Марго
5 декабря 1972
Естественно, Марго заметила, что за ними идет мужчина. С самой станции на 103-й улице, теперь уже в пяти кварталах отсюда. Это слишком: один квартал – еще могло быть случайным совпадением. Она сегодня ассистировала на аборте, может, именно поэтому осторожничает. А может, причина ее тревоги и взвинченности в том, что район Роузленд – не самое подходящее место для ночных прогулок. Но Джемми в ее состоянии одну домой не отпустишь. Они пытаются сделать все как можно легче, но это все равно больно, и страшно, и совершенно незаконно.
С другой стороны, почему бы этому чуваку просто не идти своей дорогой, здесь и сейчас, да еще под проливным дождем.
«Бандит-извращенец-шпион-бандит-извращенец-шпион», – бормочет она себе под нос в такт шагов Джемми. Та идет шаркая, по-старушечьи, повисла на ней всем телом, рукой держится за живот. Судя по пальто, скорее, полицейский. Или сексуальный маньяк. Но похоже, что бывал в переделках, поэтому, скорее всего, бандит. Судя по одежде, птица не самого высокого полета. Не то что «приличные» доктора, к которым тебя за пятьсот баксов привезут прямо с улицы, завяжут глаза, чтобы ты их и не видела; выскребут тебе матку и быстренько, без лишних слов и церемоний, вышвырнут обратно. Да нет, скорее всего, простой мужик. Разновидности «если бы да кабы».
– Как ты говоришь? – прерывистым от боли голосом спрашивает Джемми.
– Так, мысли вслух. Не обращай внимания, Джемми. Мы почти пришли.
– Нет, он не такой.
– Какой не такой? – Марго пропустила ее слова мимо ушей.
Мужчина ускорил шаг, перебегает улицу, чтобы не отставать от них. Случайно наступает ногой в глубокую лужу, с руганью отряхивается. При этом добродушно улыбается в их сторону.
Джемми сердится:
– «Если бы да кабы», ты же сама сказала. Мы были помолвлены. Собирались пожениться, когда он вернется. Как только мне исполнится шестнадцать.
– Ну хорошо, хорошо, – быстро соглашается Марго, что уж тут разводить дискуссии. Если бы она сама чувствовала себя лучше, можно было бы намекнуть Джемми, как называется взрослый мужик, который сожительствует с малолеткой, обещает ей весь мир, так и не научившись натягивать презерватив, а в результате отчаливает во Вьетнам.
Ей всего четырнадцать! Чуть старше детей, у которых Марго ведет дополнительные занятия в средней школе Тергуд Маршалл. Сердце болит. И при этом не дает покоя мысль, что она уже где-то видела этого мужика, который идет за ними по пятам. И снова в голове крутится: «Бандит-извращенец-шпион-коп». Или хуже. В животе все сжимается от дурного предчувствия. Обманутый партнер. Бывали у них такие. Например, муж Изабель Стеррит, узнав, что она сделала, разбил ей лицо и сломал руку, чем продемонстрировал причину, по которой она не хотела больше от него рожать.
– О нет, только не мстительный муж.
– Давай… давай постоим немного, – Джемми цветом лица похожа на забытую в сумке растаявшую шоколадку. По лицу, покрытому прыщами, стекают струи пота пополам с дождем. Машина сломалась. Зонта нет. Ну и денек!
– Мы почти пришли. Ты молодец, держись! Остался всего один квартал. Постарайся, пошли.
Джемми безвольно виснет у нее на руке.
– А ты ко мне зайдешь?
– А твоя мама не подумает, что это странно? Белая женщина приводит тебя домой со спазмами в животе.
Марго легко запомнить. Это из-за ее роста – шесть футов. Да еще светлые золотистые волосы с пробором посередине. Она занималась баскетболом в школе, но была слишком вальяжной и неторопливой, чтобы заняться спортом всерьез.
– Ты не можешь даже зайти?
– Ну, если хочешь, зайду, – вынуждена пообещать Марго. Объяснение с родными – дело очень непростое. – Пойдем, там видно будет.
