«Вторая война за независимость», как ее иногда называют, была неизбежным отголоском бойни в Европе, и виновны в ее начале обе стороны. Лондон боролся с континентальной блокадой, не пропуская в порты, подконтрольные Наполеону, «нейтральные суда», да еще и насильно забирали моряков с захваченных судов в Королевский Флот. США, в свою очередь, мечтали прирасти Канадой, а заодно и покончить со страшно пугавшей их Унией. Но если англичане все же не хотели влезать в дополнительную драку — с них и Бонапарта хватало, — то американцы нарывались вовсю, используя для этого индейскую карту. Уже до Типпекану в прессу волнами шли сливы о «британском подстрекательстве», при том, что доказательств не было никаких, а свидетельств обратного сколько угодно. Судя по документам, бритты делали максимум возможного, убеждая индейцев, что Англия их поддержать не сможет, а без Англии они обречены, — и даже сам Гаррисон, ястреб из ястребов, «объективности ради» докладывал министру, что «английские агенты решительно отговаривают их от войны с нами».

Эта линия проводилась так упорно, что даже генерал Брок, губернатор Канады, писал в Лондон, что «мы, отказываясь помогать индейцам, убиваем уважение к себе». Американцев это, однако, не слишком волновало. Они хотели воевать, и они по ходу лепили «доказательства» типа пары ящиков с ружьями манчестерского производства, как бы найденные в Городе Пророка. Учитывая, что красные оружие ценили, а город был взят не с налету, а спустя несколько дней и уже пустым, абсурдность версии бросалась в глаза, но только тем, что хотели видеть реальность, а такие были в дефиците. Зато жуткие детали «зверств на границе» обсасывались до блеска, а когда надоедали, журналисты придумывали новые, вбивая в американские головы мысль о захвате Канады как «необходимом условии усмирения жутких дикарских орд», каковые-де вот-вот начнут «жечь мирные города».

Впрочем, чем дальше, тем яснее становилось, что войны не миновать, и всем заинтересованным сторонам нужно было определяться. Американцев, прекрасно понимавших, как к ним относятся аборигены, в принципе, устраивал нейтралитет красных, и они вели пропаганду в том смысле, что мирные дети природы по итогам получат пряники, а не мирных людей больно высекут. Англичане, — у них было слишком мало сил, чтобы удержать Канаду в случае неизбежной атаки врага, — напротив, раз уж удержать события не получалось, сделали разворот оверштаг и начали приманивать индейцев теми же пряниками, но еще вкуснее и прямо сейчас. Что же до Унии, то она за несколько месяцев более или менее оправилась от потрясения, вызванного Типпекану, но держалась теперь, когда Пророк сошел со сцены, исключительно (но, правда, прочно) на личной харизме вождя, вере в него и ожидании войны, которая снимет все накопившиеся вопросы. При этом вариант «за США» не рассматривался по понятным причинам, а вариант «против всех» — Текумсе, будучи очень умным человеком, это сознавал — привел бы к тому, что против «взбесившихся красных», временно забыв вражду, объединились бы белые по обе стороны границы. Таким образом, не вмешаться на стороне англичан, даже будь у вождя такое желание, не представлялось возможным, но такого желания и не было, наоборот, вождь сознавал, что нейтралитет развалит Унию, зато участие в войне, при успехе, привлечет в ряды Унии новые силы из «нейтралов».

Таким образом, все решилось, как говаривал Пушкин, «силою вещей». В самом начале июня, примерно за десять дней до того как американские войска под командованием генерала Уильяма Халла без объявления войны перешли границу (и примерно за две недели до официального объявления Штатами войны), Текумсе с большим (не менее 600 стволов) отрядом явился в британский форт Мэлден и сообщил коменданту, что индейцы полностью доверяют Вождю Из-За-Моря и готовы сражаться на его стороне, а вскоре число его бойцов увеличилось в несколько раз, пусть и не до 12 тысяч, как верещали американские СМИ, но тысячи три, а то и больше, цифра вполне реальная. И эта армия, возглавленная самим вождем Унии и его ближайшими людьми (Черный Ястреб, Пернатая Рука, Медвежьи Плечи, Круглоголовый), с ходу вступила в бой, сыграв, — чего не отрицает никто, — главную роль в спасении Канады, а сам Текумсе проявил себя как блестящий военачальник европейского образца. Именно он разработал серию операций, завершившуюся капитуляцией — без всякой необходимости, но м-р Халл этого так и не понял — прекрасно укрепленного Детройта.

