Зора
28 января 1943
Над прериями воспарили железобетонные конструкции кораблей; полностью снаряженные, они готовы покинуть доки и отправиться прочь от замерзших кукурузных полей. Спустятся по реке Иллинойс, войдут в Миссисипи, пройдут мимо Нового Орлеана и направятся к Атлантике. Пробороздив океан, корабли причалят к вражеским берегам на другом конце света, от поворота рычага распахнутся двери грузовых отсеков в носовой части, словно подъемный мост, опустится рампа и в ледяной прибой, на линию огня выгрузятся люди и танки.
На верфях компании «Чикаго бридж энд айрон» строят очень хорошие корабли и уделяют много внимания деталям, как и раньше, до войны, когда делали водонапорные башни. Но сейчас они так спешат, что не успевают давать им имена: спускают на воду по семь судов в месяц; грузовой отсек вмещает 39 танков модели «Стюарт лайт» и 20 «Шерманов». Верфь работает круглосуточно: лязгающий, бряцающий, скрипящий, скрежущий конвейер, с молниеносной быстротой выплевывающий танко-десантные корабли.
Работают всю ночь напролет: мужчины и женщины: греки, поляки, ирландцы, но негров нет (в Сенеке дискриминация негров еще сильна).
Сегодня спускают один из кораблей. Важная дамочка в элегантной шляпке из объединенной службы организации досуга войск разбивает бутылку шампанского о нос LST-217. Его мачта пока сложена на палубе. Все присутствующие аплодируют, свистят и топают ногами, пока корабль водоизмещением в 5500 тонн сходит с рампы боком из-за узости реки Иллинойс. Входит в воду левым бортом, гоня барашки, словно от пушечных выстрелов, которые постепенно перерастают в огромную волну, так что судно тяжело переваливается с боку на бок, пока не выровняется.
А ведь это для корабля уже второй спуск. В первый раз он дошел до Миссисипи, но там сел на мель, и его пришлось отбуксировать в родной док на ремонт. Но это неважно. Под любым предлогом устроим вечеринку! Мораль взмывает ввысь, как флаг на мачте, когда знает, что впереди выпивка и танцы.
Почти все из рабочей команды сошли на берег вечером, чтобы ночью праздновать и веселиться, но Зора Эллис Джордан с ними не пошла. Вечеринки теперь не для нее: у нее – четверо детей и нет мужа, который уже никогда не вернется с войны, потому что его корабль торпедировала подкравшаяся подлодка. Морское командование прислало ей его жалованье и документы на память. К медали его не представили из-за черного цвета кожи, но правительство написало письмо с выражением глубочайших соболезнований и благодарности за проявленную отвагу на службе государству в должности судового электротехника.
Раньше она работала в прачечной, расположенной в районе Чаннахон, но однажды какая-то женщина принесла мужскую рубашку с прожженными пятнами на воротничке, и она решилась спросить о работе. Когда подала заявление о приеме, ей предложили на выбор место сварщика и лесоруба. Тогда она поинтересовалась, где зарплата выше.
– Корысть заела? – спросил начальник.
Где ему знать, что к письму с соболезнованиями не прилагались инструкции, как кормить, одевать и учить детей геройски погибшего Гарри. Он был уверен, что женщина и недели не продержится: «Никто из цветных не выдерживает». Но она оказалась крепче других. Может, потому, что женщина? Похотливые взгляды и словесные оскорбления соскальзывали по ней, как с гуся вода, потому что все было лишено смысла, по сравнению с пустующей подушкой на ее постели.
Официального жилья цветным не предоставляют. Она снимает небольшой домик в две комнаты с туалетом во дворе на ферме, в пригороде Сенека. Уходит час, чтобы добраться пешком на работу и обратно, но она на все готова, лишь бы быть вместе с детьми.