Жаль, что Джемми не пришла к ним раньше. Их заведение включено в телефонную книгу под названием «Джейн Хау», но, как догадаться, чем они занимаются, если изначально не в курсе? То же касается объявлений в независимых газетах и в прачечных самообслуживания. Как девушки вроде Джемми могут узнать о них, если не по рекомендации? Вот и прошло три с половиной месяца, прежде чем замещающий соцработник проявил сочувствие. Ей иногда даже кажется, что дело вообще именно в замещающих сотрудниках. Замечающие учителя, соцработники, врачи. Свежий взгляд, причем со стороны. Возможность обратить на себя внимание, что важно для карьерного роста. Даже если это временно. Иногда временное важнее постоянного.
Критический срок – пятнадцать недель, позже слишком рискованно. У них проходят двадцать женщин в день – и ни одного смертельного исхода. Если не считать той девушки, которую они не взяли на аборт из-за ужасной инфекции; ее направили к врачу на лечение, сказав, чтобы она приходила, когда поправится. Позже они узнали, что девушка умерла в больнице. Если бы она пришла к ним раньше! Вот и Джемми тоже.
Джемми была одной из последних в стопке карточек с записями на процедуру. С легкими случаями разбираются быстро; они и не напрягаются, сидят в большой уютной гостиной, уставленной фотографиями детей Большой Джейн на полках, с песней «Я и Бобби Макги» из проигрывателя, потягивая чай и обсуждая, кто какого пациента берет, словно лошадей выбирая.
Двенадцатилетняя школьница, пять недель, район Лейк-Блафф. Эта карточка размером 3×5 сразу идет в первоочередную группу. А домохозяйка сорока восьми лет, у которой уже семеро детей и сил нет еще на одного? А управляющая на ферме со сроком в двадцать две недели и таким деформированным плодом, что доктора уверены – умрет сразу после рождения, но настаивают, чтобы мать все равно его выносила? А четырнадцатилетняя девчонка из Вест-Сайда, которая пришла с жестяной банкой-копилкой и говорит, что больше денег у нее нет, и «только маме не говорите»? Таких карточек много, и Большая Джейн раздраженно провозглашает, что кому-нибудь придется за них взяться. В это же время непрерывно работает автоответчик, принимая новые заявки, которые будут оформлены на завтра и послезавтра. «Оставьте свое имя и номер телефона, чтобы мы могли с вами связаться. Мы готовы вам помочь. Мы позвоним вам в ближайшее время».
Сколько таких уже было у Марго? Шестьдесят? Сотня? В самой операции она не участвует. У нее не очень хорошо получается, из-за роста. Этот мир явно рассчитан на людей поменьше, манипулировать миниатюрной кюреткой ей несподручно. Зато она настоящий эксперт по оказанию моральной и эмоциональной поддержки: за руку подержать, объяснить происходящее. Понимание того, что именно происходит, бедняжкам очень помогает. Что доктор делает и почему. Как вы назовете эту боль? Она задает женщинам ориентиры. А это больнее, чем ударить большой палец на ноге? А если сравнить с разочарованием от неразделенной любви? Порезом от листа бумаги? Ссорой с лучшим другом? Или с пониманием, что ты все больше становишься похожа на свою мать? И иногда в ответ женщины искренне смеются.
А потом плачут. Как правило, от чувства сожаления, вины или страха. Даже очень самоуверенных дамочек одолевают сомнения. Нормальная человеческая реакция. Однако, по большей части, это слезы облегчения. Все это, безусловно, тяжело и даже ужасно, но теперь все позади, можно жить дальше.
Между тем ситуация усложняется. Налеты бандитов и проверки полицейских, участившиеся после того, как лицемерная сестрица Иветт Кулис возмутилась, что той осмелились сделать аборт, и настрочила кучу писем в городские органы власти, и всем досталось по полной. Ей показалось этого мало, и она стала появляться у главного входа, увещевая друзей, мужей, парней, а то и мам с папами, которые пришли поддержать родных. Теперь приходится пользоваться другим входом. После этого никак не угомонятся полицейские – все время что-то вынюхивают. Высоченные такие, будто их подбирают в отдел убийств по росту; в тренчах, слишком тщательно подобранных по цвету шарфах и с сердитыми лицами, явно говорящими о напрасно потраченном времени.
Но главная проблема заключается в том, что в Нью-Йорке все легализовали. И правильно, вот бы Иллинойс последовал этому примеру! Но когда еще… А сейчас девушки с деньгами запрыгивают в поезд, автобус или самолет. К Джейн приходят те, кто не может так сделать: самые бедные, молоденькие, пожилые или с большим сроком.