Сдача города гарнизоном, вдвое превышавшим число осаждающих, потрясла Штаты настолько, что командующий армией вторжения — единственный и неповторимый случай в истории США — был приговорен к расстрелу за трусость, и хотя накануне казни получил помилование, из армии вылетел с волчьим билетом. Зато индейских союзников счастливый Лев оценил по достоинству: помимо медалей, премий и прочих приятных вещей, Текумсе и Черный Ястреб были произведены в бригадные генералы английской армии с правом ношения мундира, а лично Текумсе даже с правом на переход в коронные войска (в случае крещения) с понижением на два чина. То есть путь в британскую элиту, пусть и теоретически, был ему открыт. Казус, надо сказать, в военной истории Британии столь же уникальный, как «прецедент Халла» в истории американской, но генерал Айзек Брок, как высший представитель короля в Америке, имел такое право и счел нужным им воспользоваться.

Чуть в сторону, и несколько слов о Броке. Надо. Заинтересовавшись, посмотрел несколько его биографий, и должен сказать, судя по всему, сэр Айзек — герой Египетской кампании — был личностью уникально светлой. Дело даже не в том, что отважный, яркий и активный, — в то время такие в Британии не были редкостью. И не в том, что исключительно порядочный, — такие во все времена бывают. А именно, повторюсь, уникальный. Не особо углубляясь, ограничусь двумя фактами. Однажды, тяжело заболев и выкарабкавшись лишь благодаря заботам слуги, капитан Брок не ограничился десятком фунтов в награду, а до самой смерти относился к простолюдину, «как к родному брату», заставив его учиться и «сделаться джентльменом». В другом случае, уже подполковником, приняв «безнадежный» полк, сформированный из лондонского отребья, он не просто сделал его образцовым, но, «не прибегая к унизительным наказаниям», добился искренней любви солдат. Но что интересно, когда солдаты, как ему показалось, приветствуют его слишком восторженно, Брок распёк их и отправил на неделю в казармы, ибо «не хотел популярности за счет других офицеров». Согласитесь, многое проявляется. И вот этот-то человек сошелся с Текумсе мгновенно и очень близко. По воспоминаниям очевидцев, они «проводили много времени вместе, не ограничиваясь обсуждением военных планов», — вождь, если не забыли, прекрасно говорил по-английски, — а в конце концов, даже совершили обряд побратимства, по предложению Текумсе обменявшись кушаками (обряд этот для шауни был столь серьезен, что совершен мог быть только в том случае, если предлагающий был полностью уверен во взаимности). И надо думать, взаимность имела место: в своих письмах генерал писал о Текумсе в реально дружеских тонах, в докладах сообщал, что «еще не встречал в жизни более отважного солдата и способного офицера», а в отчете парламенту — как военный губернатор — просил рассмотреть возможность признания дружественного Англии индейского государства на севере Огайо.

Этот тандем мог добиться многого. После капитуляции Детройта к Текумсе — командиру главных сил Англии на континенте — добровольцы пошли сотнями, ежедневно, даже из племен, вожди которых решили пересидеть. А когда в июле скончался Маленькая Черепаха, имевший непререкаемый авторитет у многих, ручейки вообще превратились в поток. Индейские отряды, слегка разбавленные англичанами, расселялись по всему театру военных действий, атакуя базы в глубоком тылу противника, но, согласно строжайшему приказу генерала Текумсе, не обижая гражданское население. Осенью вождь даже позволил себе, оставив армию на Черного Ястреба, совершить поездку к южным племенам, итогом чего стала т. н. «война криков», очень осложнившая жизнь американцам. Но пока он был в отлучке, случилась беда. В победном бою на Куинстонских холмах, 13 октября, шальная пуля убила сэра Айзека, и временным губернатором Канады, то есть командующим британскими силами в Америке, по старшинству среди регуляров стал «паркетный полковник» Генри Проктер, туповатый «сапог», не понимавший и побаивавшийся индейцев.

