Часть пятая. Долгая дорога к себе

Печать повернута эмблемой вовнутрь. Черный ободок кольца плотно охватывал палец. Черный венец охватил надменно приподнятую голову. Гордая осанка правителя, за десятки лет ставшая более чем привычной. Все это в комплекте с убитым на болотах, рваным камуфляжем и совершенно детской внешностью. Зеркало беспощадно отражало такого сопляка зеленого, больше на девочку похожего, чем на Владыку, что я скривился. Постричься, что ли?.. Нет, лучше не стоит, так я буду выглядеть еще младше. Сначала подрасти бы хоть немного.

Но что-то надо менять. Определенно.

— Снять венец и родовую Печать, — подсказал брат. — И перестать делать рожу кирпичом.

Тяжко вздохнув, я отвернулся от зеркала, сел на свою кровать рядом с подвинувшимся братом. Задача вернуться в «нормальное» состояние казалась антивыполнимой. Конечно, прошло всего полдня, но я совершенно не чувствовал себя готовым к тому, чтобы отбросить прожитое и отвернуться от опыта, приобретенного с возрастом. Да и не хотел, признаться честно, отказываться от всего этого. Слишком, слишком много оказалось пройдено, слишком дорого далось знание.

— Я пойду прогуляюсь, — сказал, не глядя на Вана. Дери демоны, как он молод еще! Сложно его всерьез воспринимать. — Мне нужно поразмыслить.

Брат вздохнул еще тяжелее чем я минуту назад.

— Дай знать, если задержишься.

— О себе побеспокойся, — бросил я через плечо.

И подавил раздражение выходя на улицу. Много он на себя берет! Не по силам и не по рангу. И тут же одернул себя — да «ранга» еще дожить надо.

Жаркий день был в самом разгаре, солнце заставляло щуриться. Попытавшись понять, что меня так раздражает во всем окружающем, с удивлением осознал — голод!

— Дери меня твари Хаоса! — в сердцах пожелал я.

Лет с пятнадцати у меня как раз начался активный период роста. Я был голоден всегда, даже во сне! Это чувство было таким привычным, что игнорировалось как нечто несущественное, но сейчас, после… В общем, только что осознал во всей красе, что значит жрать хотеть! Как будто месяц на сухом пайке в горах провел, да и тогда меньше жрать хотелось!

Ладно, сейчас будем этот вопрос решать.

Найдя свой арбалет, я взлетел и направился в сторону леса, подальше от домика. И направление автоматически отследил. Хоть дичь постреляю, а то ведь либо помру с голоду, либо сам кого-нибудь убью.

Костерок потрескивал, щедро разбрасывая искры. Одного фазана вполне хватило, чтобы перестать хоть ненадолго чувствовать этот бешеный голод. Рядом лежала убитая косуля. Я же ушел в глубокую медитацию, замедляя обмен веществ в организме и немного перестраивая его работу. Если я всегда буду такой голодный, то начну кидаться на окружающих, а допустить помутнение рассудка из-за такой досадной мелочи никак нельзя. Медитацию, как и прежде, терпеть не могу. Раньше считал что скучно, сейчас — нудно и бесполезно. Вокруг столько дел, которые можно сделать за потерянное на идиотскую медитацию время. Но — никуда не денешься.

Так… биохимия организма в норме. Слегка перестроить работу… Что еще не так? Хм… Гормональный фон. На данном этапе, для подростка — все нормально, но для нынешнего меня такие всплески, резкие перепады настроения и отключение мозга при виде открытого декольте у красивой девушки, никак не приемлемо. Значит, придется поработать, только бы хуже не стало…

Не стало. Теперь буду в разуме. В большинстве случаев… Вернемся к другим проблемам…

Минут через тридцать я прекратил свое дело. Собственное тело отказывалось подчиняться. Повлиять мог, но не слишком сильно. Восстановить нормальную трансформацию не удалось, поврежденные легкие тоже не поддавались влиянию. Но хоть что-то сделал. Если раньше процесс бурного роста должен был закончиться годам к двадцати восьми, то теперь эта цифра отодвинулась примерно до тридцати пяти. Зато не буду вечно голодным, что при моем образе жизни немаловажно.

Затушив костер и заложив его камнями, я закинул свою добычу на плечо, удобно перехватив и, решив размяться, побежал, отслеживая направление.

Яр встретился на полпути к моему временному пристанищу. Я остановился, окинул его оценивающим взглядом. Он ответил мне тем же.

— Охотился? — риторически поинтересовался Яр.

Странный человек. Что-то подсказывает мне, что этот лесник далеко не так прост, как кажется.

— Раны брата скоро заживут, — ровно ответил я. — Нам предстоит долгий путь, и я не уверен, что охота всегда будет удачной.

Мужчина помолчал, разглядывая мой черный венец и явно думая о чем-то своем. Усмехнулся криво и предложил:

— Я знаю, как лучше и быстрее приготовить мясо, чтобы оно долго не портилось.

— Желаешь помочь? — хмыкнул я.

— Если позволишь, Владыка, — и охотник склонился, но почти сразу выпрямился, ожидая моей реакции.

— Позволю. — Пусть поможет. Хотя, едва ли он знает что-то, чего не знаю я.

С косулей мы разобрались часа за полтора. Ровные, одинаковые полоски мяса были разложены на широкой доске, останки моей добычи уничтожены или пущены в дело. Охотник оглядел получившуюся картину.

— Владыка, не возражаешь, если дальше я сам повожусь?

Покосившись на человека, я понял, что успел устать. Н-да, неприятно снова быть подростком. Годы только прибавили мне выносливости и сил. А сейчас все исчезло, как небывало.

— Только не испорть, — сказал я, и вышел.

Кружным путем, чтобы не попасться на глаза брату или охотнице, вышел к озеру. Синяя, кристально чистая вода в зеркальной глади отражала небо. Покой, глубокая синева и дыханье чистоты… Нестерпимо захотелось смыть с себя следы крови убитого животного. И не видя причин себе отказывать, я скинул камуфляж и с удовольствием окунулся в холодную чистую воду. Преодолевая усталость и лень, заставил себя поплыть на середину озера. Мышцы разогрелись, и просто плыть стало на редкость хорошо.

Наплававшись до ломоты в теле, я вылез на берег. Солнце еще высоко. Идти к домику не хотелось. Устроившись на берегу, снова уставился на умиротворяющую гладь синей воды. А ведь с заходом солнца мне придется снова вернуться к брату. «Возвращайся» — отзвуком эха памяти прозвучал голос светлого в сознании.

Легко сказать, Ван. Легко сказать…

Но что-то нужно делать.

Достав гитару, и неуверенно огладив ладонью струны я «услышал» ее недоумение. Откликнулась. Надо же… Ты так давно молчишь, моя красавица.

Пальцы легли на гриф, прижали аккорд, прошлись по струнам… Звучишь. Но сколько сомнений в твоем голосе! Ты сомневаешься во мне. Ты неуверенна так же, как я сам в себе не уверен. Знаю, знаю, милая… но давай хотя бы попытаемся найти взаимопонимание. Еще не единение, как раньше, но хоть что-то… Помоги мне, моя драгоценная! Кажется, я потерялся в этом мире. Как раньше, помоги мне найти себя.

Но ответом на мой зов стала боль в пальцах. Струны порезали их как ножи! Ты не хочешь говорить со мной? Боишься меня? Ты… восприняла меня как чужака. Что ж… не смею тебя принуждать.

Гитара испарилась из рук. Мрачно поглядев на изрезанные пальцы, я сосредоточился, приказав телу убрать эти царапины, и с досадой обнаружил, что, дери демоны, не вошел в тот возраст, когда регенерация ускоряется до предела волевым усилием! Придется ждать — к вечеру само заживет.

Странно мне сейчас быть таким. И брата видеть юнцом — странно. Мир вокруг — чужой. Так ясно чувствуется эта чуждость. Во всем — в воздухе, в движении, в том, как отказывается он откликаться мне. Помнишь ли ты Владык, мир моих предков? Что случилось с тобой? У меня совсем немного времени и пробелы в памяти не позволяют вспомнить, что я делал здесь прежде, чем вернулся домой. Но одно я знаю точно — мне не уйти отсюда без нее. А она… О Небо, она погибнет по моей вине.

Последняя мысль заставила сжать кулаки. Я готов пожертвовать всем ради нее. Всем, кроме Лии и Лира. И теперь не знаю, что делать. У меня появился шанс исправить многое, если не все. А я боюсь действовать. Из-за двух смешных, шкодливых и улыбчивых малышей. Тех, которых еще нет. Тех, которые могут не появиться на свет, если я попытаюсь изменить историю.

Все, что бы я сейчас не решил, будет пустым. А от этих опасных мыслей в голове стоит избавиться. Тренировка с фламбергом — лучшее избавление от вообще каких-либо мыслей! У берега это будет даже интересней. Жаль, ремней нет, перетянуть крылья. Ну и так обойдусь.

Вскочив, я выхватил из личного пространства тяжелый, почти в мой рост фламберг и привычно взмахнул им… едва не разорвав мышцы! Опустив свое оружие к земле, сжал зубы, чтобы не выругаться. Бред! Не может такого быть! Я с тринадцати лет управляюсь с тяжелым оружием даже без частичной трансформации! Ледяной огонь залил холодом плечо и руку, и мышцы онемели. Немного холодного огня убирают боль. Чуть больше — и станет несравнимо больнее, чем было.

Может, слишком резко повел. Ладно, попробуем двумя руками управляться с двуручным оружием. Снова подняв меч, я начал разминку уже более осторожно и плавно, стараясь при этом не наступать в воду. Минут через пятнадцать тренировка пошла как по маслу. Только ощущение нехватки чего-то… чего, я никак не мог понять, но оно мешало уйти в битву с тенью с головой.

Самое ясное, что сейчас могу сказать о себе и окружающем, это то, что я ни в чем не уверен. Вообще ни в чем, особенно в своих дальнейших действиях. Я не готов принять окружающую реальность. Не готов выполнить просьбу брата… да и сомневаюсь, что хочу этого, даже больше, чем сомневаюсь в том, что смогу.

Беспокойство, проскользнувшее по тонкой нити связи, сохраняющейся, даже если мы оба будем полностью закрыты, заставило меня закончить разминку и убрать фламберг. Быстро одевшись, я потянулся к брату и направился к дому охотников. Беспокойство, досада и веселая злость — вот такой коктейль закипал в душе Вана. Досада — на раненую ногу. А злость — готовность к драке. Я перешел на бег, а потом взлетел.

Несколько минут торопливых взмахов и я приземлился посреди двора на посыпанную песком площадку. Медленно выпрямился, в полной мере продемонстрировав гордость истинного короля, еще раз оглядел увиденную с воздуха картину.

Яр сидел на земле крепко связанный, Роса и Ван стояли под прицелами трех арбалетов и нескольких мечей посреди двора. Женщина упрямо сжала кулаки, собираясь драться, Ван демонстрировал полную беспомощность, тяжело опираясь на костыль.

Их было девять. Девять человеческих выродков бандитского вида. Разбойники? Не похожи. Больше напоминают отряд профессиональных наемников, о чем можно сделать вывод, хотя бы оценив более-менее одинаковое вооружение и одежду. Какая-никакая, а униформа — одинаковые, удобные при долгих переходах ботинки, легкие кольчуги. Все не моложе тридцати, но не старше сорока пяти лет. Разношерстная, но видно, давно сработавшаяся компания солдат, убийц и мародеров.

— Это еще что за…?! — направив на меня арбалет, высказал свой вопрос человек с рябой рожей. Четверо из девяти профессионально взяли меня в кольцо. — Эй, ты кто такой?!

— Обращайся к Императору согласно титулу, шваль! — ледяным тоном бросил я, заставляя человека вздрогнуть. Пока он искал ответ, а остальные все же разглядели кроме крыльев еще и венец, я обратился к брату со всем возможным холодным и спокойным почтением: — Ваше величество, мой венценосный брат, я прошу вас воспользоваться хотя бы частичным звуковым барьером, чтобы вас не задело.

— Да будет на все воля ваша, венценосный брат мой, Верховный император, — почтительно склонил голову Ван, проводя перед собой раскрытой ладонью.

— Благодарю, ваше величество, Первый император, — склонился я в ответ и, подняв голову, поймал взгляд человека с арбалетом. Он звериным чутьем понял, что что-то не так, но не успел отвести глаза прежде, чем я произнес: — Умри.

Рябой упал на землю, его скрутило в судороге и через несколько мгновений человек уже не дышал, остекленевшими глазами, с застывшим в них нечеловеческим ужасом глядя перед собой. Но это я отметил лишь краем сознания, уклоняясь одновременно от болта и меча, и в обратном движении разрубив фламбергом еще одного арбалетчика от плеча до бедра вместе с кольчугой и арбалетом.

— В глаза не смотреть! — заорал кто-то из воинов.

Смуглокожий, плохо выбритый мечник лет сорока с полуторным клинком и рваным белесым шрамом на подбородке попытался достать меня со спины, но я резко развернулся, поймал его взгляд и приказал умереть. Тот упал, раздирая горло руками и медленно синея от нехватки воздуха. Глупые люди. На самом деле мне даже взгляд не нужен, чтобы вы передохли. Просто не хочу, чтобы под удар попал брат.

В это же время Ван, пользуясь эффектом неожиданности, умудрился прикончить двоих и дрался еще с двумя, не подпуская их к Росе, за его спиной резавшей путы на Яре. Два клинка светлого веером смерти вертелись в руках и, хотя он почти не опирался на больную ногу и правая рука менее ловко держала клинок, опытные наемники не могли одолеть одного малолетнего эльфа.

Один из моих противников беспрестанно ругался сквозь зубы, посылая проклятия на наши головы. Надо бы кого-нибудь живым оставить. Резко раскрыв крылья, я ударил ими по воздуху, и в следующий миг плашмя врезал фламбергом последнему своему противнику по голове. Тот упал, обливаясь кровью. Надеюсь, я верно рассчитал силу и не убил его.

Стоило мне уже счесть победу одержанной, как из-за дома выскочили сразу пятеро с заряженными арбалетами… Время замедлило свой бег. Я сорвался с места, но двигался так бесконечно медленно, будто меня окружал не воздух, а желе. Арбалетный болт сорвался с тетивы и пробил плечо закрывшему собой женщину и эльфа Яру. Ван убрал правый клинок в личное пространство, схватился за серебряную розу, приколотую под воротом и в следующую секунду грянул выстрел! Второй, третий! Ван отстреливал своих врагов из любимого пистолета как мишени в тире. Даже с тем же выражением на лице. Пока очередной болт по касательной не взрезал ему пальцы, пройдя вдоль вытянутой руки и оставляя кровавый след.

