Книга: Срочно нужен гробовщик [Сборник]
Назад: XVI
Дальше: Примечания

XVII

К следующему появлению Брента Грант уже расхаживал по палате: он мог пройти к окну и от окна к койке не присаживаясь и так гордился своими достижениями, что Карлица не преминула ему напомнить, что любой полуторагодовалый ребенок справляется с подобной задачей не хуже. Но сегодня ничто не могло испортить инспектору настроение.
— А вы рассчитывали, что я проторчу здесь еще несколько месяцев? — воскликнул он.
— Мы рады, что вы так быстро поправились, — сухо ответила Карлица. И добавила: — И конечно, мы очень рады, что вскоре освободится койка.
И она зацокала по коридору, на светлых кудряшках оскорбленно вздрагивал жесткий крахмальный чепец.
Грант лежал и благодушно рассматривал свое узилище. Никто: ни исследователь, достигший полюса, ни альпинист — покоритель Эвереста — никто не может сравниться с человеком, долгие недели пролежавшим в гипсовых оковах, словно восемьдесят килограммов воплощенного несчастья, а ныне самостоятельно прошагавшим к окну. Так по крайней мере считал Грант.
Завтра он будет дома, и миссис Тинкер примется ухаживать за ним. Придется проводить полдня в постели и передвигаться на костылях, зато с завтрашнего дня он сам себе хозяин. Больше никто не сможет им командовать. У него уже вот где сидит опека самоуверенной фарфоровой куклы, впрочем, как и чрезмерная сострадательность великанши.
Будущее ему улыбалось.
Инспектор, хотя и успел отвести душу, излив свою радость сержанту Уильямсу, впервые заглянувшему в больницу по окончании следствия в Эссексе, с нетерпением, однако, дожидался прихода
Марты, чтобы распушить перед ней перышки и похвастать, каким он стал молодцом.
— Как у вас пошло дело с историческими книжками? — спросил сержант.
— Прекрасно. Я доказал, что все они лгут.
Уильямс усмехнулся.
— На этот счет, по-моему, есть соответствующий закон, — сказал он. — Боюсь, ваши выводы не понравятся министру внутренних дел. Вам грозит обвинение то ли в измене, то ли в оскорблении королевского величества. А может, и того хуже. В наши дни чего не бывает. На вашем месте я бы поостерегся.
— Все равно, веру в исторические изыскания я потерял навсегда.
— Нет правил без исключений, — с характерным для него упрямым здравомыслием заметил Уильямс. — Королева Виктория существовала на самом деле, и войска Юлия Цезаря побывали в Британии. Был также год тысяча шестьдесят шестой и нормандское завоевание.
— Лично у меня появились серьезные сомнения относительно тысяча шестьдесят шестого года. Значит, дело в Эссексе закончено. Что представляет из себя преступник?
— Тот еще мерзавец. В девять лет приучился таскать сдачу у матери, а она — будто так и надо. Лет до двенадцати его еще можно было спасти, задав хорошую трепку. Но этого не случилось, и теперь придется его повесить — прежде чем отцветет миндаль. А весна ожидается ранняя. Последнее время вечерами я работаю у себя в саду, дни стали заметно длиннее. Воображаю, как хочется вам подышать наконец-то свежим воздухом.
И он удалился, здоровый, розовощекий и уравновешенный, как и положено человеку, которого в детстве не забывали пороть — для его же пользы.
Грант страстно ждал гостей из внешнего мира, куда он вскоре вернется, и очень обрадовался, услыхав знакомый, чуть слышный стук в дверь.
— Входи, Брент, — весело закричал инспектор.
И Брент вошел.
Но это был совсем другой человек, не похожий на того, с которым Грант расстался несколько дней назад. От бьющей через край радости не осталось и следа. Брента словно подменили. Он больше не был пионером, разведчиком новых путей.
Перед Грантом стоял тощий паренек в слишком длинном и слишком широком пальто. Его молодость, незащищенность, его отчаяние бросались в глаза.
Грант с беспокойством глядел, как нетвердой походкой он шел через комнату. Из кармана пальто больше не торчала кипа бумаг.