С этого момента военные действия планировал фактически один Текумсе, но преодолеть предубеждения белых офицеров (Броки стаями не ходят) было невозможно, а Проктер, требуя от Текумсе разрабатывать операции, в итоге поступал по-своему. Зато американцам повезло: после позора Хэлла их войска возглавил уже знакомый нам Уильям Гаррисон, торгаш и выжига, но один из лучших на тот момент полководцев США, успешно стартовавший постройкой нескольких опорных фортов и вытеснением из зоны боев «сомнительных» делаваров, готовых уйти к британцам. А когда Текумсе, перегруппировавшись, разгромил одну из колонн Гаррисона на берегах реки Райзин, Проктер, как пишут современники, «ради шутки и смеха» подпоил индейцев, доставивших пленных в лагерь, и науськал их на американцев, многие из которых в итоге погибли. Возмущенный протест вождя был отвергнут «со ссылкой на субординацию», а сам инцидент Проктер в отчете Лондону объяснил «свирепостью дикарей», — но, правда, указав, что «генерал Текумсе высказал свое неудовольствие».

То же шоу повторилось и в конце апреля, после очередной победы индейской армии близ форта Мейгс, где заперся Гаррисон, упорно уходивший от генерального сражения с «краснокожей канальей». 150 из 800 солдат США, уцелевшие в бою, были направлены в ставку Проктера, где их вновь угостили виски и предложили «отомстить врагам». На сей раз, однако, вождь успел остановить резню, после чего состоялся жесткий разговор: получив в ответ на требование объясниться насмешливое «Твоих дикарей невозможно держать под контролем», Текумсе прилюдно ответил: «Мои дикари воюют за свободу, а ты, падаль, воюешь, чтобы убивать слабых». Согласно мемуарам Фица, одного из офицеров, «услышав это, генерал-майор схватился за рукоять сабли, но вслед за тем передумал и усмехнулся».

Больше шоу «для смеха» не повторялись, но с этого момента Проктер, ссылаясь на недостаток припасов, начал ограничивать снабжение индейских отрядов. А когда на озере Эри появилась небольшая американская флотилия, действия которой затруднили доставку припасов, решил бросить форт Мэлден и уходить на восток, вопреки мнению Текумсе, полагавшего, что «все решится не на воде, а в густых лесах, и мы доставим продовольствие в форт по суше». Сообщить «дикарю», — но все-таки бригадному генералу, второму после себя по старшинству офицеру армии, — о своем решении он даже не удосужился. Вождь понял все, лишь когда начались сборы, и поначалу даже не сообразил, что происходит: он помнил правило Брока, — «Не отступай никогда», — он не раз слышал эти слова из уст Проктера, а сейчас англичанин, — при том, что на пятьдесят миль в округе не было ни одного американского солдата, — бросал важнейшую, идеально готовую к обороне базу. Единственное объяснение, пришедшее ему в голову, он высказал своему начштаба Круглоголовому в присутствии нескольких офицеров: «Этот ленивый пес горазд лаять издалека, но при первой угрозе убегает прочь, поджав хвост».

Но тем не менее приходилось отступать, и около семисот индейцев — 300 воинов остались с Пернатой Рукой в заслоне — двинулись в путь, прикрывая шесть сотен англичан, — а по следам их, сметя все живое, шли три тысячи солдат Гаррисона. Оторваться не получалось, и, когда в начале октября американцы, уже на территории Канады, подошли вплотную, Текумсе, с огромным трудом, при поддержке белых офицеров, убедил, наконец, Проктера занять оборону на реке Темзе близ городка Чатэм, укрепляться в котором сашем не захотел, жалея мирных граждан. И состоялось сражение, в самом начале которого англичане, сделав один выстрел из пушки, по категорическому приказу Проктера, запретившего подчиненным возражать, бросили позиции и спешно отступили, пользуясь тем, что индейцы пошли в атаку. Примерно половине это удалось, остальные, перехваченные кавалерией, сдались в плен. Позже дивизия была лишена знамен и расформирована, сам командующий, по совокупности действий, угодил под трибунал, признан виновным в «преступном бездействии» по факту ухода из форта Мэлден и в «трусости со смягчающими обстоятельствами» по факту отступления с Темзы, и фактически выгнан в отставку.

