15
2 ноября 1668 года от Рождества Христова, в полдень где-то в подземелье

Адельхайд Ринсвизер провела худшую ночь в своей жизни – в темной сырой камере, наедине с урчащим, царапающим существом, которое пыталось добраться до нее. Впервые за все это время темница представилась ей надежным убежищем, и Адельхайд молилась, чтобы оно выдержало натиск.

Таинственное существо, что рыло снаружи землю, время от времени уходило, и все стихало. Но оно всякий раз возвращалось. Тогда оно снова принималось рыть, и теперь в камеру сквозь укрепленные в верхнем углу доски проникал солнечный свет.

Снаружи был чудесный день, чирикали воробьи, время от времени неподалеку вскрикивала сойка. Но Адельхайд лежала и, затаив дыхание, ждала лишь возвращения монстра. Долго ли он будет разгребать землю? И долго ли будут еще держаться доски? Когда же он все-таки доберется до нее? Связанная, Адельхайд не имела возможности ни сбежать, ни оказать хоть какое-то сопротивление.

В эти жуткие часы Адельхайд рисовала в воображении облик того существа. Кто это – тот самый монстр, который напал на нее в лесу, или сумасшедший, который держал ее здесь? Как бы то ни было, с тех пор как зверь наведывался в последний раз, прошло уже немало времени.

Быть может, он сдался?

В сердце вновь затеплилась надежда. Адельхайд дергала кожаные ремни. Холод и жажда сводили ее с ума. Но мужчина или зверь пока не возвращались, и до тех пор она была в относительной безопасности. Все это время Адельхайд судорожно соображала. Искала возможности для побега и думала, почему этот безумец запер ее здесь и как ей воспользоваться вновь обретенным знанием.

С некоторых пор Адельхайд была уверена, что знает этого человека.

Когда она увидела его без капюшона, что-то всколыхнулось у нее в памяти, но зацепиться за образ никак не получалось. Прошло немало времени, прежде чем она вспомнила. Но теперь сомнений быть не могло. Те же самые жесты, те же глаза и черты лица. Адельхайд знала, кто он.

И он, скорее всего, об этом догадывался.

Уже по этой причине он не мог оставить ее в живых.

Женщина ломала себе голову, но ответа так и не нашла. Мольбами или слезами она вряд ли его убедит. Другие уже пытались, и тщетно. Адельхайд слышала их вопли, которые переходили в хрип, постепенно стихали и потом обрывались. Но если удастся выяснить, что им движет, тогда у нее появится хоть какой-то шанс разжалобить его.

Она вздрогнула, заслышав какой-то шум. Это был шорох и фырканье, которые всегда предшествовали рытью и царапанью.

Зверь вернулся.

Он побродил рядом, принюхался, почесался и зарычал. После чего вновь наступила тишина.

Адельхайд напряженно прислушивалась. Станет ли он снова рыть? Но по-прежнему все было тихо. Похоже, что зверь опять ушел.

– Убирайся! – прошептала Адельхайд. – Возвращайся обратно в ад, откуда явился! Пожалуйста! Радуйся, Мария, благодати полная, Господь с Тобою…

В страхе дожидаясь возвращения зверя, женщина повторяла с детства заученные молитвы, одну за другой. Они давали ей силы и душевный покой.

– …молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей…

Но, сколько она ни молилась, Пресвятая Дева не спешила на помощь.

– Понятия не имею, куда они запропастились, – пробормотал Симон. Он, словно волк взаперти, мерил шагами кабинет Иеронима Хаузера. – Давно уже за полдень перевалило!

– Успокойся ты наконец, – ответил Куизль. – Бартоломей, конечно, тот еще пройдоха, но рядом с ним твоя жена в полной безопасности. В такой туман нужно время, чтобы как следует прочесать целый город.

– Вы правы. И все равно я волнуюсь.

Симон тяжело вздохнул и, заложив руки за спину, продолжил вышагивать по заставленной сундуками и стеллажами комнате. Он, Якоб, Георг и старый Иеремия уже два с лишним часа дожидались Магдалену и Бартоломея. Они договорились встретиться в доме Хаузера еще и потому, что Фронвизер надеялся найти среди бумаг Иеронима что-нибудь связанное с его исчезновением. Но поиски успехом пока не увенчались. И, глядя на беспорядок, царивший вокруг, Симон уже и не рассчитывал что-либо отыскать.

По всему кабинету были разбросаны пергаментные свитки, тетради и потрепанные книги. На кафедре в углу высилась целая башня из актов. Бегло просматривая документы, цирюльник едва не опрокинул чернильницу, небрежно оставленную на полу.

Катарина сама проводила их в этот кабинет под крышей. Она немного успокоилась и теперь пекла с Петером и Паулем лепешки на кухне. Тем временем Алоизий выхаживал в доме Бартоломея израненного Матео. Бартоломей строго наказал своему помощнику хранить молчание. Для неразговорчивого батрака это не составило большого труда.

– Сейчас меня куда больше беспокоит Хаузер, – сказал Куизль через некоторое время.

Палач вынул трубку и пошарил по карманам в поисках табака, но ничего не нашел. Тогда он задумчиво пожевал мундштук и продолжил:

– После Себастьяна Харзее Иероним последний, кого недоставало нашему оборотню. Все указывает на то, что и он угодил в его лапы.

Симон с Якобом уже рассказали друг другу, что им удалось выяснить за это время. Куизль с Иеремией незамеченными вернулись в собор незадолго до окончания службы. Протокол процесса над Хааном они взяли с собой. Теперь он лежал, раскрытый, на запачканном чернилами столе посреди кабинета. Якоб постучал узловатым пальцем по записи, где были перечислены члены комиссии.

– Все в точности, как я сказал, – проговорил он не очень разборчиво, не вынимая трубки изо рта. – Все жертвы так или иначе участвовали в процессе против Хаана. А если члены комиссии были уже мертвы, убийца отыгрывался на родственниках. По-моему, кто-то решил отомстить им. И довольно жестоким образом.

– Ты прав. Если вспомнить, что мы сотворили тогда с бедным канцлером, то во всех этих пытках над жертвами нет ничего удивительного, – бросил Иеремия. Он взял кувшин и уже в который раз налил себе горячего вина с пряностями; обезображенный нос его стал красным. – По сути, убийца применяет только те пытки, которые были в ходу в то время. – Он нахмурился: – Не считая, конечно, этого бешенства. Это просто ужасно. Даже мы тогда не дошли до такого.

– С другой стороны, это вполне логично, – ответил Симон. – Чтобы сын главного из заговорщиков сам превратился в некое подобие колдуна – более изощренной мести не придумать. Никакая пытка с этим не сравнится.

Симон украдкой поглядывал на Иеремию, такого дружелюбного и безобидного. Впечатлительному цирюльнику трудно было находиться в одной комнате с человеком, который казнил в свое время сотни людей, не говоря уже об убийстве юной проститутки. Но были и такие моменты, когда Фронвизер испытывал к старому калеке едва ли не жалость.

– Я хорошо помню юного Харзее, – сказал Иеремия, с наслаждением глотнув пряного вина. – Себастьян был тогда студентом, усердно изучал теологию и постоянно носил за отцом документы. Не исключено, что и он был вовлечен в интригу против Хаана. Так что он понес вполне заслуженное наказание. – Старик почесал нос. – Чего не скажешь о других родственниках.