В этот миг и я успел оказаться возле последних врагов. Даже не рычание — шипение сорвалось с моих губ:

— Страдай!..

Последние двое упали, корчась в судорогах. Брат коротко и емко ругнулся, выронив кольт, и я услышал стук копыт удаляющихся лошадей. Еще трое успели удрать. Дернувшись взлететь, чтобы убить ушедших, взглянул на своих раненных и передумал.

— А я его берег, — пожаловался в пространство брат, подбирая пистолет левой рукой. — У меня всего-то две обоймы. Где я тут патроны возьму?!

Молча подойдя, я осмотрел рану на его правой руке. Длинная, от костяшек до плеча, рваная и глубокая, но все же царапина. Проведя над ней ладонью, наложил брату самую сильную «заживалку» со слабенькой, чтобы рука не онемела, «ледышкой».

— Часа через три заживет, — сообщил я, переключая внимание на раненого охотника.

Охотница успела только разорвать рубашку вокруг болта.

— Не страшно. Не умрет. Яр, болт будем вырезать. Наконечник зазубренный, прошел глубоко но не навылет. Если попробуем протолкнуть — навредим только. Поэтому — терпи. Роса, не суетись, бинты, иголку с ниткой и обеззараживающую мазь принеси. Только нитки из моего запаса возьми, другие не подойдут! Усыплять, охотник, я тебя не буду. Только дергаться не вздумай.

Я говорил, а с моей ладони уже лился тоненькой струйкой ледяной огонь. Рана оказалась смертельна, болт вошел под ключицу, артерия перебита, и дышать человеку оставалось несколько минут. Но… Но можно хотя бы попробовать. И уверенностью своей дать человеку, все о себе сразу понявшему, хотя бы надежду.

Когда вернулась женщина, я уже успел вырезать болт и держал аж половину ладони в ране, не позволяя крови бить фонтаном.

— Мои нити взяла? — поинтересовался я, даже не поднимая головы. — Быстро вдевай в иголку и давай сюда.

Принципиальное отличие обычной нитки от тех, что я взял у изначальных, было в том, что они растворялись и идеально подходили, чтобы шить внутри, а не снаружи. Чем мне и пришлось заняться…

Не знаю, на чем держался этот человек, но сознание он так и не потерял. И даже смог подняться, почти полностью повиснув на мне и Росе, бережно поддержавшей его с другой стороны.

— А с этими что? — брат глянул на корчащихся в судорогах воинов и яростно почесал руку, стараясь не слишком тревожить края заживающей раны.

— Пусть еще помучаются, — равнодушно ответил я, затаскивая Яра на порог. И сурово добавил: — Не чешись. Заживать дольше будет.

— Без тебя знаю, — огрызнулся брат.

Когда охотник был уложен на кровать и целиком предоставлен заботам женщины, я вышел на улицу, поглядел на корчащиеся в страшной, нескончаемой агонии тела и приказал пытке утихнуть. Схватив одного из людей за ворот, по земле отволок его на задний двор, за мастерскую охотника. Бросив человека на землю у стены так, чтобы он полусидел, вернулся за вторым. Брат вышел из дома, остановился на крыльце. Я внимательно поглядел в синие с золотой каймой глаза.

— Ты сражаешься как дьявол, — первым нарушил тишину светлый.

Кривая усмешка ядовитой змеей вползла на мое лицо.

— Именно так меня и прозвали на войне. Именно так. А еще ублюдком, убийцей и крылатой тварью. Только в лицо подобное сказать решались лишь самые отчаянные смертники.

Вана передернуло, а я схватил второго человека и потащил вслед за первым. Тяжелый, зараза… Брат увязался следом и с любопытством поглядел, как я усадил второго рядом с первым.

— Ван, — повернулся к нему. — Тебе не следует здесь сейчас быть. Ты еще… — я запнулся, окинул эльфа… эльфенка взглядом. Хрупкий как дитя, пусть и выше меня, да шире в плечах, неровно и неловко стоит, держится левой рукой за пораненную правую. И как бы ни пытался сохранить морду кирпичом, так ясно видна вся тоска, боль, нежелание верить и… начинающая проступать безысходность. — Ты слишком молод, — со вздохом констатировал я.

Сжав губы в тонкую линию, брат взглянул на меня с яростью, резко развернулся и, ни слова не сказав, похромал прочь. Присев на корточки перед людьми, я безжалостно схватил за горло, заставив глядеть в глаза, одного из медленно приходящих в себя воинов.

— Говори, — велел обычным голосом, без приказа.

Тот презрительно скривился и попытался плюнуть в меня. По его подбородку потекла вязкая, кровавая слюна. Ну что ж, никто не ожидал, что будет иначе. Жаль, нет иглы, чтобы полноценно пытать. Но можно обойтись когтями. А вот с приказами придется быть осторожней, иначе человеческий рассудок сгорит.

— …Говори, — повторил я через десять минут.

— Что вы хотите знать, господин? — безжизненно и хрипло спросил один из людей.

Короткие и четкие вопросы, такие же ответы. Они оказались наемниками, как я предположил, но подоплека дела была куда более интересной. Браконьеры. И охотились на полумифического единорога. Главные охотнички успели удрать, а в задачу этих двоих и кучки ставших трупами входило уничтожение двух лесничих. Яр и Роса — непреодолимое препятствием на пути к цели. Браконьеры в их долине не выживали. А если возвращались, то исключительно потому, что у лесничих иногда случалось настроение отпустить неудачника восвояси, но без вещей и оружия. Хм, а Яр с Росой еще и лесничие.

Единороги, надо же… вот уж что миф, так это они. Целый мифосборник.

— Сможете уползти отсюда — уйдете живыми, — бросил я, поднимаясь на ноги. — И никогда не возвращайтесь. Иначе я не ручаюсь за ваши жизни.

— Спасибо… господин, — прошептал мне в след один из воинов.

Ползи отсюда, человечек. Я тебя не калечил… почти. А мне пока дело предстоит. Отыскав в сарае лопату, я пошел хоронить мертвых. Кроме меня это делать некому, не на Росу же вешать такую обязанность. Яр… лесничий ранен. Брата пока не подпущу к подобному. А мне не впервой хоронить мною же убитых.

Утаскивая трупы подальше со двора, я вспомнил взгляд брата, тогда, сидя на ступеньках… Очень остро кольнула мысль о том, каким же циничным ублюдком мне пришлось стать. Вот только представить себя другим не могу.

И не хочу.

Похоронить двенадцать человек оказалось делом хлопотным и долгим. И обнаружение одного из тех двенадцати — живым, тоже стало не слишком приятным сюрпризом. Уже решив было прирезать недобитого вояку, передумал. Отложив нож, наложил сильнейшую «заживалку» на рану в области виска. Помню, одного не хотел убивать и ударил лезвием плашмя. Странно, что не проломил череп. Положив потенциальный труп в тенечке, я продолжил свое дело, провозившись до самого вечера.

Оружие и все ценное из карманов убитых сложил в стороне. Закопав братскую могилу на одиннадцать персон, я оперся на лопату, недовольно поглядел на стертые до волдырей ладони. Еще и заноз нахватал. Не часто Яр лопатой пользуется. Засунув палец в рот и пытаясь таким образом избавиться от особо глубокой и неприятной занозы, поглядел на двенадцатый труп. «Труп», видимо давно придя в себя, настороженно разглядывал меня.

— Как голова? — поинтересовался я, вынув палец изо рта и продолжая ковырять занозу.

— Уже ничего, — осторожно ответил человек, касаясь почти зажившей раны.

«А должно быть сотрясение. Нет мозга, нет и сотрясений», — хмыкнул про себя я и вслух сказал:

— Тогда бери все, что тебе нужно и убирайся, — равнодушный кивок в сторону кучки с оружием и ценностями из карманов его собратьев.

— Почему я жив? — осторожно спросил воин, медленно садясь и опираясь спиной о деревце.

Пожав плечами, я небрежно ответил:

— Повезло.

Не объяснять же человеку, что именно подвигло меня оставить ему жизнь. Самому бы понять. Все-таки выколупав из пальца занозу, я снова обратился к воину:

— Попробуешь вернуться — тебя убьют. Не пытайся на меня напасть — такие как ты, такому как я не противники, человечек. Мыши против тигра. — Ни капли угрозы в голос. Только спокойная уверенная констатация фактов. Это его и проняло. Выдернув из земли лопату, махнул рукой воину и с намеком на веселье пожелал: — Удачи, везучий человечек.

Развернувшись, я направился обратно, мурлыкая веселый мотивчик. Не нужно обвинять меня в излишней небрежности и легкомысленности. Я все-таки Император, а не тупой убийца, и умею быть великодушным. А сейчас хотелось как следует отдраить себя от чужой крови и грязи. Терпеть не могу грязь на себе. Еще и перья запачкал. Вот чистотой и займусь…

Растянувшись на крыше, я глядел в небо, закинув руки за голову. Ночь обещала быть теплой, небо — ясным. А мне не спалось — слишком много мыслей бродило в голове, стукаясь о стенки черепа и вызывая головную боль.

Крупные бриллианты на бархатном небе. Жаль, что из-за войны так и не удалось слетать даже на луну, о развитии космонавтики до полета к звездам и говорить нечего.

Вдохнув полной грудью воздух летней ночи, прикрыл глаза. Вынужденное безделье отнюдь не улучшало моего настроения. Если бы не рана брата, я был бы уже очень далеко отсюда. Впереди столько несделанных дел, а я вынужден тут прохлаждаться!

Тень движения заставила сработать рефлексы прежде, чем включился разум, прыжком с места подкидывая меня вверх и останавливая клинок у горла нарушителя моего покоя. Глазам не верю!..

«Малыш!..»

Ушам тоже не верю!

— Киса!.. — Мгновенье, и я схватил в охапку, крепко обняв, Серого Призрака. — Киса-а…

«Ирдес, свет мой темный, что с тобой?..»

Рысь ты моя, радость, кошка бесхвостая, если бы только знала, какое это чудо — ты живая! Пусть и это полуинформационное тело только кукла, но оно вместилище твоей души! Немного отстранившись, я провел пальцами по безликой маске.

— Все в порядке, Кис. Просто безумно скучал по тебе, Юлек. Жаль, твоего лица не вижу.

«Подожди…» — она выбралась из моих рук, отступила на шаг. По безликому телу Призрака прошла волна преобразований… и через несколько мгновений глазам предстала моя боевая подруга. Черные штаны, черные кроссовки, черная майка, серебряные браслеты, темные волосы, отросшие уже до плеч. Юлька ласково улыбнулась подведенными черным губами.

— Это что?.. — обалдело спросил я.

— Глюк баловался. Побочный эффект новых оружейных кодов, — ответила девушка. Небо!.. Если бы только знала, какое это счастье — слышать твой голос!.. — Что с тобой, солнце? Что с твоими крыльями?! Ирдес, солнце ты мое темное…

Она подошла, обняла меня одной рукой за пояс, другой провела по лицу, коснулась перьев, ткнулась в плечо, согревая своим теплом мою замерзшую душу. Сокровище ты мое давно потерянное…

— Ты повзрослел.

— Я очень много пережил, Кис, — ответил через силу, с трудом справившись со сведенным судорогой горлом. — Юль, мне так много нужно тебе сказать!.. Как ты здесь вообще оказалась?!..

— Здесь пробой через хаотичные миры недалеко. Мы взяли точку под контроль, командир зафиксировал «переходник», — ответила девушка, внимательно и настороженно разглядывая меня. — Но времени немного. Что с Ваном?

— Дрыхнет, — отмахнулся я. — Давай руку, так быстрее будет.

Забытым движением я соприкоснулся кончиками пальцев с давно потерянной подругой, от которой не осталось даже могилы… Информационные блоки получались обрывочными, неполными, перемежаясь с эмоционально-визуальными образами и краткими фразами…

— Кто начал войну?.. — спросила она, спустя десять минут.

— Японцы и англичане, — я повторил вслух ранее сказанное без слов. — Они давно уже готовят мятеж и переворот в империи. Юль, я умоляю тебя, не дай этому произойти! Слышишь? Ты должна это предотвратить… Призраки пропустили что-то очень важное, Кис!

Не все сохранила память. За давностью прожитого, кое-что вообще представляет собой обрывки, щедро пробелами помноженные.

Светлый одним движением закинул себя из окна на крышу, немного неловко, морщась от боли в ноге, встал. Несколько мгновений Ван и Юлька молча смотрели друг на друга.

— Кис, ты мне ребра сломаешь!.. — через минутку просипел Ван, скривившись. — Псевдоплоть все же, ты силу-то рассчитывай…

— Извини, — тут же ослабила хватку наш навигатор. — Ты меня сам-то смотри не раздави, вредитель белобрысый… Ван, а Ван, как вы опять так вляпаться умудрились? Я так перепугалась, когда вы пропали. Что у тебя с ногой?

— Ногу мне почти отгрызли, вляпались как обычно из-за Вселенского Закона Компенсации, он же закон подлости, — ответил мой светлый брат, совершенно счастливо глядя на подругу. — Я боялся тебя уже никогда не увидеть.

— И я… — ответила навигатор, протягивая руку с растопыренными пальцами.

Некоторое время они молчали, соприкасаясь кончиками пальцев. Я не мешал.

— Еще раз — почему вы не можете вернуться, хотя был такой шанс? — со вздохом спросила Юля, размыкая контакт.

Мы переглянулись, и брат с совершенно серьезной миной ответил:

— Потому что.

— Точняк, — хмыкнул я, вспомнив используемое в прошлом словечко.

Черная Рысь опять вздохнула.

— Ладно, — махнула рукой она. — Времени уже нет. Я обещаю сделать все, что могу.

— Хорошо, Кис, — кивнул я. — А мы постараемся вернуться, как только сможем.

— Родичам нашим передай, что мы живы и все у нас нормально. Дядю Райда с мамой успокой, и дяде Дарию особый привет. А деду скажи, что он… — и Ван выразился со свойственной ему откровенностью, которая очень тесно соседствует с грубостью.

— Передам дословно… — хихикнула Киса, и по ее маленькой хрупкой фигурке прошла рябь, растворяя подругу в пространстве. Псевдоматерия вернулась в Информаторий.

— Ушла… — вздохнул брат минуту спустя. Повернулся ко мне. — Эй, Ирдес, ты чего?..