Ну что ж, с философским спокойствием подумал Грант, мы неплохо позабавились. Но всему приходит конец. Их исторические исследования нельзя принимать всерьез. Что в конце концов могут доказать дилетанты? Все равно как если бы в Скотланд-Ярд пришел сыщик-любитель и походя разрешил загадку, поставившую в тупик профессионалов. И почему он считает себя умнее историков? Ему хотелось доказать самому себе, что он умеет читать по лицам, хотелось как-то оправдать свою промашку: ведь он поместил за столом судьи человека со скамьи подсудимых. Но нравится ему или нет, пора наконец признать свою ошибку. Так ему и надо. Возможно, в глубине души он слишком возгордился своим чутьем.
— Здравствуйте, мистер Грант.
— Здравствуй, Брент.
Бренту потяжелее, чем ему, в молодости еще веришь в возможность чуда. И продолжаешь удивляться, что мыльные пузыри все-таки лопаются.
— Ты мне что-то сегодня не нравишься, — радушно обратился инспектор к юноше. — У тебя неприятности?
— Все пошло прахом.
Каррадайн уселся на стул и уставился в окно.
— Проклятые воробьи, как только вы их терпите! — раздраженно заворчал он.
— Да что такое? Обнаружилось, что и до гибели Ричарда все и всюду толковали о смерти принцев?
— Не то слово.
— Что-нибудь проскользнуло в печати? Или в письме?
— Не в том дело. Случилось кое-что похуже. Гораздо более существенное. Не знаю, как и сказать. — Он сверкнул глазом в сторону ссорящихся воробьев. — Чертовы птицы. Мистер Грант, мне не придется писать книгу о Ричарде.
— Почему, Брент?
— Потому что все давным-давно известно. Все и всем.
— Как «все»? О чем всем известно?
— Что Ричард не убивал племянников.
— Не может быть! И давно?
— Не одну сотню лет.
— Ну-ну, соберись с духом, парень! О каких сотнях лет ты толкуешь? Ричард умер менее пятисот лет назад.
— Ну и что. Все равно уже несколько веков всем известно, что он не виноват в убийстве принцев.
— Хватит причитать! Что ты заладил одно и то же! Так когда все-таки это случилось? Когда реабилитировали Ричарда?
— Чуть только это стало возможным.
— Я спрашиваю: когда?
— После смерти Елизаветы, последней в династии Тюдоров, то есть лишь только появилась возможность говорить об этом свободно.
— Значит, при Стюартах.
— Ну да. Впервые в защиту Ричарда выступил некто Бэк, в семнадцатом веке. В восемнадцатом — Хорас Уолпол. А в девятнадцатом — Маркем.
— Ну а кто в двадцатом?
— Насколько мне известно, никто.
— Так кто мешает это сделать тебе?
— Как вы не понимаете? Это же совсем не то. Это уже не будет ВЕЛИКОЕ ОТКРЫТИЕ.
Два последних слова он так и произнес, как будто они так и пишутся заглавными буквами.
Грант, глядя на него, улыбался.
— Ну-ну. Трудно рассчитывать, что великие открытия ждут нас за каждым углом. Ладно, пусть не ты первый реабилитировал Ричарда, но стоит ли из-за этого отказываться от участия в крестовом походе?
— В каком крестовом походе? О чем вы?
— Иначе как крестовый поход не назовешь. Тебя ждут жестокие битвы, дружище.
— И где же противник?
— Тонипанди — вот твой противник.
Тут и Брент улыбнулся. Как человек, до которого вдруг дошел смысл рассказанного пять минут назад анекдота.
— Тонипанди! Ужасно глупое слово.
— Три с половиной века длятся попытки реабилитировать Ричарда, тем не менее школьные учебники продолжают утверждать, что Ричард — убийца, слово в слово повторяя расхожую сплетню и не приводя никаких доказательств. Так что поход против Тонипанди продолжается. Пора браться за дело, парень.
— Но что я могу сделать там, где потерпели поражение такие выдающиеся писатели, как Уолпол?
— Вспомни старую пословицу: «Капля камень точит».
— Ох, мистер Грант, я чувствую себя слабее самой маленькой капли.
— Должен признаться, ты и выглядишь соответственно. Впервые вижу, чтобы так себя жалели. В таком настроении ты не сможешь справиться с британскими читателями. А ведь тебе придется несладко.
— Потому что это моя первая книга?
