошо как хотелось бы. По обе стороны железнодорожной насыпи лес был сведен метров на триста. Напрочь. Даже кустов нет. Эту полосу отчуждения железнодорожники давно под свои огороды приспособили.

Как я читал в интернете, еще на планете Земля, по опыту второй мировой войны вышло так, что первый враг бронепоезда — авиация, второй — танки. И только на последнем месте артиллерийская засада. Раздолбают рельсы спереди и сзади, обездвижат бронепоезд. Вот он уже и цель как в тире. И осталась бронепоездам только одна ниша — обеспечение безопасности перевозок в собственных тылах и противовоздушная оборона узловых станций. Ну, до нормальной ПВО тут еще как до Пекина раком…

А вот второй постулат мы обязательно проверим. А натюрель, так сказать. Пару-тройку мест я сверху высмотрел, где возможно бронекоробочки припрятать. А сейчас егерей послал проверить. Им на лыжах всяко быстрее, чем мне на гусеницах.

Надо обязательно по возвращению их спросить, у кого они лыжи украли в таком количестве?

— Пассажирам просьба освободить вагоны. Бронепоезд дальше не пойдет. Вообще никуда не пойдет, — я опустил бинокль и посмотрел на полковника драгун. — Впечатляет?

— Да… Впечатляет, — отозвался он, глядя в свой бинокль на бренные останки того, что еще десять минут назад гордо называлось тяжелым бронепоездом.

Бронепаровоз и четыре вагона с морскими полубашнями пятидюймовых орудий слетели с рельс и наползли друг на друга. Паровоз при этом отчаянно парил, шипя рассерженной кошкой.

Мда… И на таком подобном я в свое время собирался воевать? Правда, тогда и бронекоробочек в этом мире не было. Из снарядов одна шрапнель и редкие гранаты с черным порохом. А вот нынче вам не давеча…

Вышли мы сюда, на опушку леса у крутого поворота железнодорожной насыпи без особого труда. Ох уж эти так называемые леса на западе континента. Я уже говорил, что по сравнению с огемскими пущами и болотами тут прогулочные парки культуры и отдыха. Разве что без аттракционов и колеса обозрения.

Аттракцион устроили мы. Вывел я на опушку всю батарею «элик» на прямую наводку в засаду, туда, где железная дорога делает довольно крутой поворот. Замаскировались. Дождался гостей. И когда они на повороте скорость сбросили… врезали по паровозу за неимением бронебойных болванок и слабости шрапнельного снаряда «на удар» обычным фугасным снарядом с выкрученным взрывателем. Паллиатив, конечно. Но что делать? Что делать? И добавили фугасными гранатами. Всего два залпа девяти орудий по паровозу и колесным парам вагонов… Зато четырьмя дюймами.

И все.

Дистанция пистолетная.

Выживший контуженный экипаж драгуны безжалостно добили. Не успел я их остановить. Ненавидит кавалерия бронепоезда. Всего чуть меньше чем дирижабли.

Остальная бронетехника нашей конно-механизированной группы обеспечивала в это время штурмовикам захват самого разъезда. В основном в роли старшего брата в песочнице. Достаточно было просто ее присутствия.

Драгуны, грамотно используя складки местности, блокировали все окружающее пространство.

Все как в старой песенке: «Ах, шарабан мой колеса стерлись… вы нас не ждали, а мы приперлись…»

Разъезд взяли с лету.

С наскока.

Хотя пострелять пришлось.

Все-таки пистолеты-пулеметы в боях на коротких дистанциях среди застройки это действительно вундервафля. А когда ими вооружен целый батальон… да против старых винтовок роты тылового охранения, в которой служат дядьки третьего срока мобилизации…

— Все трофеи с бронепоезда ваши, полковник. Но за это поможете нам разграбить разъезд. Добро?