— Н-ничего, — выдавил я. Сел, ткнулся лбом в колени, сжав зубы. Меня колотило. — С-сейчас…

Она жива, Небо! Они все еще живы! Маньяки мои, безумные двойняшки еще не погибли, и наверняка опять готовят какую-то каверзу! И отец, и мама, дядя и дед… А перед глазами их памятники на могилах. И ее памятник, высеченный искусным скульптором…

Тихий перезвон серебряных струн заставил меня очнуться. Ван играл. А потом негромко запел. И каждое слово, каждый звук находили едва заметный отклик в моей давно и прочно замерзшей и душе. Он пел о нелегком пути, лишениях и бедах, о холоде и безнадеге, когда, идя по дороге, ты не знаешь, будешь ты ночевать в канаве с ледяной водой или хватит сил доползти до жилья, да и пустят ли в тепло бродягу-оборванца. Пел о смерти, что привыкла к твоим рукам, и всегда за плечом. Пел о том, как сходишь с ума, когда жизнь становится как кошмарный сон и мир вокруг превращается в зыбкий мираж. И о надежде, что когда жизни и смерти надоест такая забавная игрушка, как ты, то ты дойдешь обратно и вернешься домой.

Домой… Вернусь ли?.. Брат пел. А я беззвучно подпевал ему.

Гитара еще звучала, когда замолчал голос. А я сидел и слушал. Слушал, забывая обо всем в этом чудесном перезвоне. И в этот момент ясно осознал — я сделаю все, чтобы мои друзья и родичи остались живы. Все возможное и за гранью возможного, чтобы дедушка увидел правнуков. Они бы ему понравились, мои сумасшедшие дети, на которых жаловались все, кто только мог. По сравнению с ними, так я просто ангел во плоти. Во всяком случае, я всегда все проворачивал тихо и без такого грандиозного размаха.

— Иди-ка ты спать, брат, — Ван хлопнул меня по крылу, вызвав быстро подавленную волну раздражения. Не люблю, когда прикасаются к крыльям. — Утро вечера мудренее.

— И похмельней, — хмыкнул я себе под нос. Добавил чуть погромче: — Позже. Уж больно ночь хороша…

— Твоя правда, — согласился светлый. И, вздохнув, проворчал: — Скорее бы уже нога зажила. Я же с катушек съеду — так долго без неба.

Да уж, действительно, для лейтэра нужны две здоровые ноги. Иначе встать на него невозможно. И в воздух он не поднимется. Решившись на подвиг и усмехнувшись, я предложил:

— Со мной полетать хочешь?

Брат покосился в мою сторону, каверзно поинтересовался:

— Что, рассчитываешь, что я откажусь? Не дождешься! Хочу, конечно!

— Да я не сомневался в твоем ответе, Апокалипсис.

Поднявшись, я крепко схватил протянутую руку брата, окутал его «полем левитации», уменьшая вес тела, и взлетел, с силой оттолкнувшись от крыши. Ван, не сдержавшись, пропел что-то радостное и невнятное. Крылья сами поймали хороший восходящий поток, и мы поднимались все выше…

Когда первые лучи осветили перистые облака в вышине, куда я не рисковал соваться, пришло понимание, что мы промотались по небу всю ночь и не заметили этого. Руки устали таскать за собой весьма довольный полетом светлый груз, устали крылья, болели спина и плечи.

— Вниз, — безапелляционно заявил я.

Хитро прищурившись, эльф мгновенно сбросил «поле левитации», вывернулся из моих рук и в свободном падении понесся к земле! Сложив крылья, я рванул следом, мысленно обещая ему хорошую затрещину и пару пинков. Поймать этого придурка ушастого удалось метрах в десяти над землей. Выворачивая из суставов крылья и крепко держа в охапке светлого, я сумел затормозить, но навернулся, едва коснувшись земли, и мы дружно покатились по песку! Благо приземлились все же во дворике домика лесников.

Кое-как приняв сидячее положение, я поглядел на сидящего в паре метров от меня и ощупывающего себя брата. Убедившись, что все на месте, светлый радостно заржал и выдал:

— А хорошо полетали!

Не удержавшись, я как следует ударил брата крылом и сказал все, что думаю об ушастых кретинах и о приземлениях подобным образом. Ван, поначалу вжавший голову в плечи и попытавшийся рефлекторно прикрыться, вскинулся.

— Слышь, малой, прекращай на меня бочку катить!

Зависнув на пару минут, я снова с силой ударил Вана крылом, так, чтобы больно стало. Поднявшись, холодно поглядел на него снизу вверх.

— «Малой» я был в прошлой жизни, брат. — Склонился к нему, уперев ладони в чуть согнутые колени, и сообщил: — А бочку на тебя катить я еще даже не начал.

Выпрямившись, я отвернулся и направился прочь. Нужно привести себя в порядок, раз уж все равно утро, а поспать не удалось. Да и голод о себе опять напомнил зверским спазмом в желудке и приступом раздражения.

Умывшись и завязав шнурком волосы в хвост, я наведался на кухню. Роса со вчерашнего вечера оставила на завтрак кусок запеченного с картошкой мяса. В животе урчало от голода, но сначала все же пришлось чуть ли ни силком тащить на кухню не менее голодного брата. Он не спорил, только взглянул мрачно и потер руку с красными полосами следов от моих перьев. Н-да, надо в следующий раз рассчитывать силу…

Впрочем, завтрак определенно приподнял настроение обоим, даже компот показался не особенно мерзким на вкус. Завершив трапезу, я потянулся, чувствуя ноющую боль во всем теле.

— Ладно, Апокалипсис, я пойду разомнусь, а ты иди отоспись маленько.

— С чего бы это я спать должен? — спросил Ван и отчаянно, но безуспешно попытался подавить зевок.

— Потому, что иначе ты идешь посуду мыть, — сообщил я.

— Что-то мне и правда спать хочется… — оценив перспективу, протянул Ван и быстро похромал с кухни.

Другого, брат, я от тебя и не ждал! Закончив с посудой, осторожно заглянул к раненому Яру. Лесник спал. Жара у него не наблюдалось, наскоро проверив раны, я наложил повторную «заживалку» и тихо ретировался на улицу — разминаться. Спать мне и самому очень хотелось, но пока что не до сна. После сорока минут активного махания тяжелым мечом, единственным оставшимся чувством была усталость. Последние движения стандартной разминки сделанным уже через силу. Фламберг опустился на песок — организм активно протестовал против вообще каких-либо еще телодвижений.

— Может, тебе помочь?

Роса стояла на пороге и смотрела из-под ресниц на меня. Припухшие после сна глаза, бледновата от усталости и вчерашнего стресса, уже пожелтевшие синяки на запястьях и скуле. Быстро она восстанавливается.

— Чем ты можешь помочь мне? — усмехнулся я, убрав клинок в личное пространство. — Давай лучше я подлечу твои ушибы.

— Сами пройдут, — светловолосая женщина, напоминавшая мне богиню-охотницу, потерла скулу. — Ты лучше присядь, опять ведь всю ночь не спал.

— Я не дневной житель, мое время — ночь. Мне можно не спать, — сообщил я, проходя к беседке и садясь на скамью.

— Но не так же долго! — попыталась укорить меня Роса.

Желание отвечать на последнюю реплику испарилось, когда умелые руки опустились мне на плечи и начали разминать закаменевшие мышцы. Больно, но эта боль граничила с блаженством.

— Замурчу или засну — стукни меня, — попросил я, прикрывая глаза и впадая в блаженную полудрему.

И все-таки я уснул. Прямо в беседке, за столом, уронив голову на руки. И мирно продрых несколько часов…

В итоге полдня опять пролетело мимо меня. То есть, не мимо, дрых я всего до обеда и проснулся от запахов готовящейся еды, из-за которых свело желудок. Потом почти час потратил на раны охотника, и еще часок на злого с недосыпу братца. Кроме того нашлась еще куча мелких дел, которыми стоило заняться.

Только когда солнце перевалило далеко за полдень и решительно поползло в сторону заката, я снова ушел к озеру. Золотые блики солнца ложились на пастельно-голубую воду. Давно ли доводилось мне вот так просто стоять и смотреть на такие картины, затаив дыхание и боясь спугнуть чудо? Не помню…

Чем-то оно меня привлекало. Озеро это. Привычно вскинув крылья, я сел у самой воды, касаясь ее рукой и продолжая любоваться красотой воды и неба. И тут под руку среди камешков и песка попалось что-то металлическое. Вынув это «что-то» из воды, почувствовал как сердце в груди пропустило удар…

Серебристой чешуей мокро блеснула змея. Знакомый рисунок, несколько процарапавших металл борозд, грубо и весьма схематично изображавших крылья.

Браслет. Мой браслет. Мой давно потерянный браслет! Так. Вроде я всякой дряни не курил. И галлюциногенов не потреблял. И не сплю. Стопудово не сплю. И даже сезонным обострением паранойи не страдаю — не время, вроде. Однако, с чего меня тогда так глючит?

Перепутать невозможно — я же себе потом копию сделал, но этот — с грубо вырезанными ножом крыльями — старый. Спавшая тетушка паранойя открыла один глаз и весело оскалилась в четыре ряда акульих зубов.

Вскочив, я вдохнул полной грудью воздух, медленно выдохнул, попробовал еще раз… Точно! Тонкий, почти не ощутимый флер стабильного разрыва! Да здесь же постоянный портал! Прямо в озере! Небо великое!..

Раздирающие на части желания немедленно броситься в воду и заорать, сообщив все брату по нити связи, удалось подавить с огромным трудом. Здесь путь домой, вот он, у моих ног. Путь, в котором есть большой риск утонуть. Ведь мне неизвестно, на какой глубине разрыв и с какой глубины в море придется всплывать.

Кое-как успокоив сорвавшееся в бешеный галоп сердце, я вынул спортивную сумку из браслетного кармана. Вот он, мой декомпенсатор, отцовский подарок! И куча всякой фигни в придачу. Книги… пара футболок-рубашек-штанов, академическая форма… сумасшедшее количество компьютерного хлама, ноутбук, несколько старых сломанных коммуникаторов, КПКшник, штук сорок дисков с музыкой и прочим, несколько полузабытых ключей от тайных ходов… нотные тетради… и еще совершенно дурное количество абсолютно ненужных вещей! Кошмар! Давно я такого беспорядка не видел и не допускал — тем более.

Застегнув сумку, отправил ее обратно в браслетный карман и внимательно оглядел змейку. Замок оказался сломан. Впрочем, на его починку ушло минут пять, после чего он занял свое место на моей руке. Теперь не потеряю. Попытаюсь, во всяком случае.

Интересно, как я объясню Вану, что домой мы не пойдем? Насколько проще было со взрослым Ваном Апокалипсисом Первым Императором, чем с этим некоронованным юнцом. Ладно, что-нибудь придумаю, в конце концов, поставлю брата перед фактом. Или лучше пока отложить разговор, а находку вообще спрятать? Путь домой под ногами, домой! Такой желанный и недоступный. Аж тошно…

Когда из глубины посреди озера поднялись пузыри и что-то попыталось вынырнуть, то я почти даже не удивился. Запас удивления на сегодня закончился. Не тратя времени на раздумья и сомнения, поступил как Ирдес-подросток, а не Ирдес-император — взмахнул крыльями и меньше чем через полминуты был над серединой озера. Очень рискуя упасть, схватил за ворот всплывшего человека и потащил его к берегу, не особенно заморачиваясь вытаскиванием из воды. Каким чудом при этом не оказался в воде — при всем желании не скажу и повторить такое, пожалуй, не смогу.

«Попаданец» оказался не один — крепко вцепившись во второго, он вытащил его за собой из озера, перевернул, выдавливая воду, вдохнул воздух в легкие утонувшего спутника и, не обращая на меня никакого внимания, надавил, заставляя дышать. «Вторым» оказалась девушка. И, откашлявшись, она выругалась.

От моего сдавленного крика «улов» дружно шарахнулся прочь. Но это не помешало мне сгрести в охапку, крепко обняв, двух мокрых, замерзших и явно уставших до темноты в глазах белобрысых двойняшек.

— Ирдес, придушишь нафиг, — стуча зубами от холода, выдавил Маньяк.

Маньячка согласно просипела что-то невнятное.

— Да вы едва живые! — обеспокоился я, отстранившись и оглядев их с головы до ног.

Камуфляжи, небольшие рюкзаки-декомпенсаторы, на поясах десантные ножи. Бледные до синевы, дрожат от холода и еле-еле на ногах стоят. Ух и получите вы у меня! Когда оклемаетесь.

Брат с сестрой буквально повисли на мне, тащить их едва не волоком пришлось. «Поле тепла», в которое я укутал обоих первым делом, не очень спасало Маньяков от холода, проморозившего до костей. А ведь сейчас там, дома, должна быть зима… Под лед они, что ли, ныряли?! Пару раз пришлось останавливаться, пока то Маню, то Даню тошнило в ближайших кустах.

Роса и Ван, с которым я все же связался, потребовав помощи, вышли навстречу. Светлый на мгновенье замер, и, чуть не упав, кинулся к близнецам.

— Маньяки… Данька!.. Манька!..

— Меня сейчас стошнит, — сообщила позеленевшая Маня и, пошатываясь, шагнула в сторону ближайших кустов.

— И я тебя рад видеть, только ребра не ломай мне, — с трудом ворочая языком, сообщил Вану Маньяк и потерял сознание.

Роса подхватила начавшую падать девчонку и, не особо интересуясь в чем дело, потащила в сторону дома, на ходу давая метавшемуся между близнецами эльфу инструкции:

— Печь затопи и угля побольше накидай — обморозились детки…

Светлый пулей (правда, какой-то хреновой пулей) метнулся обратно в сторону дома.

Все внимание целиком и полностью заняли двойняшки. Их растирали, отпаивали, грели на печи одеяла, чтобы укутать никак не согревавшихся двойняшек. А к ночи у обоих началась лихорадка и ничем не сбиваемый жар. Маньяки бредили, не приходя в себя. Едва удавалось сбить высоченную температуру, как они начинали замерзать и холод сочился сквозь кожу, а потом жар начинался снова, и снова…

Под утро я отрубился на полу возле Маньки, укрыв ее своим крылом. Рядом брат спал сидя, постоянно обновляя поле тепла для Даньки.

Разбудил меня нагло светивший в лицо сквозь щель в закрытых ставнях солнечный луч. С трудом продрав глаза, я обнаружил мирно спящих близнецов. Те были бледными и осунувшимися, но вполне живыми и даже почти здоровыми.

Это был все же не глюк. Манька-Данька, психи вы мои белобрысые! Огребете, когда проснетесь! А мне пока надо… по делу…

Кое-как поднявшись на не желавшие держать меня ноги, я обнаружил неподалеку спящего на полу Вана. Тот держал ладонь на плече Маньяка и даже во сне следил, чтобы ему не стало хуже. Росы нигде не было. Надо бы ее найти. А еще найти что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее кофе.