Конечно, в Чикаго ей было бы легче: брат-эпилептик работает на почте и готов помочь ей устроиться, а его жена присмотрела бы за детьми. Но в городе ей тяжело: там все напоминает о Гарри. Здесь же ее окружают белые лица, и нет шансов вдруг кинуться за мужчиной, взять его за руку и увидеть чужое лицо, когда он удивленно повернется. Она прекрасно понимает, что сама выбрала для себя такое наказание, что все глупая гордость. Ну и что?! Этот «балласт» и удерживает ее на плаву.
Она зарабатывает один доллар и двадцать центов в час плюс пять центов сверху за внеурочную работу. К тому времени, как торжественный спуск судна завершен, и к причалу 217 подтянут следующий борт, Зора уже на палубе LST – шлем на голове, зажженная сварочная горелка в руках. Малышка Бланш Фэррингтон сидит поблизости на корточках, готовая по первой просьбе поднести сварочные прутки.
На кораблях они работают специальными профильными бригадами: по очереди заканчивают свою работу и передают другим. Ей нравится работать на верхних палубах: стала развиваться клаустрофобия внутри корпуса, во время сварки металлических листов обшивки или клапанов маховика, через которые вода пойдет в балластные цистерны для утяжеления плоскодонного судна в его плавании через океан. Там ей казалось, что она попала внутрь какого-то замерзшего металлического насекомого. Несколько месяцев назад она сдала экзамен по высотным сварочным работам. Теперь ей будут платить больше, и можно будет трудиться на открытом воздухе. Но главное – она сможет варить орудийные башни, выстрелы которых превратят фашистов в фарш.
Идет снег, большие рыхлые хлопья оседают на толстом мужском комбинезоне и тают, превращаясь в маленькие пятнышки, которые постепенно промокают, как искорки от сварочной горелки, проникают внутрь. Лицо защищено маской, а вот шея и грудь покрыты рябью крошечных ожогов. Хорошо еще, что на такой работе не мерзнешь, а вот бедняжка Бланш вся дрожит от холода, не может согреться несмотря на придвинутые поближе и зажженные свободные горелки.
– Это опасно, – выкрикивает Зора. Она злится на Леонору, Роберта и Аниту за то, что те ушли на танцы, оставив их вдвоем.
– Мне все равно, – жалобно отвечает Бланш.
Ее щеки горят от холода. Отношения между ними все еще натянутые. Вчера вечером в сарае, где хранятся инструменты, Бланш пыталась ее поцеловать – улучила мгновение, пока Зора снимала шлем, приподнялась на цыпочки и прижалась губами. Просто коснулась рта, конечно, но совершенно ясно, чего хотела на самом деле.
Зора не против проявлений нежности. Бланш – замечательная девушка, несмотря на свою худобу, бледность и слабый подбородок; однажды даже волосы чуть не сожгла – распустила из пустого самодовольства. Теперь она их убирает, но косметикой по-прежнему пользуется, пудра смазывается ручейками пота. Даже если бы Зора нашла время между девятичасовыми сменами и уходом за детьми, то краситься бы все равно не стала.
Естественно, желание ее искушает. С тех пор как Гарри ушел служить на флот, ее никто не целовал. Но накачанные на ниве кораблестроения руки как у борца не делают ее лесбиянкой, как не сделает и нехватка мужчин во всей стране.
Бланш совсем ребенок, ей едва исполнилось восемнадцать. Притом белая. Сама не понимает, что делает. И потом, как она сможет объяснить это Гарри? Она разговаривает с ним во время длинной дороги домой – о детях, об изматывающем труде на судостроительном заводе: работа здесь не только полезная, но и занимает все ее мысли и хотя бы ненадолго позволяет забыть, как сильно она по нему скучает. Слово «сильно» не может описать ноющую пустоту, которую она постоянно ощущает внутри себя.
Бланш стремительно идет по палубе, подтягивая толстый кабель. С глухим шумом опустив его у ног Зоры, быстро произносит прямо в ухо: «Я люблю тебя». Та делает вид, что ничего не слышит. Ведь шлем достаточно толстый, она действительно могла и не услышать.
