Глава 14
Сторми
Роберта ушла.
Не было ни намека, ни предупреждения, ни указания на то, что она собирается оставить его. После недоразумения с адвокатом, ведущим дело о банкротстве братьев Финниганов, Роберта вела себя по отношению к мужу еще более холодно и отчужденно, чем обычно, и все же разительной перемены в ее поведении не произошло, и это почти никак не зафиксировалось эмоциональным локатором Сторми.
Однако когда он в понедельник вернулся после работы, Роберты дома не было, и теперь она отсутствовала уже три дня. Не было никакой записки, никаких звонков, но поскольку Роберта собрала несколько чемоданов и захватила «Сааб», Сторми заключил, что она от него ушла.
И поймал себя на том, что ему все равно.
Разумеется, его волновали недосказанные моменты. Непрорисованные детали. Сторми терпеть не мог неразрешенных проблем, ненавидел, когда у него над головой висит камень. Но он предположил, что Роберта переговорит со своим адвокатом, тот рано или поздно с ним свяжется и они выработают какое-нибудь соглашение.
После чего он будет свободен.
Это было странное чувство, и Сторми еще не успел к нему привыкнуть. Все говорили ему, что так оно лучше. Даже Джоан. А Рэнс и Кен предложили ввести его обратно в холостяцкую жизнь, показать, что к чему, однако на самом деле Сторми еще не был готов снова начинать любовные отношения. Пока что не был готов. Конечно, рассказы друзей о кратких встречах с молоденькими девушками, готовыми делать всё, даже очень шокирующие вещи, звучали весьма соблазнительно, и у Сторми, вращающегося в кинобизнесе, хоть и на самой периферии, имелись соответствующие возможности, но у него просто не было желания сразу же броситься в водоворот социальной жизни, начать формировать новые эмоциональные отношения. Он чувствовал себя уставшим, истощенным, и ему хотелось прийти в себя, немного подзарядить аккумуляторы перед тем, как начинать все сначала.
Фруктовый салат в унитазе.
Роза и сыр в сливе раковины.
Эти образы не выходили у него из головы, и Сторми полагал, что именно поэтому, в частности, он не желал ввязываться во что-то новое. Его преследовали воспоминания о том, что случилось в пустом театре. С того самого дня его ежедневно терзали кошмарные сны, сны, в которых присутствовал старый родительский дом в Чикаго. Эти кошмары были заполнены одними и теми же сменяющими друг друга жуткими образами: ожившие куклы, умершие отцы, разгуливающие как ни в чем не бывало, и грязные девочки-подростки, помешанные на сексе.
И все же больше всего Сторми пугало то, что произошло в театре. Призраки, зомби и прочие общепризнанные атрибуты фильмов ужасов действительно внушали страх – особенно в реальной жизни, вне вымышленного контекста сценария, – однако тут его в первую очередь поразили иррациональность и непостижимость увиденного в разоренном туалете. Ибо эти вещи нельзя было объяснить и разложить по полочкам; они не являлись плодом художественного вымысла и фольклора, и, столкнувшись с ними, Сторми осознал, какой же он в действительности несведущий и алогичный.
В том, что он увидел, был какой-то смысл – тут не было никаких сомнений, – и его потрясло до глубины души то, что он до сих пор не мог понять, о чем идет речь.
Определенно, происходило что-то, происходило у самой границы реальности, что-то грандиозное и всеобъемлющее, что прорывалось в действительность в самых неожиданных местах, самым непредсказуемым образом.
И снова Сторми подумал о событиях в резервации. Вполне возможно, эти сверхъестественные события, порожденные одной и той же причиной, расходились во все стороны подобно кругам на воде.
Это вселяло в Сторми ужас, однако какой-то недремлющий практичный уголок его сознания подсказывал, что тут можно было бы снять неплохой фильм.
Раздался стук в дверь, и в кабинет просунул голову Расс Мадсен, студент, проходивший в этом семестре практику у Сторми.
– Мистер Сэлинджер, можно поговорить с вами минутку?
