32-й день
23 января

Мы похоронили Тони в прекрасном месте, которое выбрала Лорен: на лесной поляне к северу от хижины, рядом с кизиловыми деревьями. Сейчас деревья стояли голые, но Сьюзи сказала, что весной они зацветут.

Хорошее место для отдыха.

Впрочем, каким бы хорошим оно ни было, после нескольких сантиметров прелой листвы началась каменистая земля со множеством узловатых корней. Камни приходилось выкапывать, корни – рубить и выкорчевывать. Работа была тяжелая, и она становилась еще тяжелее, когда я думал, зачем я это делаю.

Мы хоронили Тони.

Он добровольно остался в здании, остался ради Люка. Если бы не мы, он, скорее всего, сейчас уже грелся бы в солнечной Флориде с матерью. А вместо этого мы копаем ему могилу…

Больше мы ничего не могли сделать. Тони умер почти мгновенно.

Я сидел на подвальной лестнице, плакал, разговаривал с Тони, благодарил его за то, что он пытался защитить нас. Когда настала ночь, я не смог его бросить и принес спальный мешок, чтобы спать рядом с ним.

Под радостное чириканье птиц Сьюзи и я тянули тело по листьям. Тони был тяжелым – значительно больше двухсот фунтов, поэтому мы тянули его на одеяле.

Наконец мы добрались до поляны, которая находилась в нескольких сотнях футов от избушки, и подтащили тело к краю ямы. День выдался ясный, солнечный; я от напряжения вспотел и согнулся пополам, тяжело дыша. Немного отдохнув, я кивнул Сьюзи, мы схватились за края одеяла и как можно осторожнее опустили Тони в могилу. Тело все равно легло неровно.

– Я поправлю, – предложила Сьюзи.

Я сидел на листьях, глядя на небо и пытаясь отдышаться.

– Все нормально? – окликнула нас Лорен, задержавшаяся дома с детьми.

Сьюзи вылезла из могилы, вытерла грязные руки о джинсы и кивнула мне.

– Все в порядке! – отозвался я, думая о том, что на самом деле все ровно наоборот.

К нам шла Лорен с Элларозой на руках. За ней ковылял Чак. Затем я увидел Люка – он вприпрыжку носился кругами. Малыш все утро спрашивал про Тони, и я не знал, что ему ответить.

Я провел грязной ладонью по «ежику» на голове сына и посмотрел на небо, почувствовал, как лицо греют солнечные лучи. Мой разум словно оцепенел, не осталось никаких чувств, кроме страха.

И все-таки мы были живы.

Наступала ночь, на небе поднимался месяц. Я снова сидел на крыльце в кресле-качалке, с дробовиком в руках. В гостиной горел огонь в печи.

По крайней мере, мы не мерзли.

На Чаке был бронежилет – сержант Уильямс дал нам его вместе с защитными костюмами. Чак сам не знал, почему он его надел – просто на всякий случай. Возможно, именно поэтому он так смело разговаривал с теми людьми. Но все равно его ранили – несколько дробин попали в плечо и предплечье.

Моя травма оказалась нетяжелой – просто глубокая рана там, где в ногу воткнулся гвоздь. Сьюзи ее перевязала, и я почти не хромал.

Мы лишились внедорожника и продуктов – половина наших запасов лежала в машине. Всего несколько дней назад это место виделось мне сказкой; сейчас оно стало страшным и угрожающим. Я думал, что безумие творится только в Нью-Йорке, что мир за его пределами нормален, но, похоже, здесь было все то же самое.

Может, рушится весь мир, а мы и не знаем? Вздохнув, я посмотрел на звездное небо. Где же боги?

Вдруг одна звезда сдвинулась с места. И мигнула. Крошечный огонек стал снижаться. Мой мозг пытался понять, что происходит.

Я зачарованно следил за тем, как звездочка осторожно опускается на светящийся клочок земли вдали, а затем вскочил с кресла, распахнул входную дверь и побежал наверх.

– Они вернулись? – крикнул Чак.

– Нет, нет, – прошептал я. Лорен и дети еще спали. – Все нормально.

Я открыл дверь в спальню. Чак лежал на кровати, покрытый окровавленными тряпками. Над ним склонилась Сьюзи с пинцетом и бутылкой спирта в руках.

– В чем дело?

– Что отсюда видно? Что там, на горизонте?

Чак посмотрел на Сьюзи, потом на меня.

– Ночью виден Вашингтон – до него миль шестьдесят. По крайней мере, раньше он был виден, когда фонари горели. А что?

– А то, что я вижу Вашингтон.