Человекам свойственно мыслить штампами. 99,9 % хоть сколько-то начитанных людей, услышав слово «семинолы», спасибо Майн Риду, мгновенно откликаются «Оцеола!», — и далее длинно ли, коротко излагают историю храброго вождя и его гордого племени, коренных жителей Флориды, защищавших свой Цветущий Полуостров от злых пришельцев с севера. Изредка вспоминая и фильм с Гойко Митичем в главной роли. Хотя, на самом деле, все совсем не так. Или, по крайней мере, не совсем так. И Оцеола не был вождем, и семинолы были аборигенами разве что условно, да, в общем, и племенем назвать их можно лишь с большой долей условности. Просто «ят-симиноли» — свободные люди. Что-то типа казаков. Или башкир в XVII веке. Или чеченцев в XVIII столетии. То есть военные сообщества на основе союза родов, кланов и просто людей из разных племен, решивших искать счастья на чужбине. Как и у «волков Урала» и «волков Кавказа», был там всякий люд: и «красные семинолы», и «черные». И даже «белые», с испанскими корнями (но эти, правда, быстро растворялись и отдельного «яти» — тейпа — создать не смогли). Впрочем, все это, хотя и важно, для общего понимания, но в скобках. Главное, что практически все будущие семинолы еще в начале XVIII века жили сильно севернее, будучи составными частями огромной разноязыкой федерации криков, как обозвали их белые, хотя сами они, характеризуя себя как общности, предпочитали слово «маскико», то бишь «равные». И с места сорвались не от хорошей жизни, а от начавших качать права колонистов Вирджинии. Благо, в отличие от индейцев Новой Англии, куда уходить было: на дальнем юге лежала почти пустая (коренное население к тому времени вымерло от оспы) испанская Флорида, и доны рады были любым новым рабочим рукам.

Первые семьи криков появились на полуострове примерно в 1716-м, дали знать сородичам, что земля и климат недурны, а с испанцами можно ладить, и когда в 1732-м земли южнее Вирджинии оформились в Джорджию, самые легкие на подъем сочли, что ехать надо. Впрочем, как выяснилось, везде хорошо, где нас нет. В 1763-м испанцы ушли, и, сделав ченч на захваченную в ходе Семилетней войны Гавану, Мадриду крайне необходимую, во Флориду пришли сэры и пэры, с удивлением отметившие наличие в безлюдном, по данным справочников, месте какое-то племя молодое, незнакомое. Эту новость следовало осмыслить. Но пока чиновный люд в Лондоне знакомился с бумагами, восстали колонии, началась война и стало не до того, зато население полуострова начало быстро расти: бежали от войны новые кланы криков, и негры из охваченной мятежом Джорджии, пользуясь ослаблением хозяйского присмотра, тоже бежали, причем принимали их красные спокойно, как своих, и очень скоро «черные семинолы» стали естественной частью новой исторической общности. А затем появился и лидер, Александр Макгилливрей.

Позвольте представить. По папе горный шотландец, а по маме полуфранцуз-полукрик из знатного клана Ветра. Вполне белый джентльмен, родился в Чарльстоне, получил престижную профессию бухгалтера, крутил дела, часто гостил у экзотических бабушки с дедушкой, души в нем не чаявших, имел массу друзей среди индейцев, — и к ним же сбежал, когда новые власти стали щемить за преданность семьи властям законным. Но сбежал не просто так, а в чине полковника королевской армии и с комиссарским мандатом, для вербовки криков, чокто, чероки и прочего аборигенного люда под знамена Британии. А поскольку верховный вождь криков, Эмистисигуо, был его другом детства, то вербовал удачно, и воевал тоже удачно, — бойцами семинолы, как, впрочем, и полагается такого рода общностям, оказались отменными, — но англичанам это, как известно, не помогло. Зато мистер Макгилливрей, эсквайр, сделал карьеру: после гибели в бою друга был избран верховным вождем и уже в этом качестве завел сложную дипломатическую бухгалтерию с вернувшимися во Флориду (Англия расплатилась за поддержку) донами. Калькуляция складывалась простая: испанцы, в отличие от колонистов, как всем было известно, давши слово, слово держали, готовы были помогать материально, а плюс к тому предлагали патент на чин полковника и титул «императора криков и семинолов».