— Не увлекайтесь особо трофеями, майор, — дал мне совет седоусый драгунский полковник, упаковывая бинокль в кожаный футляр. — Сколько хороших кавалерийских командиров на этом погорело… Тьма… Ушедшие боги учили, что жадность грех, а умеренность благо. Это правило помогло мне дожить до седин в пяти войнах.

— Такие уж мы люди, бронемастера, — усмехнулся я. — Без необходимого как-нибудь проживем, а вот без лишнего никак не сможем. Но не беспокойтесь, полковник, что сами не съедим, то мы обязательно поднадкусываем, но врагу целым не оставим.

Двух драгун, которые залив глаза трофейным спиртом вознамерились сжечь состав, в котором ничего вкусного для них не нашлось, с их точки зрения, так ерунда… керосин в бочках, снаряды к капонирной артиллерии, патроны республиканских калибров, да оборудование полевого госпиталя… пришлось расстрелять перед строем.

Их полковник не возражал только потому, что на соседней ветке стоял эшелон с сеном, овсом горохом, копчеными свиными окороками, крупой и растительным маслом.

— Идиотизм не лечится, майор, — буркнул полковник, когда я озвучил свое мнение, что за такое поведение его подчиненных лоб зеленкой мажут. — Делайте с ними что хотите. Вы — командующий группировкой.

А я пришел в бешенство не только из-за керосина, который был в моих самоходках основным топливом. Через главный путь напротив «приговоренного» пьяными драгунами состава стоял неразгруженный эшелон с четырехорудийной корпусной батареей. Длинные шестидюймовки. К каждой угольный рутьер прилагался в качестве тягача. И еще четыре рутьера обеспечения с прицепами. И положенный боекомплект.

Еще со средневековья повелось что пушки — главный трофей для командования. И чем больше пушки, тем больше славы. В принципе, нам бы их и горелыми засчитали за подвиг, но… я как раз обдумывал мысль как бы приспособить этот вкусный трофей для обстрела с тыла республиканского укрепрайона. А тут эти… самки собаки с факелами.

В целях экономии расстреляли дурных драгун из трофейных винтовок. Перед строем. Чтобы другим неповадно было. А то у некоторых от обилия трофеев крышу сносит очень капитально. До того, что высшей радостью становится индейский патлач.

Снесли с платформ рутьеры с прицепами, нагрузили их полевым госпиталем и погнали в давно присмотренный овражек за позициями пехоты. А тыл погнали четверку вестовых в штаб армии со слезницей «прислать врачей, принимать такое чудо».

Заодно отправил с ними донесение командарму графу Далинфорту с предложением одновременного артиллерийского удара по бетонному укрепрайону, оседлавшему железную дорогу. Отдельно приложил список ракетных кодов для согласования действий. Чтобы когда пойдут с вражеского тыла брать ДОТы мои штурмовики, то не попали бы они под «дружественный» огонь.

Реквизировали все сани, которые только нашлись. Переставили на них пулеметы с тачанок и послал я эскадрон драгун с отделением саперов встречать тот эшелон, который я увидел с воздуха. «Коломбину» еще за ними закрепил для усиления.

Копали еще позиции со стороны полуокруженного укрепрайона. Обложить его как следует по военной науке, сил нет. С юга у меня только редкая завеса кавалерии. Вся надежда на бронетехнику.

Всем нашлась работа. А после расстрела драгун все только показывали чудеса трудового героизма. Все же у меня репутация…

Пленных также припахали и на разгрузочные работы, и на земляные. Конвоиры их приободряли, что это ненадолго, что скоро они поедут в Рецию виноград кушать.

А с лыжами вообще анекдот вышел. Набрели мои диверсанты в лесу на самую настоящую элитную лыжную базу. С банькой, банкетным залом, столовым серебром, номерами и дюжиной десятков лыж с палками. Очень удачно попали. Сезон здесь у них открывался на новый год.

Организовал за лыжами санный поход. Рота штурмовиков у меня станет лыжной. Все скорость движения будет выше, чем пешком по снегу топать.