Кивнув, Сторми махнул рукой, приглашая Расса в кабинет. Подобно большинству студентов, с кем Сторми общался в последние два года, Расс неизлечимо страдал избытком рвения и чрезмерным раболепством. Впрочем, парень он был неплохой. Сторми заключил соглашение с университетом Альбукерке, исходя из предположения, что он получит задарма работников, университет оставит себе деньги, избавившись от необходимости кого-то чему-то учить, а ребята приобретут практический опыт. Однако ему программа сотрудничества принесла одну только головную боль. Студенты, приходившие к нему на практику, все, как один, мнили себя будущими кинознаменитостями и вместо того, чтобы выполнять порученную работу, старались произвести на Сторми впечатление своими познаниями и способностями.
Расс был чуть лучше остальных. Ничуть не менее подобострастный и такой же нацеленный на то, чтобы произвести впечатление, он все же выполнял порученную работу, доводя ее до конца.
– В чем дело, Расс? – приветливо улыбнулся Сторми.
– У меня есть одна лента, которая может вам понравиться. – Парень положил на стол видеокассету. – Это невыпущенный фильм одного местного продюсера, и, на мой взгляд, он просто потрясающий. В каком-то смысле это фильм ужасов, но только… другой. Право, я даже не знаю, как это объяснить. Но я подумал, что вы захотите его посмотреть.
– Это твой фильм?
– Нет. – Расс улыбнулся. – Это было бы злоупотреблением служебным положением.
– Замечательный ответ.
Протянув руку, Сторми взял кассету. На ней было написано название фильма: «Бойня».
– Неплохое название, – заметил он.
– И сам фильм хороший. Понимаю, я только студент, но, по-моему, у него есть потенциал. Я посмотрел его вчера вечером и был просто оглушен, поэтому решил, что вы должны непременно его посмотреть. Я солгал тому парню, который дал мне кассету, – сказал, что еще не смотрел ее, и попросил оставить еще на день, чтобы дать вам.
Сторми смерил парня взглядом. До сих пор они с Рассом практически не разговаривали, и сейчас на него произвела впечатление искренняя любовь этого парня к кино. Прочие студенты были по темпераменту ближе к прежним приятелям Сторми в Лос-Анджелесе – снобы от киноискусства, которые, скорее всего, в конце концов свяжут свою жизнь с чем-то, не имеющим никакого отношения к кино, и тем не менее смотрели свысока на индустрию кинопроката и считали свою практику у Сторми пустой тратой времени. Расс Мадсен был ближе к нему, и, пожалуй, именно поэтому Сторми принял поспешное суждение.
– Но ведь у тебя есть свой фильм, так?
– Есть, – смущенно подтвердил студент.
– И ты полагаешь, нашу фирму он может заинтересовать?
– Думаю, да. Это остросюжетный фильм. Я снял его на нищенский бюджет, но получилось очень неплохо; ну а актриса в главной роли – просто находка. Вообще актерский состав впечатляет.
– Я бы с удовольствием посмотрел твой фильм.
– Это будет замечательно! Сейчас мы занимаемся монтажом, но как только все будет закончено, я вам обязательно его дам. И любые ваши советы и помощь… я буду вам очень признателен.
– Ну хорошо, – улыбнулся Сторми и взял видеокассету. – Спасибо за то, что занес этот фильм. Я обязательно посмотрю его сегодня.
Правильно поняв, что разговор окончен, Расс неловко извинился и поспешно ушел.
«Бойня».
Сторми покрутил кассету в руках. На фоне всего того, что происходило с ним сейчас, возможно, ему не помешает посмотреть на кровь на экране. Это отвлечет его от реальности, которая его окружает. Сторми предстоял большой объем бумажной работы: нужно было составить соглашения, которые откроют лучшим его фильмам дорогу на экраны Канады, однако сегодня утром ему не удавалось сосредоточиться на работе, и он, попросив Джоан взять на себя все звонки, закрыл дверь, вставил кассету в видеомагнитофон и устроился в кресле, приготовившись смотреть фильм.
Название не соответствовало сюжету. Никакой бойни в фильме не было. Не было даже никакой крови. Вместо этого был особняк в готическом стиле с хитроумным, коварным дворецким и мальчиком, живущим вместе с сумасшедшей бабкой и родителями, которым нет до него никакого дела.
