Книга: Время и боги: рассказы
Назад: Там, где все про всех знают Перевод В. Гришечкина
Дальше: Рассказ старика Перевод В. Гришечкина

Розовый объезд
Перевод В. Гришечкина

Говорят, в конце прошлого столетия в местечке Баллигашел было целых двадцать домов. В восьмидесятых годах пятеро местных жителей отправились искать счастья в Америку, и крыши брошенных домов скоро разрушились, дожди намочили сначала ничем не защищенные верхние кромки стен, а потом пропитали их сверху донизу. Как-то ненастной ночью сильный ветер повалил их, и стены обратились в глину и грязь, из которой некогда вышли, обломки же поглотили трава и сорняки, и спустя несколько лет только наметанный глаз мог бы заметить, что на этом месте когда-то стояли дома.
С того времени и до начала нынешнего столетия провалились крыши еще в пяти-шести домах, хотя там-то как раз еще жили люди, которые могли бы о них позаботиться; они, однако, этого не сделали — скорее всего, потому, что помнили о рухнувших первыми домах. Должно быть, вид чуть возвышавшихся над травой зеленых холмиков, которые, как все знали, было единственным, что от них осталось, вселял в оставшихся жителей Баллигашела весьма сильную уверенность в том, что по воле Божьей все крыши должны рано или поздно разрушиться.
Когда началась Великая война, трое мужчин из Баллигашела ушли на фронт; ни один из них не вернулся, и вскоре их жилища тоже полностью развалились. Местный землевладелец получал с оставшихся домов столь ничтожную арендную плату (к тому же в последние годы его управляющий считал небезопасным для себя собирать даже эту малость), что, по-видимому, не считал нужным затевать хоть какой-то ремонт, поэтому к 1938 году, когда начинается моя история, в местечке Баллигашел остался один-единственный дом; об остальных напоминали только небольшие зеленые холмики, стремящиеся сровняться с плоскими окрестными полями, да воспоминания, понемногу превращавшиеся в легенду.
В этом последнем доме жила некая мисс Финн — женщина, которая была молодой в те годы, когда были молоды уехавшие в Америку мужчины. Один из них, кстати, отправился за океан в большой спешке, потому что как-то утром другой мужчина был найден мертвым, и долгая память то ли о нем, то ли, напротив, об уехавшем молодом человеке (о котором из них — никто точно не знал) стала причиной того, что мисс Финн осталась незамужней, а сейчас ей было около восьмидесяти. Ее беленый дом под тростниковой крышей, последний в Баллигашеле, стоял у обочины, и от самых его дверей тянулась вдоль дороги живая изгородь длиной в добрых шестьдесят ярдов, состоявшая в основном из диких роз — обычных диких роз, которые так украшают своими цветами теплый июнь, но которые происходили от культурных розовых кустов, росших в крохотных палисадниках еще в те времена, когда поселок был в двадцать раз больше.
И вот одним ясным июньским утром 1938 года совет графства решил немного расширить одну из местных дорог, и это оказалось то самое шоссе, что проходило через Баллигашел. Для подобного решения существовало несколько причин, и не последней из них была та, что местному дорожному инспектору было совершенно нечем заняться; расширение дороги, однако, должно было неминуемо повлечь обрезку живой изгороди на четыре фута, и как раз с того конца, где жила мисс Финн. Когда рабочие приехали на место, живая изгородь, как всегда в это время года, пламенела множеством великолепных цветов, и все же они не мешкая взялись за работу. Но при первом же щелчке секатора из дома вышла мисс Финн.
— Прекратите это, пожалуйста, — сказала она.
— Нам нужно только немного подкоротить живую изгородь, — ответил рабочий, который стоял ближе других.
— Вы режете мои цветы, — сказала мисс Финн.
— А мне кажется, эта изгородь принадлежит совету графства, — возразил рабочий.
— Я знала эти розы еще до того, как они одичали, — ответила старая мисс Финн. — Имейте в виду: на каждого, кто их тронет, падет проклятье.
Рабочий не совсем понял, что она имела в виду, когда сказала, что розы «одичали», однако эти слова каким-то образом сделали мисс Финн еще более таинственной и грозной, хотя в облике этой одетой в лохмотья женщины с развевающимися седыми кудрями, стоявшей на ярко освещенном крыльце на фоне дверного проема, сквозь который виднелась темная и мрачная комната, и так было много такого, чего можно было испугаться. Тут и остальные рабочие опустили инструменты и стали прислушиваться к разговору; впрочем, живая изгородь для них мало что значила, а воспоминания о жителях давно исчезнувшей деревни, с которыми у этой женщины почему-то ассоциировались обреченные цветы, не значили вообще ничего. В этот момент и появился десятник — человек, командовавший дюжиной дорожных рабочих, получивших приказ укоротить живую изгородь.
