Русалочка
Игра «Кольца-мячики» была на Институтских дворах самой любимой. Но не единственной. Те, кто постарше, порой гоняли футбольный мяч на площадке позади библиотеки, там была трава, а не камни. Иногда ухитрялись играть в теннис – на плоских плитах, самодельными фанерными ракетками, с веревкой вместо сетки. Девчонки прыгали через скакалки и по расчерченным на плитах «классикам», но чаще они включались в общие игры – мальчишечьи и девчоночьи. А некоторые даже участвовали в футбольных матчах. Была среди них и Белка – потому что в футбол играли Костя и Вашек, а ей что, отставать?
Сёга редко играл в футбол. Он с Юрчиком, Чебуреком, Птахой и Аленкой (пока она не уехала к дедушке в Таганрог) увлекался самолетиками. К ним часто присоединялась девочка Дашутка – та, которую Белка встретила на Дальнополянской улице у ручья. С ней всегда был красный мячик, которого тоже звали Пома. Но этих Пом (или Помов?) не путали, потому что на Дашуткином улыбалась рожица.
Костя ходил на Институтские дворы почти каждый день. Умело избавлялся от «хвостов» и спешил к новым приятелям. На Дворах никому не было дела, что он – Рытвин. Костик – вот и все. Не вредничаешь, не скандалишь в играх, не строишь из себя «крутого» – значит, свой, «институтский». ("Кандеевские" тут не ходят, не фига им у нас делать", – объяснил ему однажды Славик Ягницкий.) Здесь Костю оставляли печали и тревоги. Почти оставляли. А если вдруг подкатывало что-то смутное (не часто, но бывало), он шел к тем, кто помладше. Юрчик и Чебурек научили его мастерить самолетики. Зацепишь аэропланчик за резинку, натянешь, отпустишь – и он радостно взмывает в высоту. Иногда улетит в такие места, что ходишь-ходишь, пока найдешь…
Да, самолетики по-прежнему реяли над институтскими площадками, среди кирпичных корпусов. Но все чаще случалось, что, когда ребята догоняли их, то на "месте посадки" – в траве или на камнях – находили не маленькие модели, а большущих стрекоз с шуршащими крыльями. Таких великанов с блестящими лиловыми телами и выпуклыми глазищами поначалу боязно было брать в руки. Только Юрчик и Чебурек не боялись. Вскоре и Сёга перестал. Глядя на них, другие тоже стали сажать стрекоз себе на плечи и на головы. Стрекозы сидели послушно и подолгу. А потом с треском срывались и улетали, роняя с крыльев солнечные искры…
Давно вернулся из лагеря Тюпа. В лагере он изрядно загорел, похудел и выглядел даже симпатичным (так подумала Белка). В первый день он долго беседовал с Валерием Эдуардовичем у него на квартире, а после носился по Дворам с другими ребятами, ничуть не проявляя математическую и физическую хитроумность.
Сложилась такая компания: Вашек, Сёга, Белка, Костя, Тюпа и Дашутка. Не всегда они, конечно оказывались друг с другом. Костя порой развлекался с «самолетчиками», Сёга тоже убегал к ребятам помладше (и тогда Вашек нервничал, старался оказаться поблизости). Но часто все они были вместе. Иногда случалось такое настроение, что не надо никаких игр, просто хорошо бродить по окраинам Дворов, открывать до сей поры неизвестные таинственные места. Этих мест было так много, что немудрено заблудиться. Крохотные площади с побитыми мраморными статуями (непонятно чьими), крутые чугунные мостики над заросшими осокой канавами, кривые переходы среди каменных стен, где висели на цепях ржавые фонари и доски с неразборчивыми именами…
Однажды Тюпа всех поманил в незаметный проход – ужасно узкий, заросший выше головы дремучими сорняками (хорошо, что крапива не кусалась; колючки, однако, царапались). Продрались, проломились – интересно ведь, что там впереди? И впереди оказался… широченный луг.
Если бы наши путешественники не слыхали о хитростях "треугольной конфигурации", они тут бы и сели от изумления: безлюдное цветущее поле – там, где должны шуметь городские кварталы! Но сейчас они только вдохнули луговой душистый воздух. Потом Тюпа выразился по-научному:
– Ни фига себе, радиус изгиба! Не меньше четырех дэ-эн…
– Эйнштейн… – добродушно заметила Белка. А Дашутка сказала:
– Это, кажется, Колокольцев луг. Драчун говорил, что где здесь есть дорожка до Круглого болотца.