Рядом прокашлялся Георг. Он вернулся около часа назад, прочесав западную часть города, и за все это время обронил лишь пару слов. Похоже, что исчезновение Барбары не на шутку его напугало.

– Не пора ли хотя бы Катарине рассказать правду о ее пропавшем отце? – спросил он вполголоса. – Ведь не исключено, что он уже мертв.

– Она еще успеет узнать об этом, – проворчал Куизль. – А пока пусть присмотрит за этими вечно голодными сорванцами… Давайте лучше вместе поразмыслим, кто может стоять за всем этим. – Он повернулся к Иеремии: – Говоришь, никого из семейства Хаанов не осталось тогда в живых?

Старый палач кивнул.

– Насколько я знаю, да. Во время процесса умерли канцлер и его жена, потом еще сын, две дочери и невестка. Другого сына предположительно отравили спустя примерно год, и зять погиб от несчастного случая. Вот, по-моему, и всё.

– А внуки? – спросил Симон. – С тех пор прошло почти сорок лет. Если тот, кого мы разыскиваем, застал то время и теперь решил отомстить, значит, он еще довольно молод.

– Забудьте, у них не было внуков. Семейство вымерло. – Иеремия сделал еще один большой глоток. – Хорошо, что я вообще хоть что-то вспомнил и сумел провести вас в архив… Я всего лишь старый калека.

– Черта с два! Ты, помимо всего прочего, еще и бессовестный убийца, и я пока не решил, говорить ли о тебе капитану Лебрехту, – прорычал Куизль. – Если жизнь тебе дорога, заставь свою голову поработать. Иначе недолго ты ее будешь носить.

Иеремия застонал:

– Ты просишь слишком много. Я же не архивариус и даже не секретарь. Каким образом я…

– Секретарь! – взволнованно перебил его Симон. – Точно! Иероним ведь секретарь! Катарина говорила, что он часто забирает домой документы, чтобы поработать у себя. Может, среди них есть какие-нибудь записи, которые поведают нам о Хаане? Не могло же столь могущественное когда-то семейство исчезнуть совершенно бесследно.

– Этим записям несколько десятков лет, – заметил Куизль. – С чего бы Иерониму хранить их?

– Он и не хранил ничего, он просто их разыскал.

Фронвизер еще быстрее зашагал по комнате и продолжил, размахивая руками:

– До сих пор я полагал, что Иероним оставил какую-нибудь заметку. Но это не так. – Цирюльник показал на разбросанные по полу книги. – Оглянитесь вокруг, посмотрите на этот хаос! Хаузер искал что-то среди старых записей, на что прежде не обращал внимания. И, как мне кажется, он преуспел в поисках.

Симон остановился и повернулся к остальным:

– Надо обдумать все произошедшее. Я виделся с Иеронимом два дня назад. Вероятно, наш разговор о судилищах что-то пробудил в его памяти. Наверное, он вспомнил о заседании по делу Хаана и усмотрел связь между пропавшими людьми. Ему сразу становится ясно: если он прав, то и сам входит в число возможных жертв. Но он пока не уверен и поэтому отправляется в архив…

– Где и натыкается на протокол. – Куизль склонил голову и пожевал мундштук трубки. – Он лежал на самом верху. Значит, кто-то брал его совсем недавно. Возможно, Хаузер… Пока все хорошо. Но нам от этого никакой пользы.

– Вы сначала послушайте, – перебил его Симон. – Магдалена рассказывала, что Катарина видела, как ее отец перебирал здесь бумаги. И это после того, как он побывал в архиве. Видимо, хотел что-то проверить. После Иероним был очень взволнован. На приеме у епископа он постоянно оглядывался, словно искал кого-то…

– Возможно, убийцу, – вставил Георг и напряженно взглянул на Симона: – Так ты считаешь, он обнаружил что-то у себя в кабинете и это навело его на верный след? На убийцу?

Цирюльник кивнул.

– Но убийца, судя по всему, тоже его разыскал. Катарина говорила, что они с отцом разминулись во дворе замка. Вероятно, этот странный мститель был среди гостей и там нанес удар. Господи, кто бы это мог быть? Должна же быть какая-то зацепка, хоть что-нибудь…

Он оглядел царивший в комнате беспорядок.

– Если бы Иероним действительно что-нибудь обнаружил, где он стал бы держать это? – Цирюльник прошелся по кабинету и остановился перед полками. – Где?

Он закрыл глаза и попытался представить себя на месте Иеронима Хаузера. Как тот суетится в своем кабинете…

Симон открыл глаза, наклонился, поднял с пола один из увесистых фолиантов и принялся дрожащими пальцами перелистывать страницы. По всей видимости, это была старая счетная книга. В ней были указаны доходы от налогов и всевозможные расходы: на новую виселицу, строительный материал и содержание императорского посла…

Симон взялся за следующую книгу. В ней тоже перечислялись городские счета. Скучные списки, бесконечные столбики цифр, от которых начинало рябить в глазах. Симон припомнил, о чем говорил ему Иероним в их последнюю встречу. Что уж он тогда сказал?

– Должно быть, он что-то обнаружил в этих старых книгах и счетах, – пробормотал цирюльник. – Только вот что? Что, черт возьми?

Он отложил книгу, закрыл глаза и снова попытался поставить себя на место секретаря. Остальные смотрели на него в ожидании.

Симон открыл глаза и огляделся.

В углу стояла кафедра, на которой высилась стопка книг. В самом низу лежал раскрытый фолиант, похожий на те, что валялись на полу. Симон быстро подошел к кафедре, взял стопку и поставил ее на пол. После чего просмотрел открытую страницу той самой нижней книги. Сначала его постигло разочарование, так как и здесь его ждали столбики цифр и списки доходов и расходов. Но тут Фронвизер выхватил взглядом определенное имя и сразу понял, что напал на след.

– Ну, разузнал что-нибудь? – спросил с любопытством Куизль. Он поднялся со стула и широкой тенью встал позади цирюльника.

Симон молча кивнул и стал читать дальше.

Только теперь Симон поднял глаза и посмотрел на остальных.

– Кажется, наш оборотень наконец нашелся, – проговорил он тихо. – Здесь записано его имя – Вольф Кристоф Рём. Значит, у канцлера все-таки был внук… До чего забавно. – Он покачал головой. – Учитывая его последующие деяния, родители дали ему вполне подходящее имя.

Магдалена с Бартоломеем сидели в небольшом кабинете при городской тюрьме и не могли дождаться, когда же отпустит их капитан Лебрехт. Остальные наверняка уже заждались их и беспокоились. Но ничего не помогало, Лебрехт был неумолим. У Магдалены даже появилось такое чувство, будто капитан специально медлил с бумагами.

– Так, значит, ты из Шонгау, верно? – наверное, в десятый раз уже спросил он. – Где это?

Магдалена вздохнула:

– В нескольких часах к югу от Аугсбурга, в предгорьях Альп. Но я вам это уже говорила!

Мартин Лебрехт ничего на это не сказал и продолжил царапать пером в толстой тетради. Магдалена беспокойно ерзала на стуле и бросала на Бартоломея раздраженные взгляды.

