Бродила как-то Ночь под шатром богов по сумеречным полям и встретила Утро. Подняла Ночь с лица вуаль тумана и сказала: «Посмотри, я Ночь». Уселись они вдвоем под шатром богов, и стала Ночь рассказывать дивные древние истории, которые порой случались под покровом тьмы. А Утро сидело и удивлялось, всматриваясь в лицо Ночи, окруженное венцом из звезд. И Утро рассказало, как дымились над равниной развалины домов Снамарты, а Ночь поведала, как жители Снамарты устраивали при свете звезд пирушки, веселились и пили, и слушали рассказы королей, пока войско минатов не подкралось поближе, и когда огни погасли, раздался звон оружия и наступило Утро. Еще Ночь рассказала, как Синдане-нищему приснилось, что он Царь, а Утро ответило, что видело Синдану, когда он встретил на равнине армию и подошел к ней, считая, что он Царь, и армия поверила ему, и теперь Синдана правит Мартием и Таргадридом, Динатом, Заном и Тумейдой. Но больше всего Ночи нравилось рассказывать об Ассарнии, в память о котором остались лишь руины на краю пустыни, а Утро рассказало о городах-близнецах Нарде и Тимоте, которые властвовали над всей равниной. Ночь повествовала об ужасах, которые увидел Минанд, гуляя в темноте по улицам собственного города. И каждый раз откуда-то из-за плеча царственной Ночи слышался шепот: «Расскажи Утру об этом».

И Ночь продолжала рассказывать, а Утро все удивлялось. Ночь поведала, что делают мертвые воины, когда под покровом ночи являются Царю, который вел их в битву. Ночь знала, кто сразил Дарнекса и как это случилось. Кроме того, она рассказала, почему семь Царей мучили сидатериев, и каковы были их последние слова, и как Цари продолжали их мучить и замучили до смерти.

И из слов Ночи стало понятно, чья кровь застыла на мраморных ступенях, ведущих к храму Озана, и почему на хранящийся внутри храма череп надета золотая корона, и чья душа вселилась в волка, который воет в темноте на краю города. Ночь знала еще, почему ушли тигры из Иразийской пустыни, и где то место, в котором они собираются, и кто с ними говорит, и о чем, и почему. Затем она рассказала, как одному человеку удалось зубами перекусить железный запор на больших воротах в стенах Мондаса, и кто вышел из болот в сумерках, и потребовал встречи с Царем, и обманул его. И как Царь, поверив его лжи, спустился в подвалы своего дворца, где нашел только жаб и змей, которые принесли ему смерть. Поведала Ночь и о том, что происходило в тиши башен замка, и о чарах, с помощью которых можно посылать свет луны прямо в души своих врагов. А затем — о лесе и блуждающих по нему тенях, о мягких крадущихся шагах и внимательных глазах, и о страхе, который сидит под деревьями, сделавшись похожим на сжатую пружину.

Но далеко внизу, под шатром богов, на земле, гора Мондана уже заглядывала Утру в лицо и помогала ему освободиться от Ночи, и низкие холмы у подножия Монданы приветствовали Утро. И мало-помалу из тумана на равнинах проступили очертания городов. Стали видны шпили Конгроса и крылатая фигура Поэзии, изваянная на его восточных воротах, и сидящая на корточках Скупость на западных; летучим мышам наскучило летать взад-вперед по городским улицам, и сова вернулась в свое гнездо. И мрачные львы, уйдя из долины, возвратились в свои пещеры. Еще не переливалась радугой роса на сплетенных пауками сетях, еще не было слышно жужжания насекомых и пения дневных птиц, еще хранили долины верность Царице-Ночи. Но земля уже готовилась к приходу нового правителя и забирала у Ночи царство за царством, а по снам людей пронеслись миллионы герольдов, возвещавших петушиным криком: «Внимай! За нами идет Утро!» А под шатром богов на сумеречных полях звездный венец вокруг головы Ночи бледнел, а на челе Утра проступал чудесный знак власти. И в какой-то момент костры в полях побледнели, в небо поднялся серый дым, верблюды почуяли запах рассвета, а Утро забыло о Ночи. И прочь от шатра богов, в логовище тьмы, крадучись, ушла Ночь в темном плаще. А Утро положило руку на туманы и потянуло их кверху, и показалась земля, и стряхнула с себя тени, и они последовали за Ночью. И вдруг тайна оставила свой привычный облик, прежние чары рассеялись, и вся земля предстала в новом великолепии.

Люди в Дзону считают, что Яхн — это бог, который, как ростовщик, все время сидит над кучей мелких блестящих драгоценных камней, обхватив их обеими руками. А каждый из этих камешков, лежащих под загребущими лапами Яхна, чуть больше капельки воды, и каждый камешек — это жизнь. Люди Дзону рассказывают, что когда Яхн придумал свой план, земля была пуста, на ней не было жизни. Потом Яхн заманил к себе тени, обиталище которых находилось за Пределом Миров. Они мало что знали о радости и совсем ничего о печали. Тени существовали за Пределом еще до того, как родилось Время. Яхн показал им эту кучу камешков. Драгоценности светились, в них мерцали зеленые поля, сияло голубое небо, струились ручейки, неясно виднелись маленькие сады, где были все цветы, какие только можно себе представить. В одних камешках видны были гуляющие в поднебесье ветры, в других — небесные своды с широко раскинувшимися полями и гнущимися под ветром травами и ничего, кроме полей. А в самой середине камней, что переливались больше всего, можно было разглядеть все время меняющееся море. Тени всмотрелись в Жизни и увидели и зеленые поля, и море, и землю, и сады на земле. И Яхн сказал: «Я дам каждому из вас взаймы Жизнь, и вы сможете потрудиться над ней, согласно Миропорядку, и тогда у каждого из вас будет своя тень-слуга в зеленых полях и садах. Но для того, чтобы так стало, вам нужно отполировать эти Жизни опытом и огранить их своими горестями, а потом вы должны будете вернуть их мне».

И теням понравилось, что они смогут обладать блестящими Жизнями и собственными тенями-слугами, и это стало Законом. И тени, каждая со своей Жизнью, отправились в путь и пришли в Дзону и в другие земли, и полировали опытом данные Яхном Жизни, и гранили их своими горестями, пока те не начинали сверкать. И там, где раньше были только зеленые поля и море, появлялись и города, и паруса, и люди, освещенные ярким солнцем. А Яхн, ростовщик, постоянными криками напоминал о заключенной сделке. Когда в Жизнях людей появлялись новые сцены, нравившиеся Яхну, он молчал, но когда добавлялись сцены, не радовавшие его взор, он брал дань печалью, потому что таков был Закон.

