Харпер
16 августа 1932
Листья древовидного папоротника обрамляют витрину цветочного магазина в «Конгресс-отеле» наподобие театрального занавеса. Люди в холле воспринимают все происходящее в магазине как представление на сцене. И Харпер чувствует себя как на сцене. Здесь так душно. И запах цветов тяжелый, сладкий, липкий, проникает прямо в мозг. Поскорее бы выбраться отсюда.
Но этот жирный педик в переднике, похоже, не успокоится, пока не продемонстрирует ему все варианты букетов во всем разнообразии расцветок и комбинаций: гвоздики – в знак благодарности, розы – от влюбленного, маргаритки – для друга. Темные волосы на голых руках продавца, жесткие и курчавые, больше похожи на лобковые, покрывают даже пальцы до костяшек.
Он, конечно, поддался эмоциям. Слишком рискованно ведет себя сейчас, а ведь был так осторожен во всем. Выжидал целых четыре месяца, чтобы не проявить излишнее любопытство и не навлечь на себя подозрения.
Света в ней нет. И она совсем не такая, как другие его девочки. И все-таки она отличается от остальных – жалких тупиц, вялых, скучных и совершенно одинаковых. Ему определенно нравится ее наивная диковатость и ощущение того, что сейчас он все делает по-своему.
Харпер быстро отметает розовое и желтое, трогает пальцами лепесток лилии, изогнутый страстно, до неприличия. От его прикосновения золотой порошок осыпается с тычинки на черно-белую плитку пола.
– Вы хотите выразить соболезнование?
– Нет, это приглашение.
Харпер легонько сжимает головку цветка и вдруг чувствует укус. Рука дергается, цветок сминается, и несколько длинных узких лепестков отрываются от основания. Палец жжет, жало с ядом обмякло и опорожнилось. Из лепестков на пол вылезает пчела – с порванными крыльями и сломанными лапками.
Флорист наступает на нее ногой:
– Проклятая букашка! Простите, сэр. Должно быть, пчела залетела с улицы. Принести лед?
– Нет, только цветы. – Харпер стряхивает жало с руки. Боль жуткая, но от нее странным образом проясняется в голове.
Подписывает карточку: «Медсестре Этте (не может вспомнить ее фамилию) – зал Елизаветы, „Конгресс-отель“, 8 часов вечера. С наилучшими пожеланиями, Ваш поклонник».
Выходит из магазина, рука еще подергивается от укуса. Останавливается у витрины ювелира, видит серебряный браслет с подвесочками, заходит купить: в награду за свидание, если придет. Убеждает себя, что сходство с браслетом, который висит на стене в Комнате, случайное.
Когда он заходит в зал, она уже сидит за столиком и оглядывается по сторонам, руки на коленях крепко сжимают сумочку. Бежевое платье выгодно подчеркивает фигуру, но слегка тесновато в плечах, из чего он делает вывод, что, скорее всего, наряд одолжила у подруги. Каштановые волосы подстрижены и уложены волнами. Похоже, она рада его видеть. Оркестр рассаживается по местам, пианист наигрывает легкую простую мелодию.
– Я так и знала, что это ты, – произносит она с ироничной улыбкой.
– Знала?
– Да.
– Я подумал, вдруг у меня есть шанс. – И не может удержаться от вопроса: – Как поживает твой друг-джентльмен?
– Доктор? Он исчез. Ты не знал? – В ее глазах отражается желтый свет люстр.
– Чего, по-твоему, я стал бы так долго ждать?
– Говорят, у него подруга забеременела, и они вместе дали деру. А может, поплатился за страсть к азартным играм.
– Бывает…
– Подлец! Уж лучше бы он умер.
Официант приносит лимонад. Не простой, естественно, Харпер заплатил как надо. Вот только слишком крепкий. Его чуть не вырвало прямо на стол.
– У меня есть для тебя кое-что. – Он вытаскивает из кармана бархатную коробочку и ставит перед ней.
– Мне, похоже, повезло, – однако она не двигается с места.
– Открой.
– Хорошо. – Она берет коробочку, вытаскивает браслет и поднимает к свету, чтобы получше рассмотреть. – И по какому поводу?
– Ты мне интересна.
– Я тебе интересна, потому что ты не мог заполучить меня раньше.
– Может, и так. А может, я убил этого доктора.
– Правда? – Она прикладывает браслет к запястью и протягивает ему, чтобы он застегнул.
На ее вытянутой изогнутой руке красиво выделяются сухожилия на фоне изысканного узора вен. В ее присутствии он теряет уверенность. Его обаяние не действует на нее так, как обычно на других женщин. Она лучше знает, как вести себя с ним.
– Спасибо. Хочешь танцевать?
– Нет.
Столики вокруг них быстро заполняются людьми. Женщины одеты лучше, по-вечернему: в блестящие обтягивающие платья. Мужчины в хороших костюмах, нагловато-самоуверенные. Не самое лучшее место…
– Тогда пойдем к тебе домой.
Он понимает, что это проверка. Для нее, как и для него.
– Ты уверена? – Укус пчелы на руке учащенно пульсирует.
Они идут кружным путем, по безлюдным улицам, Харпер не обращает внимания на жалобы, что она устала идти на каблуках. В конце концов Этта снимает туфли и чулки, идет босиком. Последний квартал он ведет ее «вслепую», закрыв глаза своей рукой. Какой-то старик неодобрительно смотрит им вслед, и Харпер целует Этту в лоб с видом «мы так развлекаемся». В какой-то степени так и есть.