Стоило им покинуть старинный дом с запертым в погребе павианом, как явились вызванные нищим Йозефом стражники. Общими усилиями им удалось выловить из погреба и связать яростно отбивающегося Лютера. Затем трое солдат понесли его, накрытого одеялом, обратно в зверинец, а Магдалене и Бартоломею капитан Лебрехт велел следовать за ним в городскую тюрьму. Он рассеянно записал их свидетельские показания, но женщина сразу поняла, что на уме у капитана совсем другое.

– Хотелось бы подчеркнуть, что всё – я повторяю, абсолютно всё, – о чем мы здесь говорили, должно остаться между нами, – сказал капитан и при этом строго взглянул на Магдалену. – Это, кстати, не мой приказ, а самого епископа – только чтобы вы уяснили, насколько это важно. Его сиятельство опасается, что народ обвинит его во всей этой истории с оборотнями.

– Но очевидно же, что Лютер не способен убивать и похищать людей, – возразила Магдалена. – Он для этого слишком маленький, а потом, следы пыток…

– Для тебя это, может, и очевидно, но большинство людей сочтут столь диковинного зверя посланцем дьявола, – устало перебил ее Лебрехт и потер виски. – Если вы не желаете выполнять приказов епископа, то сделайте это хотя бы ради меня. Я целыми днями гонялся за этим ублюдком и очень рад, что эта проблема наконец-то разрешилась. Никому не будет пользы, если разъяренная толпа ворвется в зверинец и откроет клетки.

Бартоломей осклабился:

– Ого, Соломон, старый медведь, будет только рад… Орущие люди понравятся ему куда больше тех вонючих объедков, что я ему приношу.

– У вас, мастер Бартоломей, тоже дел хватает, – ответил Лебрехт и показал в коридор: – У нас там с дюжину бедняг дожидаются пытки. По большей части артисты со вчерашнего представления. Надеюсь, они быстро сознаются и это безумие наконец прекратится… – Он вздохнул. – Но, как я слышал, с допросом придется повременить, пока его преосвященство епископ Шёнборн не покинет город. Господа сами не знают, чего хотят. А нам все это расхлебывать!

Тут капитан запнулся и взглянул на Магдалену:

– Я тут вспомнил… Главарь этой шайки, некий Малькольм, спрашивал сегодня тебя. Непременно хотел с тобой поговорить. Я послал его подальше, но раз уж ты здесь… – Он пожал плечами: – Если хочешь, я пущу тебя к нему ненадолго. Только будь осторожна! Мы нашли у него магические принадлежности. Похоже, он действительно ведьмак.

Магдалена задумалась. Ей давно следовало вернуться к Симону и остальным. С другой стороны, она не могла отказать сэру Малькольму в его просьбе. Женщина по-прежнему была уверена, что режиссер невиновен и колдовские принадлежности были лишь частью реквизита. Разумеется, она могла уделить ему немного времени. Кроме того, Магдалене было любопытно, о чем собирался сказать ей сэр Малькольм.

– Я к нему загляну, – ответила она капитану. – Где его искать?

Лебрехт показал в коридор.

– В последней камере. Стражники тебя проводят. Только пусть мастер Бартоломей пойдет с тобой. Возможно, парень будет более покладист, если увидит палача, и избавит нас от затяжной и разорительной пытки.

Бартоломей что-то согласно пробормотал, и стражники повели их в камеру сэра Малькольма.

Потребовалась целая вечность, чтобы отыскать в темноте камеры скорченное тело режиссера. Он лежал в дальнем углу, словно куча брошенного тряпья. Магдалена осторожно подошла к нему и наклонилась. Сэр Малькольм отвернулся лицом к стене и, судя по всему, спал.

«Или он уже мертв?» – пронеслось в голове у Магдалены. Она заметила брызги крови на его длинном плаще – вероятно, кое-кто из горожан успел выместить на нем свою злобу.

– Сэр Малькольм, – шепнула она. – Вы меня слышите?

Англичанин вздрогнул и повернулся к ней. Увидев его разбитое лицо, Магдалена закрыла рот ладонью, чтобы не вскрикнуть от ужаса. Он был избит до такой степени, что лицо его представляло собой оплывшее красно-синее нечто с щелками вместо глаз. Сэр Малькольм еще больше походил на монстра, чем обезображенный негашеной известью Иеремия. И все-таки он попытался улыбнуться, что удалось ему с явным трудом из-за нескольких выбитых зубов.

– А, прекрасная сестра нашего великого дарования! – пробормотал он как во сне. – Значит, моя просьба не осталась безответной. Этот капитан не такой плохой человек, как я думал.

– Лебрехт, возможно, спас твою шкуру, – вмешался Бартоломей. – Можешь сказать ему спасибо. Как я слышал, горожане собирались повесить тебя на самой высокой иве. Капитан подоспел как раз вовремя…

– Да-да, такова участь великого артиста, – тихо проговорил сэр Малькольм. Несмотря на увечья, ему удалось вложить нотку торжественности в голос. – Люби́м, почитаем – и все же обречен на изгнание.

– Лебрехт сказал, что вы хотели видеть меня, – сказала Магдалена. – Если я могу чем-то помочь вам…

Режиссер положил дрожащую руку ей на подол, призывая к молчанию.

– Боюсь, мне уже никто не поможет, – прошептал он. – Я умру, как Юлий Цезарь в третьем акте Шекспира, медленно, но молча. Однако мои люди не заслужили такого ухода… – Он закашлялся. – Они невиновны.

– Хочешь сказать, ты виновен? – спросил Бартоломей. – Отвечай, зачем тебе понадобилась вся эта колдовская дрянь? Может, ты и есть оборотень?

Сэр Малькольм сухо рассмеялся, но смех его вскоре перешел в мучительный кашель, и он выплюнул еще один зуб.

– Это был бы весьма жалкий волчок, – просипел он. – Несколько мещан в два счета спустили бы с него шкуру. Можете положиться на меня, палач, играй я оборотня, это был бы величайший оборотень всех времен. Громадный, устрашающий, с голосом, подобным надвигающейся буре…

– Боюсь, у нас нет времени на это, – перебила его Магдалена. – Стражники ждут нас. Что вы собирались мне сказать?

Малькольм кивнул:

– Да, вы правы, мне не помешало бы ограничить свои монологи. Я постоянно это слышу. Что ж… – Он тяжело вздохнул и продолжил тихим голосом: – Говорят, у меня нашли вещицы, с помощью которых я творил заклинания. Но клянусь вам, что прежде никогда не видел их! Я ведь понимаю, какую опасность может представлять подобный реквизит в католической епархии. Детский череп, я вас умоляю! – Он медленно покачал головой. – Не говоря уже о том, что это похоже скорее на дешевый балаган. Поначалу я решил, что Жискар подкинул мне всю эту дрянь…

– В отличие от тебя, ему и его людям удалось вовремя покинуть город, – бросил Бартоломей. – Лебрехт сказал мне об этом. Наверное, Жискар подкупил кого-то из стражников.

Малькольм осклабился:

– Ха, мы еще играли, а этот пройдоха уже собирал вещи! Я сам видел. Жискар понял, что проиграл! Как ловко я все провернул – вынудил их играть скучного «Папиниана», а сам поставил «Петера Сквенца»… Я им всем утер нос, и Барбара великолепно исполнила свою роль. Однозначно мы победили!

