Глава 21
Пока я сидел, погрузившись в глубокие думы, Синицын с Василием Александровичем сошлись в горячем споре:
– Водой его окатить – и вернется! – орал Синицын. – Пока не поздно. Кто его знает, что он увидел! Перекроет – придется парня в дурдом везти.
– Он же сказал: «нормально все», – отстаивал мою неприкосновенность дед. – Пускай посидит, подумает. Не мешай. Сам вернется.
– Сам вернется?! Да посмотри на него – он же ничего не слышит. Он не здесь, он далеко… – Синицын носился по поляне, иногда заглядывая мне в лицо.
– Да здесь я, здесь… – медленно ответил я, вставая и смотря на Золотой цветок в моей руке.
– Ну, что? – подскочил археолог. – Знаешь?
– Что – знаю? – я не понимал вопроса.
– Куда?
– К Богу… – ответил я, все еще пребывая в своих мыслях.
– Что – к Богу?.. – Синицын ничего не понимал.
– Стремиться нужно к Богу…
– Что ты видел? – спросил меня Василий Александрович.
– Свое появление на планете, рождение минерала, потом – растение, животные, человек, как появляется жизнь, как появляются и умирают тела… Все свои жизни видел…
– Так быстро? – удивился кто-то.
– А сколько времени прошло? – спросил я.
– С какого момента? – поинтересовался Синицын, еле сдерживая волнение.
– Как я Цветок приложил к сердцу…
– Секунд десять, не больше, – ответил дед.
– Так куда нести-то его? – вдруг заволновался Синицын.
Я снова задумался, поэтому не услышал заданного археологом вопроса, только почувствовал руку на плече и слова Василия Александровича над ухом: «А почему к сердцу приложил, а не к сплетению?»
– Оно так захотело… – машинально ответил я. – Сердце все решает…
– Да что же вы! – в негодовании воскликнул Синицын. – Нести куда его? Нам время нельзя терять…
– Успокойся, – мирно ответил дед. – Мы все ровно двинуться никуда не можем. Сейчас ливанет.
Он мотнул головой в сторону надвигавшейся черной тучи с белой стеной под ней. С его словами на поляну налетел сильный порыв ветра, подтверждая, что он не намерен дать нам улететь.
«А действительно, куда его нести?» – озадачился и я вопросом Синицына.
И, совершенно непонятно как, в голове возник путь, по которому нам необходимо пройти.
– Нам никуда не надо лететь… – сказал я.
– Что ты сказал? – не расслышал Синицын.
– Я сказал, что нам никуда не надо лететь, – повторил я. – Мы правильно приехали. То, что мы ищем, – в этих горах. В Шамбалу можно попасть из четырех мест на планете, одно из них – здесь.
– Уверен? Где? Далеко? Ты знаешь дорогу? Расскажи, что ты видишь или слышишь? – Синицын разволновался еще сильнее, его начало трясти.
– Я весь путь наш вижу. Эту гору обойдем, и – вниз, в ущелье между гор… пройдем по ущелью – и на гору, через перевал… и – опять в ущелье спустимся… пройдем между скал, затем направо, в гору… там и будет вход… Нас ждут и просят, чтобы мы поспешили…
– Ты уверен? Может, это твое воображение играет? – недоверчиво спросил археолог.
– Уверен так же, как в том, что мы сейчас находимся на этой поляне, – твердо сказал я.
Мои спутники стали неуверенно переглядываться, и их взгляды, все сразу, уперлись в стоявшего поодаль пилота, с неподдельным любопытством наблюдавшего за происходившим.
– За горой есть перевал? – спросил его Василий Александрович.
– Есть там перевал, – не совсем уверенно подтвердил вертолетчик. – Старый… Там обвалы сильные были, и никто им больше не пользуется, опасный очень стал. Все любители по горам полазить ходят через дальний, километрах в тридцати от того, про который он говорит. Там, я знаю, такие же ребята были, Шамбалу искали. Но у вас, как я понял, шансов побольше, чем у них.
Последнюю фразу он произнес с загадочной задумчивостью, глядя на Золотой цветок, который все еще покоился у меня в руках.
– Отвезешь нас куда надо, – то ли попросил, то ли приказал дед.
– Чего ж не отвезти… Это мы легко… Только погодка утихнет – и мигом…
– Нам некогда ждать! – Василий Александрович заговорил другим тоном.
– Не можете – не ждите… Валяйте пешком. А я в такую погоду не полечу.
