Законченный облик религии придают профессионалы, священнослужители. А профессионалы появляются не сразу. На ранних ступенях первобытнообщинного строя разделения обязанностей почти нет. Все делалось сообща, все съедалось сообща, все сообща танцевали и пели. И мистические обряды были общими, захватывающими всех без исключения. Но постепенно, по мере роста знаний и богатства, увеличивались различия между людьми, и массы общинников уже не успевали каждый день или даже каждую неделю танцевать до экстаза и общения с духами. Эта задача все более ложилась на ведуна, на него одного. И ведун перестает быть охотником, становится профессионалом: шаманом, жрецом или вождем.

Шаман, как и бушменский ведун, совмещает много профессий (врач, аптекарь и т. п.), но прежде всего это мастер психотехники. Впадая в состояние экстаза, он приобретает власть над некоторыми стихийными силами. С их помощью он в основном и лечит. Представление о связи каждого общинника с духами-покровителями слабеет. Взамен возникает представление об особом избранничестве шамана.

Мистические переживания шамана приобретают характер влюбленности и брака с небесной возлюбленной (или возлюбленным, у шаманки). Эта традиция породила много новых мифов и сохраняется во всех развитых, утонченных религиях как любовь монахинь к небесному жениху, как мечта о большеглазых гуриях мусульманского рая, но особенно — в индийском тантризме и бхакти, о которых мы поговорим в девятой главе.

Простой сибирский шаман, с которым беседовал этнограф Л. Я. Штернберг, рассказывал, как ему во сне явилась прекрасная женщина. Она стала его женой и научила его шаманить. Он отказывался. Он знал, что это самое трудное дело на свете, но небесная возлюбленная не отступала, грозила убить, если он не покорится. Он должен был быть верен своему призванию. И вот он стал шаманом. Его дух (аями) часто меняет облик. Аями приходит под видом старой женщины, волка, крылатого тигра и показывает ему различные страны света. «Когда я шаманю, аями и ее духи-помощники входят в меня по жилам... они проникают в меня, как дым или пар...»

Некоторые малые народы Сибири почитают и других людей, тоже связанных с духами, но иначе. Нанайцы называют этих людей тудина-ми. Тудины никогда не шаманят, у них нет аями, но есть способность предвидеть будущее, указывать источник беды или болезни, следовать «умным зрением» за шаманом в его духовных странствиях и исправлять его ошибки. Тудины лечат больных, по общему мнению, лучше, чем шаманы, к ним прибегает община как к мировым судьям и посредникам в тяжбах.

Н. Д. Дзяппе, сам племянник известного тудина, объяснял, что ту-дин «все знает, так как душа у него работает». По убеждению нанайцев, тудины получают свои знания и силы почти исключительно от небесных духов высших сфер. Посредником является этугдэ — личный дух человека (подобие ангела-хранителя). Когда у человека есть этугдэ и особенно когда он «большой», т. е. сильный, ему, этому этугдэ нкунай (обладателю этугдэ), нечего бояться. Злые духи не смеют приближаться к нему. А если приблизятся, этугдэ «как собака» бросится на них и отгонит.

Тудины, если не контролируют шаманское камлание (обряд вызывания духов), действуют исключительно днем, шаманы же камлают только в темное время суток. Тудины иногда страдают эпилепсией, но специфической болезни шаманов, проходящих посвящение, они не знают, никаких посвящений не проходят, особой одежды не носят, никаких особых предметов не используют, и все же какая-то высшая сила им помогает. Тудинов долгое время не замечали исследователи. (Яркое зрелище камланья, экстатического танца с бубном, их заслонило.) Но теперь, когда тудины были описаны Анной Смоляк, этнографы, возможно, обнаружат подобные фигуры не только в Сибири. Не исключено, что тудину был подобен первоначальный религиозный тип, из которого — в новых условиях — могли развиться известные нам в истории фигуры (бодисатвы, пророки, священные вожди).

Вопреки обычным представлениям, вождь на первых порах скорее первосвященник, чем организатор работы и командующий. Первобытные общины очень демократичны и превосходно управляют своими делами сообща, функция вождя другая: быть живой связью между таинственными силами и общиной.

Задачей вождя, а потом царя, были символические акты, вызывавшие дождь, размножение скота, прекращение эпидемии и т. п. Стареющих вождей часто убивали, чтобы дряхлость символа племенной мощи не отозвалась губительным образом на реальных силах племени. Зато хоронили вождя очень торжественно, и вместе с ним закапывали многочисленных жен и рабов, иногда целыми тысячами. Только постепенно, шаг за шагом, вождь становится реальным властителем, царем, а его священный штат — аппаратом власти. Но представление о священном характере власти сохранялось и поддерживалось. Оно помогало править.

Третий профессионал архаической культуры — жрец. Это, пожалуй, первый профессионал религии в собственном смысле слова. Дело жреца — не общение с мелкими духами, нужными для лечения больных, — это остается ремеслом шамана или знахаря, а служение богам покрупнее, милость которых обеспечивает порядок в космосе и общее благоденствие народа. Есть цивилизации, в которых особая прослойка жрецов так и не сложилась. Обряды там совершают и цари, и государственные чиновники (в древнем Риме, в Китае). В других случаях, напротив, корпорация жрецов приобретает огромное могущество и становится серьезным соперником государственной власти, как это было в древнем Египте, Индии, Израиле. Почему это так произошло — сложный вопрос, не вполне решенный до сих пор.

Там, где жречество приобретает силу, оно пытается руководить всей духовной жизнью народа, пасти его, как стадо (паству). Однако народ сохраняет свою духовную самостоятельность, прежде всего — в традиционных священных играх, которым приписывается особый, таинственный смысл. Подобно эскимосам, устраивающим борьбу зимы с весной, древние мексиканцы верили, что игра в мяч на особом обрядовом поле (обозначавшем день и ночь) необходима для правильного движения солнца и луны. Древние критяне придавали какой-то мистический смысл бою быков. Как бы ни относиться к этим убеждениям, самим мексиканцам и критянам игры и праздники были необходимы. Впоследствии из таких игр родилось театральное искусство (мистерия, трагедия, комедия), так же как из шаманства — медицина, из таинственности, окружавшей вождя, — авторитет государственной власти.

Мировые религии осуждали «языческие игрища». Но постепенно святки, колядки, пасхальные яйца и т. п. старинные обряды срастались с новым культом, входили в структуру нового праздника. Менялся высший образ, объект благоговения, но человек в любую эпоху предпочитает игру — проповеди; и новые культы приходится строить по старым образцам. Христианская литургия, индуистская пуджа — тоже священные игры, только более тонкие, одухотворенные. Без обращения к сокровищнице племенного опыта не обошлась ни одна цивилизация.