Но люди стали забывать о Ростовщике, а некоторые заявили, что хорошо изучили Закон. Они говорили, что после того, как вложили в Жизни свой тяжкий труд и этот труд завершили, Жизни должны принадлежать им; такое вознаграждение следует людям за их тяжкий труд, за шлифовку и огранку собственных горестей. Но как только Жизни начинали сверкать от многообразного жизненного опыта, большой и указательный пальцы Яхна вдруг схватывали Жизнь, и человек становился тенью. И далеко за Пределом тени роптали:

— Мы тяжко работали на Яхна, и собрали все горести мира, и сделали так, что Жизни засверкали, а Яхн ничего не сделал для нас. Лучше бы мы оставались там, где нет никаких забот, свободно паря за Пределом Миров.

И тени почувствовали страх, что их когда-нибудь снова увлекут лживые обещания и они будут страдать из-за алчности Яхна, который был знатоком Закона. Только Яхн сидел и улыбался, наблюдая, как его сокровища растут в цене, и не было у него жалости к бедным теням, которые он выманил из их безмятежного мира, чтобы они тяжко трудились в облике людей.

И Яхн заманивает все новые и новые тени и посылает их делать Жизни сверкающими, дает им старые Жизни, чтобы добавить им блеска. Иногда он дает тени Жизнь, которая когда-то была жизнью короля, и посылает вниз, на землю, играть роль нищего, а иногда посылает Жизнь нищего играть роль короля. Какое Яхну дело до таких мелочей?

Те, кто заявлял, что хорошо знает Закон, сулили людям Дзону, что Жизни, над которыми они тяжко трудились, будут принадлежать им всегда. Но люди Дзону боялись того, что Яхн могуществен и к тому же знаток Закона. Кроме того, говорили, что придет Время, когда богатство Яхна станет таким, о каком он мечтал. Тогда, наконец, Яхн покинет землю и не будет больше беспокоить тени, а будет сидеть, не сводя взгляда со своего сокровища — Жизней, поскольку душа его — это душа ростовщика. Но другие клялись, что есть боги Старины, которые сильнее Яхна. Это они создали Закон, который Яхн так хорошо знает. И эти боги когда-нибудь заключат с Яхном такую сделку, условий которой ему не выполнить. Тогда Яхну, убогому, забытому богу, придется уйти, и, может быть, в какой-нибудь заброшенной земле он будет торговаться с дождем из-за капли воды, чтобы утолить жажду, потому что душа его — это душа ростовщика.

А как же Жизни? Кто знает, какова будет воля богов Старины.

В незапамятные времена вечерами сидели боги на горе Моура Навут, возвышавшейся над Млидином, и удерживали лавину.

В Срединном граде стояли храмы, построенные жрецами, и народ Млидина приходил в них с дарами, а жрецы вырезали из камня богов для Млидина. Ибо в потаенном зале Древнего храма, главнейшего среди прочих храмов Срединного града в Млидине, хранилась Книга Добрых Заветов, написанная в стародавние времена на никому уже не ведомом языке, и говорилось в ней, что человек волен создавать себе богов, которые не станут гневаться и мстить маленькому человеку. И жрецы, руководствуясь тем, что прочли в Книге Добрых Заветов, старались вырезать благосклонных богов, и все сделанные ими боги отличались друг от друга, но взгляд их всегда был обращен к Млидину.

И во все незапамятные времена боги на горе Моура Навут сносили это и терпеливо ждали, когда народ Млидина сотворит сто богов. Не случалось такого никогда, чтобы падали на Млидин молнии с горы Моура Навут, не бывало в городе ни глада, ни мора — только на горе Моура Навут сидели боги и улыбались. Возглашал народ Млидина: «Йома наш бог». И улыбались сидящие на горе боги.

Проходили годы, и народ, забыв Йому, возглашал: «Зунгари наш бог». И улыбались сидящие на горе боги.

Наконец поставил один из жрецов на алтарь Зунгари фигурку неправедного божка, вырезанную из пурпурного агата, и произнес: «Йазун наш бог». И улыбнулись сидящие на горе боги.

Упадал ниц народ Млидина перед Иону, Базуном, Нидишем и Сандрао, а на горе сидели боги, удерживая нависшую над городом лавину.

Величавое спокойствие снизошло с небес, и сверкнула в лучах заходящего солнца заснеженная вершина Моура Навут, и на знойный город повеял холодный ветер с благословенного склона. Это величайший пророк Млидина Тарси Зало сотворил из громадного сапфира бога, и стало их ровно сто, а на горе Моура Навут боги, отвратив взор свой от Млидина, сказали: «Вот и свершилась последняя мерзость». И уже не смотрели они на город, и уже не удерживали лавину, и та с ревом устремилась вниз.

Ныне Срединный град Млидина завален обломками камней. На скалах этих возник новый город, и живет в нем народ, который ничего не слыхал о древнем Млидине, а на горе Моура Навут по-прежнему сидят боги. В новом городе люди падают ниц перед вырезанными из камня богами, и число этих богов достигло девяноста девяти, а я, их пророк, уже отыскал занятный камешек, чтобы вырезать из него подобие божества, перед которым упадет ниц весь Млидин.

Зайни Моу, крошечная змейка, увидала сверкающую вдалеке реку и поползла к ней по горячему песку.

Алдун, пророк, вышел из пустыни и направился вдоль берега к своему прежнему дому. Минуло тридцать лет, как Алдун оставил город, в котором родился, уединившись в пустыне, где собирался раскрыть Тайну богов. Его родина называлась Городом у Реки, там множество пророков толковали о многих богах. Люди хранили друг от друга разные тайны, и никому из них неведома была Тайна богов. Никто даже не осмеливался думать о ней, иначе люди сказали бы:

«Этот человек грешен, он не чтит богов, которые говорят с нашими пророками при лунном свете, когда никто другой не слышит их».

Алдуну казалось, что разум человеческий подобен саду и мысли — цветам, а пророки его родного города — садовникам, что подстригают, и пропалывают, и прокладывают по саду ровные и прямые дорожки, и человеческая душа может двигаться только по ним, чтобы пророки не сказали: «Эта душа прегрешила». А с дорожек садовники удаляли любой выросший на них цветок, а в саду подстригали те цветы, что оказывались слишком высокими, приговаривая при этом: «Таков обычай», или «так предписано», или «так было всегда», или «так не бывает».

