Глава 21
Музей «Антиквариум» располагается под одним из огромных деревянных зонтиков центра «Метрополь парасоль» – достопримечательности Севильи на знаменитой площади Энкарнасьон – и, по сути, находится в лабиринте римских развалин, возраст которых восходит к первому веку от Рождества Христова. Стоя в очереди за билетами на выставку, Джеф Стивенс любовался мозаикой, изображавшей Вакха, и идеально сохранившимися колоннами древнего строения.
Джеф ожидал, что очередь растянется на квартал. Впервые почти за полвека плащаница покинула свой дом с температурным контролем в королевской часовне туринского собора Святого Иоанна Крестителя. Но возможно, потому, что был март, не сезон для туристов, и к тому же середина недели, только горстка людей пришла посмотреть на льняную ткань с отпечатком лика человека, который, возможно, мог быть самим Иисусом Христом.
– Хотите взять аудиогида? – спросила на безупречном английском улыбающаяся девушка.
– Да. Спасибо.
Джеф надел наушники и вошел в первый зал. Он уже знал почти всю историю плащаницы и напряженные научные и теологические дебаты, связанные с ней. Но никогда не повредит узнать больше, а наушники давали возможность идти медленно, тщательно оценивая глазом эксперта все меры предосторожности: охрану, сигнализацию, запасные выходы и так далее.
Он заметил, что у входа дежурили обычные, невооруженные охранники, но в залах постоянно присутствовали полицейские. И если учесть, что «Антиквариум» был криптой, здесь имелось только два выхода на первый этаж: главный и единственный запасной, ведущий к «Метрополь парасоль». Сама плащаница находилась в конце выставки, в центре большой спирали «фальшивых» комнат, как «яблочко» на доске для дартс или конец викторианского лабиринта. Всякий, кто намеревался ее украсть, должен был вернуться назад к внешнему кольцу круга и там выбрать выход. Поскольку каждая комната была снабжена сигнализацией, современной системой лазерного слежения и вездесущими камерами, Джеф убедился в том, что любая попытка разбить стекло и схватить плащаницу наверняка обречена на провал.
Постепенно он сосредоточился на голосе аудиогида. Текст был крайне интересным:
«Изображение на ткани, такое же отчетливое, как фотографический негатив, показывает человека, пострадавшего от физической травмы, вполне сопоставимой с распятием и пытками. Хотя радиоуглеродный анализ показал, что плащаница была изготовлена между 1260-м и 1390 годом, более поздние научные изыскания поставили под сомнение эти открытия. Химические тесты подтвердили, что по крайней мере части плащаницы могут быть значительно старше».
Джеф переходил из зала в зал, продолжая слушать текст аудиогида. Никогда не выставлявшиеся раньше изображения плащаницы соседствовали с экспонатами раннего христианства и скульптурами, относившимися к культу плащаницы. Несмотря на анализ на радиоактивные углероды и другие тесты, проведенные в семидесятых годах ХХ века и в 1988 году, эксперты так и не смогли определить природу изображения и то, каким образом оно было зафиксировано на ткани. Краска при этом не использовалась. Были найдены следы человеческой крови, проведен анализ ДНК, но ничего конкретного эти исследования не дали. Широко распространенная теория гласила, что в Средние века какого-то беднягу мучили и распяли, чтобы подделать плащаницу. Но и это не объясняло появления четкого вечного изображения на ткани.
К тому времени как Джеф вошел в последний зал и встал перед плащаницей, он был так поглощен тайнами ее происхождения, что почти забыл, зачем пришел. Но потом очнулся и понял, что смотрит в лицо из отдаленного прошлого. Его охватил такой порыв эмоций, что он едва мог дышать.
Это лицо было преисполнено невыносимого человеческого страдания и все же оставалось таким спокойным в смерти. Раны, причиненные этому человеку, были ужасны. Пробитые гвоздями кожа и плоть, кости, раздробленные избиениями, повреждения тела от многочисленных ударов ножом…
«Речь идет не о Боге и человеке, – думал Джеф. – Дело в жестокости и всепрощении, жизни и смерти. В человечности во всей его славе и во всей его грязи, в красоте и уродстве».