Минут через пятнадцать, более-менее приведя себя в порядок ледяной водой, я выудил из браслетной сумки футболку поприличней, разрезал. В сумке, спасибо моей студенческой хомячности и бардаку, нашлись клепки. И я принялся пришивать клепки к футболке, чтобы застегнуть ее на спине под самые крылья. За этим занятием меня и застал вышедший на крыльцо лесник. С интересом поглядев на мои манипуляции, он присел на ступеньку рядом.

— С добрым утром, — улыбнулся недавно взошедшему солнцу человек.

— Утро добрым не бывает, — в свою очередь отозвался я, поморщившись от резкой головной боли.

— Оно наступило и мы его видим, значит уже доброе, — хмыкнул человек и осторожно приложил ладонь к ране. — Чем ты меня, а?.. Болит просто зверски.

Отвлекшись от своего занятия, я провел кончиками пальцев вокруг раны. Прикрыл глаза… минуты эдак через пол к моим пальцам потянулись тоненькие ниточки ледяного огня. Вытянув все до капли, я прижал руку и животу и зашипел сквозь крепко стиснутые зубы. Ух и больно! Нервы прямо выкручивает, суставы по ощущениям выламывают. Пересилив боль, зажег в ладони небольшой огонек и бросил его на землю. Вокруг полыхнувшего синего пламени все покрылось инеем.

— Ого, — оценил человек. — Что же это все-таки было, а?

— Огонь, — пожал плечами я, вернувшись к своей футболке.

— Огонь не замораживает, — резонно возразил лесник.

Ну-ну. А то ты только что не видел. Ох и тоскливо же мне опять стало… Феникс, мой друг, мой бог, ты еще жив, я ведь знаю. Осталось тебя найти. Но как же я виноват перед тобой, мой мертвый бог.

— Если это не огонь бога, — вздохнув, пояснил я. Натянул футболку, застегнул. Вроде нормально.

Человек, немного помолчав, протянул:

— А вы полны сюрпризов, ваше величество…

— Пока еще — высочество, — поправил я, стараясь мыслить в реальном времени. И кое-как признать все же свой настоящий, на данный момент, пусть только физически, возраст. — Величество я в перспективе.

Роса появилась со стороны озера, прервав разговор. Прошла к нам, поприветствовала меня кивком, оглядела Яра.

— Как рана? — поинтересовалась она у лесника.

— Нормально, — отмахнулся тот и к моему изумлению принялся снимать бинты.

— Не рановато? — засомневалась в его действиях Роса.

— В самый раз! — улыбнулся лесник.

Не вмешиваясь, я наблюдал. Моим глазам, освободившись от бинтов, предстал полностью заживший шов. Оставалось только вытащить нити.

— А ты полон сюрпризов, человек… — протянул я, копируя интонацию, с которой совсем недавно это произнес лесник.

— Повышенная скорость регенерации, — пожала плечами Роса. — Для Ярташана — нормально.

— Опять ты умными словами заговорила, — буркнул под нос лесник.

— Неуч, — сухо припечатала женщина. — Давно бы самообразованием занялся, вместо того, чтобы по лесам целыми днями бегать.

— Зато я о лесе знаю столько, сколько ни один магистр ученый не знает…

Ясно было, что спор давний и нескончаемый. Снова покопавшись в сумке, я выудил оттуда ножницы, примерившись, в несколько движений срезал узелки и предоставил Яру самому выдергивать нитки, чем он, кривясь, и занялся.

— Ну а ты, темный, из какого мира сюда пришел? — махнув рукой на мужчину, поглядела на меня Роса.

Ответив ей пристальным взглядом, я медленно произнес:

— Я не задаю вопросов тебе, лесная дева. Вы — лесники. Мы — путешественники. А регенерацию, венцы, троны и тайны оставим за порогом.

Она сумела выдержать мой взгляд, что, с некоторых пор, под силу не каждому. Усмехнулась, кивнула. Снова раскрыв спортивную сумку, нашел внутренний карман, убрал туда ножницы. Под руку ткнулся корешок книги. Повинуясь собственным пальцам, я потянул находку наружу. Старый, потрепанный фантастический боевик из тех, что я и сейчас почитать люблю, когда время есть. «Край забытых богов» — написано на обложке. Не помню такой…

Полистав страницы, пробежал глазами текст, но все равно не вспомнил.

— Хорошая книга, — заглянула мне под руку женщина. — Типографская?

— У нас типография давно развита на мировом уровне, — рассеянно ответил я, продолжая перелистывать страницы.

— А поглядеть ее можно? — любопытно поинтересовалась она.

— Возьми лучше вот эту, — я сунул руку в сумку и нашел академический учебник по биологии для первого курса. Отдал ей и попросил: — Роса, сделай милость… я с голоду скоро кого-нибудь съем или умру.

Кивнув, она ушла в дом, прихватив с собой лесника.

На первой странице книги витиеватым, изящным почерком с помощью шариковой ручки написано:

Опять мы другу друга в бою не узнали…

В веках снова души свои потеряли,

Отдав за проклятие сердце.

Так будь же я проклят!

Ведь пред тобой виноват…

Я — лед. Без огня не согреться…

Хм… никогда не страдал красивым почерком. Чей же это? Явно не Вана, он как чего напишет, так поди-ка разбери эти каракули… Неужели… Феникса?! Точно! Это же та самая книга, которую он тогда на берегу читал! В последний день своей свободы…

Рука дрогнула и книга едва не полетела на землю, а из-под корешка выпало штук пять фотографий. Собрав их не глядя, я прочел на первой пару слов теми же тонко и заковыристо выписанными буквами: «Дети Неба». На ней оказались мы с Ваном. На втором фото написано «Вспомнить и не забывать никогда больше». Это оказалось изображение какой-то незнакомки. Навскидку ей можно было дать лет семнадцать… если бы не исказившая лицо кривая усмешка, обещание мучительной смерти в стальных глазах и полностью седые, короткие волосы в прическе а ля «только что с постели». У меня возникло стойкое ощущение, что я сейчас вижу то, чего мне видеть никак не полагается. Вложив ее обратно в книгу, взглянул на третье… и почувствовал, как сердце пропустило удар.

Не может быть.

Оставшиеся фото заставили мой мозг начать медленно, но верно плавиться и закипать в попытках понять, какого демона здесь происходит и куда в очередной раз поехала моя крыша?! Прошурша-ал шифер. На обратной стороне одной из фотографий написано все тем же каллиграфическим почерком: «Я видел будущее. Там страшно. Должен предотвратить». А на другой еще«…Должен сохранить».

Таэш. Лир и Лия. И взрослый, облаченный в венец и церемониальное одеяние Ван.

В какие же игры ты играешь, мой бог?! И какую роль ты назначил мне? Не привык я быть фигуркой на доске. Всегда считал себя игроком. Вот так и избавляются от иллюзий…

Я уже не понимаю, что вокруг меня реальность, а что — только иллюзия реальности, и что из всего этого дикого вороха моей жизни — ложь.

Но… взгляд упал на зажатое в руке фото. Обычное, глянцевое, размером девять на тринадцать. С него мне улыбались два маленьких шкодливых ангелочка. И на руке у меня есть пять тонких, почти незаметных шрамов, оставленных ноготками моей маленькой девочки, когда ее ладошка сжалась в последней судороге, пропоров мою кожу.

Они не могут быть ложью. Только не они. И в следующий раз, когда разуверюсь, я буду вспоминать о любимых детях, что стали на долгое время моим смыслом жизни и причиной вообще выжить.

Маньяки и Ван встали на запах еды.

Первым, прихрамывая, выполз в сторону кухни сонный светлый.

— Как нога? — поинтересовался я вместо «доброго утра».

— Нормально, — проворчал брат в ответ.

— Насколько нормально? — не спешил отстать я.

Ван покосился недовольно, но все же ответил, прислушавшись к себе:

— Через пару дней смогу встать на лейтэр.

— Только встать или и меня взять? — следом за Ваном вышел сонный Маньяк в камуфляжных штанах, майке и босиком.

— А меня?.. — следом за братом не замедлила явиться и сестра в таком же точно наряде.

— Не, — мотнул головой светлый. — Мне ногу чуть напрочь не откусили. Я еле-еле сам устоять смогу.

Росе и Яру я рассказал о Маньяках еще вчера, теперь же вкратце объяснил двойняшкам кто такие эти лесники и чем мы все им обязаны. Близнецы прониклись, а Росе эти двое явно понравились. Да уж, братик с сестричкой могут быть обаятельными, если захотят.

— Что у тебя с крыльями, Ирдес? — усевшись рядом, Манька погладила крыло и я едва удержался, чтобы не отдернуть его. Не люблю, когда перья трогают.

— Вляпался как обычно во что поинтересней, — отмахнулся я. — Потом расскажу. Ешь давай, а то отощала как жертва Освенцима.

Яр расправился с едой раньше всех и тихо слинял.

Безумная парочка быстро приходила в норму, но по двойняшкам было видно, что им все еще не очень-то хорошо после пережитого. Едва они съели (скорее, даже, смели) свой завтрак, как я смерил их внимательным взглядом, прикидывая, как бы без свидетелей провести воспитательную беседу. Маньяки мой взгляд заметили и тут же прикинулись смертельно больными.

— Что-то нам все еще нехорошо… — протянул Данька.

— Угу, — покивала Манька.

— Да вам бы еще отдыхать побольше! — заявила Роса. — Идите, на солнышке погрейтесь, там гамак есть в саду…

— Спасибо… — немного смутившись, пробормотали Маня-Даня, навострив лыжи прочь.

Стоит им ступить за порог, как их уже и след простынет. А потом разговор опять отложится на неопределенный срок. Нет, так дело не пойдет.

— Стоять, — бросил в спину двойняшкам я, вставая в паре метров от них и складывая руки на груди. Они нехотя обернулись. Маня ковыряла пальцами ноги пол, Даня сцепил руки за спиной. — Я вам что говорил на счет путешествий по мирам?

Маньяки тут же заинтересовались потолком в разных углах.

— Мань, а, Мань, ты помнишь?

— Дань, да ты чего, это ж глюки были.

— Точно, глюки.

— Ничего не говорил! — хором объявили они, преданно уставившись на меня.

— Обоих прибью, — спокойно пообещал я. — Я говорил — не лезть к даах. Не соваться в Обитель. И не пытаться вытащить нас из этого мира. Говорил?

Они со вздохом кивнули.

— Но мы же не могли вас оставить, — сделала виноватое личико Маня.

— И мы…

— А вы понимаете, что станете обузой? — жестко оборвал я, не дав Маньяку договорить. — Это не Информаторий, где мы равны. Это жизнь, где из-за вашей парочки я серьезно теряю в скорости и должен наложить на себя кучу ограничений.

Непонимание, вина и отчаянье легко читались в их почти одинаковых лицах. И еще… еще тень страха.

— Хватит уже, — решительно вступился за близнецов Ван. — В конце концов они наши тени. И если уже вляпались, то и выбираться будем как всегда вчетвером. А самая главная обуза на данный момент — вообще я.

Он не выдержал мой взгляд и отвел глаза. Поднялся и ушел, уведя с собой двойняшек. Тяжело вздохнув, я безнадежно вопросил у Неба, за что мне такое?! Ответа, впрочем, оно не дало.

— Ты бы не был так жесток, Ирдес, — мягко посоветовала Роса. — Друзей частенько приходится терпеть, ведь никто не идеален.

— Слишком многое поставлено на кон, — отозвался негромко я. — Потерять друзей, но оставить их живыми лучше, чем приходить на их могилу.

Мы замолчали, потом женщина задала мне совершенно неожиданный вопрос:

— Не хочешь рассказать о своих кошмарах?

— Нет, — криво усмехнувшись, ответил я.

Яр заглянул на кухню и позвал меня с собой, сказав, что у него совершенно случайно завалялись болты для моего арбалета и надо бы проверить, подходит или нет. Я же был только рад отвлечься от тяжелых мыслей.

В закромах сарая лесника обнаружились не только болты, но и целая куча самых разнообразных вещей. Например, откуда-то взялись четыре плаща изначальных стражей.

— Ого, — пропустив хамелеоновую ткань сквозь пальцы, я поинтересовался: — И кого ты за них убил?

— Выменял! — поспешил признаться лесник. — Мне ж приходится и в лес к бессмертным наведываться. Ни разу еще с пустыми руками не пришел. Вот только уже не знаю, что мне делать с этим хламом — гора накопилась… Я тут еще кое-что для тебя нашел. Одно мясо в дороге есть — так и возненавидишь его скоро…

Сумка, до краев забитая хлебцами, напомнившими мне ржаные лепешки, которые я в студенчестве на предмет вечного отсутствия денег любил, потому что они сочетали в себе два важных качества — были дешевыми и вкусными. По объяснениям Яра, такие выдавались на сухой паек стражам изначальных в дозор. Они не портились долгое время, хорошо утоляли голод и придавали сил, обладая тонизирующим эффектом.

— Почему себе не оставляешь? — поинтересовался я.

— А я на них уже смотреть не могу, — признался лесник. — Мясо, кстати, тоже готово уже.

— Отлично! — обрадовался я.

«Тайный рецепт» Яра оказался вполне себе ничего. Во всяком случае, зубы об кусок вяленого мяса я не сломал и даже вкус приличный. За делом время бежит незаметно, и пока мы упаковывали сухой паек, разбирались с болтами и смотрели, что еще полезного завалялось по закромам лесничей «сокровищницы», мимо пролетело полдня.

Когда все было упаковано и перебрано, охотник прибрал к рукам десяток занятных артефактов, с незапамятных времен валявшихся в кармане моей сумки, а я сидел полировал масляной тряпкой фламберг, то вдруг подумал… Раньше ведь в основном Ван занимался всеми дорожными сборами и приготовлениями.

Лесник, сидя за столом, увлеченно ковырялся в артефактах. Убрав меч, я тихо вышел. Один раз я уже потерял брата. Кроме того, время для обеда. Хотя, пожалуй, уже «далеко за после обеда». Я-то не голоден — сухого пайка успел сжевать несколько порций, но брату стоило бы напомнить о еде.

В доме не оказалось ни Вана, ни близнецов. Порыскав в окрестностях, я направился в сад. Поплутав среди деревьев, услышал из дальней беседки, заросшей виноградной лозой по самую крышу, голоса. Подошел я бесшумно. Ван выпытывал у двойняшек положение дел дома.

— Да деда-то ничего… — продолжала уже, наверное, даже не с середины, а ближе к концу, Манька.

— А вот Шон, как узнал, что есть способ с вами поговорить и, возможно, отправиться следом, такой скандал устроил! — добавил Данька. — С дедом в хлам разругался, там и битые стекла были, и стены поломанные, и двери с петель сорванные… вместе с косяком! «Там, — говорит, — братья мои! И я туда пойду!»