Поэтому Алдун понял, что в этом городе ему не открыть Тайны богов. И Алдун обратился к людям: «Когда мир только начинался, Тайна богов была ясно написана повсюду на земле, но шаги бесчисленных пророков затерли ее. Ваши пророки — истинные праведники, но я ухожу в пустыню, чтобы найти правду еще более истинную». Так Алдун удалился в пустыню и долгие годы жил там отшельником, в непогоду и в солнечные дни. Когда в горах, окружавших пустыню, раздавался гром, он пытался расслышать в его раскатах Тайну богов, но боги не говорили голосом грома. Когда звериный рык нарушал тишину, осененную с небес звездами, Алдун тщился различить в этом рыке Тайну богов, но боги не говорили голосами зверей. Алдун состарился и научился распознавать все звуки пустыни, но среди них не было голоса богов, пока однажды ночью он не расслышал за холмами их шепот. Боги шептались между собой и, склонив головы, плакали. И Алдун различил тени богов, хотя не увидел их самих, направлявшихся к глубокой лощине меж холмов; и там, остановившись у спуска в долину, они произнесли: «О Праотец Зей, старейший из богов, вера в тебя исчезла, и вчера твое имя в последний раз прозвучало на земле». И склонив головы, боги вновь зарыдали. Они сорвали с неба белые облака, обвили ими тело Праотца Зея и понесли его в долину за холмами, и закутали горы снегами, а палочками, выточенными из черного дерева, отстучали по их вершинам похоронную песнь богов. Эхо блуждало вокруг, ветер завывал — ведь вера прежних дней угасла, а вместе с нею и душа Праотца Зея. Сквозь горные ущелья во тьме двигались боги, неся тело своего умершего родителя. Алдун последовал за ними. Боги пришли к огромной гробнице из оникса, высившейся на четырех разных мраморных колоннах, на каждую из которых пошло четыре горы, и в эту гробницу боги положили Праотца Зея, потому что прежняя вера умерла. И у гроба своего отца говорили боги, и Алдун услышал Тайну богов, и понял, насколько она проста — любой мог бы догадаться. Тут восстала душа пустыни и окружила могилу кольцом зыбучих песков забвения, и боги зашагали сквозь горы домой, в лощину. Алдун же покинул пустыню и шел много дней, пока не добрался до реки, в том месте, где она текла мимо города к морю, и направился по берегу к своему прежнему дому. И люди, жившие в Городе у Реки, увидев его издалека, закричали:

— Открыл ли ты Тайну богов?

И он ответил:

— Да, открыл. Она в том…

Зайни Моу, крошечная змейка, увидев тень человека, ставшего между нею и прохладной рекою, подняла голову и ужалила. И Боги остались довольны Зайни Моу и стали называть ее хранительницей Тайны богов.

Два игрока сели за игру, чтобы скоротать вечность, и фигурами в игре они взяли богов, и доской выбрали небо от края до края, где ложится пыль; и каждая пылинка стала миром на их доске. И игроки были в мантиях, и лица их — в масках, и одеяния их были похожи; и звались они Судьбой и Случаем. А когда они играли, передвигая богов туда и сюда по доске, пыль кружилась и переливалась в отсвете их глаз, мерцавших под масками. Тогда говорили боги: «Смотрите, какую мы подняли пыль».

И так случилось или было предопределено (как знать?), что Орд, пророк, однажды ночью увидел богов, шагавших по колена в звездах. А начав молиться им, увидел он руку игрока над их головами, огромную руку, занесенную для следующего хода. Теперь Орд, пророк, знал. Сохрани он молчание, все могло бы обойтись, но Орд пошел по белу свету, возвещая всем людям: «Есть сила над богами».

Боги это слышали. И сказали они: «Орд видел».

Ужасна месть богов. Они свирепо взглянули на Орда и вырвали из его разума всякое знание о Себе. И душа его стала скитаться по миру, разыскивая богов и не находя их. Потом из Сказки Жизни Орда боги выхватили луну и звезды, и ночью он видел только черное небо и уже не видел огней. Вслед за тем боги отобрали у него — ведь их месть не иссякла — птиц и бабочек, цветы и листья, и жуков, и пауков, и всякую мелочь, и пророк смотрел на мир, который так странно изменился, не зная о гневе богов. Затем боги отослали прочь знакомые ему холмы, чтобы больше он не видел холмов, и милые леса на их вершинах, и далекие поля; и в сжавшемся мире Орд ходил по кругу, уже мало что видя, и душа его все еще искала богов и не находила. И вот боги забрали поля и ручей и оставили пророку только дом и большие предметы, какие были в доме. Изо дня в день боги прокрадывались к Орду, протягивая завесу тумана между ним и знакомыми предметами, пока наконец он не перестал видеть и не стал совсем слеп. И не знал он о гневе богов. Теперь мир Орда превратился в мир звуков, и один лишь слух связывал его с вещами. Вся радость его дней звучала то в песне, донесшейся с холмов, то в голосах птиц, журчанье ручья или в каплях падающего дождя. Но гнев богов не утих, когда закрылись цветы, не смягчился всеми зимними снегами, не успокоился в пышном расцвете лета, и однажды ночью они похитили у Орда мир звуков, и он проснулся глухим. И как бывает, когда человек разрушает муравейник, а муравей с собратьями строит его заново, не ведая о том, кто разрушил его дом, не зная, что его ждет новое разрушение, — так и Орд построил себе мир из старых воспоминаний, поместив его в прошлое. Там он возвел города из былых радостей, и в них — дворцы из лучших свершений, и памятью своей, как ключом, открыл золотые замки; у него еще оставался мир для жизни, хотя боги и отняли мир слышимый и мир видимый.

Но они не устали от погони, и забрали у него мир былого, и лишили его памяти, и перекрыли пути в прошлое, и бросили его слепым и глухим и беспамятным среди людей, и сделали так, что люди узнали — это он назвал однажды богов — пешками.

И наконец, боги взяли его душу и выкроили из нее Южный Ветер, чтобы вечно странствовал он по морям и не находил пристанища; и Южный Ветер знает, что где-то давно он понял нечто, и жалуется островам и вздыхает у южных берегов: «Я знал», «Я знал».

Но все вокруг спит, когда говорит Южный Ветер, и не внемлет его плачу, и наслаждается сном. Но Южный Ветер, зная, что забыл что-то, продолжает кричать: «Я знал», заставляя людей пробудиться и понять. Но никто не внемлет печалям Южного Ветра, и тщетно роняет он слезы с Юга. И хотя он стонет и мечется и не может найти покоя, никто не слышит, что можно узнать что-то, и Тайна богов остается нераскрытой. Но Южный Ветер дует на Север, и говорят, что настанет день, когда он одолеет горы и осушит ледяные моря, и доберется до полюса, где запечатлена Тайна богов. И игра Судьбы и Случая внезапно прервется, и Проигравший исчезнет, словно его и не было, и с поля игры Судьба или Случай (как знать, кто победит?) сметет богов прочь.

Карнитх, владыка Алатты, рёк своему старшему сыну так:

— Оставляю тебе свою столицу град Зун, под золочеными карнизами которого гудят пчелы. И завещаю тебе страну Алатту и все прочие земли, коими ты способен владеть, ибо три мои могучие армии, которые я вручаю тебе, могут покорить Циндару, могут захватить Истан, могут заставить потесниться Онайн и осадить стены Яна, а после этого ты еще расширишь свои владения, присоединяя к ним страны не очень большие, такие как Гебитх, Эбнон и Карида. Не води свои армии лишь на Зинар и никогда не переходи через Эйдис!