– Сколько до перевала идти?
– День. Через перевал – дня два. Вам лучше переждать циклон, и тогда я вас через перевал перекину… или куда там вам нужно…
– Что ваши синоптики говорят? Надолго это? – спросил Синицын.
– То, что они говорят, можно не слушать. Я думаю, денек, может, два польет, – подчеркнуто небрежно ответил пилот.
– Денек, может – два, говоришь? – задумчиво произнес дед и отвел меня с Синицыным в сторонку.
Тем временем черное небо подползло к нам, и белая пелена дождя еще не доставала нас, но начинала потихоньку побрызгивать, предупреждая и давая время спрятаться. Пилот и дедовы парни спрятались в вертолет.
– Что будем делать? – спросил Василий Александрович, когда мы отошли.
– Ждать нам нельзя! Ни дня, и уж тем более – двух! – категорически заявил Синицын. – Я считаю, что нам нужно выдвигаться прямо сейчас, несмотря на непогоду.
– Если мы двинемся прямо сейчас, есть большая вероятность, что нас догонят, – возразил дед. – Пилот знает, куда мы пойдем, а те ребята, которые хотят отобрать у нас Золотой цветок, могут воспользоваться услугами той же перевозочной фирмы…
– Гарантированно будут! И другие «спасатели» тут летают, которые заказы не принимают… И с пилотом нашим побеседовать не откажутся по поводу нашего маршрута…
– Что ты предлагаешь?
– Я предлагаю подождать погоды и лететь к тому месту, куда нам надо.
– Это исключено! – Синицын всплеснул руками. – Наш пилот не захочет рисковать жизнью и лететь в такую погоду. Мы его уговорить не сможем. А Сан Саныч, если начнет беседовать с начальством и пилотами на базе, так тот уговорит на что угодно. В петлю вся часть залезет, если ему так захочется… Оставаться нельзя, надо уходить, и как можно скорее.
– М-да… пожалуй, ты прав… – задумчиво согласился дед. – А что нам с пилотом-то нашим делать?
Туча над нами уже вовсю поливала водой, и мы все стояли под ливнем, закутавшись в непромокаемые куртки.
– Надо его отправить к нашим парням, к машинам. Как только прояснится немного, пусть сразу летит, – предложил я. – До этого времени никто сюда не прибудет, а парням скажем, чтобы его притормозили, водочки с ним попили.
У Василия Александровича с собой был спутниковый телефон, поэтому связаться с парнями мы могли из любой точки мира.
– Идея хорошая, – одобрил дед. – Там он будет спрятан надежно. Скажем ему, чтобы парням информацию от нас привез, связи, мол, другой нету, только на него надежда…
– Самый лучший вариант, – согласился Синицын, хлопнув в ладоши. – Так и сделаем… Согласны?
Мы одобрительно кивнули.
– Тогда собираемся. Обрадуем сейчас мужиков, что прогулка намечается, и – в путь!
В вертолете Синицын забрал у меня Золотой цветок и медленно опустил его в плазмообразную субстанцию защитного футляра, затем снял с крышки ключ, и футляр медленно закрылся.
– Все, ребятки, теперь нам пора в путь! – бодро объявил Василий Александрович.
– Куда вы в такую погоду пойдете? Нельзя! Не вернетесь… – попробовал нас предостеречь пилот.
– А нам возвращаться и не нужно. Мы – в одну сторону, – пошутил Василий Александрович.
Все уперли в него серьезные, суровые взгляды.
– Шучу я, шучу, – быстро отговорился дед.
– Не надо так шутить… – серьезно сказал Синицын. – У нас мероприятие нешуточное и очень важное, с нами все может случиться. Но я все-таки планирую вернуться домой…
– А ты не шутишь? – спросил один из парней дедовой бригады, мой тезка.
– Нет, я не шучу, – ответил археолог как можно серьезней. – Мы выходим прямо сейчас. Времени терять нельзя. Заворачивайте вещи, чтобы не промокли…
– Да как же там не промокнуть?! Как из ведра льет! – констатировал тезка.
– Как запакуете, так и будете потом пользоваться, – поучительно сказал Василий Александрович и жестом позвал пилота в его кабину.
Все дружно принялись переупаковывать рюкзаки, доставать пакеты, ворча при этом друг на друга.
– Хотя бы Цветок оставили открытым… – предложил кто-то. – Не так обламывала бы погода…
– Идея хорошая. А то закрыли – и кайф пропал…
Со всех сторон раздавались голоса, одобрявшие эту идею.