— Не в том дело. Зачастую первая книга получается лучше всех остальных, ведь в нее вкладывают всю душу. Но нападок на тебя будет много. Судить о том, что ты написал, примутся даже те, кто, закончив среднюю школу, не прочитал ни единой исторической книги. На тебя посыплются упреки в намерении «обелить» Ричарда, именно «обелить», так как это слово, в отличие от «реабилитировать», звучит двусмысленно. Те же, кому случалось заглядывать в Британский энциклопедический словарь, сочтут, что разбираются во всем куда лучше, чем ты. Они церемониться не станут и не оставят на тебе живого места. Ну а историки-профессионалы попросту проигнорируют и тебя, и твою книгу.
— Ничего у них не выйдет, я их заставлю относиться ко мне всерьез! — воскликнул Брент.
— Вот так-то лучше, это по-американски — в духе создателей империи.
— Да, но Соединенные Штаты — не империя, — напомнил Кар-радайн.
— Еще какая империя. Вы от нас отличаетесь только тем, что клочки нашей империи разбросаны по всему свету, ну а вам повезло: ваши земли расположены вдоль одной широты. Очень удобно с экономической точки зрения. Ты успел что-нибудь написать, прежде чем обнаружилось, что с реабилитацией Ричарда ты несколько опоздал?
— Да, две главы.
— Надеюсь, они сохранились? Ты их в сердцах не вышвырнул?
— Почти. Мне хотелось сжечь рукопись.
— Что же тебя удержало?
— У меня в доме электрические камины.
Каррадайн вытянул длинные ноги, потянулся и рассмеялся.
— Слава Богу, наконец-то полегчало. Теперь у меня одна мечта — раскрыть британцам глаза на некоторые факты их собственной истории. В моих жилах течет кровь Каррадайна Первого.
— Ну что ж, это фактор немаловажный.
— Большего мошенника, чем мой прадед, свет не видывал. Он начинал лесорубом, а к концу жизни имел дворец в стиле ренессанс, две яхты и собственный вагон. Железнодорожный вагон. Знаете, с зелеными шелковыми занавесками на окнах и отделкой маркетри. Как в сказке. Последнее время все, с Каррадайном Третьим включительно, твердят, что нынешнее поколение не той закваски. Но сегодня я ощутил в себе дух Каррадайна Первого. Теперь-то я знаю, что он чувствовал, когда у него из-под носа перехватывали сделку. Друг, я принимаюсь за работу.
— Беги, — ласково сказал Грант. — Учти, что я жду не дождусь посвящения
Взяв со стола блокнот, он протянул его Бренту.
— Я тут набросал кое-какие соображения. Возможно, пригодится тебе в работе над книгой.
Каррадайн взял блокнот и уважительно глянул на записи.
— Да ты можешь вырвать листки и взять их с собой. Мне они больше не понадобятся, дело закрыто.
— Ну конечно, что вам теперь история. Через пару недель вы займетесь настоящим расследованием, — с легким сожалением проговорил Брент.
— Я в жизни не проводил более интересного следствия, — искренне возразил Грант. Он кинул взгляд на портрет, прислоненный к стопке книг. — Не поверишь, я страшно расстроился, увидев твою огорченную физиономию. Я уж решил, что какие-то новые данные камня на камне не оставили от наших построений.
Грант снова взглянул на портрет и добавил:
— Марта считает, что он похож на Лоренцо Великолепного. По мнению ее друга Джеймса, у Ричарда лицо святого. Здешний хирург думает, что у него обличье калеки. Сержант Уильямс видит в нем праведного судью. Но мне лично кажется, что ближе всего к истине старшая сестра.
— А что говорит она?
— Что его лицо выражает невыносимое страдание.
— И она права. Впрочем, ничего удивительного.
— Да, судьба его не щадила. Последние два года несчастья обрушивались на него с внезапностью и мощью лавины. А ведь поначалу все шло хорошо. Англию наконец перестало лихорадить. Забывалась потихоньку гражданская война, твердая власть дала стране мир, а развитие торговли обеспечило благосостояние граждан. Казалось, будущее сулит Ричарду одни успехи. Но не прошло и двух лет, как он потерял все: жену, сына, душевный покой.
— Однако напоследок судьба смилостивилась над ним.
