Занавес подняли в четвертый раз. Каролин Дэйкрес, стоя в центре всей труппы, раскланивалась перед партером, амфитеатром и – с особенной тонкой улыбкой – зрителями галерки. Две тысячи ладоней хлопали в такт, издавая громкий и ритмичный звук, словно кто-то методично колотил по железной крыше. Новозеландские зрители мало расположены к буйному веселью. Если им что-то нравится, они сидят молча и с остервенением бьют в ладоши. Именно это они и проделывали теперь, после третьего или четвертого представления «Дам для досуга». Каролин кланялась снова и снова, словно зачарованная этим бурным проявлением восторга. Она с улыбкой повернулась к Хейли Хэмблдону. Тот отделился от других артистов и подошел ближе к рампе. На его лице застыло торжественное и приподнятое выражение, с которым у исполнителей главной роли принято обращаться к публике. Аплодировавшие зрители удвоили свои усилия. Хэмблдон улыбнулся, прося тишины. Аплодисменты стихли.

– Леди и джентльмены, – начал он задушевным тоном, – мисс Дэйкрес попросила меня сказать несколько слов, чтобы выразить, – он посмотрел на галерку, – нашу огромную благодарность за тот чудесный прием, который вы оказали первому выступлению в рамках наших коротких, – он посмотрел на партер, – увы, слишком коротких гастролей в вашем прекрасном городе.

Хэмблдон сделал паузу. Послышалось несколько нетерпеливых хлопков.

– Это наш первый визит в Новую Зеландию, а Миддлтон – первый город, в котором мы дали представление. К сожалению, наши выступления в вашей замечательной стране продлятся недолго. Вскоре мы отправимся в…

Он замолчал и смущенно обернулся к своим коллегам, прося помощи. «В Веллингтон», – подсказала Каролин Дэйкрес.

– В Веллингтон, – повторил Хэмблдон с извиняющейся улыбкой.

Публика ответила громким смехом.

– В Веллингтон, и это будет в пятницу. Завтра, в среду и четверг мы покажем «Джекпот», комедию, которую мы имели честь играть в лондонском театре «Критерион». В ней будет участвовать почти весь оригинальный состав исполнителей плюс двое известных актеров из Австралии, присоединившихся к нам специально для этого спектакля. Кстати, хочу сообщить, что в нашу труппу входит уроженка Новой Зеландии, которая вернулась в родную страну после успешной карьеры на лондонской сцене – мисс Сьюзен Макс.

Он обернулся к Сьюзен, которая ответила ему удивленным и благодарным взглядом. Публика бешено зааплодировала. Сияющая Сьюзен поклонилась сначала залу, а потом, с очаровательной ужимкой, – Хэмблдону.

– Мисс Дэйкрес, вся наша труппа и я сам глубоко тронуты той удивительной теплотой, которую мы встретили в вашем городе. Возможно, я открою маленький секрет, но как раз сегодня у мисс Дэйкрес день рождения. – Он широко развел руками. – Это ее первый визит в Миддлтон, и что еще я могу ей пожелать, как не вернуться сюда снова! Большое вам спасибо.

Буря аплодисментов и реверансы от Каролин. Хэмблдон взглянул на будку механика, и занавес быстро опустился.

– Будь я проклят, если когда-нибудь сюда вернусь, – пробурчал Акройд.

Стоявшая рядом Сьюзен Макс возмущенно фыркнула.

– Ну да, вы ведь любимец захолустий, мистер Акройд, – съязвила она.

Брэндон Вернон довольно хохотнул. Акройд комично выгнул одну бровь и несколько раз кивнул.

– Хо-хо. Хо-хо! – передразнил он. – Ах, как трогательно, ах, моя милая родина!

Сьюзен молча развернулась и грузно направилась в свою гримерную. В коридоре она встретила Хейли Хэмблдона.

– Спасибо, дорогой мой, – сказала она. – Это было неожиданно, но очень мило.

– Все в порядке, Сьюзи, – кивнул Хэмблдон. – Пора навести красоту для вечеринки.