– Открытым он быть не может, – строго сказал археолог. – Нас уже засекли по излучениям от него – он кивнул в сторону Цветка – и направляются сюда для того, чтобы его забрать. Если мы будем возражать, нас просто убьют. Поэтому нам надо выходить сейчас. Если он будет открытым, наше местонахождение будет известно…
– Да мы знаем… Это так… в шутку… – отозвался мой тезка.
Он среди всей компании был самым активным и болтливым.
– Все, ребятки. Расслабились, теперь пора в дорогу, – бодро проговорил Василий Александрович, вылезая из кабины пилота. Нас ждет дорога дальняя.
– Дорога дальняя, дорога мокрая… – пропел Синицын.
– Через семь дней нас будут ждать на той стороне перевала, в обозначенном квадрате, – сообщил дед.
– Вы умом тронулись, в такую погоду – в горы… – вылезая из своей кабины, проворчал пилот. – Вон, посмотрите, ничего не видно… сплошная белая стена… и сейчас обвалы сплошь и рядом посыпятся… Переждали бы…
– Не можем мы ждать! Для нас это опасней, чем в путь трогаться! – обреченно произнес археолог.
– Вам виднее… – вертолетчик неодобрительно покачал головой.
– Ну, готовы? – спросил Василий Александрович, окидывая всех взглядом.
– Готовы, – послышались недовольные вздохи.
– Тогда пошли купаться, – дед накинул на плечи рюкзак, закутанный в черный полиэтиленовый пакет, и шагнул из вертолета под проливной дождь.
Нехотя, кто – с ворчанием, кто – молча, но с недовольной миной на лице, стали по одному вылезать из вертолета.
Как только мы отошли с поляны и вышли на склон горы, я понял смысл слов пилота, когда тот говорил, что мы сошли с ума. Вода, увлекая за собой камни, обрушивалась с горы буквально водопадами, наглухо перекрывая нам путь.
Синицын, идущий метров на пять впереди всех, то и дело останавливался и обходил попадающиеся на пути препятствия, а мы, соответственно, струились змейкой за ним.
После часа ходьбы дождь не усилился, но вода, стекавшая с горы, превратилась в бурлящие реки, которые приходилось переходить с большим напряжением сил. На теле не осталось сухого места, ноги начали гудеть от напряжения, постоянных спотыканий и подвертываний.
– Ребятки, держитесь! Через пару часов привыкнете, – успокаивал всех Василий Александрович.
«Где уж тут привыкнешь к такому… – подумал я. – Такого путешествия у меня еще не было…»
Мне вспомнились пережитые мною жизни, и мысли улетели назад, в прошлое, отключив понимание настоящего. В первые две жизни меня убивают на войне. Во второй я оставил свое племя и детей из-за своей гордости, чтобы не прослыть трусом. В следующей жизни я рождаюсь женщиной, в богатой греческой семье. Здесь не было принято, чтобы женщина была умной и проявляла волю, но мое прошлое воплощение, с самого детства давало о себе знать. Я не слушаю своих родителей, призираю отца, потому что он меня постоянно бьет и заставляет подчиняться ему. Детство проходит в постоянном стрессе и негативе. Я вырастаю в некрасивую, озлобленную женщину. Меня выдают замуж, только для того, чтобы избавиться, при этом мой отец пообещал тому, кто меня возьмет в жены, огромную сумму денег и земли. Мой муж женится на мне только из-за приданого. Вскоре я рожаю сына, через год еще одного. Моя жизнь перестает иметь какой-либо смысл, я не вижу своего мужа и почти не вижу своих детей. Меня оставили в загородном доме в окружении слуг. Я становлюсь еще более озлобленной, издеваюсь над слугами, заставляю их совокупляться у меня на глазах, но этого мне становиться мало, я их постоянно избиваю и доходит до того, что я заставляю уже рабов избивать и насиловать рабынь. Две из них не выдерживают и заканчивают жизнь самоубийством. Мне это доставляет удовольствие. Моя жестокость усиливается, и я придумываю покупать рабов только для того, чтобы убивать их. Но моим планам не суждено сбыться. Меня настигает неизвестная болезнь, и я умираю в страшных муках. Следующего воплощения я жду очень долго. Очищение моей души сильно затрудняется количеством грехов, и я от этого мучаюсь.