— В чем дело? — спросил он.
— Эти розы защищены моим проклятьем, — сказала мисс Финн.
— И в чем же оно состоит, это проклятье? — ухмыльнулся десятник.
— Оно состоит в том, — торжественно ответила мисс Финн, — что человек, который посмеет прикоснуться к живой изгороди, начнет чахнуть; вне зависимости от того, будет ли он есть или голодать, он будет с каждым днем становиться все более худым, силы оставят его, блеск глаз померкнет, волосы выпадут, но он не умрет до тех пор, пока не засохнет последний зеленый листок на розах, которые он срежет в моей живой изгороди.
— И это все? — осведомился десятник, но он сказал так только затем, чтобы придать себе смелости.
— Это не все, — ответила мисс Финн. — Сознание своего преступления будет отягощать его разум и сведет в могилу, быть может, даже раньше, чем могло бы умереть его теряющее силы тело. Преступление же состоит в том, что человек, который посмеет прикоснуться к розам, нанесет жестокое оскорбление маленькому народцу и всем, кто танцует среди колючих кустов боярышника, ибо уничтожит то, чего они не тронули бы и пальцем; кроме того, как бы ни выглядели эти розы благодаря волшебству, при рождении они были наделены католическими душами, и вырубить их означает совершить убийство. И наконец, того, кто причинит вред этим розам, мое проклятие настигнет в любое время, в любой год из той малости, что, возможно, ему еще осталась…
— Вот оно что, — сказал десятник. — Достаточно, больше ничего не объясняйте. Возможно, мы и не тронем ваши розы. Но сперва нам нужно поговорить насчет них с самим советником, с мистером Райаном. Пошли отсюда, ребята, наверное, эту работенку не поздно будет сделать и завтра, но сначала мы посоветуемся с мистером Райаном и посмотрим, что он нам скажет.
— Клянусь Богом, — сказал один из рабочих, — это самое лучшее, что тут можно придумать.
И рабочие дружно побросали свои секаторы и ножницы обратно в грузовик, на котором приехали, и поскорее покинули участок шоссе, на котором лежало проклятье мисс Финн, а розы живой изгороди продолжали цвести, целые и невредимые.
— Ну что, срубили вы эту изгородь? — спросил мистер Райан, когда десятник О’Рурк явился к его дому.
— Нет, — ответил десятник. — Дело в том, что розы защищает страшное проклятье. Его наложила старая Бриджит Финн, и я думаю, что лучше всего будет вовсе не трогать ее изгородь.
— Это невозможно, — заявил мистер Райан. — Вам придется сделать, что вам велено.
— Она, видите ли, довольно опасная женщина, — возразил О’Рурк.
— Даже если так, — сказал мистер Райан, — мы не можем допустить, чтобы какая-то старуха препятствовала работе совета графства. У нее нет никакого права нас проклинать. Разве Ирландия не свободна?
— Так-то оно так… — задумчиво проговорил О’Рурк.
На протяжении нескольких секунд двое мужчин молча стояли на пороге дома мистера Райана.
— Кстати, что это за проклятье? — спросил советник после паузы.
— Ужасное, сэр, — ответил О’Рурк. — По-настоящему ужасное.
— Что ж, — сказал мистер Райан, — времени у нас достаточно. На этой неделе можете не работать, а мы пока… обдумаем ситуацию.
— Сдается мне, это самое разумное, — согласился О’Рурк. — Я никогда не слышал, чтобы Бриджит Финн кого-то проклинала, и если она сделает это теперь, вся ее нерастраченная сила уйдет в первое же проклятье, а мне очень не хочется, чтобы оно обрушилось на меня. Поймите меня правильно, сэр — я думаю не о себе, а о своей старой матери: кто о ней позаботится?..
— Мы все как следует обдумаем, — повторил мистер Райан.