— Только его здесь и не хватало, — проворчал светлый.

— Кстати, дед признал тебя наследником и ар'Грахом. Князь подтвердил, — сказала Маня. — Все документы официальные готовы.

— Прибил бы деда! — в сердцах сказал Ван и добавил еще пару слов.

Они замолчали и я уже думал было показаться на глаза, как услышал голос Мани:

— Знаешь, а он действительно изменился. Даже внешне.

— Знаю, — тяжело уронил Ван. — Я боюсь теперь даже заглядывать в его душу.

— Апокалипсис, я тебя, бывало, побаивался, когда тебе башню основательно сносило. Ирдеса — никогда, — сказал Маньяк. — Но теперь… ему же только в глаза глянешь, голос этот холодный услышишь — уже страшно.

— Данька, — помолчав, сказал Ван. — Это для нас ему пятнадцать. А для него возраст перевалил уже за семь десятков страшных лет. И я не знаю этого изменившегося Ирдеса. Я не знаю, что там случилось. Не понимаю, что с моим младшим братом, который теперь вовсе не младший. Который готов без колебаний убить за обращение «малой». У которого за спиной крылья, что не парить в небе помогают, а к земле тянут. Крылатый, который больше не влюблен в небо — он его проклял. Я не понимаю. И это страшнее всего…

Меня бросило в жар, а потом в холод. Пришлось опереться рукой о старую, узловатую яблоню — ноги стали ватными. Уходил тихо, стараясь, чтобы даже листья под ногами не шуршали.

Когда-то мой брат стоял передо мной на коленях, умоляя не бояться его. Теперь я и сам готов повторить то же самое.

— Яр! — я заглянул в мастерскую и отвлек человека от его дела.

— Чего? — тот поднял голову, отрывая взгляд от короткой черной цепочки с крупными звеньями.

— У тебя есть чем заняться? Только надолго и чтобы работу тяжелую.

— А что случилось? — со спины бесшумно появилась Роса.

— Пока еще ничего, — сообщил я. — Роса, скажи, что нужно — крышу дома починить, картошки накопать тебе, в огороде помочь, погреб новый вырыть?

— Ты ее огород-то видел? — поперхнулся смешком Яр. — Он же идеальный!

Припомнив, я признал, что лесник прав. Участок земли, приспособленный под овощи и прочий гарнир, очень ухоженный, сорняки там, кажется, вообще не росли. Странно, ни разу не видел, чтобы она возилась с растущей там флорой. Хм, кажется, я начал вспоминать, что со мной было раньше…

— Чего это на тебя жажда деятельности напала? — поинтересовалась женщина.

Вздохнув, я взглянул на нее, стараясь оставаться спокойным, и сказал:

— Либо ты меня сейчас загрузишь делом, либо я приму боевую ипостась и пойду убивать.

Немного подумав, женщина осторожно сказала:

— Мне надо одну молодую яблоньку пересадить.

— Идем, — согласился я, взяв лопату.

Тоненький ствол деревца никак не намекал на ветвистые, глубокие корни, которые никак нельзя повредить при пересадке. Минут через сорок, замучившись возиться с корневой системой и перепачкавшись в грязи по уши, я обложил трехэтажными выражениями и дерево, и свою затею. Заодно и брата с Маньяками, из-за которых я здесь вожусь. Замолкнув на полуслове, поднял взгляд.

Светлый спокоен. Слишком спокоен, чтобы это было правдой.

— Давно стоишь? — хмуро поинтересовался я, втыкая лопату в землю и выбираясь из ямы.

— Достаточно, — глухо отозвался Ван.

Я стоял и молчал, глядя на брата. Хотелось заорать, сказать, что я не такой монстр, как он обо мне думает, что все еще его брат и ничто, никакое время, никакой пройденный ад не способны это изменить! Но… что, слова? Пустое… Пустое.

Ван дернулся, его повело и он едва устоял. Я бросился к нему не раздумывая, и увидел закушенную от боли губу и побелевшее лицо. Боль, страх, непонимание… И холодное, любопытно-отстраненное, и от того еще более жуткое желание убивать… на золотой маске лика демона. Я остановился, словно налетев на стену. Спросил, задохнувшись от нахлынувшего ужаса:

— Апокалипсис?..

Змееволосый демон взглянул сквозь меня, склонив набок голову. Золотые нити обращения обтягивали тело медленно, как-то нерешительно, окрашивая кожу в золото и делая прочнее легированной стали. Медленное, задумчивое шипение:

— Живые… здесь есть живые… я голоден…

— Апокалипсис! — я встал перед золотоликим демоном, преграждая ему путь.

Небо, вот оно! То, что едва не свело моего брата с ума, из-за чего он потерял свою чудовищную силу! Хаотичный дух с Болота Мертвых, что, пройдя сквозь Вана, оставил в нем свою частичку и медленно, но верно брал под контроль его разум. Очень сильный дух, способный на удаленный контроль и медленное переселение в захваченную душу. Пакость невиданная…

— Они тебе не помешают… — протянул Апокалипсис. Впрочем, не слишком уверенно.

— Приди в себя, брат!

Демон посмотрел на меня удивленно и как маленькому, непонятливому ребенку повторил:

— Я голоден…

— Ты не голоден, — сказал я негромко и веско. — Голодна тварь, поселившаяся в тебе. Твой враг внутри тебя, брат.

Золотой демон задумался, крестообразный зрачок полыхнул синим светом. Недоверчиво сморщился и ответил:

— Я не могу думать… меня мучает голод… отойди…

Пока еще двурукое древнее исчадье Бездны отодвинуло меня в сторону.

— Хрен тебе, Апокалипсис, а не жратву. Тех, кого можно убивать, я уже убил!

Еще не договорив фразу, начал обращение и бросился вперед, пытаясь вырубить или хотя бы обездвижить брата! Демон ушел в сторону, недоуменно взглянул и попытался отбиться, не применяя силы и стараясь не калечить.

Обратились мы оба полностью за несколько минут моих попыток прижать его к земле и обездвижить. Шестирукий отбивался, по-прежнему стараясь не нанести мне увечий. Я и сам не мог заставить себя ударить брата в полную силу на поражение и пытался только пленить.

А потом я услышал крик. И увидел Росу, пришедшую, видимо, проведать, как я справляюсь с деревцем.

— Беги! — бешено рявкнул я.

— Еда-а… — радостно протянул демон и одним движением швырнул меня в дерево.

Не уйдешь, зараза! Подсечка хвостом, удар сложенным крылом, отработанные удары в болевые точки. Демон зарычал, согнувшись и упав на колени.

— Не мешай!.. — страшно рыкнул Апокалипсис.

— Не дождешься… — прорычал в ответ я и стряхнул с когтей ледяное пламя.

Демон зашипел, взъярившись, но я все-таки прижав брата к земле и крепко держа верхнюю пару рук, нашел тонкую ниточку связи… и резко, боясь передумать, силком раскрыл его душу. Он закричал. Болезненный крик резал слух, перерастая в отчаянный, полный ненависти и боли вой. Шипели золотые змеи, бессильно пытаясь прокусить мой ритуальный доспех.

Знаю, чего ты боишься. Знаю, почему сейчас готов убить меня, а после — возненавидишь.

Небо!.. Один раз я уже потерял его. И, боясь передумать, я раскрыл свою душу. Очень давно так не поступал… Позволь мне, брат… позволь тебе помочь! А вот и тварь, которая разъедала твой дух. Крепко как держится, зараза!

Ледяной огонь полился с моих ладоней, через миг вспыхнув внутри Апокалипсиса, выжигая все чужеродное и оставляя только то, что смертные не могут вынести — боль страданий бога. Когда синее пламя схлынуло, оставляя морозные узоры на чешуе, коже и одежде, свет в его крови пришел в движение, согревая и помогая выжить.

Обратная трансформация проходила медленно. Апокалипсис очнулся, осознал произошедшее и застонал, закрыв лицо руками. Прислонившись к деревцу, я сидел, не в силах даже дышать, когда чешуя сползала с кожи. Боль выкручивала наизнанку нервы и суставы, сводила с ума, раскаленными спицами глубоко втыкаясь в затылок. Обратная трансформация дошла до первой стадии, когда удалось поднять непослушные руки и обхватить затылок, уткнувшись в колено лбом. Только не кричать — будет еще хуже. Больно, Небо, как больно… Дай мне сдохнуть, Небо!

Кто-то дернул меня за плечо, заставляя приподнять голову, от чего я едва не потерял сознание. Чужие и такие знакомые руки силком заставили сделать несколько глотков из фляги. Когда в глазах через пару минут прояснилось, мне даже удалось выдохнуть без стона.

— Ирдес?.. — Маньячка смотрела настороженно.

— Живой, — хрипло ответил я. И тут же обеспокоенно спросил, не видя перед собой почти ничего, кроме темноты и разноцветных сполохов: — Ван?..

— Что это за гадость?! — Брат отозвался сам и в его голосе отчетливо проскользнули нотки истерики. Сквозь пелену удалось разглядеть его сидящего на земле и судорожно вцепившегося в ворот футболки. Маньяк придерживал светлого за плечи.

— Дух с Болота… — с трудом выдохнул я. Сжал зубы, и все же заставил себя сказать: — Маньяки, помогите Вану дойти до дома… ему нужно немного отдохнуть…

— А ты? — спросила Маня.

— Сам… — у меня хватило сил даже изобразить что-то отдаленно напоминающее улыбку.

Они не посмели спорить. Ушли, оглядываясь и не решаясь остаться. Чуть-чуть ослабив самоконтроль, я оказался в аду…

…Не знаю, сколько это длилось. Бывает больно, даже очень, так, что не можешь сдержать крика. А бывает больно так, что, кажется, дернешься — и умрешь. И тогда не то что кричать — вдохнуть лишний раз не сможешь.

Постепенно начало отпускать и я со сдавленным стоном распрямился, вытянув ноги. Медленно расправил и снова сложил крылья, сжал и разжал кулаки. Умею же обходиться без обращения и быть сильнее любого темного во второй ипостаси! Точнее, умел… тогда… давно в будущем. Сколько же еще предстоит работы над собой!

Попытка подняться на ноги увенчалась успехом раза эдак с третьего. Пить хотелось так, что все мысли только о живительной влаге, во рту стояла мерзопакостная желчная горечь, а перед глазами плавали знакомые до тошноты и омерзения золотистые лужи. Я помню тебя, рыжая дрянь… никогда так и не смог забыть. Та-ак, в каком там направлении было приснопамятное озеро?.. Не посшибать бы все деревья по дороге…

В воду я не то чтобы сразу залез — умудрился как-то скинуть обувь и упал в нее весь. Перевернулся на спину, чтобы не захлебнуться и лег на воде, отдавшись на волю стихии. Хотелось закрыть глаза, но мне прекрасно известно, что стоит это сделать, как я провалюсь в сон и обязательно нахлебаюсь воды. А так может удастся переждать шоковое состояние и обойтись без отключки. Давай, Крылатый, держись…

Почувствовав себя более-менее сносно, я выполз на берег и еще долго лежал, обсыхая. Потом явились близнецы и пришлось подняться, сделав вид, что со мной уже все в порядке. Хотя приступ кашля подпортил иллюзию. Они тут же засуетились вокруг, и от их искренней заботы, давно забытого чувства безграничной преданности, мне действительно полегчало.

Брат сидел на ступеньке у порога, прислонившись к балке, поддерживающей козырек. Просто сидел, глядя в никуда. Но когда он поднял голову… Слов не подобрать, чтобы рассказать о том, что можно выразить одним взглядом. Споткнувшись, я замер. Поглядел на него, крепко сжав зубы, чтобы не ляпнуть ненароком ничего лишнего. Круто развернулся и ушел, не оглядываясь и пытаясь утихомирить холодную лютую ярость, разбушевавшуюся внутри.

Путь стелился под ноги сам, но перед моим внутренним взором, затмевая все остальное, оставался взгляд брата. Ты слишком много на себя берешь, брат! Не тебе меня судить! Не тебе!

Что ты можешь знать о той крови, в которой мне довелось захлебнуться, светлый?! Что можешь знать о том, как переломали мне крылья, чтобы летать я больше никогда не мог?! Что, что знаешь о том, как Небо может плюнуть тебе в душу и растоптать остатки веры?! Что ты можешь знать?! Ты — светлый и слишком неопытный…

Когда в глазах прояснилось, я обнаружил, что методично сбиваю кулаки о дерево. Костяшки уже разбил. Боли не чувствовалось, хотя по ладоням текли тонкие струйки крови.

Что с этим идиотским миром?! Или, что вернее, со мной что-то не так? Что происходит вокруг? Мне кажется, я уже не различаю правду и ложь. Да и есть ли они на самом деле, или все это — только мои иллюзии?

Небо… Небо мое… зачем ты предало меня?..

— Ирдес…

Тихий голос заставил меня обернуться, отлипнув от дерева. Двойняшки нерешительно мялись за спиной. Переглянулись и Манька подошла поближе. Взяла меня за руку, старательно стерла струйки крови.

— Ну что ты с собой делаешь, Ирдес?

— И с Ваном… — добавил решившийся приблизиться вслед за сестрой Маньяк.

Мои дорогие тени. Можно приказать вам не задавать дурацких вопросов, приказать забыть или просто промолчать. Но мне жаль тех крох доверия, что еще остались.

— Лучше быть врагами с вами всеми живыми, — тяжело дались слова, — чем приходить на ваши могилы.

Брат с сестрой снова переглянулись и Маня спросила:

— Все так плохо?

— Когда нас убьют? — поинтересовался Маньяк.

— Слишком скоро… — и снова говорить тяжело от сведенного горла. Не могу вас потерять. Не могу! Только не снова! — Но демона лысого я позволю этому случиться. Два года — это целая вечность. У нас впереди — вечность!

— Маньяки не сдаются! — тут же весело заявили близнецы, услышав срок в два года.

Для них, юных и уверенных в своем бессмертии, пара лет — действительно вечность.

А потом они долго и упорно тормошили меня, требуя рассказать, что да как и почему. Говорить не хотелось, но приходилось — эти двое хуже репейника в волосах. И пока я рассказывал, Манька плела мне затейливую косу с тем же упорством, с каким обычно расплетала, а Данька, думая, что я не замечаю, украдкой трогал большие маховые перья.

— А у нас для тебя небольшая хорошая новость есть, — хитро прищурившись, сообщила Манька, закончив расспросы.

— Угу, тебе не придется ругаться, что мы тормозим тебя и Вана, — добавил Данька.