Вся труппа собиралась отпраздновать день рождения Каролин. Прямо на сцене собрали большой стол и накрыли его белой скатертью. Центр стола ломился от цветов. Бокалы, тарелки и всевозможную еду расставили с почти голливудским размахом, который сдерживали только скромные возможности отеля и его банкетного сервиса. Мистер Мейер потратил на этот вечер много времени и сил. Праздничный ужин, заявил он, должен соответствовать статусу его жены как самой выдающейся комедийной актрисы Англии, а также удовлетворять интересы прессы и запросы публики. Предполагалось, что piece de resistance станет сюрпризом для Каролин и гостей, но Мейер не утерпел и посвятил в свою идею всех членов труппы. Он привез из Англии жеробоам – гигантскую бутыль шампанского известной марки. Тед Гаскойн и его подручные трудились над ней весь день, следуя руководящим указаниями мистера Мейера и энергичным советам Джорджа Мэйсона. Исполинскую бутыль подвесили к колосникам, соединив через блок с противовесом. От противовеса к сцене протянулся алый шелковый шнур, закрепленный скобкой у стола. В кульминационный момент праздника Каролин предстояло перерезать шнур. Противовес после этого должен был подняться вверх, а бутылка плавно опуститься вниз, прямо в гнездо из декоративной зелени и экзотических цветов, которое мистер Мейер лично установил посреди стола. Он заставил рабочих двадцать раз прорепетировать эту процедуру и все равно не находил себе места от волнения, стараясь довести процесс до совершенства. Перед началом праздника он все еще метался по сцене и с тревогой смотрел на потолок, где в колосниках висела невидимая жеробоам, дожидаясь своего триумфального появления. Приглушенные лампы разливали мягкий свет. Тяжелый занавес в роли четвертой стены, глубокий ковер и плотные портьеры делали обстановку приятной и уютной.

У служебного входа тем временем собралась кучка гостей. Первым прибыл владелец пригородных автозаправок по фамилии Форрест – грузный краснолицый мужчина с располагающей внешностью. С ним были его жена – полная женщина с грубоватым лицом, хорошо одетая, но не слишком умная, их дочь, наоборот, на редкость смышленая, и малолетний сын, уменьшенная копия отца. Все четверо приехали на ужин по просьбе Каролин, которая, однако, уже давно забыла о своем приглашении и не потрудилась предупредить кого-либо об их приходе. Встретивший гостей Гаскойн сначала встал в тупик, но потом вспомнил характер Каролин и догадался, что произошло. Следом за ними появились Гордон Палмер, хорошо знакомый с закулисной жизнью, и его кузен, Джеффри Уэстон.

– Привет, Джордж, – сказал Гордон. – Отличный спектакль. Классное шоу. Каролин была великолепна. Я должен ее увидеть. Где она?

– Мисс Дэйкрес переодевается, – ответил Гаскойн, повидавший тысячи таких, как Палмер.

– Но я не могу ждать ни минуты, – повысил голос Гордон.

– Боюсь, что придется, – возразил Гаскойн. – Позвольте представить: мистер Гордон Палмер, мистер Уэстон, миссис… э…

– Форрест, – весело вставила полная дама.

Как и большинство обитательниц колоний, она свято верила, что все английские юноши чрезвычайно милы в общении, и поэтому авансом прониклась к Палмеру расположением. Ее муж и сын были настроены менее дружелюбно, а дочь держалась и вовсе настороженно.

Прибывали новые гости, и среди них – высокий смуглый мужчина с очень красивым голосом, доктор Ранги Те Покиха, врач-маори, проживавший в «Миддлтоне».

Аллейн появился одновременно с Мэйсоном и Альфредом Мейером. Глава труппы поздоровался со старшим инспектором и вручил ему приглашение, продолжая озабоченно смотреть на банкетный стол. Оказавшись рядом, они составляли забавный контраст. Знаменитый мистер Мейер, пухлый и бледный коротышка, выглядел как типичный антрепренер и источал театральность каждой пуговицей своего белоснежного жилета. Не менее знаменитый детектив, шестью дюймами выше, имел аристократическую внешность и смахивал на дипломата. «Какая фактура! – заметил как-то Мейер жене. – Он мог бы преуспеть в нашем ремесле».

Члены труппы один за другим выходили из своих гримерных. Большинство актеров в обществе ведут себя совсем иначе, чем в своей среде. Они всеми силами стараются показать, что ничем не отличаются от других. Это что-то вроде невинной формы фанаберии. Нужно увидеть их после того, как уйдет последний гость, чтобы понять, до какой степени маска может отличаться от лица.

В этот вечер все старались вести себя солидно и серьезно. Альфред Мейер с чинным видом представлял гостей. Он познакомил между собой всех новозеландцев, в том числе хозяина заправок и владельца «Миддлтона», хотя они наверняка прекрасно знали друг друга.

Каролин появилась последней.

– Где моя жена? – громко вопрошал Мейер. – Уже без десяти. Скоро ее сцена.

– Где Каролин? – эхом отзывался Гордон Палмер.

– Где мадам? – весело подхватывал Джордж Мэйсон.

Вся толпа во главе с Мейером отправилась на поиски. Аллейн, присоединившийся к Хэмблдону и Мэйсону, спрашивал себя, чем вызвана эта задержка – инстинктивным чутьем актрисы или намеренным расчетом. До сих пор ему только раз приходилось сталкиваться с театральной звездой – по делам службы, – и она едва не разбила ему сердце. Не может ли и сейчас случиться что-нибудь подобное?