– У Жискара, скорее всего, сложилось иное мнение, – возразила Магдалена. – Все-таки он на свободе, а вы тут, в тюрьме… Но вы хотели рассказать, кто подкинул вам эти магические принадлежности. Я слушаю.

– Полагаю, это тот же самый человек, который стоит за всеми убийствами, что произошли в городе, – ответил сэр Малькольм и заговорщически понизил голос: – И у меня уже есть предположение, кто бы это мог быть. Ночью у меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить. И в конце концов я сложил одно с другим…

Малькольм начал рассказывать. Когда он закончил, Магдалене стало не по себе.

Похоже, они все-таки разыскали оборотня.

Одинокая лодка неспешно скользила вниз по течению. В ней сидели два человека, один из которых, работая веслами, направлял лодку между бесчисленными островками из грязи, гальки и мусора. К юго-востоку от Бамберга лес подступал к самому берегу, всюду змеились небольшие ручьи и протоки, вынося в Регниц ветки и палую листву.

Барбара устало куталась в шерстяное одеяло, которое Маркус вручил ей перед отплытием. Она сидела на крепком ящике у кормы и смотрела на проплывающие мимо березы, ивы и небольшие деревушки, разбросанные по болотистой местности. Непрерывно моросил мелкий дождь, насквозь пропитывавший одежду.

– Долго еще? – спросила Барбара и потерла покрытые гусиной кожей руки.

Маркус помотал головой. Он ненадолго выпустил весла из рук и показал в сторону холма и кучки домов примерно в полумиле от них.

– Вон то небольшое селение под названием Вундербург, – ответил он ободряющим голосом. – Во время войны сюда нагрянули шведы, но там по-прежнему разводят лошадей для епископа. А это значит, что там есть теплые конюшни, где можно укрыться. Переждем какое-то время. Когда все немного утихнет, я вернусь в город и дам знать твоему отцу. Обещаю.

Он подмигнул ей, и девушка с благодарностью кивнула. Она была несказанно рада, что повстречала Зальтера. Полночи они провели в подземелье, и драматург утешал ее всякий раз, когда Барбара просыпалась от кошмаров. Он подбадривал ее, говорил, что скоро все это закончится, и даже рассмешил ее несколько раз стихами и короткими отрывками из комедий. Без него она, скорее всего, раньше времени выбралась бы из подвала – и угодила бы в лапы какой-нибудь из мародерствующих шаек, которые по-прежнему разгуливали по городу в поисках оборотней и ведьм.

Они просидели в этом подземелье до самого утра, и Маркус рассказывал о своей полной приключений жизни артиста и драматурга. Он вырос в богатой семье, его отец был патрицием и торговал сукном в Кельне. Маркус изучал юриспруденцию, но потом увидел на ярмарке сэра Малькольма и его артистов – и потерял голову. Он не раздумывая оставил дом и с тех пор жил в мире Шекспира, Марло и Грифиуса.

И хотя Маркус, несомненно, вел захватывающую жизнь, во время рассказа Барбара не раз приходила к выводу, что сама она к подобной жизни не готова. Даже эти несколько дней вдали от родных оказались для нее мучительными. Девушка даже представить не могла, как будет скитаться по свету одна, вдали от дома, от близких – пусть и таких брюзгливых упрямцев, как Куизли. Ей хотелось обратно к ворчливому отцу, к сестре и ее мальчикам, к брату, с которым они так долго не виделись…

Ей хотелось домой.

Маркус убедил ее подождать до утра, когда шайки в большинстве своем разойдутся и порядочные горожане отправятся на мессу по случаю Дня поминовения. Около девяти часов беглецы, переодетые кармелитами, пробрались к мельницам недалеко от замка, где Маркус вскоре подыскал им бесхозную лодку. На ней он собирался доставить ее в укрытие, о котором знал по прошлому визиту в Бамберг.

Сначала они двинулись вверх по течению, пока не оставили город позади. Затем по правому рукаву Регница снова поплыли в сторону Бамберга, намереваясь причалить у расположенного на восточном берегу местечка Вундербург. Между верхушками деревьев уже виднелись городские стены и собор, но вокруг царили тишина и спокойствие. Лишь изредка чирикали дрозды, и где-то в лесу раздавались удары топора.

Дождь между тем усилился. Несмотря на теплую монашескую рясу и теплое одеяло, Барбара продрогла до костей.

– А ты никогда не думал завести семью? – стуча зубами, спросила она у Маркуса.

Драматург как раз направил лодку к поросшей тростником протоке. У него еще побаливал правый бок, но Барбара, судя по всему, хорошо очистила рану. Во всяком случае, она не заметила признаков воспаления, когда ранним утром меняла повязку.

Маркус ненадолго задумался, прежде чем ответил:

– Боюсь, я не смогу привязаться к кому-либо. Слишком боюсь кого-нибудь потерять. Люди умирают, и порою намного раньше срока. Не только старики, но и любимые жены, и даже дети. Постоянный страх когда-нибудь снова остаться одному свел бы меня с ума.

Барбара наморщила лоб.

– Спроси своего отца или дядю. Они знают, как быстро может настичь тебя смерть. Ведь зачастую они сами ее несут… – Вид у Маркуса был мрачный. В монашеской рясе и надвинутом на лицо капюшоне худой артист походил на сурового проповедника. – Разве можно такое выдержать? Смотреть на все эти страдания? Я бы не смог – по крайней мере, долгое время. Это свело бы меня с ума.

– Мне кажется, отец с дядей в такие моменты воспринимают себя не людьми, а скорее… – Барбара помедлила, выбирая подходящее слово, – орудиями. Они служат высшей власти, городу или церкви.

– Орудия на службе у высшей власти. – Маркус кивнул. – Мне нравится. Если ты не против, я использую это в одной из своих трагедий. – Он улыбнулся: – Эта трагедия особенная, лучшая из мною написанных. Мне недостает лишь нескольких заключительных реплик.

Он уперся веслом в дно и подвел лодку к берегу, пока та не увязла в иле. Вокруг рос густой тростник, ветки плакучей ивы нависали над самой поверхностью воды и скрывали окружающий пейзаж.

– Причалим здесь? – удивленно спросила Барбара.

Маркус спрыгнул в воду, доходившую до колен, и прошел оставшиеся несколько шагов к берегу. Там крепко привязал лодку к стволу ивы.

– До Вундербурга отсюда рукой подать, – ответил он. – А здесь лодку никто ни увидит.

Драматург улыбнулся и протянул Барбаре руку:

– Пойдем.

Девушка поднялась и собралась уже перешагнуть борт, но потеряла равновесие в неустойчивой, скользкой от дождя лодке и не удержалась на ногах.

– Черт!

Она больно ударилась копчиком и ко всему прочему врезалась головой в ящик, на котором сидела. Когда же Барбара с проклятиями на устах оперлась об него, в глаза ей бросилось то, чего прежде она не заметила из-за моросящего дождя.

На досках ящика собралась кровь.

Барбара сначала решила, что это рыбья кровь. Ведь лодка принадлежала, скорее всего, рыбаку, и в ящике он, конечно, держал свой улов. Но потом она присмотрелась внимательнее. Крови было слишком много для рыбьей. Кроме того, субстанция имела выраженный красно-бурый оттенок, хорошо знакомый Барбаре, как дочери палача.