Смотря фильм, Сторми чувствовал разливающийся в груди холод, к которому примешивалось нарастающее чувство ужаса.
Он знал этот дом.
Он знал эту историю.
Это был дом его родителей в Чикаго, а безымянный мальчик… это он сам в детстве бороздил опасные воды своей жизни в том угрюмом доме, стремясь оставаться самим собой, несмотря на непрекращающиеся неясные угрозы со стороны этого странного замкнутого мирка. Многое Сторми уже успел забыть – он забыл дворецкого, забыл страшный дом, забыл чувство постоянного отсутствия опоры под ногами, забыл, что ему приходилось постоянно барахтаться, чтобы не пойти ко дну. Но теперь, когда он смотрел фильм, воспоминания вернулись, и когда мальчика совратила коварная дочь дворецкого, Сторми беззвучно произнес губами ее имя:
– Дониэлла…
Если бы его попросили отнести фильм к какому-либо конкретному жанру, он бы назвал его психологическим фильмом ужасов, однако это узкое определение не передавало всех масштабов работы. Расс прав. Фильм был потрясающе снят. Он ничем не уступал работе парня-хопи. В «Бойне» была создана своя собственная тревожная вселенная, и, несмотря на довольно неспешный темп повествования, он приковывал к себе внимание зрителя, заставляя сопереживать главному герою.
Однако Сторми захватили не художественные заслуги фильма, а личные воспоминания, связь со своей жизнью, со своим собственным детством. После того как фильм закончился, он еще несколько минут тупо смотрел на покрытый «снегом» экран.
Это что-то означало, но Сторми опять не мог понять, что именно.
Он вспомнил то, что видел в театре, и установилось недостающее звено.
Театр.
Фильм.
Эта ниточка связывала его детство в том жутком, страшном доме с исчезающей фигурой, с фруктовым салатом в унитазе, с розой в сыре в сливе раковины. Связующая ткань была тонкой, практически неосязаемой, но она была, она существовала, и Сторми внезапно ощутил непреодолимое желание встретиться с человеком, снявшим этот фильм.
От всего этого исходило ощущение неотложности, как будто в любой момент все могло рассыпаться подобно карточному домику, уничтожив тонкие связующие нити.
Сторми вихрем выскочил из кабинета. Сидевшая за столом Джоан подскочила от неожиданности.
– Где Расс? – выпалил Сторми.
– В монтажной студии.
Пройдя по коридору, Сторми распахнул дверь в монтажную студию и поднял в руке видеокассету.
– Откуда у тебя этот фильм? – спросил он.
Расс изумленно оторвался от оборудования.
– Э… ну… мне его дал один приятель. А он получил его от П. П. Родмана, того типа, который его снял.
– Где этот Родман?
– Вы хотите купить права на прокат?
– Я хочу встретиться с человеком, который снял этот фильм.
– Он живет в резервации.
В резервации.
Все было связано между собою: дом и куклы, театр и покойный отец Тома Утчаки, и отчаянное стремление Сторми встретиться с создателем фильма мгновенно усилилось. Речь шла о чем-то огромном, истинные масштабы чего трудно было представить, однако Сторми захлестнула беспочвенная, нелепая, но непоколебимая уверенность в том, что, если сможет установить первопричину всего этого безумия, он успеет положить всему конец до того, как произойдет непоправимая катастрофа.
Катастрофа?
С чего он это взял?
– У тебя есть телефон этого Родмана? – спросил Сторми растерявшегося Расса.
Тот покачал головой.
– У него нет телефона.
– Ты знаешь, как с ним связаться?
– Мой приятель ездит с ним вместе на учебу. Я могу ему позвонить.
– Звони.
Спешно вернувшись к себе в кабинет, Сторми позвонил Кену. Тот гораздо лучше него был знаком с резервацией, знал там многих, и Сторми, вкратце обрисовав, куда и почему отправляется, спросил у своего друга, не присоединится ли он к нему.
– Я на работе. Захватишь меня по пути.
В дверь постучал Расс.
– Дуг говорит, у П.П. сегодня занятий нет. Так что он должен быть у себя дома.
– Адрес у тебя есть?
– Я знаю, где это находится.
– Тогда ты едешь со мной. Идем!