Вот с такими она и возится больше всего. Особенно потому, что с ними сурова Джейн. Чтобы наверняка! «Заверни свой утробный плод в старую футболку, как в погребальный саван, и выкини в мусорный бак подальше отсюда». Как тебе это? Никто не обещал, что будет легко и приятно вырывать женщин из отчаяния.
И вдруг мужчина трогает ее за локоть:
– Простите, но вы, кажется, обронили это, – он протягивает к ней руку. Она и не заметила, как он успел догнать их. И еще абсолютно уверена, что где-то уже видела эту перекошенную улыбку.
– Марго? – пугается Джемми.
– Иди потихоньку домой, – произносит Марго строгим голосом заслуженной учительницы, который не очень похож на настоящий, ведь ей всего двадцать пять. – Я догоню тебя по дороге.
Осложнений быть не должно. Если Джемми и придется обращаться в больницу, она никаких подозрений не вызовет. В последнее время Джейн использует противозачаточную пасту, так что в результате нет боли, крови и проблем, потому что невозможно доказать, что выкидыш был спровоцирован. Девушка быстро оправится.
Убедившись, что Джемми направляется к дому, Марго поворачивается к мужчине, выпрямив плечи и вытягиваясь в полный рост, чтобы смотреть ему прямо в глаза.
– Чем я могу вам помочь, сэр?
– Милая, я искал тебя повсюду, чтобы вернуть это.
Только сейчас она смотрит на предмет, которым он тычет ей в лицо. Самодельный значок с митинга протеста. Она его узнает сразу, ведь сама делала. Свинья с крыльями. Там и надпись печатными буквами, неровно съезжает влево. Тогда, в 1968 году, хиппи выступали против кандидата в президенты, сравнивали его со свиньей.
– Узнаёшь? Когда ты видела его в последний раз? А меня помнишь? Должна помнить, – очень настойчиво расспрашивает он.
– Да, – с трудом выговаривает она. – Съезд Демократической партии. – Сцена из прошлого моментально разворачивается перед глазами. Это было у входа в отель «Хилтон», когда их лидер, Том Хайден, велел всем быстро убираться из парка, так как полиция начала активно применять дубинки и стаскивать людей со статуй, куда они забирались в надежде избежать побоев.
Он выкрикивал, что если они пустят в ход слезоточивый газ, то противопоставят себя всему городу. Если кровь прольется в Грант-парке, она начнет проливаться по всему Чикаго. Семь тысяч человек вышли тогда на улицы, где их встретил полицейский кордон. Весь район Вест-Сайд полыхал, возмущенный делом Мартина Лютера Кинга. Она помнит, как запустила кусок кирпича, и было странное ощущение, что он на резиночке; как полицейский наскочил на нее и дубинка скользнула по бедру, но боли не было; она только вечером в душе заметила синяк.
Помнит телекамеры и микрофоны на ступеньках отеля, как кричит вместе с толпой в полный голос: «Весь мир смотрит! Весь мир смотрит!» До тех пор, пока копы не пускают газ, на всех подряд, без разбора. Хиппи. Обычных прохожих. Репортеров. Ей послышалось, что Роб прохрипел: «Копы – свиньи», – но найти его в толпе кричащих и толкающихся людей, между блестящими в свете прожекторов синими касками полицейских и методично опускающимися дубинками не смогла.
Марго стояла, опершись о капот машины. Склонив голову вниз, она сплевывала слюну и терла глаза краем футболки, но от этого становилось лишь хуже. Что-то заставило ее поднять глаза, и она увидела его – высокий мужчина приближался к ней прихрамывающей походкой с какой-то неотвратимой свирепостью. Как кирпич на резиночке.
Он остановился перед ней и улыбнулся перекошенной улыбкой. Безобидной, даже милой. Но она была настолько несуразной в этом месте, среди общего хаоса, что Марго застонала и попыталась его отодвинуть. Он внушил ей такой страх, какого не было ни от копов, ни от неиствовавшей толпы, ни от смертоносных пожаров.
Он ухватил ее за запястье:
– Мы встречались раньше. Но ты не помнишь. – Эта фраза была такой странной, что она навсегда ее запомнила.
– Вот так, – он схватил ее за грудки, будто желая поставить на ноги, но вместо этого сорвал значок. Потом так резко отпустил, что она повалилась на машину, всхлипывая от обиды и потрясения.