Кровь была не рыбья, а человеческая.

Девушка задумчиво смотрела на частично свернувшуюся жидкость, размазанную по доскам.

– Какого черта… – вырвалось у нее.

Потом она стала медленно поднимать крышку.

Барбара не знала, чего ожидать, но сердце у нее бешено колотилось. Предчувствие подсказывало, что содержимое ящика станет для нее глубоким потрясением.

Первое, что она увидела, это несколько звериных шкур, небрежно брошенных в ящик. Под ними лежала оленья шкура с рогами, лапы какого-то хищника, кабанья шкура, медвежья…

Барбара осторожно сдвинула зловонные шкуры в сторону. Когда она осознала наконец, что предстало ее взору, у нее на мгновение замерло сердце. Она захотела крикнуть, но не смогла выдавить ни звука.

Она в ужасе уставилась на залитое кровью лицо мужчины. Во рту у него был кляп, а туловище кто-то стянул рыболовной сетью, так что он походил на садок, полный рыбы. Мужчина показался ей знакомым, хотя лицо его было сплошь покрыто кровью.

– Господи, – одними губами произнесла Барбара; на большее у нее не хватило сил.

В это миг позади нее что-то со свистом рассекло воздух и врезалось ей в затылок. Барбара охнула и повалилась вперед. Прежде чем удариться о дно лодки, она провалилась в благословенное забытье. Над ней стоял Маркус Зальтер с обрызганным кровью веслом в руках, как палач с занесенным мечом.

– Орудие на службе высшей власти, – прошептал он, и губы у него задрожали.

Он откинул капюшон и подставил лицо дождю. Из груди его вырвался громкий волчий вой.

– Это мне по душе, Барбара. Я – всего лишь орудие.

Затем он подхватил обмякшую девушку, взвалил ее на плечо и понес к расположенному неподалеку болоту.

На лестнице, что вела в кабинет Хаузера, послышались торопливые шаги, и в следующую секунду дверь с грохотом распахнулась. Симон, по-прежнему стоявший над книгой у кафедры, встрепенулся. На пороге стояли Магдалена с Бартоломеем.

– Магдалена! – облегченно воскликнул Фронвизер. – Ну наконец-то! Я уже начал беспокоиться…

– Нет времени на обмен любезностями, – перебила она его, с трудом переводя дыхание. – Кажется, мы теперь знаем, кого нам нужно искать. Сэр Малькольм только что сказал нам!

– Сэр Малькольм? – Старший Куизль с удивлением взглянул на Магдалену. – Но он же сейчас в тюрьме. Что вы там забыли?

– Позже объясним, – ответил Бартоломей. – А сейчас послушай свою дочь. Хотя это всего лишь предположение бедного висельника; возможно, он все это выдумал в попытке вытянуть голову из петли… Но, признаюсь, звучит вполне убедительно.

Между тем они вошли в тесную комнату. Магдалена встала посередине и взволнованно посмотрела на Симона, отца и Иеремию.

– Нам нужен Маркус Зальтер! – объявила она. – Драматург из театральной труппы! Сэр Малькольм уже давно наблюдал за ним, потому что многое в нем казалось ему странным.

– И что же? – спросил цирюльник, стараясь придать голосу деловитый тон. Он так обрадовался, что Магдалена наконец вернулась, что готов был тут же обнять ее и расцеловать. Но не похоже, чтобы жена нуждалась сейчас в его объятиях.

– Некоторое время назад Зальтер написал пьесу и хотел, чтобы ее непременно поставили на сцене, – ответила она, задыхаясь. – Но Малькольму она показалась слишком уж кровавой и безумной. Это история о ребенке из знатного рода, всю семью которого истребляют в борьбе за власть. Затем, повзрослев, герой начинает жестоко мстить. Зальтер настаивал на том, чтобы Малькольм поставил эту трагедию. Он был просто одержим ею, хотя никому не показывал сценария. Все только намекал.

– И ты считаешь, что эта пьеса повествует о жизни самого Зальтера? – бросил Куизль. – Тебе не кажется, что это уж слишком натянуто?

– Я еще не закончила. – Магдалена сурово взглянула на отца. – Недавно Малькольму довелось тайком прочесть сценарий. В ней перечислены различные пытки, а в роли ужасного мстителя выступает оборотень. Малькольм сказал, что крови и безумия в этой пьесе больше, чем в «Тите Андронике» Шекспира. Я этой пьесы не знаю, но кровь там, по всей видимости, льется рекой.

– Господи! – выдохнул Симон. – Думаешь, Зальтер разыгрывает в Бамберге собственную пьесу? С настоящими людьми вместо артистов?

Магдалена взволнованно кивнула.

– Они же были здесь полгода назад. Сэр Малькольм говорит, что с тех пор Зальтер был сам не свой. Писал как одержимый свою пьесу. Это Зальтер настоял на том, чтобы перезимовать в Бамберге. Он уговорил Малькольма. И даже приехал раньше остальных, чтобы все подготовить.

– Если Зальтер действительно приехал в Бамберг раньше, то он вполне мог совершить все эти убийства, – вставил Бартоломей. – До сих пор мы считали, что артисты вне подозрения, потому что появились в городе гораздо позже…

– И это еще не все, – продолжала Магдалена. – Зальтер, вероятно, родился в Бамберге. Во всяком случае, он как-то рассказывал об этом сэру Малькольму. А мне говорил, что вырос в Нюрнберге, и судилища…

– Ну, если мы все правильно поняли, то судилища затронули его особенным образом, – перебил ее Симон и показал на записи в счетной книге. – Судя по всему, Маркус Зальтер – не кто иной, как Вольф Кристоф Хаан, внук канцлера Георга Хаана. Все их семейство, за исключением Вольфа, погибло во время преследований. То, что мы наблюдаем теперь, – это жестокая месть, спланированная до последней мелочи.

Магдалена задумчиво кивнула.

– Должно быть, это стоило ему много сил. Малькольм говорил, что Зальтер в последние дни выглядел очень усталым и рассеянным, постоянно пропускал репетиции…

– Если он действительно похищал и пытал всех этих людей, то дел у него и впрямь хватало, – хихикнул Иеремия.

Похоже, за это время старик выпил целый кувшин вина.

– Одна только пытка щипцами сколько времени занимает, – говорил он заплетающимся языком. – Сначала их надо как следует раскалить. Потом начинают с рук и ме-е-едленно…

– Довольно, спасибо, – перебил его Симон. Он с неприязнью взглянул на Иеремию, после чего продолжил: – Зальтер мог подкинуть Матео волчью шкуру. И возраст вполне соответствует… По документам, Вольфу Кристофу было тогда четыре года. Насколько я помню Зальтера, ему сейчас около сорока. Многое указывает на то, что Хаан и Зальтер являются одним и тем же человеком… – Он нахмурил лоб: – Непонятно только, как он заразил викария бешенством.

Магдалена с удивлением посмотрела на мужа:

– Каким еще бешенством?

– Ну, пока вы с Бартоломеем гуляли по городу, мы с Самуилом тоже не сидели без дела, – ответил Фронвизер с нескрываемой гордостью. – Во всяком случае, его превосходительство, епископ Шёнборн, с которым у нас состоялась непринужденная и весьма содержательная беседа, остался под впечатлением.