Следующие пять часов они работают молча, обмениваясь лишь общими фразами: «Подержи, пожалуйста, это», «Передай мне то». Бланш удерживает лапу якоря, пока Зора наплавляет валик, затем берет молоток и сбивает шлак. Сегодня ее удары неуверенные и неровные. Смотреть невозможно.
Наконец гудок сирены возвещает окончание смены, положив конец взаимным страданиям. Бланш стремглав кидается вниз по лестнице, Зора спускается за ней, но медленно и осторожно. Она по-прежнему в шлеме и тяжелых мужских ботинках; у нее всего лишь восьмой размер ноги, и пустые носы пришлось забить газетой, но на работе она обувь не снимает, особенно после того, как на ее глазах упавший ящик полностью раздробил стопу женщине в простых мокасинах.
Зора спрыгивает на сухой док и попадает в толпу пересменки. Из громкоговорителей, установленных на шестах рядом с прожекторами, несется веселая музыка, чтобы рабочие особо не грустили. Бинг Кросби плавно сменяется братьями Миллс, а затем Джуди Гарленд. К тому времени, как Зора убрала инструменты и идет к выходу мимо кораблей разной степени готовности и котлованов, вырытых для гусеничных кранов, из «тарелок» доносится «Детка с пистолетом» Эла Декстера. Эх, сердца, пистолеты. Опусти оружие, детка. Она ведь не давала малышке Бланш никакого повода.
Толпа редеет, женщины расходятся в разные стороны: одни идут к автобусу, другие – к близлежащему рабочему поселку; там, в домах, деревянные кровати поднимаются так же высоко, как койки, которые они приваривают в каютах кораблей.
Она направляется к северу, по Мейн-стрит, проходит через Сенеку, который вырос из маленького рабочего городка, где раньше не было ни кинотеатра, ни школы, а сейчас трудятся 11 000 человек. Война способствует развитию. Общежитие для рабочих семей расположилось в здании средней школы, но для нее там места нет.
Зора выходит на железнодорожные пути, идет по шпалам, сапоги шуршат по гравию. Здесь ходят поезда в направлении Рок-Айленда; по этой ветке приезжали люди, которые осваивали Запад: вагоны были битком набиты исполненными надежды мигрантами – белыми, мексиканцами, китайцами, но особенно много было черных. Подальше от этого чертова Юга! Люди запрыгивали в поезд, идущий в Город мечты, их влекли объявления о рабочих местах, напечатанные в «Чикаго Дефендер» или «Дефендер», где ее отец проработал на линотипе тридцать шесть лет. А сейчас по этой железной дороге доставляют запчасти. И отца давно нет в живых.
Она пересекает шоссе № 6, жутковатое и пустынное в это время ночи, и начинает подниматься по крутому склону. Далее ее путь лежит мимо кладбища «Маунт-хоуп». Она могла пройти и дальше, хотя ненамного. Зора уже преодолела полдороги до вершины холма, как из тени деревьев, опираясь на костыль, вышел мужчина.
– Добрый вечер, мадам. Можно я вас немного провожу?
– Нет, не нужно. – Странно… Что делает здесь белый мужчина в такое время? Из-за своей работы она, скорее, примет незнакомца за диверсанта, чем за насильника. – Спасибо, сэр. У меня был трудный день, и я спешу домой к детям. Да и утро уже. – И это правда: шесть часов, еще темно и холодно.
– Как же так, мисс Зора? Разве ты меня не помнишь? Я говорил, что мы увидимся снова.
Она резко останавливается, не понимая до конца, что происходит.
– Сэр, я очень устала и плохо себя чувствую. Отработала девятичасовую смену, дома ждут четверо детей, и мне не нравятся ваши слова. Валите-ка отсюда подобру-поздорову. А мне в другую сторону.
– Не получится. Ты же светишься. И ты мне нужна. – Он улыбается и становится похожим на святого или сумасшедшего. Как ни странно, это ее успокаивает.