А сани с лошадьми и стирхами пришлось реквизировать и по окрестным деревням. То, что было на разъезде, нам откровенно не хватило.

Пришел обоз из тыла от командующего армией. Подкрепления.

Личный представитель командарма — одна тушка полковника генерального штаба, который брал на себя всю штабную работу на плацдарме. С адъютантом, двумя помощниками, собственными денщиками и поваром. В обозе еще с ними телефоны и провода с отделением связи.

Врач, принимающий у меня трофейный госпиталь — одна тушка плюс три фельдшера и пяток страшненьких сестер милосердия. С ними две фуры презервативов, Фуры! Отнятые от доставки продовольствия и боеприпасов.

— Прифронтовая полоса, майор, зона повышенного риска венерических заболеваний. И ваша задача как командира не допустить вспышки хотя бы эпидемии триппера. Я уже не говорю за сифилис.

Хотелось мне ему надерзить, что его медсестрички большее бактериологическое оружие, чем окружающие нас пейзане. Но посмотрел на их корявые рожи и понял, что я погорячился. Лично мне столько не выпить. Даже с большой половой голодухи.

Кондомы еще понятно, объяснить можно, но тюки листовок, которые я должен разбрасывать с аэроплана… это уже за пределами добра и зла. Посылали мы в укрепрайон парламентера из пленных офицеров под честное слово. Вернулся уже. С отказом.

Что было хорошего, прислали расчеты к трофейным шестидюймовкам, и я с легким сердцем отослал своих артиллеристов обратно в коробочки.

И пехоту — царицу полей все же прислали. Два полка. Полноценную бригаду со штабом и в главе с целым генерал-майором Дзиньвертом.

— Вот и прекрасно, ваше превосходительство, — ответил я на его представление и козыряние полномочиями. — Вы тут командуйте, а я в рейд пошел. Мне еще приказ фельдмаршала выполнять, а я на целые сутки уже из графика выбился.

— Кавалерия… — растопорщил усы генерал с явным намерением меня все же построить.

— Кавалерия идет в рейд со мной, генерал, потому как придана мне еще до прорыва. И под нее уже нарезаны задачи. Вам я оставляю из своей конно-механизированной группы пехотный полк. Он просто за нами не угонится. И все трофейные пушки и пулеметы. Боеприпасов республиканцы для вас запасли много. С запасом. Так что… майор гвардейской артиллерии Кобчик пост сдал.

— Генерал-майор Дзиньверт пост принял.

И мы обменялись вполне дружественным рукопожатием.

Когда я после распитой с генералом сливовой водки вышел из домика смотрителя разъезда, подошел обоз с лыжами. Опять траблы на всю ночь — маскхалаты шить на штурмовую роту, которая в одночасье стала лыжной. Благо несколько штук портяночной бязи в трофеях обнаружилось.

Вообще я весь из себя такой вредный объявил парко-хозяйственный день. Осмотреть технику, где надо починить, заправить, добавить боекомплект и быть готовыми утром после завтрака выйти в рейд на Кард.

Наверное, чтобы задобрить такого злого меня, разведчики подарили мне шикарную двустволку с серебряной инкрустацией, которую прихватили на той буржуинской лыжной базе, откуда и лыжи.

Напоследок на правах победителя я забрал с собой, пока генерал не прочухался, логистические рутьеры с прицепами от трофейной корпусной батареи республиканцев. Забрал бы и остальные четыре, что тягачами работали, но у меня в КМГ больше машинистов не оказалось. Хоть каких…

Кард хорошо просматривался с поросшей редким лесом сопки в бинокль. Как на ладони. Покрытый инеем город выглядел сахарным пряником. И даже вагоны с паровозами на огромном отстойнике смотрелись шоколадным марципаном, присыпанным сахарной пудрой. Аккуратный такой город. Старый. Уютный и красивый, несмотря на то, что половину его площади занимало железнодорожное хозяйство.