– Давай ближе к делу, болван напыщенный, – проворчал Куизль.

– А, да, конечно…

Симон в двух словах рассказал Магдалене и Бартоломею о жуткой участи Себастьяна Харзее и своих догадках.

– Правда, теперь мы в раздумьях, что за зверь мог заразить викария, – закончил он. – Это точно не собака, ранка слишком маленькая. Возможно, крыса или летучая мышь. Это, должно быть, какой-то мелкий хищник…

– Господи, Джульетта! – перебила его Магдалена. – Конечно, это Джульетта! Джульетта или Ромео.

Симон недовольно посмотрел на жену:

– Не знаю, о ком ты говоришь, Магдалена, но позволь тебе напомнить, что это был не человек, а…

– Черт возьми, это не человек, а хорек! – Магдалена рассмеялась. Остальные смотрели на нее в недоумении. – У Зальтера есть два ручных хорька, Ромео и Джульетта, это их клички. Ромео недавно сбежал – по крайней мере, так мне сказал Зальтер. Но что, если он заразил Ромео или Джульетту бешенством и каким-то образом запустил в спальню к Харзее? Такое возможно?

Симон громко простонал:

– Хорек, чтоб мне провалиться! Это и в самом деле мог быть хорек. Наверное, Зальтер сначала накормил его мясом умершего от бешенства животного. В доме викария нет никакой охраны. Пробраться туда ночью и запустить в спальню больного хорька не составило бы особого труда. Потом зверек сбежал через какую-нибудь щель или мышиную нору… До чего коварный план!

– Возможно, старина Зальтер теперь и отца Катарины похитил, – проворчал Куизль. – Иероним – последний из членов комиссии. Если не поторопиться, то…

– Отец… – Это Георг робко перебил палача.

– Дьявол! Я тебе тысячу раз говорил, чтобы ты не перебивал отца! – взорвался Куизль. – Бартоломей за эти два года, похоже, ничему тебя не научил.

– Как парню учиться, если ты постоянно к нему придираешься? – отпарировал Бартоломей. – Ты обращаешься с ним в точности как обращался когда-то со мною. Но я не стану…

– Да замолчите вы оба!

Георг ударил ладонью по кафедре, так что документы едва не разлетелись, и сердито взглянул на озадаченного отца и не менее растерянного Бартоломея.

– Как же мне осточертели ваши вечные споры! – выругался он. – Если вы не прекратите, то я не останусь ни в Бамберге, ни в Шонгау, а подыщу себе место на другом конце Германии, чтобы не слушать больше вашего ворчания. А теперь послушайте меня хоть раз!

Он перевел дух и показал на документы.

– Вы говорили, что Иероним был последним из участников. Но это неверно. Недостает еще одного.

– И кто же это, по-твоему? – спросил Симон, как и остальные, удивленный гневной вспышкой Георга.

Юноша пожал плечами так, словно ответ был совершенно очевиден.

– Палач, разумеется. На всех допросах он, можно сказать, был главным действующим лицом.

– Верно, черт возьми, – сказал Иеремия и задумчиво склонил тяжелую от выпивки голову. – Но меня этот Зальтер не знает. Даже если б он прочел обо мне в старых актах, то увидел бы некоего Михаэля Биндера. А его давно нет в живых.

Георг кивнул.

– Нет, вас он не знает. Он знает только нынешнего палача – и, конечно же, считает Бартоломея потомком прежнего палача. А почему бы и нет? Ведь должность почти всегда переходит от отца к сыну.

– Ха, пускай этот Зальтер попробует меня похитить, – проворчал Бартоломей. – Он у меня узнает… Я шкуру спущу с этого оборотня недоделанного!

– Ему и не нужно тебя похищать, дядя, – тихо сказал Георг. – Потому что в руках у него, возможно, уже есть кое-кто другой. – Он с печальным видом обратился к остальным: – Если для полной ясности нам чего-то еще недоставало, то вот оно. Оборотень схватил Барбару, ведь она приходится Бартоломею племянницей. И спасти мы ее сможем лишь в том случае, если вы прекратите наконец свои ссоры. – Георг взглянул на каждого по отдельности. – Пообещайте мне! Теперь мы должны действовать сообща. Иначе я больше не увижу свою сестру.

Услышав шум, Адельхайд встрепенулась и, очнувшись от беспорядочных грез, вновь оказалась в реальном мире.

Последние несколько часов женщина пребывала в полудремотном состоянии и непреходящем страхе, что загадочный зверь вот-вот вернется и снова примется копать. Однако вокруг было тихо – как в могиле. Даже птицы прекратили щебетать; доносился лишь отдаленный шелест дождя. Шум падающей воды превратил жажду в невыносимую муку, но Адельхайд все же удалось немного подремать. И вот где-то сверху послышались эти звуки. Сначала лязгнул…

Потом скрипнула…

Адельхайд не знала, смеяться ей или кричать в ужасе. Она уже не сомневалась, что мужчина оставил ее умирать здесь. Слишком много времени прошло с тех пор, как мучитель появлялся в последний раз. Но вот он возвращался, а это означало только одно: настала ее очередь. А может, это и не он вовсе? Что, если это кто-то другой? Быть может, кто-то заглянул сюда из обыкновенного любопытства. Случайный путник…

– На помощь! – словно вне себя закричала Адельхайд. – Я здесь! Здесь, в подвале! Кто бы там ни был, прошу вас, вытащите меня отсюда!

Женщина рванула ремни, которые и теперь не поддавались. Она с трудом повернула голову. За дверью послышались медленные шаги. Кто-то спускался по лестнице, ступая при этом очень тяжело, тяжелее обычного. Это точно был кто-то другой!

– Здесь, сюда! – захрипела Адельхайд. – Я здесь!

Снова послышался лязг, кто-то сдвинул засов в ее камеру. Дверь с грохотом распахнулась, и женщина оцепенела.

На пороге стоял ее мучитель.

Он нес на плечах черноволосую девушку лет пятнадцати, одетую почему-то в монашескую рясу. Она была то ли без сознания, то ли мертва. Волосы у нее слиплись от крови. На мужчине была такая же ряса. Он походил в ней на жреца какого-нибудь жуткого ритуала.

Адельхайд лишь заскулила, столь велико было ее разочарование.

– Здравствуй, радость моя, – просипел мужчина и осторожно опустил свою ношу на пол. – Пришлось задержаться, но вот я снова здесь. Все готово к заключительному акту.

Он вышел ненадолго и вернулся с факелом, который закрепил в железной скобе на стене. Потом вынул кожаный ремень и связал девушке руки и ноги. Адельхайд видела кровь в волосах и на лице, но девушка, вероятно, была жива. Иначе мужчина не утруждал бы себя, перетягивая ее, точно вязанку хвороста.

– Кто… кто это? – выдавила Адельхайд через некоторое время.

– Это?

Мужчина поднял на нее глаза и улыбнулся. Улыбка эта была добрая и в то же время невыразимо печальная, что никак не вязалось с его жутким занятием.

– Это последнее, чего мне недоставало, – сказал он тихо. – Дочь палача. Второй секретарь лежит пока в лодке. Не знаю, жив ли он еще… Но, так или иначе, все в сборе. – Он взмахнул рукой: – Поднять занавес, нас ждет грандиозная развязка!