— Это в чем же?
— Ему не дано было узнать, что его имя станет притчей во языцех, синонимом злодейства.
— Только этого ему не хватало. Сказать, почему я убежден, что Ричард не был узурпатором?
— Почему?
— Ему пришлось посылать на север за войсками, когда стало известно о тайном браке Эдуарда. Если бы он предвидел, что скажет Стиллингтон, если бы вместе с ним состряпал легенду о контракте Эдуарда с Батлер, то привел бы войска с собой. И оставил бы их пусть не в Лондоне, так где-то поблизости, чтобы, если понадобится, они оказались под рукой. Но Ричард обращается за помощью к городу Йорку и кузенам Невиллам, следовательно, не знает, что намеревался рассказать совету Стиллингтон.
— Верно. Ричард собирался приступить к исполнению обязанностей регента при Эдуарде Пятом и потому ограничился свитой из Йорка. Только в Нортхемптоне он узнал, что Вудвилл ловит рыбку в мутной водице, но не принял эту новость близко к сердцу. Разгромив двухтысячное войско заговорщиков, Ричард как ни в чем не бывало направился в Лондон. Впереди коронация принца, ни о чем другом он не помышлял. И только после признания Стиллингтона перед советом послал за войсками — теперь ему понадобится собственная армия. В трудную минуту он ждет помощи с Севера. Да, вы правы, новость застала его врасплох. — Брент знакомым жестом поправил дужку очков. — А знаете, что меня убеждает в виновности Генриха? Атмосфера таинственности.
— Таинственности?
— Да. Генрих постоянно что-то скрывает, что-то умалчивает. Все-то у него тайком, все украдкой.
— Так ты считаешь, что по характеру Генрих больше подходит на роль убийцы?
— Дело не в характере. Сами понимаете, Ричарду не было никакого резону скрывать смерть принцев, а для Генриха тайна — это все. Зачем Ричарду убивать исподтишка? Трудно вообразить более бессмысленный поступок. Ведь так или иначе все когда-нибудь выйдет на свет. Не сегодня, так завтра придется дать отчет, почему принцев нет в замке. Ричард ведь не думал, что у него нет будущего. Зачем было выбирать такой трудный и опасный путь, коль под рукой были гораздо более простые средства? Стоило только удушить мальчиков и выставить их тела на публичное обозрение, чтобы каждый лондонец мог подойти и убедиться в их смерти. И оплакать их преждевременную кончину от злого недуга. Уж если что-нибудь делать, так только так. Ведь если для Ричарда и был какой прок в убийстве принцев, так разве что в предотвращении народных выступлений в их защиту, и, значит, нужно было как можно скорее оповестить страну об их смерти. Останься их смерть никому не известной, и предприятие утратит всякий смысл. Возьмем теперь Генриха. Генриху было необходимо убрать их с дороги. И сохранить тайну. Тайну их гибели. Генрих был глубоко заинтересован в том, чтобы никто не узнал, когда и как погибли мальчики.
— Верно, Брент, верно, — сказал Грант, улыбаясь запальчивости, с какой говорил юноша. — Мистер Каррадайн, вам бы следовало работать в Скотланд-Ярде.
Брент рассмеялся.
— Пожалуй, лучше я займусь разоблачением Тонипанди, — сказал он. — Голову даю на отсечение, что нам известны далеко не все случаи такого рода. Исторические книги, должно быть, ими так и пестрят.
— Кстати, не забудь захватить с собой сэра Катберта Олифанта. — Грант вынул из тумбочки внушительный том. Прежде чем позволить писать книги, историкам следует пройти курс психологии.
— Хм! Это не поможет. Тот, кто интересуется людьми и мотивами их поступков, не станет писать исторические книги. Такой человек пишет романы или лечит психоанализом. Он может быть, например, судьей.
— Или аферистом.
— Может быть, аферистом. Или предсказателем судьбы. Но не историком. Ведь история — это игра в оловянных солдатиков.
— Ну-ну, Брент. Не слишком ли ты сердит? Как каждая наука, история требует глубоких знаний, обширной эрудиции…
— Не все ли равно? По-моему, история — это передвижение пешек по плоскости. Только два измерения — как в математике.