И он действительно долго обо всем размышлял, и чем больше он размышлял, тем меньше ему нравилась мысль о том, что проклятье старой мисс Финн может коснуться и его самого, ибо советник был почему-то уверен — оно падет на голову всякого, кто посмеет угрожать розам, и каждый раз, когда мистер Райан об этом думал, ему начинало казаться, будто вокруг него сгущается тьма, и даже самый воздух становится холоднее. И тем же вечером рабочие, которым предстояло расширять дорогу, собрались на перекрестке близ Баллигашела и негромко, тревожно переговаривались, пока не стемнело окончательно. Но уже на следующий день мистер Райан собрал заседание совета графства, и когда советники собрались, изложил им суть дела.
— Я не позволю никому, будь то мужчина или женщина, диктовать нам, что мы должны или не должны делать, — заявил он.
— И будете совершенно правы, — сказал другой член совета графства.
И все советники единогласно поддержали своего председателя, но потом они стали спрашивать друг друга, что предпримет мисс Финн, кого именно она проклянет и в чем, собственно, заключается проклятье, и чем больше они об этом говорили, тем сильнее становился их страх.
— Я никогда не слышал, чтобы мисс Финн делала что-то в этом роде, — сказал еще один советник, — но у нее бывает такое выражение лица, что всякому ясно: она может быть очень опасной, если захочет.
И такого же мнения придерживались остальные члены совета графства. Наконец один советник поднялся и обратился к мистеру Райану:
— Господин председатель, — начал он, — когда речь заходит о нашем долге, мы, конечно, не станем идти на поводу ни у мужчин, ни у женщин, и — как вы только что сказали — не позволим никому мешать нам осуществить то, что мы решим. С другой стороны, разве не можем мы расширить дорогу так, как нам захочется, никому не мешая и не задевая ничьих интересов?
— Но как это сделать? — с волнением и надеждой спросил мистер Райан, — так утопающий хватается за соломинку.
— Мы могли бы построить вокруг роз объезд, — предложил Герайти.
— В самом деле, почему бы нет? — согласились остальные.
Это и в самом деле было превосходное решение. Совет графства мог продолжать работы по расширению дороги без помех с чьей-либо стороны, нисколько не боясь, что проклятье мисс Финн обрушится на головы его членов.
— Но ведь это означает отчуждение земель слева от шоссе, — сказал председатель. — Для этого нам потребуется разрешение правительства.
— Тогда, черт побери, давайте получим это разрешение! — воскликнул Герайти. — А если правительство не даст нам такое разрешение, мы объединимся и сделаем так, чтобы оно отправилось в отставку.
С этим все согласились, и на несколько часов проблема Розового объезда стала самым животрепещущим и острым политическим вопросом. Депутат от той части графства, где был расположен Баллигашел, получил очень серьезную поддержку, ибо за ним стоял весь совет графства, который в свою очередь побуждал к активным действиям страх перед старой Бриджит Финн.
Сначала, правда, эта инициатива столкнулась с некоторым сопротивлением в нижней палате ирландского парламента, но депутату от округа Баллигашел не дали ни отступить, ни пойти на попятный, и ему пришлось найти способ справиться с оппозицией. Сделал он это следующим образом. В своей весьма выразительной и горячей речи депутат заявил, мол, во всех больших странах есть и объезды, и целые объездные шоссе; такие объездные дороги имеются и в Англии, и если английские туристы, приехав в Ирландию, не обнаружат объездов, они решат, что здесь нет ничего такого, что стоило бы объезжать, и могут даже прийти к ошибочному убеждению, будто их страна красивее, чем наша.
Еще хуже, добавил депутат, что эти хвастливые заявления могут услышать жители других стран; оказавшись в Ирландии и не увидев ни одного объезда, они непременно подумают, что англичане были правы.
Почему объездное шоссе непременно должно идти вокруг города, восклицал депутат. Разве ирландские розы не лучше любого английского города? И разве живущие под соломенными и тростниковыми крышами ирландцы, — пусть их осталось немного, а их крыши обветшали, — чем-то хуже миллионов англичан, чьи дома крыты сланцевой плиткой? И наконец, кто из членов твердолобой и близорукой оппозиции осмелится утверждать, будто ирландская сельская местность заслуживает меньшего уважения, чем шумные английские города?
Естественно, никто из оппозиционеров не решился сделать подобное заявление, поэтому предложение было утверждено незначительным большинством голосов. Розовый объезд был построен, и проклятье мисс Финн так и не подействовало. Буквально на днях я видел эту живую изгородь: она пышно цвела, в чаще ветвей пел дрозд, и из дверей дома зорко следила за своими розами старая мисс Финн.
Назад: Там, где все про всех знают Перевод В. Гришечкина
Дальше: Рассказ старика Перевод В. Гришечкина