Но все это было потом, а 5 октября 1814 года неполная тысяча индейцев встала на пути втрое большей, с кавалерией и артиллерией, армии, отбила несколько конных атак, но, когда дело дошло до рукопашной, не устояв, откатилась в лес, не понеся, впрочем, особых потерь. Однако сам Текумсе об этом уже ничего не узнал. Как не узнал и о том, что победу свою, сосчитав потери, его старый враг Гаррисон счел столь неубедительной, что дал приказ прекратить преследование и возвращаться в Детройт, в связи с чем земли будущей провинции Онтарио остались во владении Вождя Из-За Моря.

А теперь, видимо, о легенде. Хотя… Легенд много, и все они, — о «проклятии вождя», о «семи ремнях из человеческой кожи», о «гнилой руке Джонсона», — так или иначе, но всем известны. Напомню, пожалуй, только о «последней просьбе». В роду Текумсе умели предчувствовать смерть: старший брат его себе напророчил день гибели, и сам он перед последней битвой сообщил своему другу Круглоголовому, что утром погибнет, однако — во всяком случае, так говорят — предупредил, что, если трижды ударит его по спине рукоятью томагавка, смерть обрежет лассо на целых тридцать лет. И Круглоголовый, под градом пуль, почти выполнил приказ, но только почти: когда он намеревался нанести третий, последний удар, американская пуля сразила и его. Впрочем, так только говорят. Есть более сорока версий, а какая истинна, неведомо; но скальпа Текумсе американцы не показывали, а это значит, что опознать его не смог никто; и еще известно, что после битвы, глубокой ночью Черный Ястреб, — он об этом рассказал в старости, — вынес тело друга с поля боя и похоронил его в месте, «о котором ни один бледнолицый не знает и никогда не узнает». Но и это тоже под вопросом, — ведь старенький вождь вполне мог и приврать.

Так что, давайте лучше о достоверном. Если без мистики и романтики, то гибель Падающей Звезды означала конец Унии. Его отряды по инерции еще сражались, но его мечта умерла вместе с ним. Идею «единства без племен», похоже, просто никто не понимал до конца, и другую идею, «вся наша земля неотделима от нас, а мы все неотделимы от нее», тоже мало кто сумел осмыслить. Даже ближайшие его соратники, — и даже семинолы, — вставая позже на тропу войны, клялись его именем и следовали его дорогой, но не к той цели, к которой стремился он. Отныне на пути американского катка, — по крайней мере, пока Железный Конь не вошел в Черные Холмы, — вставали разве что небольшие ополчения во главе с храбрыми людьми, умеющими только воевать. А в общем, все как у людей. Мудрые вожди, не строя иллюзий, продавали земли, племена, не желавшие продавать, брели на Запад под конвоем, пряча среди пожитков ничего не значащие мирные договоры, самые упрямые бежали в Канаду, а излишне борзых «Собак», настраивавших щенят на странное, зачищала легкая кавалерия.

«Вторая» же «война за независимость США» после смерти Текумсе длилась еще примерно год, после чего в Генте был подписан мир, по сути, зафиксировавший довоенный status quo. В ст. 9 поминались и красные: власти США заявляли о желании дружить и вернуть им «все владения, права и привилегии». На этом настаивала Англия, и, видимо, власти США не захотели показаться менее великодушными, а кроме того, как вспоминал участник переговоров, «м-р Хокинс соглашался, что не следует огорчать индейцев сверх нужды, чтобы не вызывать дух Текумсе». Впрочем, с чем бы там ни соглашались дипломаты, дальнейшее зависело не от них, но от эмигрантов из Европы, а они плевать хотели на огорчения «дикарей», имевших так много вкусной земли…