Пошатываясь, Марго направилась домой, мечтая, что будет долго-долго стоять под душем, а потом примостится на диване курнуть и успокоиться. Однако, отперев дверь и отодвинув занавеску из бус, она увидела Роба с какой-то девицей, прямо в их постели.
– Привет, малыш, это Гленда, – произнес он совершенно обыденно, даже не прерываясь. – Хочешь, присоединяйся к нам.
Она помадой написала на зеркале «Придурок», так крепко нажимая, что та сломалась пополам.
После того как до Гленды дошло, что пора убраться восвояси, они долго и бурно выясняли отношения. Помирились. Устроили примиренческий секс, который, однако, не принес желаемого удовольствия. (Позже выяснилось, что Гленда наградила их блохами.) Через неделю разошлись. Потом Роб по-тихому свалил в Торонто, чтобы не забрали в армию, а она закончила колледж и пошла работать учительницей, потому что изменить мир не получилось, а иллюзии испарились. Пока она не встретила Джейн.
История про хромающего парня, которому так понравился ее значок, что он украл его прямо во время разгона демонстрации, стала забавным анекдотом, который можно было рассказать на вечеринке. Но вскоре появились другие истории, и она совсем об этом забыла. Пока он снова не появился.
Мужчина мгновенно пользуется ее испугом. Заворачивает руку за спину, привлекает к себе и всаживает нож в живот. Прямо посередине улицы, под проливным дождем. Бред какой-то… Она открывает рот в попытке закричать, но издает лишь хрип, потому что он поворачивает лезвие. Мимо проезжает такси, огонек горит, вода веером поднимается из-под колес и обрызгивает ее красные брюки. Кровь, такая странно-теплая, уже выхлестывает на ремень, щедро смачивает зубчики вельветовой ткани. Она ищет глазами Джемми, но та уже свернула за угол. Значит, в безопасности.
– Скажи-ка, что ждет меня в будущем, – шепчет он ей на ухо. – Чтобы мне не пришлось гадать по твоим внутренностям.
– Да пошел ты, – выдыхает она и пытается отпихнуть его. Но силы в руках уже не осталось, да и он опыта поднабрался. Даже хуже: знает, что его ничто не остановит.
– Ну, как знаешь, – пожимает он плечами, не переставая улыбаться.
Он выворачивает ей большой палец на руке, вызывая дикую боль, и тащит за него к расположенной рядом стройке. Сбрасывает тело в котлован под фундамент, связывает проволокой, вставляет кляп и медленно убивает. Закончив, кидает сверху старый теннисный мячик.
Он даже не старается спрятать ее подальше, чтобы не нашли. Но водитель экскаватора, следующим утром засыпая котлован щебнем, замечает лишь прядь светлых рыжеватых волос и внушает себе, что это бездомная собака; хотя иногда долго не может заснуть по ночам, думая, что, скорее всего, это было не так.
Убийца забирает то, что хотел забрать, и выбрасывает кошелек с сумкой на пустой автостоянке. Их содержимое быстро становится добычей бродяжек, так что в полицейский участок сумка попадает почти пустая. Остается кассета с песнями, в основном теми, что слушали в офисе: «Мамае энд Папас», «Дасти Спрингфилд», «Лавин Спунфул», «Питер, Пол и Мэри», Дженис Джоплин.
После подпольного аборта Джемми ложится спать раньше обычного, пожаловавшись на боли в животе из-за нехорошей еды. Родители ни о чем не спрашивают, они никогда так и не узнают правды. Ее парень из Вьетнама не возвращается, а если и возвращается, то не к ней. Она хорошо учится в школе, поступает в местный колледж, но вскоре бросает и выходит замуж – в двадцать один год. У нее трое детей, все роды без осложнений. В тридцать четыре все-таки заканчивает учебу и устраивается работать в городское парковое хозяйство.
Поначалу отсутствие Марго вызывает у Джейн волнение и страх, но ничего не происходит, и коллеги делают вывод, что ей просто все надоело. Вот она и снялась с места; не исключено, что уехала к своему бывшему парню в Канаду. А им своих забот хватает. Через год больница Джейн попадает в облаву. Арестовывают восемь человек. Адвокат на месяцы растягивает дело, потому что скоро должен выйти закон, навсегда дающий женщинам право распоряжаться своим телом по собственному усмотрению.
