Все началось с того, что Э. Дж. Бринли, рассказавший мне эту историю, совершенно случайно встретил трех своих бывших учеников, причем каким-то непостижимым образом с возрастом они стали именно такими, какими привиделись ему во сне (о котором как раз эта история), избрав те самые профессии и достигнув в них того самого положения, и это сподвигло Бринли, наконец, поведать историю, которую в свое время, много лет назад, он однажды хотел было рассказать, однако прикусил язык, полагая, что, если рассказать ее целиком, его сочтут чересчур эксцентричным, а это могло отрицательным образом сказаться на его карьере.

В те времена Бринли был младшим преподавателем в Этчестере, и однажды утром во время летнего семестра, в день, вроде бы ничем особо не отличавшийся от остальных, последовавший за днем, в которой тоже не произошло ничего особенного, и уж тем более — ничего выдающегося, он вошел, как обычно, в свой класс и, не глядя вокруг, подошел к своему столу и хотел открыть учебник.

А когда поднял глаза, его взору предстало нечто настолько удивительное, что это запомнилось ему навсегда, и он уверяет, что даже спустя многие годы детали этой сцены свежи в его памяти, как в тот день. Он помнил всех своих учеников, и кто из мальчиков где сидел, если здесь вообще уместно слово «мальчик». На самом деле первое, что он заметил, подняв голову от стола, — в классе пустовали многие парты, да и за партами сидели вовсе не мальчики, а судьи в мантиях, генералы в форме, адмиралы и даже один епископ.

От удивления он онемел. Разумеется, правильнее было бы велеть им покинуть класс, потому что у них не было никаких оснований там находиться, однако это были явно те, кому мог указывать молодой человек. И тут он заметил еще одну поразительную вещь: все они держали в руках ручки и явно ожидали, что сейчас он начнет им что-то диктовать, и чем дольше он на них смотрел, тем больше убеждался, что это были ученики, и что они пришли на урок. Что же он мог им сказать?

По расписанию был урок латыни, однако он был уверен, или почти уверен, что большинство из них латынь знает лучше него, ну уж епископ точно! Он мог, конечно, прочесть лекцию о каком-нибудь поэте времен Августа для взрослой аудитории, однако возраст здесь был ни при чем — сама идея учить этих судей и генералов, сидящих за детскими партами, словно лишила его дара речи. Но не мог же он просто сидеть молча! Ведь все они от него чего-то ждали, это было ясно. И в этот щекотливый момент своей вынужденной немоты он вдруг заметил в классе мальчика.

Это был Моксли, впоследствии поэт, а тогда — четырнадцатилетний мальчик, единственный из присутствовавших в классе моложе пятидесяти лет, не считая самого Бринли. Присутствие Моксли в классе в данный момент оказалось для Бринли даже лучше соломинки для утопающего, оно сыграло роль хорошего крепкого бревна на пути измученного пловца, спасающегося во время кораблекрушения.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он Моксли, поскольку Моксли, сидевший за одной партой с епископом, смотрелся здесь пугающе неуместным, хотя он-то как раз в данный момент находился там, где ему и полагалось в этот час, и был единственным в комнате, кто выглядел именно так, как и должен был выглядеть, и так, как Бринли и ожидал.

— Мне снится сон, сэр, — ответил Моксли.

— Какой сон? — спросил Бринли. — Вечно тебе что-то снится.

— Вот этот сон, сэр, — сказал Моксли, обводя взглядом класс.

— Давай-ка приступай к занятиям, — сказал Бринли.

Моксли склонился к учебнику, и в этот момент все генералы и судьи исчезли, и весь класс заполнился учениками. Исчезли и пустые места за партами.

По-моему, шок от этого события слегка подпортил Бринли настроение, вообще-то он слыл справедливым учителем, но, быть может, он побоялся, будто ученики подумают, что примерно на полминуты у него помутился рассудок. Как бы то ни было, он дал задание Моксли переписать оду — в качестве наказания за невнимательность.