Полчаса спустя Сторми, Расс и Кен тряслись по пыльной проселочной дороге, ведущей по плато к пуэбло, выполняющему роль административного центра племени.
Рассказы Кена о сверхъестественных событиях оказались непреувеличенными. Наоборот, они не передавали в полной степени масштабы чуждого проникновения. Сторми остановился перед зданием. Куклы-качины действительно разгуливали повсюду, причем в открытую. На пустыре перед пуэбло их было несколько десятков, ковыляющих, ползающих, бредущих в разные стороны. Несколько кукол стояли подобно часовым на площадке над дверью. На противоположном берегу ручья, пересекающего пустырь, стояла кружком группа мертвецов, беседующих между собой.
Какое-то время Сторми сидел в машине. Масштабы происходящего поразили его, и он с изумлением отметил, что редкие люди, которых он увидел, не обращали никакого внимания на кукол и мертвецов. Наверное, человек ко всему может привыкнуть.
Но, вероятно, то, что стояло за всем этим, прекрасно это понимало. Быть может, все началось именно здесь, поскольку культура индейцев более открыта в отношении сверхъестественного и с большей готовностью принимает нематериальный мир. Быть может, это только первая волна полномасштабного вторжения призраков, духов, демонов и монстров. Быть может, они просачиваются постепенно, дают людям привыкнуть к ним, прежде чем… Прежде чем что? Прежде чем они захватят весь мир?
Сторми подумал, что он просто насмотрелся фильмов ужасов.
Но кино оставалось единственным реальным аналогом происходящего. В действительном мире не существовало никаких параллелей, никакой исторической привязки к фактам.
Кен выскочил из машины.
– Я сию минуту! – воскликнул он, устремляясь в здание администрации племени. – Я только предупрежу о том, что мы здесь.
Сторми обернулся к сидящему сзади Рассу. Лицо студента было мертвенно-бледным.
– Что здесь происходит? – спросил он.
– Не знаю, – покачал головой Сторми.
Куклы оказались далеко не такими страшными, как он предполагал. Наверное, это объяснялось тем, что они находились на открытом месте, при свете дня, в окружении людей. В индустрии фильмов ужасов давно бытует мнение, что призраки и чудовища внушают больший ужас, если их поместить в обычную повседневную жизнь, однако Сторми никогда его не разделял. Призрак в многолюдном супермаркете совсем не так страшен, как призрак в старинном мрачном особняке, и сейчас это наглядно проявлялось здесь. Не вызывало сомнений, что качины живые, их деревянные тела и покрытые перьями лица двигались с пугающей неестественностью, так, как не должно было быть, однако Сторми не испытывал того страха, который охватил его при мысли об одинокой кукле, крадущейся по дому…
…по заброшенному театру.
Кен бегом вернулся назад.
– Всё в порядке. Пошли.
– Две улицы вперед, – сказал сидящий сзади Расс. – Белый дом.
– Жутковато здесь, твою мать, – пробормотал Сторми, включая передачу.
– Согласен, – кивнул Кен и бросил взгляд на собравшихся в кружок мертвецов. – Мне бы очень хотелось посмотреть на одного из них вблизи.
– Не надо! – поежился Сторми.
– Что здесь происходит? – снова спросил Расс.
Ему никто не ответил.
У Сторми мелькнула мысль, что он находится в какой-то чужой стране. Или вообще на другой планете. Нет, тут все было еще более сюрреалистичным. Казалось, он попал в мир Феллини, в мир Дэвида Линча или… Нет. Здесь обрывались даже аналогии с кино.
На обочине из ниоткуда появилась женщина. Мгновение назад ее здесь не было, но вот она уже стояла, улыбаясь и махая рукой.
– Поверните здесь, – указал Расс. – Вот его дом.
Сторми затормозил на грунтовой дорожке, ведущей к маленькому убогому дому. П. П. Родман уже вышел на крыльцо и направился к машине, еще прежде чем Сторми заглушил двигатель. Создатель фильма оказался тощим жилистым индейцем-полукровкой. На вид ему было лет шестнадцать. Расс говорил, что Родман еще учится в средней школе, но если б Сторми этого не знал, он предположил бы, что парень уже перешел в выпускной класс.