В этот момент он понял, что положит жизнь на то, чтобы защитить плащаницу, эту реликвию, даже если она подделка.
Если Купер в Севилье, если какой-то безумец готов платить миллионы, чтобы украсть и уничтожить плащаницу, их нужно остановить.
Джеф Стивенс должен это сделать.
Мужчина в зеленой парке наблюдал, как Джеф Стивенс покидает музей. У него были темные волосы и орлиный нос, который придавал ему сходство с древним римлянином. Девушка, продававшая билеты, заметила это, когда он махнул перед ее носом полицейским удостоверением, и подумала, что он удивительно вписывается в римские развалины. Она почти ожидала, что он заговорит на латинском или, по крайней мере, на итальянском. Но он спросил ее на идеальном испанском:
– Мужчина, который только что ушел, заплатил за билет наличными или кредиткой?
– Наличными.
– Он сделал или сказал что-то необычное, когда вошел?
– Нет. По крайней мере, я не заметила. Он улыбался и казался совершенно спокойным.
Мужчина в зеленой куртке повернулся и ушел.
Отель «Альфонсо» на сто пятьдесят один номер был лучшим в городе. Выстроенный в 1929 году в андалузском стиле, он, однако, имел множество удивительно красивых мавританских деталей. Вестибюль и бары с мраморными колоннами и мозаичными полами, высокими резными потолками и стенами, увешанными изысканно-эклектичными картинами и освещенными тысячами золотых ламп, были просторны, как пещеры Аладдина. До номеров можно было добраться на старомодных лифтах 1930 года с золочеными решетками вместо дверей или по восхитительно величественной и широкой лестнице, которая вилась вокруг центрального двора, засаженного цветами.
В номере Джефа стояла антикварная кровать орехового дерева с четырьмя столбиками. Ванная была просто огромный. Джеф рассудил, что, если уж приходится расстаться с комфортом дома профессора Муньеса, следующее жилище должно быть поистине великолепным. «Альфонсо» вполне отвечал этому требованию. Единственный его недостаток заключался в том, что здесь было полно американских туристов, как обнаружил Джеф, когда спустился в бар.
– Не могли бы мы поговорить в более уединенном месте? – Человек, с которым встретился Джеф, украдкой оглядел обшитую деревянными панелями комнату. Они сидели за угловым столиком и пили граппу. – Я чувствую себя обезьяной в зоопарке.
– Не понимаю почему, – сухо заметил Джеф. – Никто на нас не смотрит. Все отдыхают или напиваются в баре.
В этот момент американские туристы у стойки громко загоготали, хлопая одного из своей компании по плечу.
– Что у вас для меня?
Мужчина вынул из кармана пиджака фотографии и подтолкнул по столу к Джефу. На одной из них человек с курчавыми волосами и орлиным носом о чем-то серьезно беседовал с арабом в традиционной одежде. Похоже, дело происходило в вестибюле отеля. Но не этого. На заднем фоне было слишком много арабов, так что речь вряд ли шла о Севилье. Отель выглядел величественным и роскошным. Может, Дубай?
– Знаете их? – спросил мужчина.
– Нет. Полагаю, это и есть иранец, о котором упоминал Доминго?
– Шариф Ибрахим Рахбар. На шестом месте среди самых богатых людей мира. Крайне редко бывает на людях. Безжалостен. И нечасто смеется. Для этого парня алкоголь, секс, личная свобода любого рода находятся под запретом. Да, и он не самый большой на свете сторонник женских прав.
– Ненавистник женщин? – с любопытством спросил Джеф.
– Я бы не сказал. В его катарском гареме не менее шестнадцати наложниц. Так или иначе, вас интересует другой парень, верно?
– Да. Но теперь не уверен, что это имеет значение. – Джеф долго изучал на снимке незнакомца с орлиным носом. – Это не Дэниел Купер. Должно быть, источник Доминго ошибся.
– Все может быть. Но вот что я скажу: кто бы это ни был, он очень интересуется плащаницей. И вами, мой друг.
Джеф просмотрел другие фото. Тот же мужчина, только на этот раз в Севилье. На некоторых снимках он входил в музей, на других гулял рядом, иногда фотографируя или останавливаясь, чтобы поговорить по телефону. Почти на всех снимках на нем была зеленая парка.