— Заинтересовали, — коротко бросил я, разглядывая хитрющие физиономии. — И что же такого вы придумали?

— Да вот…

Близнецы встали рядом, взялись за руки и через мгновенье уже болтались в паре метров от земли! Отлетев друг от друга, продемонстрировали мне прозрачно-серые, тонкие диски под ногами, чем-то похожие на Ванов лейтэр.

— Работают только в дуэте и если мы не слишком далеко друг от друга, — сообщила Маня.

— И не очень быстрые, — добавил Даня.

— Мы бета-тестеры для этих образцов.

— Самовосстанавливающийся заряд, но может работать и от внутренней энергетики хозяина…

— Это откуда? — поинтересовался я, разглядывая чудо и с болью узнавая знакомый и родной почерк гениального изобретателя-артефактора.

— Второй Император получил доступ к технологиям нашего боевого «клинка», — виновато спрятала глаза Маньячка, не произнося вслух «Серые Призраки».

— Дрэйк с дедом спелись, а дядя Райдан на скорую руку вот такое сотворил…

— Но не беспокойся, Дрэйк нас не сдал! Под клятву кровью и Тьмой о неразглашении поделился частью технологий, не объясняя, что это и откуда.

— Нас экипировали по полной программе…

— А какого демона послали именно вас, а не темных Рыцарей? — поинтересовался я, понимая, что они чего-то не договаривают. — Уж не сбежали ли вы двое вместо тех, кто должен был пойти?

— Нет, — мотнула головой девчонка, приземлившись.

— Только мы могли пойти, — добавил ее брат. — Только мы могли найти тебя и Вана.

— Только нам Даах дали право пройти в этот мир следом за вами.

Даах! Эта безумная парочка все-таки добралась до Обители! Поубивал бы своими руками.

— И только нам дали ключ к обратной дороге.

— Он у нас в крови.

Они точно психи. Законченные. Помолчав, я все-таки нашел в себе силы не ругаться и спокойно, с намеком на иронию, ответить:

— Тогда до дома я вас бить не буду.

— А дома ты нас простишь, — невинно улыбнулась девчонка с безумным блеском в синих глазах.

Двойняшки еще немного попытались меня поразвлекать, рассказывая о доме и своих безумствах. Из их трепа я пытался уловить самое главное — где, когда и с кем они успели вляпаться и чем им, двум безумцам, это грозит. Весь путь до Обители, как я и подозревал, они прошли с дедом. Дед, слава его разумности, пусть ее проявления и редки как снег среди лета, вел себя тихо в Свободном. А с Даах у него оказались какие-то старые счеты. Должок они отплатили своеобразным подарком двойняшкам, которых сочли достойными. Шон, узнав, что не он отправляется за братьями, разругался с дедушкой до драки — отцу и Лису пришлось их разнимать. И это мой рассудительный, взрослый, серьезный брат устроил? Я удивлен.

Еще немного потрепавшись о второстепенных вещах, двойняшки ретировались, пообещав притащить мне ужин, если я не собираюсь сегодня возвращаться. Ужин? Когда это вечер успел наступить? Отвлекаясь от тяжких дум, одолевших мою бедную, болящую голову, я огляделся и обнаружил, что и правда уже вечер.

Озеро манило нестерпимо и ноги снова вынесли меня к нему сами. Стоя на берегу, я смотрел на воду с алой полосой заката и ни о чем не думая. Боль от разбитых костяшек наконец достигла сознания. Кулаки сбиты не первый и не последний раз. Неприятно, но не смертельно — у Вана и Шона гораздо чаще такие травмы бывают. Поясница и плечи опять болели — все-таки тело еще не привыкло к тяжести крыльев за спиной. Странная тоска внутри заставляла остро чувствовать всю эту, в принципе, мелкую и незначительную, даже не боль, а скорее, неудобство.

Гитара вплелась в шум листьев на ветру поначалу незаметно, повторяя их мелодию. Но постепенно стала играть свою. Я повернул голову, взглянул на брата. Он сидел, расположившись на поваленном дереве и прислонившись спиной к толстой ветке, глядел в небо и играл.

Играл, вкладывая в музыку всю душу, всю свою безумную тоску. До конца, до дна выкладываясь в музыку. Каждый звук — ударом по нервам, выбивая сознание и душу со своих привычных мест. Играл, заставляя меня видеть другие картины, затмившие окружающую реальность…

Впереди — пустота и серое одиночество. Вот чего я добился своей войной. Крылья за спиной — это лишь невыносимая тяжесть, и сил их расправить нет… Нет сил даже дышать как прежде.

«Ты не проиграл, небо удержал на плечах своих! Ты не победил, и лететь нет сил и дышать нет сил…»

Что ты делаешь?! Зачем… зачем выворачиваешь душу наизнанку?! Зачем оживляешь ставшее тленом?..

Замолчи! Замолчи, брат! Небо, да заткнись же… Почему я не могу приказать тебе заткнуться?! Потому, что вообще не могу тебе отдавать приказы. Не имею права… Я ведь и правда не проиграл. Но и не победил.

Замкнутый круг, не ада ли?!
Драться за жизнь, но против своих!
В алом руки белых воин…
С каждым ударом дальше свет,
Смотришь наверх, а неба там нет!
Только пепел и огонь…

Зачем ты бередишь старые раны, вскрывая их острым ножом? Я остался один! Один!..

Что-то знакомо толкнулось в мои щиты, и полузабытый голос из прошлого воскликнул с досадой: «Опять ты?! Личное наказание… Я только спать лег, как тут же ты появляешься!» — Это «спать лег» прозвучало так, словно он ложился как минимум на годы, а не на ночь.

«Я тебя не звал», — мой ответ прозвучал сухо и сдержанно.

«Да какая разница, звал или нет… Кажется, меня к тебе тянет каждый раз, когда тебе плохо. Что на этот раз? — аккуратные, ловкие щупы скользнули сквозь щиты, прошлись невесомо по моему сознанию и голос стал озадаченным: — Эк тебя… Это же… Крылья Вечности! Тебя что, на Болото Мертвых занесло?! Ну дура-а-ак… — протянул мой незримый собеседник и я мысленно согласился. Тот, кто добровольно полез в то проклятое местечко, не может быть умным. — Я тебе помогу, все равно уже разбудил. Тем более что Болото… Я тебя все-таки найду. Дай мне свою руку… Ирис…»

«Ирдес», — холодно поправил я.

«А я и не тебя сейчас зову, несчастье ходячее», — с оттенком ехидности и сочувствием отозвался незримый собеседник.

Хлесткий, как пощечина, удар… и что-то дернуло меня вверх, вышвыривая дух из тела.

Еще не смолкла гитара, а я был уже далеко отсюда. Из зеркала размером со все небо на меня смотрел я сам. Только другой. Еще живой. И этот «я» не был моим отражением. Он скривился, с досадой фыркнув и не нужно было вслух произносить слов. Он не говорил, но я легко читал в глазах цвета фиолетовых ирисов, в том, как насмешливо-презрительно скривился тонко очерченный рот. Когда-то я был им. Отсюда нет выхода, и живым уйдет лишь один.

Смотря вверх, ты видишь Небо, а я — синий потолок. Ты все это начал, а мне пришлось этим жить. Ты слышишь музыку, я — звук. Ты видишь оттенки и жизнь, а я — цвет. Ты знаешь, как звучат краски, я — нет. Ты удрал от всего этого, ты умер, а мне пришлось жить… Уйди, мальчишка! Ты умер еще тогда, на могиле родителей!

«Ты не видишь Неба, не дышишь и не живешь. Ну что ты за урод моральный? На кой тебе крылья, если ты не летаешь?»

«Хочешь — забирай мои крылья. Тебе они нужнее. Ты еще живой».

«Ты мне лучше отдай мое тело и мой разум обратно. Твое время еще не настало! И, уж будь уверен, не настанет никогда».

«А вот этого тебе не дождаться. Только я достаточно сильный, чтобы все переиграть. Только я достаточно силен, чтобы убивать так, как нужно и не щадить никого».

Мое отражение-«я» ступило вперед. Усмешка была на редкость каверзной.

«Но такого тебя-„меня“ Она не полюбит никогда. Отойди! Исчезни вообще. Навеки. Это же надо, каким ублюдком я стал…»

«Мне пришлось! Ты не можешь судить о том!»

«Самооправдания. И ты это понимаешь лучше, чем кто-либо. И не забывай о Ней… Убери щиты!»

Сил держать щиты у меня не осталось. Да и желания тоже…

«Ты победил…»

Отражение стало мной…

И в тот же миг мир вокруг взорвался красками и звуками! Наверное, так чувствует себя слепо-глухо-немой, к которому разом все вернулось. Бесконечно прекрасный, непознанный мир у моих ног и небо, ставшее Небом!.. Даже воздух приобрел вкус и каждый вдох, как последний жизни, пьяняще-сладкий. А непонятная смутная тоска стала острой тоской по дому, по папе и маме, дяде и брату, по моему родному миру!

Первым пришло понимание… все это время, все бесконечные годы я отчаянно хотел одного — жить!!! Снова, как прежде, жить на всю катушку, а не делать вид, что живой! И снова слышать музыку, которая уже давно не звучала для меня.

Небо, каким же циничным ублюдком я стал! Как только меня не прибил собственный брат…

— Как же чертовски могут устать… крылья за спиной… — последней строкой пропел брат, и такая неизбывная тоска звучала в его голосе, в каждом звуке гитарных струн, что хотелось завыть.

Крылья волочились по земле и не было сил их сложить аккуратно, когда я подходил к брату. Он поднял взгляд… и я вдруг очень остро понял — да он же жалел меня! Слишком глубоко прочел мою душу и жалел! Меня!!! Тварь, убийцу без чести и совести, урода, ублюдка! Меня, который любому мог ударить в спину, меня, которому нельзя было верить, потому что я мог спокойно предать любое доверие, если бы счел нужным и выгодным! Безжалостного, кровавого, хитрого и изворотливого тирана, которого даже демоны Инферно побаивались! Он жалел!..

— Ты законченный придурок, — только и сумел выдохнуть я, прежде чем в глазах поплыло.

— Малыш?.. — осторожно, боясь поверить, позвал брат.

Ну-ка, Рыцарь, быстро собрался и прекратил растекаться в амебообразное состояние! Порефлексуешь позже. Собравшись с силами, я дернул брата за ворот, заставляя встать, встряхнул и рявкнул со всей злостью, на которую сейчас был способен:

— Только попробуй отказаться от Света и принять Тьму, эльф! Я тебя прибью раньше, чем пройдешь ритуал, понятно?!

— Да я не собирался!.. — попытался оправдаться обалдевший светлый.

— Деду ври, ушастый! — я снова безжалостно встряхнул брата. — Аккурат через три года от сегодняшнего дня ты отрекся от Света и принял Тьму. Так вот, только посмотришь косо в сторону ритуала — я тебя прирежу сам! Усек?!

— Усек, — поспешно закивал братец, явно подозревая, что с головой я опять в ссоре. Да я с ней и не мирился никогда. А Ван улыбнулся легко, светло, как уже давно не улыбался. — Как же я рад твоему возвращению, братишка!

— Я сам безмерно рад, — хмыкнул в ответ. Земля активно попыталась уйти из-под ног. — А еще я спать и есть хочу…

Как добрался обратно до домика лесников, помню очень смутно. И заснул, кажется, даже до подушки не добравшись. Ох и устал же я, оказывается, за сколько-то там последних дней…

— Воробей, ты вставать вообще собираешься?!

Нет, не собираюсь. Не хочу. Ну и что с того, что солнце давно перевалило за зенит, что жарко и что голова обязательно разболится, если буду дальше спать?! Мне слишком многое нужно переварить в своем рассудке, а просыпаться для этого совершенно никакого желания.

— Отвали!

Засунув голову под подушку, я спихнул со своего лежачего места непрошеного гостя. Точнее, гостью.

— Милорд, ты несносный малолетний обалдуй! — припечатал другой, тоже незваный, визитер.

Угу, конечно, даже согласен, только отвалите! Укрывшись крылом, я снова скользнул в сторону сновидений, слыша голос прибоя. Мне снилось холодное море и чайки… дом…

Подушку безжалостно сдернули и припечатали меня ею сверху. Ух, она же тяжелая и жесткая, зараза! Больно же.

— Сгиньте оба! — рыкнул в ответ, пытаясь поглубже заковыряться в одеяло, опять спеленавшее меня как бабочку кокон. — Спать хочу…

— Уже за полдень время и Ван встал на лейтэр! — ворчливо сообщила Маньячка.

— И как? — разлепляя один глаз, поинтересовался я.

— Обкатывает и регулирует ось, — сообщил Маньяк, выглянув в окно.

— Разбудите, когда он будет готов к полету, — сообщил я, снова пытаясь прикинуться веником.

— Вставай давай, сонный царевич!

Тычок под ребра был на редкость удачным и попал в болевую точку. Не прокатил мой маневр.

— Уйди, садистка белобрысая!

— Так! Даня, тащи холодную воду.

— Сей момент.

Маньяк помчал куда-то вниз, а я тайком приоткрыл один глаз, делая вид, что продолжаю спать, проверил, насколько у меня вчера хватило сил раздеться, потихоньку выпутываясь из кокона одеяла. Сил хватило ненамного, и штаны и футболка на месте.

Данька зашел в комнату, решительно таща в руках ведро. Только близнецы приготовились меня полить, как я резво вскочил, схватился за донышко приподнятого ведра и аккуратно перенаправил, вылив всю воду на них! Когда они заорали, я уже пулей метнулся к окошку и был на улице прежде, чем двойня успела хоть что-то предпринять в качестве ответных мер. Йа кросавчег!

Светлый, увидев в окошке двух мокрых и злющих двойняшек, чуть не свалился от ржача с лейтэра. Жестами сообщив мне свои пожелания, близнецы стали стаскивать с себя мокрые тельняшки, оставаясь в майках. Совершив «круг почета» рядом с братом, я поинтересовался:

— Ну и как?

— Устоять смогу! — заявил Ван. Резко набрал высоту, перевернулся вниз головой, рухнул на прежний уровень, плавно поменял положение. — Только потренироваться надо бы. Ты сам как?

Не обратив внимания на скрытую тревогу вопроса, я только беспечно махнул рукой:

— Выспался! — Взглянув на окно чердака, крикнул: — Рвем когти!

Прежде чем последовать моему примеру, брат оглянулся и увидел вылетевших из окна мокрых близнецов. Выражения лиц этих безумцев было таким, что невольно вызывало желание немедленно драпануть подальше!