Наступает момент следующего воплощения. Я опять рождаюсь женщиной. Очень бедное жилье, постоянно не хватает еды, воды. Моя семья поклоняется множеству богов и заставляет меня просить у наших богов еды и воды. В один день приходят люди и выгоняют нас из хижины жить под пальмы. Нашего отца забирают на войну. Вскоре на наше поселение нападают вооруженные люди, меня и мою мать забирают в рабство, продают разным хозяевам, и больше я ее никогда не увижу. Когда я достигаю половой зрелости, мой хозяин заставляет меня удовлетворять свою охрану. В постоянном насилии и побоях проходят несколько лет. Я часто думаю о самоубийстве, но меня останавливают слова моей матери: надо жить, что бы ни происходило. Меня продают другому хозяину. Появляется надежда, что кошмар прекратится… Но, оказывается, он только начинался. Меня купили для удовлетворения похотей гладиаторов. Это – не люди, а животные в человеческом обличии. Через несколько месяцев я не выдерживаю и бросаюсь на специально украденный для самоубийства нож. Жизнь прекращается почти сразу, нож проткнул мне сердце. Моя душа не хочет покидать тело, она хочет дальше жить и очень долго находится рядом с гниющими в земле останками и рядом с тем местом, где закончилась моя жизнь. Мои скитания по земле без тела продолжаются долго, бесконечно долго, и в конце концов я опять оказываюсь вблизи яркого света, перед архангелами, координирующими мои действия. По закону кармы мне необходимо было пережить то, что я сам делал с людьми в предыдущем воплощении, но я не выдержал и наложил на себя руки, за это мое следующее воплощение будет очень нескоро, пока душа не очистится от самого тяжкого греха, который отбрасывает эволюцию моей души сильно назад.
В следующем воплощении я рождаюсь мужчиной, во Франции – в семье кузнеца.
– Тут мы передохнем! – отвлекает меня от мыслей голос Синицына.
Увлеченный своими мыслями, я не заметил, как дождь поутих. Мы вышли к отвесной скале и спрятались под нею от дождя. Все побросали свои рюкзаки и уселись на них, изможденные беспрерывной ходьбой по воде. Один Василий Александрович не стал отдыхать, а принялся разминать спину и плечи.
Чем больше времени я находился в компании с дедом, тем больше меня поражал этот человек. Своей энергичностью и оптимизмом он заражал всех. Самое удивительное было то, что в его возрасте люди обычно сидят дома и лечат болезни, а он не только не болеет, так еще и пошел с нами в горы, при этом усталости в нем не замечалось.
«Такое явление, как Вася, можно назвать феноменальным», – так сказал один из спортсменов, нас сопровождающих.
Сам он это объяснял просто: «Человек становиться стариком тогда, когда он признает, что он – старик, и начинает вести соответствующий образ жизни. А до тех пор он – мужчина в полном расцвете сил». Безусловно, такой моральный настрой не дает организму расслабиться и держит его в постоянно бодром состоянии. К сожалению, с возрастом к человеку приходят болезни, но не к Василию Александровичу. Сам он про болезни сказал так: «Раньше нужно было думать, зарядочку делать по утрам, водичкой холодной обливаться, жизнь любить, людей уважать. Но главное – что бы ни случилось, не падать духом и с достоинством встречать все препятствия, убедив себя в том, что от них только польза, они делают нас сильнее». Сначала, когда он говорил эти слова, я относился к ним скептически. Какая может быть польза от того, что нам тяжело чего-то достичь? Но сейчас, увидев с помощью Золотого цветка все свои жизни и поняв, как мы устроены, я понял, что он абсолютно прав. Чем больше в нашей жизни препятствий, тем лучше для нас, тем быстрее мы развиваемся и поднимаемся выше по эволюционной спирали. Каждое препятствие, преодоленное нами, дает опыт, который мы складываем в рюкзачок и идем дальше. Причем чем больше негативных событий и препятствий, тем больше опыта. В каждом событии нужно усмотреть тот опыт, который мы приобретаем, а после смерти мы выгружаем наш рюкзачок в большой мешок, с опытом из предыдущих жизней и отправляемся обратно за новой порцией препятствий и переживаний. Так – до тех пор, пока мешок не станет полным. А что будет, когда мешок наполнится? Что-то ведь будет. К примеру – жизнь на другой планете, где обитают более