И сказав так, король Алатты Карнитх скончался в городе Зуне с его золотыми карнизами, и душа его вознеслась туда, куда в свое время отправились души всех его предков — прежних королей, равно как и души их рабов.

Когда же это случилось, молодой король Карнитх Дзо надел железную корону Алатты и спустился на равнины, что со всех сторон окружили Зун; там он узнал, что три его сильные армии требуют, чтобы он не медля вёл их на Зинар, что лежит за рекой Эйдис.

Но новый король оставил свои армии там, где они стояли и, оставшись в огромном дворце наедине со своей стальной короной, ночь напролет размышлял о войне; незадолго же до рассвета он подошел к окну, откуда открывался вид на восточную часть города и лежащие за ним равнины Алатты, дальше которых начинался Истан. Продолжая размышлять, он смотрел, как над лугами, где паслись овцы, и над маленькими домами поднимаются высокие прямые столбы дыма. Немного позднее, когда взошло солнце, поровну делившее свой свет между Алаттой и Истаном, между деревенскими домиками началась утренняя суета, хрипло заорали петухи, и люди вышли в поля к блеющим овцам, и тогда король задумался: неужто живущие в Истане люди ведут себя по-другому. Спешившие на работы мужчины и женщины встречались друг с другом, и вот на полях и улицах зазвучал их смех, а взгляд короля все стремился вдаль, в сторону Истана, и дым поднимался над крошечными домами все так же прямо и высоко. Солнце, что освещало своими лучами Алатту и Истан, карабкалось все выше, заставляя цветы широко раскрывать свои чашечки, птиц — петь, а мужчин и женщин — разговаривать. На рыночных площадях пробудились караваны, что должны были отправиться с товарами в Истан, а в Зун вступили верблюды из Истана, увешанные позвякивающими колокольчиками. И все это видел глубоко задумавшийся король, которому никогда прежде не приходилось ни о чем размышлять.

А на западе хмурились издалека горы Эгнид, охранявшие реку Эйдис; за этими горами обитали в своей унылой стране суровые жители Зинара.

Как-то раз, путешествуя за границу, король, проезжавший через все свое новое королевство, остановился возле Храма богов Старины. И он увидел, что крыша его разрушена, что мраморные колонны повыкрошились и упали, что сорные травы сомкнулись над опустевшим алтарем, и что боги Старины, лишившись приношений и поклонения, покинуты и забыты. Тогда король спросил у своих советников, кто разрушил этот храм и сделал так, что даже сами боги оказались заброшены. И советники ответили ему:

— Это сделало Время.

Потом король встретил человека. Был он сгорблен и дряхл, а его изборожденное глубокими морщинами лицо выглядело смертельно усталым, и он, никогда не видевший ничего подобного при дворе своего отца, спросил:

— Кто сотворил с тобой такое?

И старый человек ответил ему:

— Безжалостное Время сделало это.

И молодой владыка со своими советниками поехал дальше, но следующими, кого они повстречали, была толпа людей, которые несли на плечах гроб. И тогда король, которого эта смерть глубоко озаботила, ибо прежде ему не доводилось сталкиваться с подобными вещами, снова обратился к своим министрам и визирям. И старейший из них сказал ему так:

— Смерть, о король, это дар, который боги посылают нам со своим слугой, имя которому — Время. Некоторые люди приветствуют сей дар радостно, некоторым приходится насильно его навязывать, а на третьих он нежданно сваливается белым днем. И с этим даром, который Время доставило ему от самих богов, человек отправляется вперед, во тьму, и не владеет больше ничем до тех пор, пока боги не пожелают противного.

Но король возвратился обратно во дворец и, призвав величайших из пророков и всех мудрецов, начал подробно расспрашивать их о Времени. И они рассказали ему, что Время — это огромный великан, который маячит в сумерках, подобно высокой тени, или шагает, невидимый, по всему миру, и что хотя Время — раб богов и исполняет все их приказы, оно всегда само выбирает себе нового господина, когда все его прежние хозяева мертвы, а их алтари — забыты. А потом один из мудрецов сказал:

— Однажды я видел Время. Это случилось, когда я отправился поиграть в саду моего детства, куда позвали меня воспоминания. День клонился к закату, свет был не ярок, и я увидел, как Время встает над маленькою калиткой, бледное, словно надвигающиеся сумерки. Оно встало между мной и этим садом и лишило меня всех воспоминаний о нем, ибо Время было сильнее меня.

Тут заговорил и другой мудрец:

— Я тоже повстречал этого Врага дома моего. Я называю его так, ибо узрел Время, когда оно шагало через поля, которые я очень хорошо знал, держа за руку незнакомца, дабы поселить его в моем доме — в том самом, где обитали мои отцы и отцы моих отцов. Потом Время трижды обошло вкруг моего дома, и наклонилось, и забрало яркие краски с лугов, и отрясло высокие маки, что цвели в саду, и, обходя все памятные уголки, засеяло свой путь сорными травами и бурьяном.

И еще один мудрец сказал:

— Однажды Время отправилось в пустыню и, позволив жизни оживить те заброшенные места, заставило их горько плакать, а затем снова укрыло их песками.

Четвертый мудрец тоже вставил свое слово:

— Я тоже как-то раз видел, как Время оборвало все лепестки с цветов в палисаднике, где играл ребенок, а потом пошло прочь через леса и, останавливаясь на ходу, собирало один за другим листья с ветвей.

А последний из мудрецов изрек:

— И я видел Время: высокое и черное, оно стояло посреди руин храма в древнем королевстве Амарна, верша свои дела под покровом ночи, и на лице его было такое выражение, какое бывает у убийцы, когда он укрывает что-то пылью и травой. С той ночи жители этого древнего королевства лишились своего бога, на развалинах алтаря которого я заметил таившееся во мраке Время, и никогда этого бога не видели больше в Амарне.

И пока король держал совет с мудрецами, с далекой городской окраины доносился гул — то были три армии, которые требовали, чтобы их вели на Зинар. Тогда король сошел к своему войску и, обращаясь к военачальникам, сказал:

— Я не стану облачаться в одежды убийства и так воцаряться над другими странами. Я видел, как утро, встающее над Истаном, обрадовало и Алатту, и слышал, как на цветы снизошли мир и благодать. Я не хочу разорять очаги и править краем сирот и равнинами вдов. Но я поведу вас в бой против заклятого врага Алатты, который грозит разрушить башни Зуна и способен даже низвергнуть наших богов. Это враг и Циндары, и Истана, и укрепленного Яна; ни Гебитх, ни Эбнон не одолеют его, и даже далекая Карида не может чувствовать себя в безопасности в своих уединенных горах. Этот враг могущественнее Зинара, а границы его неприступней, чем река Эйдис; со злобой глядит он на всех людей, высмеивает их богов и алчет разрушить их города. Поэтому мы пойдем вперед, разобьем Время и спасем богов Алатты от его жадных рук, а вернувшись с победой, увидим, что Смерть исчезла, что старость и болезни оставили нас, и тогда все мы станем жить вечно под золотыми карнизами Зуна, и пчелы будут виться и гудеть между не тронутыми ржавчиной крышами и неосыпающимися башнями. Не должно быть больше ни увядания, ни забвения, ни медленного угасания жизни, ни сожалений, лишь только мы победим Время и спасем всех людей и удивительные поля земли от его неумолимой власти!