И небо оказалось безраздельно занято нашей гоняющейся друг за другом четверкой. Пролетающие мимо птички спешили убраться подальше и побыстрее. Безумная парочка действительно на порядок медленнее нас, но зато изобретательности им не занимать! Эти двое прятались в кронах и нападали внезапно снизу, улетали высоко вверх и падали по солнцу, чтобы их было трудно разглядеть… и вообще вытворяли совершенно безумные маневры!

Ветер бил в лицо, играя перьями в крыльях. Мне было на редкость хорошо и ни о чем не хотелось думать. Эйфорию вызывало появление двойняшек, выздоровление брата, пусть до полного восстановления ноги ему еще далеко, и возвращение жизни в собственную душу. Я счастлив, пусть и понимаю, что это лишь своеобразный откат. Пусть!

В очередной раз нагнав меня, Данька схватился за крыло и потянул вниз. Ругаясь и поминая всю его родословную, я рухнул вместе с ним в озеро! Но вместо того, чтобы сразу всплыть, мстительно усмехнулся и нырнул поглубже, схватив упирающегося Маньяка за ногу. Данька вывернулся, пихнул меня ногой в плечо и свечой взмыл к поверхности. Взглянув ему в след, я хотел сказать пару ласковых, но передумал, экономя воздух. Как здесь, оказывается, под водой интересно! И красиво. Хотелось замереть и любоваться игрой волн на поверхности. Из-под воды все это выглядело совсем не так, как с воздуха.

В потоки прогретой солнцем воды вплелись несколько ледяных ручейков, и холодные невидимые пальцы пробежали от затылка к пояснице, заставляя покрыться мурашками. Я развернулся настолько быстро, насколько это было возможно, и взглянул вниз, туда, где терялись солнечные лучи, во мрак дна. В воде все казалось мутным, но мне часто доводилось плавать и привычка видеть без маски с открытыми глазами, выработалась давно и прочно. Прозрачную как детская слеза воду резали узкие клиники солнечных лучей, теряясь далеко внизу. И там, под неспокойным в волнах светом, что-то шевелилось. Едва уловимая волна снова поднялась со дна и, коснувшись меня, обдала холодом. Что это? Может это он — путь домой?..

Легкие начинали гореть от недостатка воздуха. Только мне очень нужно знать… Решившись, нырнул ко дну, и едва сделал пару гребков, как поднявшаяся новая волна проморозила даже защищенные перьями крылья! В следующий миг что-то ухватило меня за основание крыла и потащило к поверхности. Извернувшись, я увидел брата, схватился рукой за лейтэр и вылетел из воды как пробка от шампанского. Ван вовремя отпустил крыло, и я повис на золотом диске, откашливаясь и судорожно пытаясь отдышаться.

Достигнув берега, Ван стряхнул меня на песок, аккуратно приземлился сам. Убедившись, что на ногах я вполне устою, звучно крикнул куда-то в область противоположного берега:

— Даня! Сам себе шею не свернешь, я помогу! — Повернувшись ко мне, добавил потише: — У тебя все нормально?

Знобило и болели крылья, но это все являлось незначительными мелочами. Откат, вызвавший эйфорию постепенно отступал.

— У меня все хорошо! — заверил я. Но оправдать заверения не смог…

Крылья!.. В кости словно залили раскаленный свинец! Мать моя Императрица, как больно! Крылья свело судорогой, схватившись за сгибы суставов руками, я потянул их на себя, пытаясь хоть немного унять жуткую муку. Ничего кроме красного, пульсирующего сполохами багрянца тумана, перед собой я не видел. Страх вырвал из горла сдавленный стон. Только не их, только не мое небо! Не надо, лучше сразу смерть!..

— Малыш… малыш!..

Голос светлого с трудом пробился сквозь застлавшую разум пелену ужаса и боли.

— А по морде? — услышал я свой собственный хриплый ответ.

— Смотри… — полушепотом, как будто боясь спугнуть чудо, произнес брат.

Когда в глазах прояснилось и мое высочество обнаружилось скорчившимся на песке, а пальцы по-прежнему до онемения стискивали суставы на сгибах крыльев, я все-таки посмотрел на конечности, только что причинившие мне столько страданий… Пальцы сжимали полуэфирный пух.

— Небо… — голос отказал, когда я, не веря, сел и принялся ощупывать свои белые легкие крылья. Прежние… почти такие же, как были! — Мне в дурку не пора?!

— Мне тогда на соседнюю койку, — сообщил Ван, потянув на себя мое правое крыло и изучая изменения. Я занялся тем же самым.

Нет, они не стали прежними. Теперь мне придется заказывать одежду с прорезями на спине, потому что там, где раньше был стопроцентный эфир, теперь полупризрачная плоть гораздо более материальна. Несущая кость крыла стала больше и прочнее, мышцы и перья обрели более плотную структуру. Теперь их трудно назвать призрачными. Ясно чувствую, что стоит захотеть, и я снова верну им стопроцентную материальность. Только не хочется что-то. Интересно, а убрать их обратно в спину я могу?

— …! — от всей души сообщил миру я. Убрать их явно возможно. Вот только это очень больно и почему-то на коже оставались порезы! Пусть пока будут, по земле не волочатся больше и ладно. — Да ну на фиг…

— Не можешь? — поинтересовался брат, закончив рассматривать структуру перьев.

— Могу, — мрачно оповестил я, поднимаясь на ноги и отряхивая песок с колен. — Только больно офигеть как. Ха, я еще вот так могу! — Крылья легли на плечи, складываясь в аккуратный компактный плащ, прильнувший к спине, плечам и ногам. — И не мешают, смотри-ка… Ван! — я счастливо улыбнулся, глядя на брата. — Я все переиграю! Все, понимаешь? Нам не придется умирать!

— Понимаю… — вздохнув, светлый яростно потер кулаком колено и сел на песок, вытянув ногу. — Много ты вообще помнишь, братишка?

Я сел рядом и неуверенно ответил:

— Знаешь, вроде бы и много, но… все как в тумане. Ключевые воспоминания очень четко, а остальное… Примерно так, как раннее детство забывается, так же и забылась та жизнь.

От воды веяло свежестью и немного прохладой, мелкие волны накатывались на берег. Хорошую изначальные делают одежду, Таэш права. Штаны успели почти полностью высохнуть после купания.

Брату я соврал. Помнил я много, больше, чем хотелось бы. Задумываться не хотелось, но раз уж начал, остановиться не смогу.

Был ли у меня выбор? Безусловно. Но только не было выхода. И я нарушил первый закон Рыцарства. «Никогда не лги сам себе». А я пошел на сделку с совестью, найдя самооправдание, поступился честью, бил в спины и травил неугодных с лицемерной улыбкой на лице. И однажды перестал слышать музыку, а после — и видеть всю красоту мира. В один прекрасный момент я открыл свои старые нотные тетради и… и не смог услышать в исписанных затейливой кодировкой строках ни одной нотки. Это, пожалуй, почти сломало меня тогда, в будущем. Пришлось почувствовать себя глухим. «Крылатая душа песни» лишился и крыльев, и самой жизни. Тогда я был готов к этой жертве. Тогда… не сейчас.

Я вернулся, сожри меня твари Хаоса, вернулся! Но таким, как до всего пережитого мне никогда уже не стать. Как бы то ни было, сколько бы времени ни оставалось у меня в запасе, я уже все это прожил. Слишком отчетливо помню смерть моей семьи и потерю всего, что мне дорого. Я тогда все потерял. Но теперь ни за что не позволю себе стать такой циничной сволочью! И уж точно не забуду, сколько мне лет. Впереди вся жизнь, а у ног — весь мир…

Вернувшись к домику лесников, я без вступления заявил Росе:

— Завтра с утра мы уходим.

— А не рановато? — женщина с сомнением оглядела Вана и близнецов.

— Мы больше не можем ждать, — и Ван почему-то виновато опустил взгляд.

— Не можем, — уверенно подтвердил я. И легко улыбнулся золотоволосой женщине: — Спасибо тебе за все… я перед тобой в долгу, дорогая Роса.

— Брось, какие долги? — тут же отмахнулась она. — Ты же Яра спас, мне помог… Так что забудьте и не думайте, что кто-то из вас нам что-то должен.

— Мы все равно не забудем, — ответил я. — Возможно, что мы еще увидимся. А сейчас мы должны лететь дальше. Так что, сегодня день на подготовку и завтра с рассветом — в путь! — голодное урчание в животе прервало мою речь.

Роса хихикнула и сказала:

— Пойдем, путешественник! Ты ведь еще не завтракал даже.

Вот от завтрака не откажусь. Ну и что, что давно обед?! Когда встал — тогда и утро!

К вечеру сборы были закончены, экипировка проверенна сотню раз, и вся моя одежда в пять пар рук аккуратно подшита и переделана под наличие крыльев. Меня сначала обмерили, а потом к делу был приставлен даже Ван, плохо представлявший, зачем нужна иголка. Маньяк против шитья ничего не имел — как всегда, что умеет Маня, то умеет и Даня. И наоборот. Наши с братом тени — это что-то уникальное.

С помощью Яра дополнили карту и проложили предстоящий маршрут. Яр предложил проводить нас до выхода из леса, но мы собирались лететь, а не идти. Роса рассказала о близлежащих селениях и дала несколько дельных советов о том, куда и как лучше направиться.

Когда наступил вечер, мы всей компанией расположились во дворе. Света от фонаря над входом достаточно для вечерних посиделок. Яр притащил из своих запасов бутылку сидра, а Роса приготовила закуски, против которых мой желудок не устоял, взяв верх над разумом. Разум как раз не советовал вечером вообще есть, чтобы завтра не проспать. Чуть не захлебнувшись слюной, я послал все советы подальше.

Небо над головой сверкало россыпью чужих созвездий. Сладкий воздух летней ночи был удивительно хорош, а в темноте сада пели свою ночную песню сверчки и цикады. Сидр был хорош, а закуска такая вкусная, что хотелось еще, даже объевшись. Комаров сдувало ветерком и даже эта кровососущая гнусь не портила настроения. Меня-то кусают редко, а двойняшек зажрали бы.

— А все-таки, кто же вы такие, а?.. — риторически поинтересовалась женщина, оглядев нашу дружную четверку.

Мы переглянулись.

— Не скажем, — усмехнулся Ван. — Это слишком сложно объяснить. Да ты и едва ли поверишь. Но… — косой взгляд в мою сторону.

Предложение принято! Гитара в моих руках появилась сама собой, радостно звякнули струны.

А мы уходим в рассвет, не прощаясь, молчим,
Закрываем скрипучие двери!
Оставляя сны тем, кто с нами делил эту ночь.
Здравствуй, новый день, здравствуй, город людей,
Это мы — твои верные звери.
Мы уходим в тебя, чтобы снова кому-то помочь!

Фавориты беды. А как иначе нас назвать? Любимцы обратной стороны фортуны, и беда не обделяет нас, способных ей противостоять и даже радоваться, своим вниманием. Попаданцы, любители вляпаться во все самое… интересное. Оглянись, загнанный в угол, разорви замкнутый круг своей жизни! Мы протянем руку, поможем встать. Фортуна любит упрямых! Не бойся все потерять, и пусть будет больно. «Если больно в груди — значит, ты живой…»

Мы не жалели голосов и душ, вложив в музыку все, что только могли. Закончилась песня и тихой стала музыка в ночи.

— А что значит «фавориты»? — первым нарушил молчание Яр.

Мы переглянулись.

— «Фаворит» — значит «любимец», — ответил Ван.

Часто, видать, мы будем со своими специфическими словечками впросак попадать.

— Прекрасная, хоть и… тяжелая песня, — сказала Роса. — И поете вы как боги. — Мы вставили свое скептическое «ну-ну», но женщина заставила нас замолчать одним взглядом и улыбкой. — А языковые неточности и незнакомые слова можно оговорить тем, что жили вы у изначальных.

— Помогаешь нам с легендой? — поинтересовался я.

— От чего бы ни помочь? — пожала плечами лесничая. — Пойдем в дом — еще и на карте все покажу и расскажу подробней. А пока — спойте еще, ребята…

Нам не сложно еще сыграть, правда, брат? Тем более что струны так и льнут к пальцам…

Утро все равно наступило слишком рано. Ответственный за подъем Ван швырнул в меня молнией с пальцев и когда я скатился с кровати, со сна не понимая, что происходит, этот гад сделал вид, что спит! Ну, боевая подушка — страшное оружие для побудки и воспитания гадких старших! Оказалось, что и для младших сей воспитательный инструмент тоже подходит. Старшие братья! И прибить их жаль, и жить с ними… весело.

Сборы были короткими, больше времени заняла побудка Маньяков. Упиравшуюся Маню я за ногу вытащил из постели и в отместку получил прямой наводкой пятку в челюсть. Даня получил от Апокалипсиса пинка под ребра и подскочил дать сдачи, но наглый светлый успел удрать.

Прощание с лесниками вышло коротким, но душевным. Ведь попрощались мы, собственно, еще вчера. Роса и Яр пожелали нам удачи. Ван и близнецы, очень собранные, серьезные, готовые к долгому и нелегкому пути, взмыли в небо раньше меня. И сразу же в воздухе потеряли всю свою собранность и серьезность, превратившись в слегка сумасшедших подростков, мгновенно начавших игру в догонялки…

А я пристально взглянул на двух лесничих. Золотоволосые, высокие, тренированные и гибкие, закаленные своей странной и нелегкой жизнью, похожие как брат и сестра. Но они не родственники, это видно. А еще они не являлись теми, кем хотели казаться. Это отражалось в лукавых искрах, танцевавших в глазах Росы и легкой, беспечной улыбке Яра. Деревце, которое я вчера так упорно выкапывал — на месте и без единого следа того, на что я вчера потратил столько сил. Сами собой такие вещи не происходят, а что никто больше не подходил туда с лопатой — я уверен. Сколько дорог и лет за спинами этих двух, сколько судеб и миров? Не стану спрашивать, кто же вы двое… и не стану гадать. Приучен уважать чужие тайны.

— До встречи! — взмахнул рукой в прощальном жесте я, и прежде, чем взлететь, негромко добавил: — Легенда…

Ну и куда эта троица успела учесать?! Ага, вон что-то мелькает на горизонте… Точно, ниточка связи тянется туда. Кто тормоз — я тормоз?! А в наглую светлую рожу не получить, не?!..

…Роса проводила взглядом мальчишек и девчонку, негромко сказала вслед:

— Ходят-бродят по дорогам всех миров, добрые и дерзкие дети богов… Это ты — легенда, малыш…

Сколько их сгинуло на вечных Дорогах меж времен и мирозданий? Дети богов сильны и смелы, но гибнут даже не успев повзрослеть — многие ненавидят и боятся этих чудесных ребят. Сколько смертных мальчиков и девочек, рожденных от смертных родителей, погибли, даже не подозревая, что умирают из-за своего происхождения, из-за своих чудесных и свободных душ, смелых сердец? Обернувшись к Ярташану, женщина некоторое время любовалась улыбкой и золотыми искорками в глазах мужчины, поднявшего лицо к небу.