Две трети присланных командармом листовок я прикарманил и теперь аэроплан активно разбрасывал их над городом.

Вчера раскидывали их над укрепрайоном. Бесполезно. Ответили стрельбой зенитных пушек, и летнаб совершенно правильно решил дальше не рисковать. Остаток агитации так и уехал с нами.

А вот в городе Карде началась интересная движуха. Народ бегал туда-сюда… собирался толпами и о чем-то митинговал. Военных в форме наблюдалось мало. А в гражданских саммитах наибольшую активность проявляли женщины. Хорошая вещь мощный бинокль с рецкой оптикой.

Что было странно, никаких телодвижений для усиления обороны города не предпринималось. Так… как была пара пулеметных гнезд обложенных мешками с песком на въезде в город, так и осталась.

Десятка три голубей взмыло над шпилями официальных зданий и плотной стайкой улетели на запад. Что еще гарнизону остается, если мы ему телеграф перебили, а любого конного посыльного перехватывали мои диверсанты, которые во время марша КМГ к городу присоединились ко мне практически в полном составе. Погибла только одна диверсионная группа, которая должна была взорвать железнодорожный мост. Охрана там оказалась суровой. С пулеметами.

Полевые кухни уже распространяли одуряющий аромат для меня, нагулявшего с утра аппетит на морозце.

После обеда ровно в полдень, как и указывалось в кратком тексте листовок, выстрел гаубицы возвестил, что время, отпущенное гарнизону на раздумье, кончилось и на поле перед городом выехали мои бронекоробочки, лыжники и драгуны верхом, охватывая город по флангам.

Штурмовать город я не собирался. Не такой я конченый отморозок чтобы вводить бронетехнику без крыш в узкие средневековые улочки. Так демонстрацию силы проводил.

Бронетехника встала на пределе винтовочного выстрела и задрала к небу стволы орудий, якобы изготовившись к стрельбе.

Из старинных ворот на красивых конях выехали знаменосец, трубач и барабанщик с седельными литаврами. Последние обеспечивали музыкальное сопровождение. Впереди них скакал офицер в ладно скроенной длинной шинели и кирасирской каске с белым флажком на кончике сабли.

Я двинул вперед БРЭМ, закрепив на люке палку со свежей портянкой.

Сел в люке, сдвинув в сторону пулемет, как показатель мирных намерений.

За мной скакали четверо вестовых. Если что срочное, то чтобы не кричать им через половину поля.

На середине поля мы сошлись.

Трубач перестал дудеть, а барабанщик бить в литавры. Знаменосец развернул флаг, который стал трепать ветер.

— Командир гарнизона города Карда ротмистр барон Карде-Фок, — представился моложавый офицер, держа саблю с белым платком на плече. — С кем имею честь.

Воинской чести при этом он мне не отдал.

— Командующий конно-механизированной группой резерва главного командования майор гвардейской артиллерии барон Бадонверт, — кивнул я в ответ.

— Это и есть те самые непробиваемые махины, которые несколько дней назад произвели панику на фронте среди наших солдат, — кивнул он на мой БРЭМ.

— Они самые, — подтвердил я. — Скажу вам по секрету, страшная сила.

— Мы получили ваше своеобразное предложение с неба о капитуляции и решили его принять во избежание напрасного кровопролития среди мирных жителей.

Горнист снова затрубил, забухали литавры. Знамя склонилось, а офицер протянул мне свою саблю эфесом вперед.

Я несколько обалдело ее принял. Хорошая сабля, дорогая. Старинной работы.

Тут же наши драгуны радостно заорали какую-то речёвку и стали бросать в небо папахи. Похоже, я все сделал правильно.

— Ключи от города мэр вынесет вам у ворот, господин барон, — четко склонил голову при прямой спине республиканский капитан. — Как то и положено по традиции.

Потом подъехал знаменосец и отдал мне свой флаг. В его глазах блестели слезы.