И войска поклялись последовать за королем, чтобы спасти мир и богов.

На следующий день король во главе трех своих армий отправился в путь; они преодолели множество рек и пересекли много стран, и куда бы они ни пришли — повсюду выспрашивали они о Времени. В первый же день им попалась на пути женщина с лицом, густо покрытым морщинами, и она рассказала, что когда-то была молода и прекрасна, но злое Время прочертило по ее лицу глубокие борозды пятью своими когтями.

Немало стариков повстречали они, пока разыскивали Время. Все они когда-то видели его, но никто из них не мог рассказать большего; лишь некоторые говорили, что Время, дескать, пошло вот этой дорогой, и указывали кто на разрушенную башню, кто на высохшее, сломанное дерево.

Так, день за днем и месяц за месяцем, шел король со своим войском вперед, не теряя надежды наконец-то повстречаться со Временем. Иногда его армии намеренно останавливались на ночлег возле прекрасных сверкающих дворцов или садов, полных цветами, уповая застать своего врага, когда тот явится под покровом темноты, чтобы творить свои бесчинства. Порой натыкались они на клочья седой паутины, а порой — на ржавые цепи или дома с проломленными крышами и обвалившимися стенами, и тогда три армии начинали шагать быстрее, думая, что напали на след Времени и теперь настигают его.

Одна за другой пролетали недели и складывались в месяцы; постоянно войско слышало все новые и новые слухи и истории о Времени, но так и не отыскало его, и стало уставать от великого перехода, однако король продолжал вести свои армии все дальше и дальше и не соглашался повернуть назад, всякий раз говоря, что враг уже где-то совсем близко.

Месяц за месяцем вел король свои армии, которые шли теперь неохотно, и наконец, когда прошел без малого год, войско достигло поселка под названием Астарма, расположенного далеко-далеко в северных краях. Здесь многие усталые солдаты покинули королевские армии и обосновались в Астарме, женившись на местных девушках. Именно благодаря этим солдатам мы можем подробно занести в летописи тот путь, который проделали королевские войска почти за целый год, до того как пришли в Астарму.

Но очень скоро поредевшие армии оставили поселок, и дети приветствовали воинов, шагающих по дороге, и через пять миль войска перевалили через гребень горы и исчезли из вида. О том, что случилось с ними потом, известно гораздо меньше, и оставшаяся часть этой хроники собрана из сказок и историй, которые ветераны этой армии любили рассказывать по вечерам, сидя у очага, и которые запомнили жители Зинара.

В наши дни считается самым вероятным, что королевские армии, прошедшие маршем через Астарму, в конце концов (хотя сколько времени спустя — неизвестно) перешли через гребень, севернее которого зеленеющая земля шла под уклон. Дальше начинались зеленые поля, за которыми стонало и волновалось море, и в этом море, насколько хватало глаз, не было видно ни островов, ни берегов. Среди этих зеленых полей раскинулась деревня, на которую и устремились взгляды короля и его спускавшихся вниз по склону армий.

Деревня лежала много ниже гребня, и на ее унылом челе — на прогнувшихся под тяжестью лет потускневших щипцах старомодных крыш и покосившихся дымоходах — лежала приглушенная печать древности. Кровля домов была сложена из старых черепиц, покрытых толстым слоем мха, каждое маленькое окошко глядело множеством непривычной формы стекол на запущенные сады причудливой архитектуры, заполоненные сорняками, а на ржавых петлях вращались скрипучие двери, набранные из древних дубовых филёнок, в глазках которых зияли почерневшие сучки. Напротив домов качался высокий чертополох, вокруг них вился по стенам густой плющ и кланялись травы, но из накренившихся труб поднимались высокие прямые столбы голубоватого дыма. Между огромными булыжниками нехоженой мостовой выглядывали стебельки трав, а сады отделяли от мощеной улицы колючие живые изгороди — такие высокие, что за них не мог бы заглянуть и всадник — и по этим неприступным стенам карабкались любопытные вьюнки, которым только и удавалось заглянуть во двор с наружной стороны. Впрочем, перед каждым домом в изгороди был выстрижен проход, загороженный легкой калиточкой из зеленого от плесени и мха дерева, до необычайной легкости источенного течением лет и дождями. И над всем этим витали задумчивая старость и мертвая тишина давно заброшенных и забытых мест.

Король и его армии долго смотрели на этот островок древности, который годы извергли из пучины веков. Потом владыка остановил свое войско на склоне холма, а сам спустился в деревню в сопровождении одного из своих военачальников.

И тут в одном из домов что-то зашевелилось; затрещал древний камень, две половинки которого продолжал удерживать вместе толстый слой мха; из дверей вылетел нетопырь, три серые мышки торопливо сбежали вниз по ступеням, а следом за ними, опираясь на клюку, показался, наконец, ветхий старец, длинная белая борода которого достигала пола, а одежда засалилась и блестела от долгой носки. Тут и из других домов медленно вышли такие же дряхлые старики, сгибающиеся чуть не до земли и опирающиеся на палки, и король спросил у этих людей — самых старых, каких он когда-либо видел — как называется эта деревня и кто они такие. И один из старцев ответил ему:

— Деревня называется Городом Древних, и лежит она в Стране Времени.

— Значит, здесь живет Время?! — воскликнул король.

И тогда один из старцев указал на огромный замок, стоящий на крутой горе, и проговорил:

— Вон там обитает Время, а мы — его подданные.

И все они с любопытством поглядели на Карнитха Дзо, и старейший из жителей Города Древних снова повел свою речь:

— Что привело тебя, такого молодого, в наши места?

И Карнитх Дзо рассказал, как он решил победить Время, чтобы спасти от него весь мир и богов, а потом спросил, как получилось, что они сами попали сюда. И жители деревни ответили ему:

— Мы старше, чем кто бы то ни было, и не помним, как и когда сюда попали; но мы — подданные Времени, и знаем, что именно отсюда, от Последнего Края, оно посылает свои часы и минуты завоевывать мир. Тебе никогда не победить Время.

Но король вернулся к своим армиям и, указав им на замок на скале, сказал, что наконец-то они нашли Врага Всея Земли, а те, кто был старше, чем кто бы то ни было, медленно скрылись за скрипящими дверьми своих древних хижин.