– За последние пять дней он четырнадцать раз был в «Антиквариуме». Называет себя Луисом Коломаром, детективом национальной полиции Испании.
Джеф кивнул.
– Проблема в том, что никто ничего об этом не слышал. Ни в Севилье, ни в Мадриде, ни в одном из городов, в которых я справлялся. Возможно, испанская разведка.
– Разведка?
– Кто знает? Или даже ЦРУ. Его испанский безупречен, но множество американцев хорошо говорят по-испански. Или же это он должен украсть плащаницу по поручению Рахбара. А может, он работает с этим парнем Купером.
– Сомневаюсь, – покачал головой Джеф. – Купер некомандный игрок. Впрочем, представить не могу, что он попытается сделать дело в одиночку. И он любит оставаться в тени. Может, этот Коломар действительно выполняет всю подготовительную работу?
– Может быть. Так или иначе, он снова был сегодня на выставке. Следил за вами. Наверное, считает, что это вы намерены украсть плащаницу.
Джеф покачал головой:
– С чего это вдруг?
– Потому что кто-то явно пытается ее украсть. Вы, Джеф, лучший в профессии, к тому же специалист по антиквариату, вдруг появляетесь в городе и шныряете вокруг выставки. Если этот парень из секретной службы, – он ткнул в снимок пухлым пальцем, – вам лучше быть поосторожнее.
– Он не принадлежит ни к какой секретной организации, – заключил Джеф, снова перебирая фотографии. – Это вор. Я всеми порами это ощущаю. Работает с Шарифом Рахбаром. Возможно, с помощью Дэниела Купера.
– Я тоже так думаю, – согласился собеседник. – И что теперь?
Джеф, немного поразмыслив, сказал:
– Если за ним стоят деньги Рахбара и опыт Купера, он опасен. Они действительно способны исполнить задуманное – украсть и уничтожить плащаницу. – Он дал собеседнику пачку денег, которую тот поспешно сунул в карман. – Спасибо, Карлос. Вы очень помогли.
– Что вы собираетесь делать? – спросил тот.
– Думаю, мне придется нарушить обычай всей жизни. Позвоню в полицию.
Когда зазвонил телефон, комиссар Алессандро Дмитри сидел в своем офисе в новой штаб-квартире севильской полиции на авениде Эмилио Лемос. Известный под прозвищем Грек из-за фамилии и необычайно длинного носа, в реальности комиссар был надутым напыщенным коротышкой-павлином, с эго, которым гордилась бы любая звезда рэпа.
– Да! – рявкнул он в трубку.
– Я звоню, чтобы сообщить о замышляющемся ограблении. Кто-то собирается украсть Туринскую плащаницу.
– В самом деле? – спросил комиссар, расхохотавшись.
– Да. И это произойдет в ближайшие несколько дней, если только вы не сделаете все, чтобы помешать грабителям.
Голос на другом конце линии был мужским, чрезвычайно уверенным, с американским акцентом.
Дмитри мгновенно проникся неприязнью к его обладателю.
– Кто вы?
– Это не важно. Имейте в виду: один из соучастников будущего ограбления невысокого роста, примерно пять футов семь дюймов, с темными курчавыми волосами и крючковатым носом.
– Никто не сможет украсть плащаницу.
– Он часто носит зеленую парку и персоналу выставки известен как полицейский.
Комиссар начал терять терпение:
– У меня нет времени на пустые разговоры. Если не назовете своего имени, я…
– Вам также следует попытаться разыскать мистера Дэниела Купера. Он такого же роста. Карие глаза, маленький рот, выглядит немного женственно. Купер очень умен и опасен. Вам необходимо усилить охрану, комиссар.
– Кто, черт возьми, соединил вас с моим офисом? – разбушевался Дмитри. – Я человек занятой. У меня нет времени на теории заговора. И охрана плащаницы превосходна.
– Вовсе нет. Да, она неплоха, но Купер легко ее обойдет. Черт, да я бы сам спокойно мог ее обойти!
– Я искренне советую вам не пытаться, – отчеканил Дмитри ледяным тоном. – Всякий, кто настолько глуп, чтобы украсть плащаницу, будет немедленно арестован. И его ждет двадцать лет в испанской тюрьме.