– Знаете, мне сейчас не до комплиментов и не до душеспасительных бесед, если вы из сообщества Иеговы.
Даже при дневном свете она бы не узнала в нем мужчину, который останавливался у их дома двенадцать лет назад. Хотя именно тогда отец провел с ней беседу о необходимости соблюдать осторожность, которую Зора от ужаса и чувства протеста запомнила на долгие годы. Однажды ей здорово досталось от белого владельца магазина за «непочтительное поведение». Но она давно об этом забыла, а сейчас темно, и усталость, кажется, добралась до костей. Мышцы болят, сердце ноет. Не до этого ей сейчас.
Однако усталость вмиг улетучивается, когда Зора краем глаза видит, что из кармана спортивной куртки мужчина достает нож. Удивившись, она поворачивается к нему, и незнакомец сразу вонзает лезвие ей в живот. Она ловит ртом воздух и сгибается пополам. Он высвобождает нож, и женщина падает, не удержавшись на ватных ногах.
– Нет! – Она в бешенстве на него и свое тело за предательство. Хватает мужчину за ремень, увлекая за собой. Он делает попытку снова замахнуться ножом, но она с такой силой бьет его по голове, что выбивает ему челюсть, а у самой, как попкорн на сковороде, хрустят три сустава пальцев.
– Ах…ы…ука! – Он не может произнести согласные из-за разбухшей челюсти. Ей удается ухватить нападающего за волосы, и она вдавливает его лицом в гравий, пытаясь забраться на него сверху.
В ярости он втыкает нож ей в подмышку. Удар неловкий и неглубокий, до сердца не достает, но женщина вскрикивает и подается назад, инстинктивно зажимая рану рукой. Незнакомец успевает воспользоваться ситуацией, перекатывается на Зору, прижав ее плечи коленями к земле. Та, может, телом и похожа на борца, но на ринге ей бороться не доводилось.
– У меня же дети, – она плачет от боли в ране в боку. Задето легкое, на губах появляются пузырьки крови.
Никогда еще она не испытывала такого страха. Даже в те времена, когда ей было четыре года, и весь город раздирали постоянные стычки на почве расизма, негров вытаскивали за волосы прямо из трамваев на улицу и забивали до смерти; отцу тогда удалось спастись бегством, спрятав ее под пальто.
Даже в то время, когда она боялась, что новорожденный Мартин умрет, и заперлась с ним в комнате, отослала всех прочь, каждую минуту в течение следующих двух месяцев боролась со смертью один на один и победила.
– Они сейчас проснутся, – сквозь резкую боль выдыхает она. – Нелла начнет готовить малышам завтрак, одевать их в школу, а Мартин будет вырываться, чтобы сделать все самому, и в результате наденет ботинки не на ту ногу. – Из груди вырывается полукашель-полувсхлип. Мысли в голове путаются, она понимает, что ее начинает охватывать истерика. – А близнецы… Они живут какой-то своей тайной жизнью, эта парочка. Нелла не справится одна. Такая ответственность… Мне же только двадцать восемь. Я хочу видеть, как они растут. Пожалуйста…
Мужчина молча мотает головой и резким движением втыкает нож.
В карман ее комбинезона он засовывает бейсбольную карточку: Джеки Робинсон, дальняя часть поля в «Бруклин Доджерс». Недавно забрал ее у Джин-Сок. Блестящие звездочки, связанные друг с другом сквозь времена. Созвездие убийств.
Взамен берет металлическую букву «Z» из старого типографского набора, которую женщина носила как талисман. Отец Зоры как-то принес ее домой с работы. «Этот шрифт погиб в честной борьбе, – сказал он, раздавая всем детям по букве со штампом закрывшегося шрифтолитейного завода „Барнхарт бразерз энд Спиндлер“, а потом добавил: – Прогресс нельзя остановить».
Для Зоры война закончена. Дальше прогресс пойдет без нее.