Выйдя из машины, Сторми с протянутой рукой направился к создателю фильма.
– Привет, – сказал он. – Я Сторми Сэлинджер…
– Президент кинопрокатной компании «Монстр», – кивнул Родман. – Знаю.
– Вот Расс дал мне кассету с «Бойней», и, должен сказать, фильм произвел на меня большое впечатление.
Родман прищурился, спасаясь от яркого солнца.
– Спасибо.
– Сценарий написал ты? – спросил Сторми.
– Я написал сценарий, я был режиссером, – с гордостью промолвил Родман.
– Кто предложил тебе идею фильма?
Парень нахмурился.
– Она пришла ко мне во сне.
Во сне.
Сторми постарался сохранить лицо бесстрастным.
– Я подумал, на фильм тебя вдохновило… – он обвел рукой вокруг, – …все, что здесь происходит.
– Вы шутите? Первоначальный вариант сценария я набросал еще два года назад. Мне потребовался целый год, чтобы снять фильм.
Два года. Это было еще более тревожно. Сторми не мог избавиться от мысли, что фильм был снят специально для него, что какая-то неведомая сила вдохновила этого парня, зная наперед, что тот снимет этот фильм, его друг передаст кассету своему другу, а этот человек будет работать в фирме Сторми и покажет ему видео. Это был необычайно сложный план, спрятанный под чередой якобы случайных совпадений, и Сторми поймал себя на том, что уже один только масштаб всего этого, запутанные, тесно переплетенные связи вселяют в него страх.
Он не знал, то ли его запугивают, то ли просто предостерегают, однако мысль о том, что этот парень – лишь посланник, его фильм – сообщение, и все это предназначается для него и лишь для него одного, прочно засела у него в сознании.
Сторми облизнул пересохшие губы.
– Где находится этот дом? – спросил он.
– Спецэффекты, – ответил создатель фильма. – Это модель. Я сделал ее на основе дома из своего сна.
– Насколько близко фильм соответствует твоему сну? – обливаясь потом, спросил Сторми.
– Я полагал, вы хотите заняться прокатом моего фильма.
– Уважь меня, – не отставал от него Сторми. – Насколько близко?
– Они практически одинаковые.
– А было ли в твоем сне нечто такое, что ты не вставил в фильм? Какие-либо дополнительные образы, которые ты вырезал, чтобы они не мешали развитию сюжета?
– Какому развитию сюжета?
– Ты ничего не вырезал?
– Ничего.
Сторми продолжал расспрашивать Родмана, но тот ничего не мог ответить, и Сторми понял, что смысл послания он должен получить из фильма, и только из фильма.
– Ты видел мертвецов? – спросил он напоследок.
– А кто их не видел? – презрительно фыркнул Родман.
– Что это означает?
– Понятия не имею.
На том они расстались. Сторми по-прежнему пребывал в полном тумане, как и до приезда сюда. Его переполняли страх и отчаяние. Он намеревался просмотреть еще раз видеокассету, однако у него возникло ощущение, что ему надлежит сделать что-то другое. Быть может, он должен вернуться в театр? Взять ключи в агентстве недвижимости и снова заглянуть в туалет?
Что это даст? Он уже видел гуляющих качин, видел беседующих друг с другом мертвецов и появляющуюся из ниоткуда женщину, однако это ничего ему не дало. Сможет ли он узнать что-нибудь новое в театре?
Ему нужно вернуться домой.
Сторми почувствовал себя персонажем комиксов, у которого над головой внезапно взорвалась перегоревшая лампочка. Вот что он должен сделать. Ну почему он не понял это раньше? Все, что он чувствовал, слышал и ощущал, указывало в том направлении. А он был слишком туп и ничего не видел. Ему нужно вернуться в Чикаго, в тот дом. Ответ ждет его там.
Ответ на что?
Сторми этого не знал.
Высадив Кена перед зданием окружного правления, Сторми вернулся к себе в офис. Расс отправился в монтажную студию работать с кассетами, а Сторми попросил Джоан заказать ему на завтра билет на самолет до Чикаго.
Запершись в своем кабинете, он еще раз пересмотрел «Бойню».