– Пожалуйста. Выслушайте меня…
Дмитри повесил трубку.
– Сеньора Прието?
– Да?
Магдалена Прието ответила на английском. Долгая служба в должности куратора музея научила ее различать акценты. Она сразу услышала, что звонивший был американцем, и, не размышляя, переключилась на английский.
– Готовится кража плащаницы.
«Прекрасно. Звонок психа. Только этого мне не хватало!»
Директор самой престижной в Севилье выставки уже вытерпела тяжелый и трудный день. Миром искусства и антиквариата в Испании правили почти исключительно мужчины, и сеньора Прието ежедневно боролась с сексизмом и ханжеством. У многих сильно поубавилось прыти, да и самолюбие было сильно задето, когда Магдалена получила завидное место куратора на первой выставке Туринской плащаницы за пределами Италии. Каждый день был борьбой.
– В деле может участвовать мужчина, называющий себя офицером полиции Луисом Коломаром, который уже известен вашим служащим. Другой участник, Дэниел Купер, возможно, работает с ним. Купер – бывший следователь страхового агентства. Он поразительно умен…
– Сеньор, если вы серьезно кого-то подозреваете в попытке кражи плащаницы, предлагаю позвонить в полицию.
– Я уже звонил. Они не восприняли меня всерьез.
– Могу их понять, – сухо заметила Магдалена. – Уверяю вас, у нас самая современная система охраны.
– Я знаю вашу систему охраны, – пренебрежительно заявил звонивший. – Она хороша. Но Дэниел Купер лучше. Пожалуйста, прикажите служащим быть сверхбдительными.
– Они всегда сверхбдительны. У вас есть доказательства предполагаемого преступного плана?
Звонивший поколебался:
– Ничего конкретного.
– В таком случае я предлагаю перестать тратить мое время, сеньор.
Во второй раз за полтора часа Джефа не захотели слушать и бросили трубку.
Будь все оно проклято!
– Вряд ли стоит удивляться их реакции. – Профессор Доминго Муньес и Джеф ужинали в «Альфонсо». – Вы не называете своего имени, звоните с дикими обвинениями и не представляете доказательств. С чего они должны вас слушать?
– Дмитри – шут гороховый, – проворчал Джеф. – Классическая большая рыба в маленьком пруду. Вряд ли он кого-то вообще слушает. Чванливый осел.
– Сеньора Прието, говорят, очень компетентна. Скрупулезна и принципиальна. Иной быть нельзя, если ты женщина и занимаешь такое положение, особенно в Испании.
– Но в данном случае недостаточно скрупулезна. Не знаю ничего о том парне, но Купер – это отлаженная машина. Вы и не представляете, до чего тщательно он разрабатывает операции, пока не увидите его в действии.
– Но вы же сумели переиграть его. Вы и Трейси. И не один раз. Не может он быть настолько хорош.
Лицо Джефа стало задумчивым.
– Что? – нервно спросил профессор. – О чем вы думаете, Джеф?
– Если полиция и власти музея не желают спасти плащаницу от Купера, нам нужен другой план. Как вы сказали, я и раньше умел переиграть Купера.
Доминго нахмурился:
– Не собираетесь же вы сами ее украсть?
Джеф поднял на него глаза и широко улыбнулся.
– Сеньора Прието, слава богу, вы здесь! Вам нужно это видеть.
Магдалена только что приехала на работу и все еще держала в руке недопитый стакан с кофе. Ее темные волосы были мокрыми от легкого весеннего дождичка, который шел все утро. Но растерянность и слова помощника «Вам нужно это видеть» означали недоброе.
– Что там, Мигель?
– Плащаница. Нарушение сигнализации.
Кровь в жилах Магдалены застыла. Немедленно вспомнился странный телефонный звонок два дня назад, когда неизвестный сообщил, что готовится кража плащаницы.
Почему она не приняла сообщение всерьез? Если что-то случится с плащаницей, отданной под ее надзор, с ее карьерой и репутацией будет покончено.
Магдалина Прието и ее помощник помчались к центральному залу, где находилась плащаница. В ушах издевательски звучали слова американца: «Я знаю вашу систему охраны. Она хороша. Но Дэниел Купер лучше».