А армии поспешили вперед, пересекли поля и прошли через деревню, и Время наблюдало с одной из своих башен, как войска смыкают боевые порядки и идут на приступ по крутому склону горы, однако оно по-прежнему ничего не предпринимало, и только смотрело на них.

Но как только ступни передних в шеренге коснулись подножья горы, Время швырнуло в них пять лет сразу, и эти годы пронеслись над головами воинов, но армия — армия постаревших солдат — все шла вперед. Вот только чуть круче начал казаться королю и каждому в его войске склон, да и дышали они с большим трудом. А Время призвало еще несколько лет, и один за другим обрушило эти годы на Карнитха Дзо и на каждого из его людей. И колени у воинов перестали сгибаться так легко, как прежде, и отросли у них бороды и подернулись сединой, и власы на их головах становились все белее и белее, по мере того как дни и часы с шелестом проносились над ними, а годы торопились вперед и уносили прочь молодость; так продолжалось до тех пор, пока под самыми стенами замка Времени не столкнулись они с целой ордой воющих лет и не обнаружили вдруг, что здесь, на самом наверху, склон стал слишком крутым для пожилых мужчин. И тогда король отдал приказ, и армия стариков, преследуемых лихорадкой и ревматизмом, неловко и с трудом отступила по круче вниз.

Медленно вел король назад своих воинов, над чьими головами с песнями триумфа и победным свистом проносились месяцы. Годы сменяли друг друга, а они все шли на юг, шли по дороге на Зун; так, с ржавчиной на копьях и с сединой в развевающихся бородах, армия вернулась в Астарму, но там их никто не узнал. То же повторилось и в бесчисленных селениях и городах, в которых они уже побывали однажды, пытливо выспрашивая о том, где отыскать своего врага. Когда же они подходили к дворцам и садам, где когда-то поджидали Время в засаде, то обнаруживали, что оно уже посетило их.

И неизменно их вела за собой надежда, что в конце концов они вернутся в Зун и снова увидят его золотые карнизы, но ни один из воинов не догадывался, что мрачная фигура Времени незримо, тайно следует за ними, одного за другим нагоняя отставших и погребая их под грудами часов; вот только с каждым днем воинство недосчитывалось нескольких солдат, да все меньше и меньше оставалось ветеранов в армии Карнитха Дзо.

И все же после многих и многих месяцев пути, в конце ночного перехода перед самым наступлением утра, рассвет вдруг засиял на карнизах Зуна, и громкий крик прокатился по рядам армии:

— Алатта! Алатта!

И лишь подойдя ближе, воины увидели, что ворота заржавели, что высокая трава проросла вдоль внешних городских стен, что многие крыши провалились, а щипцы прогнулись и почернели, и что золотые карнизы сияют совсем не так, как бывало прежде. Вступив же в город, солдаты, надеявшиеся увидеть своих сестер и любимых постаревшими на несколько лет, прошедших со дня разлуки, увидели лишь морщинистых дряхлых женщин, среди которых не узнали никого.

Внезапно кто-то сказал:

— Оно побывало и здесь…

И солдаты поняли, что пока они разыскивали Время, оно напало на их город, осадило его множеством лет и, наконец, пока сами они скитались в далеких краях, захватило Зун и поработило их жен и детей, согнув их ярмом старости. Тогда все воины, что остались от воинства Карнитха Дзо, обосновались в завоеванном Временем городе, а вскоре орды Зинара перешли через реку Эйдис и без труда одолели армию стариков. Они захватили Алатту, и с тех пор их короли правили в Зуне. Порой зинарцы слышали удивительные истории, которые рассказывали самые старые из жителей Алатты о тех годах, когда они бились против самого Времени; некоторые из легенд, которые они запомнили, зинарцы передали дальше и донесли до нашего времени; и это, пожалуй, все, что может быть рассказано о безрассудных и отважных армиях, которые отправились на войну со Временем, чтобы спасти мир и богов, но были побеждены течением часов и лет.

Хромоногий мальчик по имени Сарнидак пас овец на холмах к югу от города. В городе его вечно осыпали насмешками, ибо был он недоростком, и даже женщины говорили о нем так:

— Как смешно, что Сарнидак уродился карликом! — И показывали на него пальцем.

Или:

— Это Сарнидак-лилипут; мало того, что он уродец, так он еще и колченог!

Но однажды на рассвете врата всех на Земле храмов широко распахнулись, и Сарнидак, сидя со своими овцами на вершине холма, увидел, как по белой дороге идут на юг странные фигуры. Все утро напролет он смотрел на клубы пыли, поднимавшиеся над удивительной процессией, которая, никуда не сворачивая, двигалась в южном направлении — туда, где высились Найдунские холмы и где белесая пыльная дорога пропадала из вида.

Хоть и сутулились эти странные фигуры, выглядели они выше обычных людей; Сарнидаку же все люди казались очень большими, да и пыль мешала ему как следует разглядеть, кто это идет по дороге. Тогда Сарнидак закричал им, как окликал он всех путников, что проходили мимо него по длинной белой дороге, но ни один не посмотрел ни влево, ни вправо, и никто не повернулся, чтобы ответить Сарнидаку. Но и это не было удивительно, ибо мало кто отвечал ему — маленькому хромому карлику.

Неясные фигуры все шли и шли мимо, шли торопливым и быстрым шагом, слегка наклоняясь вперед, словно вглядываясь сквозь пыль, и в конце концов Сарнидак бегом спустился со своего холма, чтобы рассмотреть незнакомцев вблизи, однако когда он достиг обочины пыльной дороги, последний из путников уже миновал его, и тогда Сарнидак, прихрамывая, побежал за ними.

Надо сказать, что Сарнидак изрядно устал от того, что все в городе насмехались над ним и дразнили его, и потому, увидев торопящихся вдаль странных прохожих, подумал, что они, наверное, спешат в какой-нибудь другой скрытый за холмами город — такой, где солнце светит ярче; где всегда много еды (ибо Сарнидак был беден), да к тому же он надеялся, что тамошние жители, быть может, не станут смеяться над ним. И вереница странных фигур, которые, даже согнувшись, выглядели выше людей, продолжала быстро двигаться на юг, а за ней торопливо ковылял хромоногий карлик.

Город Хамазан, который ныне именуется Градом Последнего Храма, расположен как раз к югу от цепи Найдунских холмов. А вот история, рассказанная Помпеидесом, который стал главным проповедником единственного в мире храма и величайшим пророком из всех, что когда-либо были.