— Ну раз она вроде математики, то ей не следует прибегать к кухонным сплетням, — вдруг разозлившись, сказал Грант. Он не мог забыть достопочтенного сэра Томаса Мора. Инспектор перелистал на прощание учебник Олифанта, задержавшись на последних страничках. — А как охотно все они признают отвагу Ричарда. Верят в нее по привычке, и доказательств никаких им не надо. Ведь каждый обязательно подчеркнет эту его черту.
— Так ведь мужество Ричарда признавали даже его враги, — напомнил Каррадайн. — Начало традиции положила баллада о Ричарде, сочиненная кем-то ив тюдоровского стана.
— Да-да. Автор — один из дворян Станли. «К королю обращается рыцарь…» Где-то здесь. — Грант перевернул несколько страниц, пока не нашел балладу. — Вот она: «Славный сэр Уильям Харрингтон». Названа именем того самого рыцаря, который говорит с королем Ричардом.
Их удар сокрушает любого,
Так огромна Станлеева сила.

— Слышишь, как нахваливает изменников!
Уходи, но вернись сюда снова,
Чтоб победа тебя озарила.
Торопись, уходи, уводи свою рать,
Ждет тебя здесь печальный конец.
Ты в другой раз приди, королем чтобы стать
И надеть королевский венец.
«Прочь с дороги, подайте мне меч,
Пусть в бою ждет конец меня близкий.
Волей Господа нынче готов умереть,
Но умру я в короне английской.
В этой битве судьбе вызов брошен,
До конца доведу свою роль»,—
Молвил Ричард, но роком злым скошен,
Он погиб, как английский король.

— «Но умру я в короне английской», — задумчиво повторил Каррадайн. — После битвы корону нашли в кустах боярышника.
— Да. Она стала военным трофеем.
— Я воображал ее этаким высоченным сооружением из плиса и драгоценных камней. Наподобие тех, в которых коронуются нынешние короли. А на самом деле это был просто золотой обруч.
— Да. Корона надевалась на шлем.
— Господи, — внезапно расчувствовавшись, вздохнул Карра-дайн, — будь я Генрихом, я бы в жизни ее не надел! Самый вид ее мне был бы ненавистен.
Он умолк, а спустя некоторое время спросил:
— Знаете, как город Йорк отозвался о битве при Босворте?
— Нет.
— Вот что написали соотечественники Ричарда: «К великой печали города, сегодня был злодейски убит добрый государь наш Ричард».
В тишине гомон воробьев казался особенно громким.
— Не скажешь, что это эпитафия ненавистному узурпатору, — наконец сдержанно сказал Грант.
— Правда, здорово? «К великой печали города…» — медленно повторил Брент, как бы размышляя над смыслом слов. Смерть Ричарда ужаснула его сограждан, и они черным по белому написали об этом в городских книгах, не заботясь о том, как это понравится Тюдорам и что им за это будет. Написали о своей скорби и о том, что это было злодейское убийство.
— Вероятно, стало известно о надругательстве над телом Ричарда — думаю, город был неприятно поражен.
— Естественно. Кому понравится, что человека, которого почитал весь город, отправили в Лестер, сорвав с него, с мертвого, одежду и перекинув через круп лошади, как мешок с овсом.
— Такое и про врага неприятно услышать. Но деликатностью ни Генрих, ни Мортон не отличались.
— Ха, Мортон! — брезгливо поморщился Брент. — Не думаю, чтобы его смерть опечалила сограждан. Знаете, что о нем написал хронист? В лондонской городской хронике. «Несравненный Мортон был, однако, всеми презираем и ненавидим».
Грант бросил взгляд на портрет, который помог ему скоротать долгие больничные дни.
— Несмотря на все свои успехи и кардинальскую митру, Мортон проиграл-таки Ричарду в жизненной битве. Победа осталась за королем, утратившим при Босворте жизнь и доброе имя. Ибо при жизни его любили.
— Что ж, неплохая эпитафия, — важно сказал юноша.
— Неплохая! — воскликнул Грант и, закрыв учебник, протянул его хозяину. — Чудесная. О такой можно только мечтать. Попробуй-ка заслужи любовь сограждан.