— Разоружение гарнизона начнется через пятнадцать минут у главных ворот. Я могу надеяться, господин барон, что офицерам оставят холодное оружие? — спросил барон, когда я принял их знамя.

— Можете, барон, — на автомате ответил я. — Мы соблюдаем традиции и обычаи войны и я рассматриваю сдачу вашего гарнизона как почетную.

Я передал ему его же саблю эфесом вперед и, спохватившись, добавил

— Вы мой пленник, барон Карде-Фок.

Республиканский капитан широко улыбнулся, показав мне крепкие красивые зубы.

— Ничего другого я от Кровавого Кобчика и не ждал. Вечером я жду тогда вас и ваших офицеров в своем замке на торжественный ужин в вашу честь.

— У вас, господин барон, в этом городе собственный дом? — удивился я.

— До революции, господин барон, моей семье принадлежал весь этот город и вся его округа.

Что это было?

И это все? Из-за этого Джульетта отравилась?

Лицо Вальда надо было видеть. У меня сложилось такое ощущение, что я одним своим видом ему лягушку за шиворот засунул.

«Железная» бригада блокирует город с севера, а ее встречает мой одиночный БРЭМ, и я спокойно отдаю распоряжения по расквартированию частей бригады в городе. Состоялось это действо на следующее утро.

Вальду все же досталось на марше. Против него республиканцы кинули все резервы с севера, какие только могли наскрести и командовал ими решительный человек. Прорывался мой заместитель с боями. Потерял при этом три машины безвозвратно. И еще две волокли на буксире.

Бьеркфорт к тому времени, когда Вальд столкнулся с резервами противника, уже ушел на север от их прорыва седлать трансконтинентальную магистраль, а приданная бригаде пехота отвернула на юг — завершать окружение республиканских войск на фронте.

Он так надеялся, что город Кард будет взят именно им, а тут такой облом.

Приказ не входить нам в город фельдмаршал отдавал из соображений сохранения в нем в целости железнодорожного хозяйства для своего наступающего фронта. Опасался Аршфорт, что два молодых раздолбая раздолбают здесь все в мелкую крошку пользуясь беспрецедентным количеством орудийных стволов на руках. Но принятие мною безоговорочной капитуляции одобрил. О чем я получил в тот же день бумаги из штаба фронта по воздушному мосту. Так что авиаторов я с чистой совестью представил к Солдатскому кресту.

Также я получил на руки императорский рескрипт сдать бригаду Вальду и вплотную заняться летной школой и авиазаводом. На все про все мне давался срок до Нового года.

И да… Вальд стал-таки имперским генерал-майором артиллерии. Ему также предписывалось после окончания операции убыть с бригадой в Калугу и там сформировать на ее основе три отдельные механизированные бригады по уточненным штатам. Штаты бригады должны были уточнить мы же на основе полученного фронтового опыта.

Мне за Кард на плечо упала лента Имперского креста со звездой, и согласно статуту я сразу прыгнул на один чин выше и стал капитаном-командором имперского воздушного флота. Пятым командором на всю империю. Но не генералом. Так что Вальд успокоился, перестал на меня дуться и нормально вошел в новую для него роль командующего родом войск.

После «Кардского прорыва» республика, впечатленная молниеносным поражением очень сильной группировки, утратой своих «линий Мажино» у железных дорог и дикими даже для этой мировой войны потерями в личном составе, не обращая внимания на визги с Соленых островов, запросила перемирия. И оно ей императором было дано.

Восточный царь немедля присоседился к перемирию. Как мне показалось с большой охотой.

Подготовка к мирной конференции началась в столице Винетии. Саму конференцию предполагалось провести в Португейзе. Это чтобы не пускать флоты противников в Мидетерранию, как пояснил мне Молас за рюмкой чая.

Король Соленых островов смирил гордыню и прыгнул в последний вагон мирного процесса, не желая оставаться в военном противостоянии с Империей один на один.

Война закончилась.