Это было куда выгоднее, чем предложения американцев, которые не предлагали ничего, зато претендовали на часть индейских земель Джорджии, и «император Александр I», зная из газет, что денег на новую войну где-то на украинах у США нет, свел дебет с кредитом, присягнув Мадриду. И только в 1790 году, когда Штаты, увязнув в войне с Северо-Западной Конфедерацией, поняли, с кем имеют дело, телега сдвинулась: приехав в Нью-Йорк, «его высочество» подписал мир, признав криков Джорджии «находящимися под защитой» Штатов и утвердив «вечную границу». После чего: стал бригадным генералом армии США с окладом 1200 долларов в год, успешно подавил попытку мятежа, инспирированного англичанами, согласился на переговоры с испанцами, получил от них чин генерал-майора плюс 3600 долларов годового жалованья, публично разорвал свой экземпляр Нью-Йоркского соглашения, заявил американцам, что будет с ними воевать, но может и не воевать, если станет генерал-лейтенантом армии США с соответствующей зарплатой, но 17 февраля 1793 года совершенно неожиданно умер, оставив родне (детей не имел) дом в столице испанской Флориды, крупный капитал и 67 невольников. А племя осталось без верховного вождя, и, поскольку претендентов на вакантный трон было много, федерация племен Флориды распалась, — но входившие в нее племена и кланы, уйдя в автономное плавание, получили передышку аж на два десятилетия. Более того, чем дальше, тем больше ощущая себя не столько криками, сколько семинолами, расширяли зону влияния на полуострове, — микасуки освоили долину реки Алачуа, мускоги же, пришедшие из Алабамы, осели на северо-западе. При полной, разумеется, хотя и не на шару, поддержке донов и сэров, видевших в туземцах буфер на пути реализации «южных проектов» Джорджии.

Стабильность, однако, зависела от Европы, а в Европе никакой стабильности не наблюдалось. Выход Испании из борьбы с Наполеоном огорчил Лондон, агенты будущей MI6 начали объяснять красным людям Западной Флориды, что дружить с англичанами выгоднее, ситуация обострилась и на востоке, и колонисты, в небольшом числе жившие на полуострове, забеспокоились. Ранее они испанцев не любили, но теперь градус лояльности повысился, хотя кое-кто решил искать помощи у своих, на севере. Впрочем, «авантюра Бэрра», сама по себе весьма и весьма интересная, прямого отношения к нашей теме не имеет, значит, и касаться ее не будем; достаточно сказать, что чаша весов склонилась в сторону Джорджии и вообще США. Испания стала вассалом Франции, британский флот отрезал ее от колоний, доны, от Рио-Гранде до Чили, растерялись, не зная, как быть, — и США, купившие у Наполеона вкусную Луизиану, увидели, что есть шанс взять все, что плохо лежит. Ибо, — как поклонники законности, они все стремились красиво обосновать, — ведь логично же: если Париж продал «все владения Франции», а Испания отныне симбионт Империи, то, стало быть, в понятие «владение Франции» входят и владения Испании. Isnt´it? А если даже и not, так у донов все равно слишком мало сил, чтобы спорить. Так что в 1810-м, когда несколько десятков англоязычных поселенцев Западной Флориды, захватив маленький испанский форт, попросили США о помощи, США помогли, — но, как известно, просто присоединили «республику» к Луизиане. Впрочем, об этом уже шла речь в главе о мятеже черных на Немецком берегу, так что детали опустим. Но отметим, что глаз на испанские земли американцы положили уже всерьез и работали системно: в марте 1812 года группа энтузиастов из Джорджии, — разумеется, «на свой страх и риск», но почему-то под прикрытием военных судов США, — попыталась экспортировать революцию и в Восточную Флориду. Фокус не прошел. Семинолы дали отпор, «энтузиасты», отрезанные от моря, побежали посуху, индейцы, развивая преследование, перешли границу Джорджии…

И открыли ящик Пандоры, ввязавшись во «вторую крикскую войну»: уже вовсю громыхала драка США с Англией, дав американцам предлог решить вопрос с «мирными криками», у которых незадолго до того побывал Текумсе, а тут семинолы на кураже поддержали «братьев». Естественно, после победы Эндрю Джексона над криками при Хорсшу Бэнд появились формальные основания перейти испанскую границу, в порядке «справедливой реакции на вторжение». В сентябре 1812 года отряды добровольцев появились в долине Алачуа и к Рождеству вытеснили семинолов, официально объяснив донам, что создают «демилитаризованную зону». Противиться испанцы, естественно, не могли, да и побаивались, а вот об индейцах этого не скажешь. Тем не менее около года царила условная тишина. Основные события гремели на севере, где горел Вашингтон и шли бои вокруг Детройта, на юге же американцы окопались в зоне, не шли дальше, индейцы, опасаясь нарваться, тоже не особо атаковали, копя силы, и в связи со всем этим что-то серьезное началось только в мае 1814 года: на севере Восточной Флориды высадился английский десант с подарками краснокожим друзьям от Великого Вождя Из-За Моря. Дары были щедрые, имея такую роскошь, не воевать было просто грех, тем паче что на зов англичан из Джорджии побежали злые, готовые драться рабы, но все же фронт оставался второстепенным.