Джоан забронировала место в самолете, вылетающем в полдень, и взяла обратный билет с открытой датой вылета. Сторми задержался на работе допоздна, инструктируя своих сотрудников относительно того, что им предстоит делать, если он задержится в Чикаго на несколько дней, и разбирая соглашения и контракты, требовавшие неотложного решения. Когда он наконец вернулся домой, было уже девять вечера. Сторми зажег в доме весь свет и, обессиленный, рухнул в кресло.
Даже в собственном доме ему было не по себе.
Сторми не мог сказать, стоит ли до сих пор его дом в Чикаго, но предполагал, что стоит. Рассеянно перебирая почту, он гадал, в каком состоянии сейчас дом. В его воспоминаниях дом был в точности таким же, как дом из «Бойни» – угрюмый, мрачный особняк, – но, возможно, со времен его детства дом перекрасили и перестроили.
По крайней мере, Сторми очень на это надеялся.
Внезапно его руки перестали перекладывать конверты; он затаил дыхание, уверенный в том, что услышал какой-то звук, какой-то стук, донесшийся из противоположного конца дома. Однако звук этот больше не повторился, и Сторми, осторожно пройдясь по комнатам, не обнаружил ничего необычного.
Почта состояла в основном из счетов и рекламных проспектов, но на одном конверте стоял штемпель Брентвуда, штат Калифорния, а отправителем значился Филипп Эммонс. Сторми был знаком с Эммонсом, пожилым писателем, еще по тому времени, когда жил в Лос-Анджелесе. Он с любопытством вскрыл конверт. Внутри была загадочная, но в то же время соблазнительная записка, в которой сообщалось, что Филипп по заказу Государственной службы телевещания работал над сценарием документального фильма о Бенджамине Франклине и в своих исследованиях наткнулся на нечто такое, что, на его взгляд, могло заинтересовать Сторми.
«Это запись из дневника Томаса Джефферсона, – написал Филипп, – относящаяся к какой-то заколдованной кукле. Я подумал, тебе будет интересно взглянуть».
Заколдованная кукла?
Вот что было странным в Филиппе. Казалось, он постоянно держал руку на пульсе жизни всех своих друзей и знакомых, готовый в любой момент предоставить ту информацию или предмет, в которых возникала необходимость. Филипп был из тех, кто, случайно или сознательно, всегда оказывался в нужный момент в нужном месте. Писал он крутые детективы про серийных убийц и триллеры, замешанные на сексе и крови, и, на взгляд Сторми, его настоящая жизнь слишком уж часто совпадала с сюжетами его произведений.
Филипп ему всегда нравился, но, положа руку на сердце, он его немного побаивался.
Достав из конверта вложенную ксерокопию, Сторми углубился в чтение.
Выдержка из дневника Томаса Джефферсона:
15 апреля
Я снова Проснулся задолго до Рассвета вследствие этого Дьявольского Сна, порожденного Фигурой, которую Мне Показал Франклин. Этот Сон мне Снится уже в Пятый Раз. Если бы я не был так хорошо Знаком с Франклином, я бы Предположил, что Он занимается Колдовством и Черной Магией.
Кукла, если это Действительно Кукла, Судя по всему, Сделана из Веток, Соломы и Частей Человеческих Волос и Ногтей на ногах. Отдельные Части Склеены вместе неким Неприятным Веществом, которое, по нашему с Франклином Заключению, является Высушенным Мужским Семенем.
Франклин Утверждает, что Он Видел Похожую Фигуру в своих Путешествиях, но не Может Вспомнить, Где именно. Со Своей Стороны, Я бы Никогда не Забыл подобный Предмет и то, Где я впервые Его Обнаружил, как Я Не Забуду Это Сейчас.
Вопреки Моим Пожеланиям и Совету, Франклин Забрал Куклу к себе в Дом. Он Намеревается Держать Ее в своем Кабинете, чтобы иметь возможность Проводить над Нею какие-то Эксперименты. Я Умолял Его Оставить ее в Доме Духов, где Он Ее Обнаружил, но Франклин не из Тех, кто Внемлет Совету.
Я Боюсь за Франклина и, если честно, за Всех Нас.