Изнуренная, Адельхайд смотрела на своего мучителя. Она его узнала. Примерно полгода назад они с мужем были в Банкетном доме, где давала представление странствующая труппа. Женщина не могла уже толком вспомнить пьесу, какую-то комедию. На сцене кривлялся шут в окружении таких же болванов. Супруг ее смеялся от души, а вот у нее похабные шутки вызывали отвращение. Лишь один артист привлек тогда ее внимание. Тот самый мужчина. В нем чувствовался мрачный дух, совершенно не уместный в этом веселом действе. Редкие с проседью волосы и бледное лицо делали его привлекательным на свой особый лад. И было что-то невыразимо печальное в его взгляде…

Таким же печальным он был и теперь.

– Дочь палача… секретарь… – пробормотала Адельхайд с тем, чтобы выиграть время на раздумья. – Я… ничего не понимаю…

– А тебе и не надо ничего понимать, – ответил мужчина глухим голосом.

Он встал и стянул рясу, после чего вытер о камзол перепачканные грязью и кровью руки.

– В общем-то, вы… – Он помедлил. – Да, вы скорее статисты. Прошу прощения, мне нужно забрать секретаря. Потом я полностью в вашем распоряжении. Навеки.

Он поклонился, словно перед невидимой публикой, и вышел в коридор, захлопнув за собой дверь.

Адельхайд закрыла глаза и тихо застонала. Она поняла, что скоро все закончится. Может, ее мучитель и не был оборотнем, но в глазах его плескалось почти звериное безумие.

Спасения не было.

После слов Георга в кабинете на некоторое время воцарилось молчание. По крыше барабанил нескончаемый дождь. Наконец Якоб кивнул, медленно и раздумчиво, как пробуждающийся колосс.

– Черт возьми, Георг, а ты прав, – проговорил он тихо. – Мы за лесом не увидели деревьев. Этот полоумный решил, что в руках у него оказалась родственница прежнего палача. Он похитил не только Хаузера, но и мою малютку… Он об этом пожалеет.

Магдалена видела, как отец сжимает кулаки, лицо его стало почти непроницаемым. Она хорошо знала эти его состояния и помнила, что он куда опаснее сейчас, чем в те минуты, когда метал громы и молнии.

«Такой он перед казнями, – подумала она. – Холодный и ясный, как горный хрусталь».

Старший Куизль резким голосом обратился к Бартоломею и Георгу:

– Вы оба хорошо знаете город и окрестности. Куда этот Зальтер или Хаан мог увести мою дочь? Где вы еще не искали?

Георг склонил голову:

– Не сказал бы, что мы перебрали в городе каждый камень… Конечно, он мог спрятать ее в каком-нибудь подвале, хотя я так не думаю.

– А как же ты думаешь, умник?

– Думаю, она где-то за городом. – Казалось, Георг набирался мужества с каждым произнесенным словом; теперь он говорил более уверенно и пылко. – Зальтер мог вывезти их обоих на рыбацкой лодке. Тогда он избежал бы досмотра у ворот. И если накрыть пленников полотном или чем-нибудь еще, никто их и не заметит. Во всяком случае, я бы поступил именно так.

– Скорее всего, он увез их туда же, куда отвозил остальных пленников, чтобы там замучить и убить, – добавила Магдалена с дрожью в голосе.

От одной мысли о том, что грозило ее младшей сестре, у нее сводило внутренности. Но она попыталась полностью сосредоточиться на насущном.

– Это должно быть уединенное место, где ему никто не помешает, – продолжила Магдалена. – С другой стороны, нельзя, чтобы оно находилось слишком далеко. Ведь Зальтер должен был возвращаться на репетиции, особенно в последние дни.

Якоб потер свой мясистый нос, как поступал всякий раз, когда над чем-то размышлял. В конце концов он с сосредоточенным выражением обратился к Бартоломею:

– Помнишь, как мы ходили к старьевщику Ансвину? Он говорил тогда, что выловил труп Васольда из правой протоки Регница, как и остальные конечности. Что, если их всех принесло течением из какого-то одного места, расположенного выше по течению? Где-то там Зальтер избавлялся от трупов. Скорее всего, это недалеко от его укрытия. Ведь ему приходилось таскать трупы к реке.

– Возможно, ты прав, – Бартоломей кивнул. – Вот только где…

Он тоже задумчиво почесал нос.

Симон между тем принялся загибать пальцы, перечисляя все, что им было известно:

– Давайте рассуждать логически. Мы ищем уединенное место у реки, расположенное не слишком далеко от города. Кроме того, это должен быть подвал или хотя бы дом. Ведь этот полоумный подолгу пытает своих жертв. Значит, ему нужно где-то их держать. Ему нужен огонь, орудия…

– Уединенное место… – Бартоломей уставился куда-то перед собой. Казалось, он перебирает в голове все возможности. – Недалеко от реки, дом или подвал…

Тут он издал громкий стон:

– Точно! Там и впрямь все условия!

Магдалена устремила на него пытливый взор:

– Где?

– Старый охотничий дом близ Вундербурга, – начал торопливо объяснять Бартоломей. – Пару дней назад мы с Алоизием даже были там неподалеку, когда искали Брута. Я так волновался за пса, что ни о чем другом и не думал… – Он хлопнул себя по лбу: – Охотничий дом идеально для этого подходит! Когда-то там жил епископский егерь, но потом пришла война, а вместе с нею – шведы. Сейчас там одни руины, но еще вполне можно укрыться. Дом частично сложен из камня, и там есть подвал.

– Верно, ты рассказывал мне про него, – вставил Якоб. – В тот раз, когда мы впервые встретились у живодерни. Но я тогда не придал этому большого значения. Я думал, ты просто хочешь похвастаться новым подворьем, которое доверил тебе епископ…

– Это скверное место. Люди обходят его стороной, считают, что там водятся призраки, – продолжал Бартоломей, оставив без внимания замечание брата. – Но оно словно создано для укрытия. Дом стоит возле реки и от города не слишком далеко. – Он мрачно кивнул: – Если мы ничего не упустили, то искать нужно именно там.

– Может, Зальтер и раньше знал об этом доме, – сказала Магдалена задумчиво. – Или он узнал про него в прошлый раз, когда они приезжали в Бамберг. А может…

– Нет больше времени на болтовню, – резко оборвал ее отец. – Моя дочь в опасности, надо спешить.

– А если она не там? – с сомнением произнес Георг. – Что, если…

– Если, если, если… – Куизль сердито посмотрел на сына: – У тебя есть идеи получше? Или ты хочешь сидеть тут и раздумывать, в то время как этот сумасшедший, быть может, выдергивает Барбаре ногти?

– Может, хотя бы стражу оповестим? – вставил Симон. – Все же этот человек опасен. Он замучил и убил семь человек, не забывайте.

– Если ты об этом, то можешь не беспокоиться, – ответил Якоб. – Я куда больше народу отправил на тот свет, чем этот недоделанный оборотень. – Он оглядел остальных. – Ну, кто пойдет со мной?

Георг нерешительно поднялся, но отец лишь смерил его взглядом:

– Ты? Боюсь, это дело не для сопливых юнцов.

– Мы все пойдем, – заявила Магдалена. – Барбара не только твоя дочь. Она еще и наша сестра.