Он по-прежнему закрывает ей глаза рукой, пока вставляет ключ в замок и помогает нагнуться под доски над дверью.
– Что это такое? – хихикает она, и по учащенному дыханию он понимает, как Этта возбуждена.
– Сейчас увидишь.
Он запирает дверь прежде, чем дает ей возможность осмотреться; проводит в гостиную, побыстрее мимо пятна на потертом и неровном полу в коридоре.
– Здесь так интересно, – с любопытством осматривается она. Замечает графин с виски, который он держит наполненным, предлагает: – Выпьем?
– Нет, – он жадно хватает ее за грудь.
– Лучше в спальне, – шепчет она, но он увлекает ее на диван.
– Здесь. – Он толкает ее на диван лицом вниз и пытается задрать платье.
– Там молния, – Этта тянется к металлическому язычку. Извиваясь, поднимает платье до талии. Он чувствует, что возбуждение уходит. Заводит ей руки за спину.
– Замри, – бросает он сквозь зубы.
Харпер закрывает глаза и вызывает в памяти образы девушек. Как они открываются под ним. Как вываливаются их внутренности. Как они кричат и сопротивляются.
Кончает он слишком быстро. Со стоном скатывается с нее, брюки спущены до пят. Ему хочется ударить ее. Это она виновата, сука!
Но Этта поворачивается и целует его, залезая в рот своим пронырливым быстрым языком.
– Мне было хорошо.
Она опускается перед ним на колени, и на этот раз он получает большее удовлетворение, хотя по-настоящему хорошо и долго у него не стоит.
– Хочешь, я тебе кое-что покажу? – Он машинально почесывает яйца в том месте, где остался след от помады.
Сидя на полу у его ног, Этта поправляет сползающее с плеч платье, закуривает сигарету. Ухмыляется:
– Да вроде видывали уже.
Харпер резко выпрямляется:
– Одевайся.
– Хорошо. – Подвесочки браслета на запястье легким звоном сопровождают движения ее руки, когда она подносит сигарету к губам. Дым окутывает ее красиво очерченные губы.
– Это секрет. – Он вдруг чувствует непреодолимую потребность рассказать ей. Это нарушение правил, но ему нужно поделиться своей огромной и ужасной тайной с кем-нибудь. Хранить ее – все равно, что обладать самым большим богатством в мире и не иметь возможности его тратить.
– Хорошо, – равнодушно повторяет она.
– Но смотреть нельзя. – Далеко он ее не поведет. Хочется посмотреть, на что она способна.
На этот раз он закрывает ей лицо своей шляпой, пока они выходят за дверь, но она все равно болезненно реагирует на свет. Они оказываются в благоухающем весеннем дне, с легким ветерком и моросящим дождиком.
Она сразу все понимает. Харпер знал, что так будет.
– Что это? – Она крепко сжимает его руку, когда начинает осматриваться по сторонам. Губы приоткрыты, и ему видно, как языком она проводит по зубам – туда-сюда, туда-сюда.
– Ты такого еще не видела.
Они идут в центр города, где изменения пока не слишком заметны, но потом устремляются вслед за толпой к парку «Северный остров», где открыта новая Мировая выставка. Весна 1934-го. Он заходил сюда раньше, во время своих «странствий».
На плакатах всюду надписи: «Век прогресса», «Город-радуга». Они проходят через коридор флагов, толпу ликующих и счастливых людей. А вот по стене узкой башни поднимаются красные огоньки, и получается что-то вроде термометра.
Этта поражена:
– Но ведь этого нет!
– Этого нет вчера.
– Как ты это сделал?
– Я не могу тебе сказать.
Он быстро устает от этих «чудес», которые кажутся ему устаревшими. Здания обосновались здесь ненадолго. Этта крепко сжимает его руку, увидев огромных механических динозавров, шевелящих хвостами и поворачивающих головы в разные стороны, но ему они кажутся грубыми и примитивными.
А вот копия военного форта с индейцами, модель японского здания в форме сломанного зонтика с торчащими спицами. Дом будущего совершенно не соответствует своей отдаленной действительности. Экспозиция «Дженерал Моторс» смехотворна. Мальчик огромного размера со скособоченным кукольным лицом сидит верхом на непропорционально огромной красной повозке и ведет ее непонятно куда.
Не следовало приводить ее сюда! Здесь все такое напыщенное. Вот где видна ограниченность воображения: будущее раскрашено яркими красками, как дешевая проститутка, а он видел его – стремительное, тупое, уродливое.
Она замечает его настроение и старается развеселить:
– Посмотри! – Этта указывает на огромное колесо обозрения с кабинами в виде золотых гондол, которые поднимаются между массивными пилонами, установленными по обеим сторонам лагуны. – Давай поднимемся? Там такой вид!
Он без особой охоты покупает билеты, и они поднимаются наверх. Может, на высоте воздух чище или вместе с горизонтом расширилось его поле зрения. Перед ним лежал весь город и вся выставка – странная, отсюда совсем другая.
Этта берет его за руку, прижимается к нему всем телом, чтобы он почувствовал ее тепло и напряжение груди под платьем. Ее глаза блестят.
– Ты понимаешь, что у тебя появилось?
– Да, – отвечает Харпер. Партнер. Который все поймет. Он уже знает, насколько она жестока.