А затем Большая Война подошла к финишу. Британцы попрощались и летом 1815 года ушли, оставив союзникам маленький, но хорошо укрепленный форт, индейцы тоже в основном отошли с передовой, а крохотная крепость стала базой беглых рабов, — вернее, уже свободных, даже дважды (Британия выписала вольные, а Испания отменила рабство), — в связи с чем получила название Негро-Форт. А это уже реально беспокоило и сердило бывших владельцев, мало того, что желавших вернуть собственность, так еще и опасавшихся, что вырвавшаяся на свободу собственность начнет делать жизнь невыносимой. Естественно, генерал Эндрю Джексон, командующий американскими силами на юге, потребовал от испанских властей уничтожить Негро-Форт, на что сеньор губернатор, старавшийся сидеть тише мыши, честно ответил, что сил на такое мероприятие не имеет, и янки сочли, что дальше можно не церемониться. В июле 1816 года отряд полковника Клинча, выйдя из только что построенного форта Скотт, — новой базы США на юге, — пересек границу и при полном непротивлении испанских властей атаковал «черную крепость». В итоге штурма взлетел на воздух — вопрос о том, взорвался ли пороховой погреб от снаряда или от преднамеренного выстрела Дамбо-Ямбо, «короля» беглых, историками до конца не прояснен, — индейцы же, осерчав, начали набеги на Джорджию. Власти Джорджии потребовали от Ниматлы, вождя северных семинолов, объяснений, Ниматла, в свою очередь, потребовал от американцев уйти из форта Скотт, мотивируя это тем, что построен он на основании договора с криками, которым эта земля никогда не принадлежала, а его племя ничего не подписывало. Юридически он был совершенно прав, но аргументы имелись и у американцев: в ответ на послание 250 солдат двинулись вразумлять Ниматлу, и со второго раза его поселок был сожжен дотла. А через неделю воины семинолов уничтожили на броде через реку Апалачикола отряд лейтенанта Скотта, шедший на усиление форта. Это была уже война. Первая Семинольская.

С точки зрения международного права, ситуация, конечно, сложилась немножко дикая. Гибель отряда Скотта людей из Вашингтона только обрадовала, поскольку создавала давно желанный повод, и войска Эндрю Джексона пошли в глубь испанских владений. Доны вяло протестовали, выражая надежду, что генерал ограничится наказанием индейцев, «которые не поддаются контролю», но у генерала были свои планы. Индейцев-то он наказывал, это само собой, но 16 апреля 1818 года занял Сан-Маркос, стольный городок испанцев, не оказавших никакого сопротивления, кроме решительного протеста. Их, правда, никто и не обидел, зато двух вождей криков, Хоматлемико и Джозию Фрэнсиса, закупавших у испанцев какие-то товары, обвинили в «подготовке мятежа» и немедленно повесили, а нескольких мутных англичан, также находившихся в городке «по коммерческим вопросам», взяли в плен. После чего двинулись дальше, на зачистку долины реки Сувонни от страшно раздражавших Джорджию «черных семинолов». Те, правда, успели уйти в болота без потерь, зато семинолы красные, попытавшись защищать свои поселки, были разбиты и понесли тяжелые потери.

На этом, здраво рассудив, что зарываться — то есть искать славы в болотистых джунглях — не стоит, Джексон отправил в Вашингтон реляцию о «полной и окончательной победе» и вернулся в Сент-Маркс, уже, судя по всему, поймав звезду. Для начала он учредил военный трибунал, осудивший двух англичан, Роберта Амбристера и Александра Арбутнота, на смерть за «разжигание войны», — что еще можно как-то понять, — но после этого, уже чисто по личной инициативе, занял и столицу испанской Флориды. Не глядя на то, что никакой войны с Испанией не было даже в намеке. Естественно, без боя. Губернатор, — как водится, выразив озабоченность и заявив протест, с маленьким гарнизоном и жителями, боящимися американцев, ушел, а в Вашингтоне принялись разгребать последствия. По большому счету, из Флориды уходить тоже никто не намеревался, генеральскую лихость никто не осуждал, но и портить отношения с Мадридом, а тем паче с Лондоном, вставшим на дыбы из-за казни подданных Его Величества, кем бы они ни были, тоже не хотелось.

В итоге действия Эндрю Джексона были «строжайше осуждены» специальной резолюцией конгресса, семьи повешенных англичан получили извинения и компенсации, а госсекретарь США обратился к испанскому королю, предлагая, раз уж так получилось, продать Флориду тем, кто все равно уже не уйдет оттуда. Особых вариантов у бедняги Фернандо VII не было, да и не особых тоже: при отказе кровное просто отняли бы, а так светило хоть что-то, к тому же в Мексике началась революция, и в Испании началась революция, деньги были крайне необходимы, — и сделка состоялась. Цветущий Полуостров официально перешел в собственность Штатов, испанцы, под торжественную музыку спустив флаги, отсалютовали губернатору территории Джексону и уплыли на острова. Но семинолам уходить было некуда.