Наконец в глубине коридора послышался нараставший шум. Звонкий смех Каролин – «золотистый», как называли его критики, – ее длинное «О-о-о!», похожее на свисток музыкального паровозика, и сама Каролин, шествовавшая на сцену в сопровождении трех мужчин. Комик Акройд настежь распахнул двойную дверь, служившую частью декорации, и торжественно объявил:

– «Войдите, мадам»!

Каролин на ходу отвешивала гостям глубокие поклоны и порхала по сцене, словно бабочка. Она действительно устроила «вход», но проделала это так бесшабашно, так искренне и с таким лукавым блеском в глазах, что Аллейн забыл о всякой критике и с головой окунулся в теплое облако ее обаяния. Когда ее взгляд остановился наконец на нем – а он с нетерпением ждал этого момента, – Каролин устремилась к нему, раскинув руки и сияя, как солнце. Аллейну пришлось волей-неволей соответствовать моменту: он поклонился, согнув пополам свое длинное туловище, и по очереди поцеловал обе ее руки. Семейка Форрест за его спиной захихикала, а мисс Форрест насторожилась еще больше.

– А-а-а! – мелодично протянула Каролин. – Наш прославленный друг. Наш знаменитый…

– Нет, нет! – поспешно воскликнул Аллейн.

– Почему? Все должны знать, кого я заполучила на свою вечернику.

Она говорила громко и отчетливо, словно на сцене. Гости замолкли, прислушиваясь к ее словам. В отчаянии Аллейн торопливо достал из кармана маленький пакет и, снова поклонившись, вручил его актрисе. «Наверное, я выгляжу полным идиотом», – подумал он.

– Примите мои поздравления, – произнес он. – Надеюсь, вы позволите…

Каролин, уже получившая бесчисленное количество дорогих подарков, немедленно пришла в восторг и заговорила тоном уличной нищенки, которой подали пятифунтовую банкноту.

– Это мне?! – воскликнула она в полном изумлении. – Это мне! Мне! Мне!

Она устремила на Аллейна и других гостей сияющий взгляд.

– Вам всем придется подождать! Мы должны его открыть. Скорее, скорее!

Каролин заерзала от нетерпения и стала издавать какие-то воркующие звуки, разрывая бумажную обертку.

«Господи, – подумал Аллейн, – как у нее это получается? Любая другая на ее месте выглядела бы глупо».

Наконец подарок извлекли на свет. Из пакета появилась небольшая зеленая вещица. Округлая и довольно примитивная, она изображала коренастую фигурку с огромной головой и кривыми ручками и ножками. Лицо уродца было изображено довольно схематично, но на нем ясно проступала злорадная улыбка. Каролин уставилась на нее с интересом и недоумением.

– Из чего она сделана? Из гагата? Забавная вещица, но…

– Из нефрита, – поправил Аллейн.

– Это тики, мисс Дэйкрес, – произнес чей-то глубокий голос.

Из рядов гостей, улыбаясь, выступил врач-маори – доктор Ранги Те Покиха.

Каролин повернулась к нему:

– Тики?

– Да. И очень красивый, насколько я могу судить.

Он скосил взгляд на Аллейна.

– Доктор Те Покиха оказал мне любезность и посоветовал эту вещицу.

– Я хочу знать о ней абсолютно все!

Доктор Те Покиха начал рассказывать. Он выражался довольно недвусмысленно и вогнал Форрестов в краску. Тики – символ народа маори. Он приносит удачу своему владельцу. Его внешний вид представляет собой человеческий зародыш и символизирует женскую плодовитость. Из разговора с доктором в гостинице Аллейн понял, что Те Покиха получил его от одного пакеха – белого человека, который сильно нуждался в средствах. Если бы тики принадлежал самому доктору, он бы ни за что с ним не расстался, но его владельцу очень нужны деньги. Фигурку отнесли в местный музей, где один из экспертов подтвердил ее подлинность. Аллейн, повинуясь внезапному порыву, попросил показать ему тики и тут же его купил. Другой порыв заставил его подарить вещицу Каролин. Она с энтузиазмом выслушала эту историю и стала расхаживать по сцене, показывая всем подарок. Гордон Палмер, скупивший половину цветочной лавки, мрачно погладывал на Аллейна. Мейеру, наоборот, тики очень понравился, и он поднес его к лампе, чтобы рассмотреть получше.

– Приносит удачу, говорите? – спросил он с интересом.

– Вы слышали, что он сказал, шеф, – отозвался Брэндон Вернон. – Символ плодородия, кажется, не так ли? Если считать это удачей…

Мейер быстро поставил предмет на пол, сложил руки на груди и начал бить поклоны.

– О, добрый тики-тики, помоги бедному Альфи, – зачастил он нараспев. – Я хороший и послушный мальчик, помоги мне.