— Ну что, проводим малышей хотя бы до выхода из Заповедника?

Яр улыбнулся еще шире, остро взглянул на Росу и неуловимо изменился. Теперь никто не смог бы принять его за простого лесничего.

— Конечно, проводим, Радеса. Заповедник все-таки опасное место, даже для детей богов. Садись.

Сияющий белый единорог принял на свою спину хрупкую деву-богиню в платье, сплетенном из прочного, искусно выделанного в виде цветов, трав и птиц, металла. Это платье могло служить и доспехом, а за спиной босоногой богини был хоть и маленький да изящный, но от того не менее смертоносный лук. Тонконогий, статный единорог легко сорвался с места и помчался гигантскими прыжками, едва касаясь земли.

«Хорошие… — подумала Белая Дева, наездница Единорога, запрокинув лик к небу. — Только несчастные…»

Бездымный костерок в глубоком костровище, обложенном камнями, весело потрескивал за спиной. Ван смылся на разведку местности. Двойняшки готовили ужин, а у меня в животе бурчало от голода.

— Ну долго еще?! — в очередной раз поинтересовался я, не выдержав пытки голодом.

— Вроде тощий, а такой прожорливый… — вздохнула Манька с бесконечным терпением в голосе.

— Не тощий, а жилистый. И не прожорливый, а очень голодный, — буркнул я. — Садисты.

— Иди лучше дров на ночь еще притащи, чем сидеть и страдать, — сказал Данька.

— Заразы белобрысые, — выразил свое мнение я, вставая и направляясь в лес.

Манька сообщила, что, она, конечно, зараза, чем вполне довольна. Данька добавил, что он еще и гад, чего не отрицает. Отвечать им я не стал, шагнув в темноту летнего леса. Потом придумаю месть, а то они забыли, что шутить со мной безнаказанно могут только Ван и Киса. Да и то, через раз.

Шорох листьев и прохлада ветерка. В свете луны мир становился зыбким и призрачным. А луна здесь совсем такая же, как дома. Как там мама?.. И Шон с отцом…

Стоило только вспомнить о семье, как живо перед глазами встала картина их гибели. Сжав зубы от злости на себя, я попытался избавиться от непрошеных мыслей. Где-то по пути я видел сухое дерево. Кажется, к западу отсюда, метрах в тридцати. Так, где тут запад?

Взлетать, продираясь сквозь густые кроны, не хотелось, и я потопал пешком. Сухостой нашелся быстро. А немного повыше, на утесе, неподвижно стоял залитый лунным светом золотоволосый эльф в черном. Я поднялся к брату. Он как-то отстраненно покосился в мою сторону, и снова замер в прежней позе. Озерцо внизу, с другой стороны утеса, казалось наполненным лунным светом, а не водой.

— Я единорога видел…

Чего?! Нет никаких единорогов! Вопрос «Ты че курил?!» застрял в горле — брат не шутил.

— Когда?

— Недавно совсем… Помнишь, я сказал тогда, что на карте подписано «Долина Единорога», а Таэш сказал, что я слепой и это место называется «Долина Девы»? Мы оба не правы. Пиктограммы там полустершиеся, на сгибе. На самом деле написано «Заповедник Девы и Единорога».

Все равно мне, что там написано. Нет, конечно, не все равно, но только не тогда, когда я уже второй день вижу брата исключительно притихшим и подавленным. Он пытается еще ершиться, да только никогда прежде я не видел Вана настолько тихого и… смиренного? Где ярость и сила такие, что даже дед иногда отступал? Где хищный прищур с насмешливой полуулыбкой?

Брат смотрел на озеро, не замечая моего взгляда. Раньше бы обязательно поинтересовался, какого демона я на него уставился, сказал бы какую-нибудь колкость. Или глянул недовольно, рыкнув, чтобы нашел себе занятие поинтересней. В общем, повел себя как нормальный темный. Сейчас же он вел себя как самый смирный светлый… Как будто… сломленный.

Сломленный. Меня прошиб холодный пот, а после бросило в жар. А ведь это я виноват. Я обломал его гордыню, задавил непримиримый дух. Когда его душу наизнанку вывернул, пытаясь тут тварь достать, это для гордого и яростного светлого было худшим унижением. Потому что он оказался не всесильным старшим братом, а… Нет… нет, я не буду даже помнить никогда о том, что узнал. И ведь действительно — не помню.

— Ван. — Брат полуобернулся, взглянув вопросительно. — Я не помню, что было. Я пытался только выжечь тварь. А остального — даже не заметил.

— Это не важно, — тихо отозвался светлый. — Главное, что я помню. Ты показал мне меня самого таким, каков я на самом деле есть. — Он помолчал, потом с горечью обронил: — Я даже тени ар'Грахов не стою…

— Совсем охренел?! — Схватив брата за плечи, я его как следует встряхнул, едва удержавшись от того, чтобы двинуть ему кулаком в челюсть. — Не вздумай больше такое говорить! Ты врешь сам себе, нарушая первый закон Рыцарей! Ты же мой брат! Старший брат!..

— И ты достоин лучшего, братишка… — Ван жалко и вымученно улыбнулся.

— Да что за хрень ты мне тут несешь!!! — взорвался я. — «Достоин лучшего»!.. Ты бы себя хоть послушал, придурок ушастый! — обругав брата нехорошими словами, я немного помолчал, и спокойно уже, виновато сказал: — Это просто все твои страхи и то, что ты считаешь недостатками, для тебя самого стали… ну, как будто ты на них через лупу смотришь, и не можешь понять, от чего все такое большое. Моя вина, в общем-то. Это пройдет. Ты только не раскисай и не грузись, ладно?

— Ладно, — кисло, но без прежней смиреной покорности пообещал Ван. Отвернулся, глядя на озеро. Волшебный пендель дан, теперь, может, и придет в себя. А если нет — так я буду следить. — Ладно, — повторил Ван уже более уверенно. — А ты лучше сам в норму возвращайся.

— Договорились, — кивнул я, и мы сцепили с братом руки тем особым способом, каким пользовались при заключении договора друг с другом пилоты «Межвременья». — Пошли уже к двойняшкам, а то они нас голодными оставят без зазрения совести.

— Да у них нет и не было никакой совести, — фыркнул светлый.

За спиной разливала свой серебристый свет луна, солнце для нечисти.

…Император стремительно вошел в свой кабинет, не глядя по сторонам, сорвал церемониальную мантию, швырнув ее в кресло, туда же полетел и церемониальный венец, который тут же сменился венцом повседневным — тонкой витой черной полоской. Покрутив колесики в часах, Райдан повел ладонью сверху вниз перед собой. Роскошный церемониальный костюм превратился в футболку с неформальной символикой, молодежные джинсы и сбитые кроссовки. Размяв затекшую шею, Император сквозь зубы высказался по поводу драного этикета и придурков-дипломатов.

— Ты неисправим… — раздался со стороны камина вздох.

— А я и не собирался исправляться, — ответил темный, не выдав, что удивлен наличием кого-то в своем кабинете. Тем более, если этот «кто-то» — любимая жена.

Леди Илина стояла, устало прислонившись к камням нетопленного камина, собранная, непривычно просто и по-походному одетая. Почуяв неладное, Старший Рыцарь подошел к жене, пристально взглянул в ее темно-синие, как два бездонных океана, глаза.

— Что случилось, любимая?

Она устало опустила ресницы, улыбнулась вымученно, от чего возле ее тонко очерченных, пухлых как у ребенка губ, залегли две скорбные складки. Райдан с жалостью и болью увидел, что последние недели заставили ее выглядеть старше. Темные не стареют очень долго и в свои сто лет Илина как была двадцатилетней, так и оставалась, но теперь, казалось, прожитые годы бросили тень на нее. Император провел пальцами по ее лицу, очерчивая узкую скулу, тоненький подбородок, коснулся тонкой, изогнутой как крыло чайки, бровки. Пушистые, черные ресницы взметнулись вверх и снова два бездонных океана глаз взглянули в душу темного.

— Иля, Иленька…

Императрица уткнулась в широкую грудь мужа, пытаясь согреться и оттаять в его объятьях. Прижалась щекой, слушая, как бьется его сердце.

— Я не могу больше ждать, Райд. Они же еще совсем маленькие! И они там совсем одни! Там же мир не чета нашему… Они же ничего не знают! Райд, мы должны их вернуть. Почему отец не сказал, что у тебя был еще один брат, и что Ван — наш племянник?! — Первая Леди с детства называла Дария Завоевателя отцом или папой наравне с его сыновьями. Владыка растил Илину вместе с ними с десяти лет, когда погибли ее отец и мать. — Я не могу спокойно жить и каждую ночь не спать, думая, как они, что с ними… Райд… я не могу потерять сына…

Темный рыцарь гладил жену по спине, успокаивая и позволяя выговориться, выплакаться…

— Иленька, любимая моя, ты сейчас только послушай и постарайся понять, ладно? — осторожно сказал Император, когда всхлипы затихли. — Наш малыш всегда играл для нас с тобой ребенка, но никогда таковым не был. Иль, ты знаешь, что Ирдес уже три года как получил вторую ступень и отказался от третьей? Знаешь, что убивать он умеет наравне с отцом и спокойно ходит по «десятке»? Знаешь, что Ван в Свободном сумел выжить только благодаря тому, что смог стать безжалостным и стяжал себе страшную славу одного из лучших снайперов? Малыши — не будущие Владыки. Они уже Владыки. Уже Рыцари. Прошу, Иль… дай им пройти свой путь. Дай нашему сыну шанс выжить. Пойми, мы сломаем ему жизнь, есть полезем поперек со своей волей и своим желанием упрятать его подальше от всего страшного в мире. — Темный не выпустил жену из своих сильных рук, когда она попыталась возмущенно отстраниться и возразить. Перебил, не позволяя вставить ни слова: — Я тоже боюсь за детей! И как только появится возможность, я тут же пойду за ними. Но помни о том, что у нас есть еще один сын, любимая. И если ты сейчас не займешься Шоном, не поговоришь с ним, он наделает глупостей. Меня он и слышать не хочет.

Леди некоторое время гневно разглядывала своего мужа, сжав кулаки, потом вздохнула, признав его правоту. Райдан с радостью увидел, как уходил из ее глаз тоскливое отчаянье, уступая место обычной решимости, как разглаживаются скорбные складки у губ.

— Хорошо, муж мой Император, — улыбнулась она. — Твоя взяла. В этот раз ты прав.

Не удержавшись, Райдан склонился и поцеловал жену. Он любил ее уже почти девяносто лет. И терпел ее дурной характер столько же. Оторвавшись от пьянящих губ, снова с обожанием поглядел на нее, растрепал рукой ее обычно довольно коротко остриженные черные волосы.

— Ты бы причесалась, что ли! — весело сказал Император. — Растрепанная как чучело…

— Да ну тебя! — оттолкнула руку мужа Императрица, сама улыбнувшись. — На себя бы посмотрел, разгильдяй.

Она направилась прочь, намереваясь отыскать старшего сына и задать ему хорошую трепку. Райдан с любовью и нежностью проводил ее взглядом, выждал несколько минут и вприпрыжку рванул к тайному ходу! Способ прямо сейчас отправиться в мир из которого пришли сюда первые темные, был, безусловно был! И Райдану до зуда в энном месте хотелось кинуться в этот омут с головой. Но он все же здравомыслящий темным и должен сначала позаботиться о возможности попасть домой. А лучше — о возможности ходить туда и обратно постоянно. Ведь сын сказал, что пока не может вернуться, а значит причина есть веская. Ирдес, не смотря на всю свою кажущуюся легкомысленность, не бросает слов на ветер. Это отец своего сына хорошо знал…

На второй день пути на горизонте показалось человеческое селение. Мы укрылись в лесу. Судя по карте, селение называлось неприветливым именем Репейники. Только на карте указан хутор в пару десятков домов, а здесь вполне цивильная глушь, почти сельский центр.

Накинув плащ, я спрятал крылья. Не люблю плащи, неудобно с ними, но придется терпеть.

— Кстати, — заметил я между делом, наблюдая, как готовятся к походу в деревню друзья. — А мы ведь нищие бомжи и бродяги. Нам даже за ночлег и еду заплатить нечем. Что делать будем?

— На месте определимся, — вздохнул, почесав в затылке, светлый. — Если что, я продам свой арбалет.

— Да не нищие мы, — заявила Манька, увлеченно копаясь во внутренних карманах своей куртки. — Нас снабдили валютой.

Данька занимался таким же поиском, потом стянул куртку, перетряхнул ее, отбросил, с энтузиазмом заковырялся в свой рюкзак.

— Ой-ой… — сказал Маньяк, прекратив копаться в рюкзаке. — Мань, а я, кажется, потерял…

Маня тоже перетряхнула свою куртку.

— Ой-ей… — эхом отозвалась она. Снова обыскала все немалочисленные карманы и выудила три крупных, с ноготь размером, сапфира, два рубина четыре бриллианта. — Ничего не понимаю… — потерянно сказала Маньячка, разглядывая драгоценные камни на своей ладони. — Ирдес, дедушка дал нам с собой камней… Мы не могли их просто потерять! Негде было!..

— Не могли… — эхом повторил Маньяк, вытряхнув из своих карманов еще штук пять мелких камней.

Посмотрев на получившуюся кучку драгоценностей, я пожал плечами, взял один сапфир.

— Ну и этого вполне хватит. Мало ли, что могло случиться в пути! В конце концов, сумеем заработать. Остальное Вану, он у нас будет ответственный за благосостояние.

Ван придирчиво оглядел камни, сунул их в карман и с умным видом сообщил:

— Если шиковать не будем, нам этого надолго хватит.

— Заработаем, говорю, не парься ты. Что мы, работать не умеем, что ли? Или давно на стипендию не жили? Хотя бы в охрану наняться мы всегда можем, — отмахнулся я, прикидывая, на что будем жить дальше и как поступим с имевшимся капиталом. — Пошли, что ли?

— Ага, — согласились двойняшки, заканчивая втирать пыль в одежду.

Чтобы выглядеть путниками из дальних краев мы должны быть достаточно пропыленными и уставшими. Иначе кто-нибудь особо наблюдательный может задать ненужные вопросы… Куда мне потом труп девать?

Эх… Ну, Небо, пожелай своим сыновьям удачи.

notes

Назад: Часть четвертая. Багряные ирисы

Дальше: Примечания