После ухода Каррадайна Грант начал собираться домой. Непрочитанные модные романы отправятся в больничную библиотеку: может, они придутся по душе другим больным. А книгу про горы он возьмет с собой. Не забыть бы вернуть Амазонке ее учебники. Грант положил их на видное место, чтобы возвратить за ужином. Но сначала перечитал — впервые с тех пор, как занялся поиском истины о Ричарде — рассказ о его злодеяниях. Да, гнусная история, все в черно-белых тонах, без всяких там «по-видимому» или «вероятно». Ни сомнения, ни колебания автору, судя по всему, не знакомы.
Грант готов был закрыть учебник, но скользнул взглядом по странице с описанием царствования Генриха VII и, заинтересовавшись, прочел: «Последовательно и неуклонно Тюдоры претворяли в жизнь намеченный план, стремясь избавиться от всех претендентов на трон, и в первую очередь от престолонаследников из дома Йорков, оставшихся в живых к началу правления Генриха VII. Они преуспели в этом, хотя только сыну удалось завершить начатое отцом дело».
Ничего себе! Как безмятежно относится автор к массовому убийству! Истребили весь род Йорков, а ему хоть бы что!
Приписав Ричарду убийство племянников, историки предают анафеме его имя. А Генрих VII, планомерно уничтоживший целый род, в их глазах — мудрый и дальновидный монарх! Он для них — творец, созидатель, может быть не слишком любимый, зато добивавшийся успеха в своих начинаниях.
Ну что тут скажешь! Гранту никогда не постичь эту науку — историю!
Ценностные мерила историков в корне отличаются от общепринятых, инспектору никогда не найти с историками общего языка. Другое дело Скотланд-Ярд: там убийца — это убийца, и за что судят Фокса, за то же судят Нокса.
Грант аккуратно сложил книги в стопочку и за ужином со словами благодарности вручил Амазонке. Он действительно был благодарен. Если бы не ее школьные учебники, он, скорее всего, нашел бы другое занятие и никогда ничего не узнал бы о Ричарде Плантагенете.
Амазонка смутилась, услышав ласковые слова, и Гранту стало не по себе: неужто ничего, кроме грубости, от него не ожидали? Унизительная мысль!
— Нам будет вас не хватать, — сказала она, и ее большие глаза увлажнились. — Мы к вам привыкли. И к нему тоже, — и она двинула локтем в направлении портрета.
И тут Гранту пришла в голову одна мысль.
— Можно вас кое о чем попросить?
— Само собой. А в чем дело?
— Прошу вас, подойдите с открыткой к окну и попробуйте посмотреть на портрет, скажем, столько времени, сколько нужно, чтобы сосчитать пульс.
— Хорошо. Только зачем?
— Неважно. Сделайте это для меня. А я засеку время.
Сестра подошла с портретом Ричарда к окну. Инспектор следил по ручным часам за секундной стрелкой. Через сорок пять секунд он сказал:
— Ну?
Не получив ответа, он повторил:
— Так как?
— Странно, — сказала она. — А он, оказывается, симпатичный.

 

СОДЕРЖАНИЕ
Д. Сейере. Не своей смертью. Пер. И. Алексеевой, И. Ченцовой 3
М. Аллингем. Срочно нужен гробовщик. Пер. М. Литвиновой…..201
Дж. Тей. Дочь времени. Пер. И. Алексеевой.………………т393"
Д. Сейере
НЕ СВОЕЙ СМЕРТЬЮ М. Аллингем
СРОЧНО НУЖЕН ГРОБОВЩИК Д- Тей
ДОЧЬ ВРЕМЕНИ
Редактор А.Н. Панкова Художественный редактор В А. Пузанков Технический редактор AM. Токер
ИБ № 18907
Фотоофсет. Подписано в печать 27.06.92. Формат 60x90 1/іб. Бумага офсетная. Печать офсетная. Условн. печл. 32,0. Усл. кр-.отт. 32, 0. Уч. — издл. 35,23. Тираж 75 000 экз. Заказ № 1778. С 128. Изд. № 48354
Издание подготовлено на микроЭВМ с помощью программы «Вентура Паблишер».
А/О Издательская группа «Прогресс»
119847, Москва, Зубовский бульвар, 17
Можайский полиграфкомбинат Министерства печати и информации Российской Федерации 143200 Можайск, ул. Мира, 93

notes

Назад: XVI
Дальше: Примечания