Акройд что-то произнес вполголоса. Двое или трое мужчин фыркнули. Акройд, усмехнувшись, взял тики у Мейера, к нему присоединились Вернон и Мэйсон.

По лицам гостей стали бродить улыбки. Фигурка переходила из рук в руки: то здесь, тот там слышался подавленный смех. Аллейн взглянул на Те Покиха, и тот подошел к нему.

– Зря я это сделал, – пробормотал Аллейн.

– О, они просто забавляются, – любезно возразил доктор. Помолчав, он добавил: – Мой дедушка вел себя так же, когда в первый раз увидел распятие.

Каролин принялась рассказывать о происшествии, случившемся с Мейером в поезде. Все собрались вокруг нее, чтобы послушать. Снова раздался смех, но теперь он звучал по-другому – весело и добродушно. Мейер комически протестовал, подыгрывая жене.

Внезапно она заявила, что пора за стол. Рядом с каждым прибором лежала карточка с именем гостя. Аллейн нашел себя по правую руку от Каролин и по левую от миссис Форрест, для которой спешно освободили место.

Каролин и Мейер сели друг против друга, по центру длинного стола. «Гнездо» из зелени и экзотических цветов находилось между ними, а красный шнур спускался к правой руке Каролин и был прикреплен к крышке стола. Она сразу спросила, что это такое, и пухлое лицо Мейера стало пунцовым от волнения.

Вечер получился многолюдным. Кроме двенадцати членов труппы, здесь были приглашенные гости и рабочие сцены: сама Каролин настояла на их присутствии, и они заняли отдельный стол, облачившись в свою лучшую одежду и смущенно поглядывая друг на друга. Лампы в зале погасили, трапезный стол освещался только огромным количеством свечей. Выглядело все это очень празднично и красиво.

Когда гости устроились, Мейер, сияя от удовольствия, встал с места и окинул взглядом стол.

– Дамы и господа, – воскликнул Акройд, – всем молчать, когда говорит его величество Альфредо де Мейер!

Гости засмеялись: комик есть комик.

– Дамы и господа, – начал Мейер, – знаю, что сейчас неподходящее время для речей, но поскольку выпивки у нас нет и она не появится, пока я не сделаю соответствующего распоряжения, думаю, можно обойтись без объяснений.

– Прекрасно, – вставил Мэйсон.

– Через пару минут я попрошу вас поднять бокалы за здоровье очаровательной женщины и величайшей актрисы нашего столетия – моей жены Каролин.

«Однако», – подумал Аллейн. Гости весело загудели.

– Но прежде, чем вы это сделаете, я должен обеспечить вас выпивкой. Как видите, на столе ее нет, – с деланой небрежностью добавил Мейер, – однако я слышал, что боги заботятся о страждущих, и положился на волю высших сил. Помощник режиссера шепнул мне, что, если перерезать вот этот шнур, может произойти что-то интересное. И я прошу мою жену это проверить. Рядом с ее тарелкой лежат ножницы.

– Милый, – воскликнула Каролин, – что ты задумал? Я обожаю сюрпризы. Надеюсь, я не обрушу на нас морские волны, словно Моисей? Или это был не Моисей?

Она взяла огромные ножницы. Мейер, пыхтя от возбуждения, перегнулся через стол и протянул руки к цветочной клумбе. За секунду до того, как Каролин перерезала шнур, он щелкнул скрытым выключателем. Среди зелени и лепестков вспыхнули красные и зеленые огоньки, осветив цветущее гнездышко, куда должна была опуститься жеробоам и над которым склонился Мейер.

Все разговоры смолкли. В наступившей тишине Аллейн с каким-то необычным чувством смотрел на взбудораженных гостей, залитых слабым светом канделябров, на красивую женщину, сжимавшую в поднятой руке ножницы, словно статуя новоявленной Атропос, на карикатурную фигурку маленького толстяка, перегнувшегося через стол, и на красный шнур, убегавший куда-то под темный поток. Его вдруг охватила тревога, странный импульс, необъяснимо связанный с настроением этого момента. Чувство было настолько сильным, что он даже привстал с места.

Но Каролин уже перерезала шнур.

Что-то огромное с легким свистом обрушилось на стол. Валери Гэйнс громко вскрикнула. Раздался звон разбитого стекла, и в нос ударил острый запах шампанского, обильно выплеснувшегося на скатерть. В пышном гнезде из папоротника и цветов торчало что-то похожее на гигантский бильярдный шар. Белая пена шампанского смешалась с алой кровью. Валери Гэйнс продолжала кричать, не умолкая. Каролин, все еще с поднятой рукой, зачарованно смотрела на стол. Потом Аллейн услышал собственный голос, просивший всех немедленно уйти и увести Каролин.

– Отведите ее, Хэмблдон, прошу вас.

– Да, да, конечно. Идемте, Каролин.