Магдалене стало плохо. Но когда она повернула за угол, из груди вырвался вздох облегчения.
«Слава богу, она все еще здесь!»
Плащаница находилась за витриной из бронированного пуленепробиваемого стекла и лежала на невысокой алюминиевой подложке. В точности как в Турине. Ее охраняла инфракрасная синализация, установленная внутри и снаружи витрины, которую можно было открыть, только введя сложную систему кодов. Температура в витрине контролировалась, чтобы защитить тонкую и бесценную ткань. Магдалена проверила циферблаты на контрольной панели. Все казалось в норме. Сигнализация не сработала. Температура, влажность, а также уровни аргона и кислорода поддерживались на нужном уровне. Если бы кто-то взломал витрину, показания были бы самыми беспорядочными.
– Не понимаю, – обратилась Магдалена к помощнику, – в чем проблема?
Он показал рукой. К алюминиевой подложке был небрежно, как рождественская открытка, прислонен белый конверт. На нем было написано: «Сеньоре Прието».
– Вызывайте полицию, – произнесла Магдалена.
– Какое несчастье!
Филипе Агосто, мэр Севильи, с мелодраматичным видом бегал по комнате.
– Если Севилья потеряет плащаницу или позволит, чтобы ее каким-то образом повредили, это навлечет позор на наш город. На всю Испанию!
– Да, но плащаница не была потеряна или повреждена, – возразила Магдалена со спокойствием, которого не было и в помине. Она, мэр Агосто и комиссар Дмитри собрались в офисе Дмитри, чтобы обсудить происшествие на выставке. – Это письмо – предупреждение. Дружеское предупреждение. Не говорю, что мы не должны принимать его всерьез, но…
– Нет ничего дружеского, сеньора, во взломе и создании опасной ситуации для бесценной реликвии, – грубо перебил ее комиссар. – Тот, кто сделал это, настоящий преступник. Его нужно поймать и сурово наказать.
Дмитри очень старался скрыть нервозность. Сеньора Прието сообщила о звонке– предупреждении насчет плащаницы, но Дмитри отрицал, что знает о таинственном американце.
– Странно, – заметила Прието. – Он сказал, что уже звонил в полицию, но никто его не выслушал.
– Ничего странного. Преступники часто лгут, сеньора.
– Дайте мне еще раз посмотреть записку, – велел мэр.
В конверте лежал листок бумаги, сложенный вдвое. На нем была всего одна фраза: «Если я смог сделать это, значит, сможет и Дэниел Купер».
– Как по-вашему, этот Дэниел Купер вообще существует?
– Полагаю, нет, – категорично заявил Дмитри. – Меня больше беспокоит этот конкретный взлом, чем воображаемый супервор, предположительно скрывающийся в городе. Должно быть, этот тип все придумал, чтобы сбить нас со следа.
– Сомневаюсь, – возразила Прието. – Тот, второй, человек, называющий себя копом, определенно знаком моему персоналу. Нам, по крайней мере, нужно проверить, находится ли этот Купер в городе. Вы связались с Интерполом, комиссар?
Алессандро Дмитри взглянул на женщину с уничтожающим презрением. Не хватало еще, чтобы на его территории хозяйничало сборище международных любителей совать нос в чужие дела!
«Чертова баба! Каким образом она получила должность директора «Антиквариума»? Ей бы дома сидеть, суп варить, а не устраивать людям неприятности и учить профессионалов вроде меня, как выполнять нашу работу!»
– Мне ни к чему помощь Интерпола, сеньора. Если мистер Купер существует и если он в Севилье, мои люди и я его найдем. А вы? Связались с властями в Турине, дали знать, что произошло в вашем музее, под вашим руководством?
Магдалена побелела:
– Нет. Как я сказала, ничего не было повреждено или украдено. Так что не о чем говорить.
– Что же, я ожидаю, что и впредь вы оба будете молчать. – Мэр обвиняюще ткнул пальцем в сторону комиссара и директора музея. – Пока что все остается в четырех стенах. Но я хочу, чтобы полицейские посты были удвоены и в музее, и на окружающей территории, а также чтобы служащие дежурили на выставке двадцать четыре часа в сутки. Я ясно выразился?