Внизу странички из дневника был рисунок, выполненный рукой самого Джефферсона. Подробный рисунок, который Сторми тотчас же узнал.
Это был дом.
Самолет совершил посадку в аэропорту О’Хейр вскоре после полудня, и Сторми, взяв машину напрокат, поехал прямиком домой.
Он не помнил, когда в последний раз бывал в этих краях и видел старый дом, но, очевидно, с тех пор прошло немало времени. Улица изменилась до неузнаваемости. Квартал был полностью перестроен, на месте старых зданий появились новые. Крутых ребят из польских банд, торчавших напротив винных магазинов, сменили крутые ребята из чернокожих банд, торчащие напротив винных магазинов. Многие здания, которые помнил Сторми, или пришли в запустение, или вовсе исчезли.
Однако дом остался в точности таким же, каким был прежде. Казалось, он был окружен силовым полем или прозрачным защитным колпаком. Выплеснувшееся на улицу разорение до него не докатилось. На стенах не было надписей и рисунков, во дворе не валялся мусор. Немногие особняки, уцелевшие вокруг него, пришли в упадок и теперь выглядели такими же убогими, как и многоквартирные дома, но он остался без изменений.
В этом было что-то зловещее.
Бойня.
Сторми поймал себя на том, что так и не спросил у парня, почему тот назвал свой фильм «Бойней». И вот теперь, когда он сидел во взятой напрокат машине посреди трущоб и видел перед собой свой неизменившийся дом, это вдруг показалось ему важным.
Клонящееся к горизонту солнце скрылось за высокими зданиями, однако его свет проникал сквозь выбитые окна заброшенного строения напротив, выпотрошенного пожаром. Солнечные лучи отбрасывали причудливые тени на фасад дома – тени слишком абстрактные, чтобы отражать что-либо реальное, но тем не менее в глубине памяти Сторми что-то шевельнулось.
Он вышел из машины, чувствуя себя блохой, стоящей перед накатывающейся волной. Если происходящее как-то связано с домом в Чикаго, заброшенным театром в Альбукерке, резервацией и Бог знает чем еще, он перед лицом этого – лишь пылинка. Ему не было смысла приезжать сюда. Смешно думать, что он сможет что-либо сделать, как-то повлиять на происходящее. Его заманили сюда, призвали, завлекли, но теперь он понимал, что бессмысленно пытаться что-либо изменить.
Тем не менее Сторми открыл калитку и направился через ухоженный дворик к крыльцу.
Вечер стоял теплый, однако в тени дома воздух был холодным, и Сторми вспомнил, что точно так было и прежде. Он снова почувствовал себя ребенком, бессильным, полностью во власти того, что он не понимал. Сторми знал, что его родителей и бабушки давно уже нет в живых, понимал это умом, однако на уровне эмоций ему казалось, что они здесь, внутри, ждут его, хотят его отругать, наказать, и он вытер о джинсы вспотевшие руки.
Ключа у него не было, но входная дверь оказалась не заперта, и Сторми, распахнув ее, вошел в дом. Он ошибался: дом изменился. Не само строение, не стены, полы, потолки или обстановка. Все это оставалось в точности таким же, каким было тридцать лет назад. Что вселяло ужас. Однако настроение дома, похоже, изменилось: атмосфера царственного официоза, безраздельно господствовавшего прежде, которой пропитались все закутки здания, исчезла, сменившись гнетущим предчувствием какой-то беды. Пройдя в прихожую, Сторми повернул направо. Длинный коридор, где он играл в детстве, теперь выглядел угрюмым и зловещим – противоположный его конец терялся в полумраке, который почему-то внушил Сторми страх.
Он никак не мог найти в себе мужество хотя бы для того, чтобы попытаться подняться наверх.
Развернувшись, Сторми направился обратно в прихожую, но заметил в гостиной какое-то движение. На улице был еще день, однако свет почти не проникал в дом, и Сторми дрожащей рукой стал искать выключатель. Нащупав его, он нажал клавишу.
Прямо в дверях стоял дворецкий.
– Здравствуйте, Биллингхэм, – не очень-то удивившись, сказал Сторми.
Улыбнувшись, дворецкий учтиво склонил голову:
– Здравствуй, Сторми.