— Высоко над Хамазаном на склонах Найдунских холмов сидел я, когда в свете утра вдруг узрел множество странных фигур, которые шагали сквозь облака пыли прямо по дороге, из края в край пересекающей наш мир. Поднявшись по склону, они приблизились ко мне своей нечеловеческой походкой, и вскоре первый из них достиг вершины холма, где дорога переваливает через его гребень и снова спускается вниз, в долину, в сердце которой лежит Хамазан. И тут, — я готов поклясться всеми покинувшими нас богами, — все и случилось, случилось именно так, как я собираюсь поведать, и сомневаться в этом нет никаких оснований. Когда фигуры, которые широким шагом поднимались на холм, достигли самой его верхушки, они не пошли по дороге, которая ведет вниз, попирая ступнями пыль, что покрывает ее, но продолжали идти как прежде, все выше и выше, словно подъем не закончился и дорога не нырнула в долину; и шаг их оставался размеренным и быстрым, будто под ногами их оставалась неподатливая твердь, хоть и поднимались они прямо по воздуху.

Это были боги, ибо не могли быть смертными Они, уходившие в тот день с Земли столь странным образом.

Когда же я увидел это, первые трое уже отделились от вершины холма, и тогда я закричал тому, кто шел четвертым:

— О, боги моего детства, хранители утлых домашних очагов! Куда уходите вы, оставляя нашу маленькую круглую Землю в одиночестве плыть сквозь безбрежную пустыню небес?

И один из них ответил мне:

— Ересь опаляет весь мир своим страшным пламенем, тускнеет вера людская — и боги уходят. Ветер и плющ встретятся в пустых алтарях в храмах старых богов, и тогда человек создаст божества из железа и стали.

И тогда я оставил свое место на вершине холма, словно человек, который на пороге ночи покидает свет костра и, идучи вниз по белой дороге, по которой спеша поднимались мне навстречу боги, умолял каждого из тех, кто проходил мимо меня, последовать за мной; так, плача, достиг я городских ворот. Здесь я остановился и воззвал к людям, что собрались там:

— С вершины вон того холма боги покидают Землю!

Так мне удалось собрать многих, и вместе побежали мы к вершине холма, чтобы умолить богов задержаться, и там мы прокричали последним из уходивших:

— О, боги, издревле предсказанные, владыки людской надежды! Не покидайте Землю, и наши молебны зазвучат в ушах Ваших, как никогда прежде, а алтари снова огласятся криками жертвенных животных.

А я сказал:

— Боги тихих вечеров и молчаливых ночей, не уходите с Земли и не покидайте Ваших резных святилищ, и тогда все люди станут поклоняться Вам, как бывало раньше. Смилуйтесь, ибо дорогу между нами и этими голубыми пространствами стерегут свирепые громы и бури. Там таятся в засаде мрачные затмения, там всегда наготове свирепые бураны, холодный град и обжигающие молнии, которые в течение сотен тысяч лет будут обрушиваться на нашу Землю. О, боги нашей надежды! Как преодолеть сии страшные пространства людским молитвам, как им не затеряться среди громов и штормов и добраться до того удивительного места, куда чрез голубую равнину небес торопятся уходящие боги?

Но боги все шли вперед и, попирая ногами воздух, не глядели ни налево, ни направо, ни даже вниз, и никто из них не внял моим мольбам.

И тогда один из тех, кого я привел с собой, вскричал, в надежде задержать богов, которых оставалось уже так мало:

— О, боги! Не лишайте Землю задумчивой тишины, что окружает все ваши храмы; не отнимайте у мира его романтического очарования; похищайте ни волшебства лунного света, ни таинственного молчания, что купается в плывущих над долинами белесых туманах, ибо, покинув Землю, вам, о боги младенческих лет мира, придется забрать с собой все его тайны морские, и всю притягательную красу его седой древности, лишив далекое и неясное будущее всякой надежды. Не будет больше городов, которые по ночам становятся удивительными и незнакомыми, понятными лишь наполовину; не станет больше сумеречных напевов, и все чудеса умрут вместе с прошлогодними цветами, что росли в маленьких садах на южных склонах холмов. Вместе с богами уйдет с Земли колдовское очарование долин и магия дремучих лесов, и даже тишине раннего рассветного часа будет недоставать самого главного, ибо навряд ли возможно богам покинуть Землю, не забрав всего, что они когда-то ей дали. Там, за безмятежными голубыми далями, вы и сами будете нуждаться и в священной красоте заката, и во всех маленьких драгоценных воспоминаниях, и в захватывающем волнении и восторге, которое неизменно рождают сказки, много лет назад слышанные у очага. Одна музыкальная фраза, одна песня, одна поэтическая строчка и один поцелуй или воспоминание о заросшем тростником озере — это лучшее, что у нас есть, и все это боги должны забрать, уходя, и вернуть тому, кому это принадлежит.

Так восплачьте же, жители Хамазана, восплачьте по всем чадам земным у ног уходящих богов! Скорбите по детям Земли, которым придется отныне нести свои молитвы к пустым алтарям и отыскивать вкруг них свое успокоение!

Но вот наши молитвы затихли, и слезы иссякли, и мы заметили, что последний, самый маленький из богов, замешкался на вершине холма. Дважды он обращался к ним, ушедшим, с протяжным криком, несколько похожим на тот, каким наши пастухи сзывают свои стада, и долго потом глядел им вслед, пока, наконец, не отвратил от них свой взор, и, решив задержаться на Земле, не удостоил людей взглядом. И тогда все люди, что собрались на холме, громко закричали от радости, ибо увидели мы, что надежды наши спасены, и что на Земле все еще есть прибежище для наших молитв. Меньше человеческого роста казались теперь поднимающиеся все выше фигуры шагавшие Друг за дружкой над нашими головами и выглядевши такими большими. Зато пожалевший Землю маленький бог спустился вместе с нами по той же белой дороге, и было заметно, что походка его совсем не такая как у людей; и вместе с нами он вошел в Хамазан. Здесь мы поселили его в царском дворце, ибо тогда храм из золота еще не был построен, и сам царь принес жертву смилостивившемуся над миром, и маленький бог вкусил мяса этой жертвы.

Божественная Книга Знания из Хамазана рассказывает, как маленький бог, который в последний миг сжалился над Землею, поведал своим пророкам, что его имя Сарнидак, и что он пасет овец; потому теперь его называют богом пастухов и трижды в день приносят ему на алтарь тонкорунную овцу. Север, Восток, Запад и Юг считаются ныне пределами пастбища Сарнидака, а белые облака — его овцами. И еще божественная Книга Знания учит, что день, когда Помпеидес заметил богов, должен теперь вовек считаться постным и носить название Поста Исхода, и лишь вечером пост заканчивается и начинается праздник, который именуется Пиршеством Милости, ибо именно в это время Сарнидак смилостивился и остался на Земле.