– Ясно, – кивнула Прието.
– Ясно, – буркнул комиссар Дмитри. – Пока мэрия готова за это платить.
Шли дни, но ничего не происходило.
Джеф Стивенс начал волноваться.
Возможно, Купера вообще нет в Севилье? Никто из людей Джефа не смог его разыскать, как, впрочем, и полиция. Возможно, тип, похожий на римлянина и выдававший себя за копа, вовсе не был сообщником Купера, но действовал в одиночку по поручению иранского шейха? После маленькой проделки Джефа с письмом (плевое дельце – блокировка основного предохранителя, которая отключила всю сигнализацию, оставив датчики температуры работавшими) полиция заполнила площадь Энкарнасьон. Может, римлянин передумал и покинул город? Джеф надеялся на это, но убежденности не было.
Было слишком опасно самому возвращаться на выставку. Кто-нибудь может признать в нем того электрика, который приходил что-то ремонтировать в день взлома сигнализации. На самом деле следовало бы покинуть Севилью, но пока не будет уверенности, что плащаница в безопасности, он не мог устраниться. И потому медлил в роскошном люксе отеля, ходил по магазинам, осматривал достопримечательности и безуспешно пытался расслабиться.
Прошло шесть дней после истории с письмом для сеньоры Прието, когда он сам получил послание. Его принес официант за завтраком в «Альфонсо». Распечатав его, Джеф едва не подавился круассаном:
– Где вы это взяли? Кто дал вам это?
Пожилой официант был шокирован паникой, прозвучавшей в голосе Джефа.
– Какой-то сеньор оставил на ресепшн.
– Когда?
– Несколько минут назад. Он ничем не дал понять, что письмо срочное…
Но Джеф уже устремился к выходу. Оказавшись на крыльце, он сбежал по ступенькам и помчался по замощенной брусчаткой дорожке. Улицы были почти пусты, Купера нигде не было видно.
Пять минут спустя запыхавшийся Джеф вернулся за столик и с колотящимся сердцем перечитал письмо.
Дорогой мистер Стивенс,
меня впечатлили Ваши усилия в «Антиквариуме» на прошлой неделе. Вижу, что Вы узнали о моих планах, касавшихся определенного предмета, хотя, боюсь, Вас решительно дезинформировали насчет моих намерений. Я с удовольствием все объясню и, возможно, стану работать с Вами над этим дельцем. Деньги за успешное приобретение объекта будут весьма значительными. Я готов разделить их пополам, если сделаете мне честь, став моим партнером.
Значит, Купер считает его алчным и решил, что Джеф хочет украсть плащаницу. Значит, не так уж он проницательно судит о людях.
Но по-настоящему Джефа взволновал последний абзац письма:
Предлагаю встретиться. На другом берегу реки есть маленькая церквушка Святого Бонавентуры. Надеюсь, Вы не станете извещать полицию, а встретитесь со мной и выслушаете меня. Вы не пожалеете. Я буду там в среду в одиннадцать ночи. Естественно, если попытаетесь связаться с властями, меня там не будет и Вы больше ничего обо мне не услышите.
С уважением Д. К.
Мысли Джефа метались. Он был заинтригован заявлением Купера насчет непонимания его намерений. Неужели иранец тут ни при чем? Неужели Купер пытается надуть его или каким-то образом с ним конкурировать? Так или иначе, трудно представить достойную причину, по которой кто-то может возжелать украсть плащаницу. Украсть ради денег – лучше, чем сжечь, но все равно это возмутительно и в корне неправильно.
Говорить с полицией смысла не было. Джеф не сомневался, что если попробует что-то сделать, Купер в два счета это обнаружит. Он слишком хорошо знал Купера, чтобы предположить иное. Кроме того, обращение к идиоту Дмитри или к умной, но инертной сеньоре Прието пока что ничего ему не дало.
«Возможно, если я встречусь с Купером, то сумею его отговорить. Или одурачу его. Сделаю вид, что заинтересован в его деньгах, и каким-то образом сумею нарушить его планы. Идти или не идти?»
Это был единственный реальный выбор, который предстояло сделать Джефу.