развитые существа. Ведь атланты уже достигали такого уровня развития, что им было доверено контролировать начальные эволюционные процессы. Значит, и мы потом будем богами на каких-то планетах и будем контролировать эволюционные процессы более низких по уровню развития существ. А может быть, и создавать миры. Я об этом обязательно узнаю, когда мой мешок будет полон. А ведь если бы моя богатая гречанка не создала такую неблагоприятную карму для моей души, то и в следующем воплощении не было бы столько насилия по отношению к бедной женщине, рабыне. И не покончила бы она жизнь самоубийством, что отбросило мою эволюцию на сотни и сотни лет назад. Возможно, тогда я уже пребывал бы где-то на другой планете в качестве более развитого существа. Что, если бы все решали таким образом свои проблемы? Не нравится жизнь – в петлю или на нож. Тогда, наверно, и в земле, и в людях не было бы нужды. Что толку с учеников, если они не учатся? Что толку от школы, если в нее никто не ходит? Такая школа и такие ученики не нужны. Но ведь и в нашем мире, если подумать, учеников все меньше и меньше. Если человека не устраивает его жизнь или он не хочет решать проблемы, он взял – и улетел от этой жизни в нирвану, напившись водки или обколовшись наркотой. Это ведь тоже можно назвать самоубийством. Человек развивается в реальности, а если он не живет в реальности и постоянно пребывает под кайфом, то он не эволюционирует, а инволюционирует. Ведь таких людей в мире миллиарды. Поэтому мы и стоим на краю гибели. В школе никто не хочет учиться, и ее закрывают. «Решает одно сердце…» – вспомнил я слова женщины во сне и осознал до каждой своей клеточки, насколько реальна сейчас гибель нашей цивилизации. Мне стало невыносимо страшно, ужас охватил все мое существо. Все мои близкие люди могут погибнуть. Я вспомнил Анфису, ее милую улыбку, нежную кожу, ласковый голос, вспомнил маму с папой, и что с того, что я их давно не видел, – все равно они мне дороги, они – мои родители. Друзья, хоть и надоевшие, но они близкие мне люди. Я обвел всех присутствующих взглядом. Кто-то сидел на рюкзаке, пытаясь расслабиться… Синицын варил чай на газовой плитке… Дед что-то объяснял одному из парней (кажется, его зовут Шурой)… И всех, кто здесь, их тоже скоро может не быть. Я встряхнул головой, стараясь отогнать дурные мысли.
– Что, Толик, правильно мы идем? – спросил у меня Василий Александрович, заметив мои движения.
Я попробовал задать себе вопрос, на который в прошлый раз у меня возник в голове ответ в виде четкого пути. Но в этот раз ответа не последовало. В голове ничего не возникло, только мои собственные мысли.
– Когда я спрашивал на поляне, в голове возник именно такой путь, вокруг горы, – ответил я деду. – Сейчас еще раз спросил и – ничего, тишина…
– Наверное, из-за того, что Цветок закрыт, – предположил Синицын, разливая по пластиковым кружкам чай из котелка.
– Помню, что нам эту гору нужно обойти и спуститься с нее в ущелье, которое образуется этой горой и той, через которую нам надо перейти… Затем пойдем по ущелью и свернем наверх, направо, к перевалу. Только вот где нам точно свернуть нужно, я сказать затрудняюсь. Может быть, на месте разберусь. Как до перевала дойдем, там прямо все время, и потом – направо, в гору. Это место я помню, не пройдем.
– Если что, то откроем коробочку еще раз, – спокойно сказал Василий Александрович.
Синицын стрельнул в него неодобрительным взглядом.
– Вместо того чтобы каркать, лучше бы делом занялся, – сказал он.
Дед вопросительно посмотрел на Синицына.
– Что, забыл уже? Парням позвони и скажи, чтобы пилота притормозили, – напомнил Синицын.
Василий Александрович хлопнул себя по лбу и полез в рюкзак за телефоном.
После чаепития и отдыха, наш путь продолжился.
Дождь то усиливался, то ослабевал. Тучи, нагоняемые сильным порывистым ветром, затянули небо на многие километры, и ни в одной стороне не было просвета. Чернота дождевых туч и хлещущий по лицу дождь нагоняли мрачные мысли. Я их пытался отбросить, но они, как вязкая паутина, цеплялись за мое сознание и портили настроение. Это продолжалось до тех пор, пока одна из мыслей не зацепилась памятью за мои прошлые жизни, и все мое сознание сразу погрузилось в воспоминания.