И все жители Хамазана молились Сарнидаку и продолжали лелеять свои мечты и взращивать свои надежды, потому что храм в их городе не был необитаем. Были ли ушедшие боги могущественнее Сарнидака — никто в городе не знает, но некоторые верят, что они зажигают огни в своих голубых окнах, чтобы, пробиваясь вверх, заблудившиеся молитвы смогли, подобно летящим на пламя свечи мотылькам, отыскать свой путь и обрести, наконец, пристанище и свет за неподвижностью и покоем вечерних сумерек, выше которых восседают боги.

А Сарнидак дивился на странные фигуры богов, дивился на жителей Хамазана, на роскошь царского дворца и на обычаи проповедников, однако чему бы то ни было в Хамазане он удивлялся едва ли больше, чем в том городе, который когда-то оставил, ибо Сарнидак, не понимавший, почему раньше никто никогда не был к нему добр, считал, что он, наконец-то, попал в тот благословенный край, надежду найти который подали ему боги — край, где люди не будут жестоки к маленькому хромому карлику.

Возжелали некогда старшие боги позабавиться. И сотворили они душу царя, и вложили в нее помыслы, коих ни один из царей не дерзал иметь, и жажду чужих земель, коей никто из царей не дерзал иметь.

И еще вложили боги в ту душу силу превыше сил других царей, и страсть властвовать, и гордыню. А потом боги послали ее на восток и вселили в тело раба, чтобы жила она на полях земли.

И рос тот раб, и пробуждались в его сердце гордыня и жажда властвовать, но на руках его были оковы. И в обиталище богов на Полях Сумерек предвкушали веселье.

Но раб вышел к берегу великого моря, сбросил плоть свою вместе с оковами, достиг Полей Сумерек, предстал перед богами и посмотрел в их лица. Такого боги, задумав позабавиться, не предвидели. Жажда власти разгорелась в царской душе со всей гордой силой, которую вложили в нее боги. И человек оказался слишком силен. Он, чья плоть испытала плети надсмотрщиков, не пожелал терпеть владычества богов и, представ перед ними, повелел им уйти. Гневом ответили на то Старшие боги, ибо никто еще не дерзал повелевать им, но душа царя оставалась невозмутимой, и гнев богов улегся, и отвели они глаза свои. Опустели божественные тропы и оголились Поля Сумерек; далеко ушли боги. А душа избрала себе иных спутников.

Когда боги повелевали мне трудиться, насылали на меня жажду и изнуряли голодом, я слал им свои молитвы. Когда боги уничтожали города, в которых я жил, когда опалял меня их божественный гнев, я восхвалял их и приносил им жертвы. Но когда вернулся я в мою зеленую долину и увидел, что все сгинуло, что нет более старинного пристанища, где играл я ребенком, ибо боги уничтожили даже самый прах и не оставили паутины в углах, проклял я богов и сказал так:

— Боги молитв моих! Боги, которым приносил я свои жертвы! Вы покинули святые места моего детства, и не стало их больше, а потому я не могу вас простить. Коли содеяли вы такое, остынут ваши алтари, и не изведаете вы ни моего страха, ни моей хвалы. Не устрашат более меня ваши громы и молнии, и не испугаюсь я, ежели вы отвернетесь от меня.

Так стоял я, глядя в сторону моря, и слал проклятья богам, когда подошел ко мне некто, одетый так, как одеваются поэты, и молвил:

— Не проклинай богов.

На что я ответил ему:

— Отчего бы не проклинать мне тех, кто, как вор в ночи, лишил меня самого святого и осквернил сад детства моего?

Тогда сказал он:

— Пойдем, взгляни, что я покажу тебе.

И я последовал за ним туда, где стояли два верблюда, устремившихся глазами в пустыню. Усевшись на них, мы отправились в далекий путь. Ни слова не проронил мой спутник, пока не достигли мы наконец широкой долины, укрытой в сердце пустыни. И там я увидел белые, будто залитые лунным светом кости, выступавшие из песка и громоздившиеся выше песчаных дюн. Повсюду лежали огромные скелеты, похожие на беломраморные купола дворцов, строившихся согнанными со всех краев рабами для деспотов-царей.

Там же виднелись кости рук и ног, уже наполовину утонувшие в зыбучих песках. И когда смотрел я в изумлении на эти останки, поэт сказал мне:

— Боги мертвы.

А я после долгого молчания ответил:

— Эти мертвые пальцы, белые и неподвижные, некогда оборвали цветы в садах моей юности.

Но мой спутник возразил мне:

— Я привел тебя сюда, чтобы испросить прощение богам, ибо я, поэт, знался с богами и должно мне ныне развеять проклятья, что витают над их останками, и принести им людское прощение как последнюю жертву, покуда не покрылись они мхом и плевелами и не сокрылись навсегда от солнечного света.

И сказал я:

— Это они сотворили Тоску — покрытую серой шерстью суку с когтистыми лапами; и Боль с жаркими ладонями и шаркающими ступнями; и Страх с его крысиной ледяной хваткой, и Ужас с горящими очами и стрекозиным шелестом крыльев. Нет моего прощения этим богам.

Но поэт опять возразил мне:

— Можно ли питать ненависть к этим красивым белым костям?

И долго смотрел я на причудливо изогнутые прекрасные кости, которые не могли более причинить зла даже самой ничтожной из тварей своих. И долго думал я о том зле, которое они совершили, но также и о благе. И когда вспомнил о руках, трудившихся над созданием цветка примулы, что сорвет дитя, я простил богов.

И тогда ласковый дождь пролился с небес, и зыбучие пески улеглись и поднялся нежный зеленый мох, превративший кости в причудливые холмы, и я услышал крик и проснулся, поняв, что спал, выглянул из окна и увидел, как молния поразила ребенка. Тогда мне стало ясно, что боги еще живы.

Я заснул в долине Алдерон, в маковых полях богов, куда они являются ночами, пока луна стоит еще низко, на совет. И открылась мне тайна.

Судьба и Случай сыграли свою игру, и все сгинуло: все надежды, и слезы, сожаления, желания и печали, все, о чем плачут люди, и все, о чем даже не вспоминают, все царства и сады, и море, и миры, и луны, и солнца; а что осталось, было ничем, без цвета и без звука.

И тогда Судьба сказала Случаю:

— Давай-ка сыграем в нашу игру старинную сызнова.

И они сыграли опять, и вновь фигурами у них были цари, как и прежде. И вот опять стало то, что уже было, и на том же берегу, в той же земле внезапный луч солнца тем же весенним днем разбудит тот же желтый нарцисс, и то же дитя сорвет его, и никто не пожалеет о миллиардах лет, что пролегли между тем днем и этим. И опять можно будет увидеть те же лица старцев, еще не избавившихся от тяготеющих над ними забот. А ты да я снова встретимся в саду однажды летом, после полудня, когда солнце на полпути от зенита к кромке моря, тем же, где мы встретились прежде. Потому что Судьба и Случай играют лишь в одну игру, и ходы в ней все те же, и играют они раз за разом, чтобы проводить вечность.