Отец пренебрежительно рассмеялся:

– Не хватало еще, чтобы собственная дочь указывала мне, кого брать, а кого нет.

– Ты ведь не думаешь, что я останусь дома с детками на коленях, в то время как мою сестру, возможно, пытают? – прошипела Магдалена. – Тебе придется связать меня.

– А кто же присмотрит за детьми и Катариной? – огрызнулся Якоб. – Может, Симон?

– Я тоже пойду с вами, – твердо ответил Фронвизер. – А Георг силен и отважен. Он нам не помешает.

– Думаю, Катарине будет только лучше, если мы оставим с нею ребят, – заметил Бартоломей. – Тогда ей будет чем заняться и она немного отвлечется. Я уже послал за ее кузиной. А эта баба до того болтлива, что Катарине просто некогда будет волноваться.

– Хочешь сказать, что ты тоже… – начал Якоб, но Бартоломей отмахнулся.

– Она мне все-таки племянница, – ответил он. – Даже не думайте, что можете отправиться без меня. Иначе Якоб начнет всем говорить, что его младший брат просто отсиживался… Идемте уже.

Он направился было к двери, но тут в дальнем углу комнаты икнул Иеремия. Поднялся, с шумом отодвинув стул. Его слегка пошатывало, но говорил он ясно и решительно.

– Я тоже пойду, – произнес старый палач и ухватился за стол. – Этому безумцу нужен ведь я, а не Барбара. Значит, надо к нему наведаться. Это самое меньшее, что я могу сделать для девочки. Довольно одной девицы, умершей по моей вине.

– Пожалуйста, лишь бы тебя не вывернуло в Регниц. – Якоб поднял голову и оглядел каждого по очереди, после чего громко вздохнул: – Судя по всему, меня никто уже не слушает. Видимо, я все-таки старею… Что ж, ладно, отправляемся все вместе на травлю. – Тут глаза у него неожиданно сузились. – Но клянусь вам, если этот оборотень хоть пальцем тронет мою Барбару, я собственными руками сниму с него шкуру и повешу у себя дома на стену.

Барбара стонала и беспокойно ворочалась. У нее раскалывалась голова.

Девушка попыталась подняться, но что-то ее удержало. Она дернулась, и затылок снова пронзило болью. В тот же миг Барбара почувствовала, что руки и ноги у нее связаны. Тогда она все вспомнила.

– Помогите… – прохрипела Барбара.

Она не знала, где находится и слышит ли ее кто-нибудь. Перед глазами все расплывалось – должно быть, от удара, которым Зальтер ее оглушил.

– На помощь! Есть тут кто?

– Можешь не стараться, – послышался рядом надтреснутый голос. – Здесь только я. А я помочь тебе не смогу.

Девушка с трудом повернула голову и поморгала. Через некоторое время взгляд немного прояснился. Она лежала на голом полу в камере, освещенной одним-единственным факелом. В крошечную щель под потолком задувал холодный воздух, и Барбара мерзла в промокшей рясе. Сквозь эту щель виднелось ночное небо.

В углу стояла хлипкая кровать, и на ней лежала женщина. Ее светлые волосы покрылись грязью и спутались, красивое когда-то платье изорвалось, лицо осунулось, как у покойницы. И все же она попыталась улыбнуться.

– Я бы с радостью сказала, что тебе нечего бояться, дитя, – сказала женщина слабым голосом. – Но боюсь, это будет ложью.

– Где… где он? – прохрипела Барбара.

– Наш мучитель? – Женщина со стоном повернулась в ее сторону, совсем немного. Только теперь Барбара заметила, что она тоже связана. – Я думала, ты мне об этом скажешь. Он сказал, что ему нужно забрать секретаря.

Барбара пришла в ужас. Лицо у связанного мужчины было залито кровью, и она не сразу его узнала. Только сейчас девушка поняла, кто это: Иероним Хаузер, отец Катарины! Он как-то раз забирал свою дочь от Бартоломея. Безобидный с виду толстяк… Она почти забыла, как он выглядит. Господи, что же здесь происходит?

– Если хочешь знать, для чего он все это делает, то мне нечего сказать, – продолжала женщина, словно прочла ее мысли. – Мы тут не первые, чтобы ты знала. Он приводит сюда всех своих пленников, старых и молодых, мужчин и женщин. А потом пытает их, допрашивает и убивает, словно они колдуны и ведьмы. Я днями напролет раздумывала, зачем он это делает, но сие так и осталось для меня загадкой. И я понятия не имею, почему он щадил меня до сих пор.

– Он артист, – прошептала Барбара. – Он… он из бродячей труппы.

– Я знаю, родная моя. Он говорил что-то насчет последнего акта и что мы для него лишь статисты. Думаю, он просто сумасшедший. – Женщина тяжело вздохнула, и взгляд ее исполнился глубокой печали. – Поэтому, наверное, и нет смысла раздумывать над причинами. Мы умрем безо всякой причины. Хотя кто сказал, что для смерти непременно нужна причина?

Она устало улыбнулась и снова обратилась к Барбаре:

– Если я все правильно поняла, ты дочь палача. Это правда? Я еще не встречала тебя в городе.

– Я… я из Шонгау, – тихо ответила Барбара. – Это в предгорьях Альп.

Она рассказала немного о себе и о том, что пришлось ей пережить в Бамберге. Это помогло ей хотя бы ненадолго подавить страх и упорядочить мысли. Женщина поведала, что ее зовут Адельхайд Ринсвизер. Она оказалась супругой бамбергского аптекаря и, вероятно, была из числа пропавших за последние дни людей. В душе Барбары медленно росло осознание того, что славный Маркус Зальтер действительно оказался тем самым оборотнем, а она сама стала его жертвой.

Ей вдруг вспомнилась каждая мелочь. Постоянная усталость Зальтера, его мрачный взгляд, волчья шкура в сундуке Матео и внезапное решение драматурга вывезти ее из Бамберга… Это случилось сразу после того, как Барбара сказала ему, что приходится племянницей местному палачу. Она вспомнила, в какое изумление, даже ужас, пришел он после ее слов.

Они помолчали какое-то время, прислушиваясь к нарастающему шуму дождя.

– Что он с нами сделает? – спросила Барбара у Адельхайд. – Убьет, как и остальных?

– Когда настанет время, он отведет нас в другую камеру, – мрачно ответила женщина. – Я была там. Она… она ужасна, словно самый жуткий из кошмаров стал явью. – Она серьезно взглянула на Барбару. – Послушай, я еще не сдалась. Теперь нас двое или даже трое, если этот секретарь еще жив и примкнет к нам. Быть может, у нас еще есть шанс. Может…

Она запнулась. Сверху снова лязгнул засов. Послышались глухие шаги, по ступеням несколько раз стукнулось что-то тяжелое. Барбара предположила, что Зальтер спустил с лестницы тучного секретаря. Но драматург не стал останавливаться возле их камеры и прошел дальше. Со скрипом отворилась еще одна дверь.

– Господи! – прохрипела Адельхайд. – Он потащил его в камеру. Решил сразу начать с него! – Взгляд ее затуманился. – Не знаю, выдержу ли я это снова…

Они напряженно прислушивались к звукам в конце коридора. Похоже, Зальтер оставил дверь открытой. До них донесся стон, затем какой-то стук и лязг. Потом снова шаги.

В этот раз они приближались к их двери.