Кто такой Драчун, спрашивать не стали. Про него то и дело возникали разговоры: "Драчун говорил", "Драчун в тот раз показывал", "Драчун объяснял"… Но Белка и Костя этого мальчишку не видели ни разу: он с мая жил в деревне у деда с бабушкой и должен был вернуться к середине лета… А о Круглом болотце Белка спросила:
– Это где такое? И чем знаменито?
Дашутка охотно объяснила, что знаменито оно своими жителями – очень умными ("прямо как человеки") лягушатами.
– Это те, кто по вечерам поют свое «бум-ква-ква». Все слышат, и никто не знает, где… Один Драчун знает. Он меня обещал сводить к ним… И вас, конечно, сводит…
Все пошли куда глаза глядят, к сизому горизонту.
Над лугом стояли в высоте похожие на груды хлопка облака. Гудели шмели. Воздух перекатывался по травам теплыми волнами. Густо пестрели цветы. Дашутка принялась собирать ромашки и плести из них венки. Делала она это удивительно быстро. Белка тоже попробовала и даже сплела один венок, но Дашутка в это время успела изготовить три. И надела их на Тюпу, Сёгу и Костю. И серьезно сказала:
– Не стесняйтесь, здесь мы одни.
А они и не стеснялись.
Только Вашек, похоже, застеснялся, когда Белка украсила его своим венком. Поглядел на нее искоса. Потом еще разок – странно как-то…
– Ты чего так на меня смотришь? – слегка встревожилась Белка.
– Ничего… – пробормотал Вашек. Поджал ногу и начал сердито чесать исцарапанную щиколотку. Они (Белка, Вашек и Сёга) отстали немного от Дашутки, Тюпы и Кости. Сёга вдруг сделал три журавлиных шага в сторону, оглянулся и решительно сообщил:
– Я знаю, почему он так смотрит. Потому что боится сказать.
– Сергей!! – угрожающе взвыл Вашек. То есть хотел угрожающе, а получилось жалобно.
Сёга еще два раза переставил журавлиные ноги и с безопасного расстояния объяснил:
– Он боится попросить, чтобы ты ему это… по-по-зировала. Потому что хочет слепить с тебя русалочку…
– Чего? – почему-то испугалась Белка.
– Ябеда паршивая! И предатель! – со слезинкой выговорил Вашек. И бросил в Сёгу венком.
– И никакой не предатель! Я был бы предатель, если бы не сказал. Потому что ты тогда совсем бы извелся и помер. Сам хочешь, а сам боишься…
– Вот придем домой, узнаешь… – пообещал Вашек. Уши у него были багровые.
Белка всеми нервами ощутила великое смущение Вашека. И чтобы он не мучился так, она сказала деловито:
– Не понимаю. Объясни, что за русалочка?
– Ну… – Вашек несколько раз крупно глотнул, пошевелил тощими лопатками под своей полосатой майкой, показал Сёге кулак. – Не могу же я только лошадиные головы лепить для этого языкастого балбеса… – ("Балбес" радостно хихикнул, почуя в голосе брата прощение.) – Я вообще лепить люблю. И зверей, и людей… И сказал ему, что хотел… русалку… А он: "Слепи с Белки, она красивая…" Сам ведь предложил, зараза, а теперь…
– А ты обрадовался, – беспощадно уточнил Сёга.
Белка ощутила, как разгораются щеки. Не от полуденного зноя.
– Дурни… оба… Почему именно с меня надо лепить?
– А с кого? Таких хорошо знакомых девочек больше у нас нет. Дашутка только, но она еще маленькая и костлявая, почти как я, – разъяснил издалека Сёга. – А ты красивая…
– Я?! Красивая?! – честно изумилась Белка.
И тогда Вашек просто и уже почти без смущения сказал:
– Конечно. А ты не знала?
– Ненормальные… Длинная «элизобетонная» дура в очках. И нос у меня толстый. Если бы не очки, все видели бы, какая это груша…
– Причем здесь нос и очки! – с печальным оживлением заспорил Вашек. – Нос у тебя нормальный, и очки тебе идут. И никакая ты не длинная, а… такая. Пропорциональная…
Полагалось возмутиться и пообещать: "Вот как дам по шее, будет тебе "пропорциональная"!" Но Белка надула губы и выговорила:
– У русалок, между прочим, хвосты, а не ноги. Хвост, наверно, с селедки лепить собираешься?
– Да не будет хвоста, я тебя… то есть ее… с ногами, как есть!
– И… – Белка сердито зарделась опять, но надо было доводить разговор до конца. – Русалки же… они же без одежды. Ты соображаешь?
– Но ты же будешь в купальнике!
– Но когда вылепишь-то… на ней-то купальника ведь не будет! Так?
– Будет! Все будет! И очки. И книга!.. Это же не то, что настоящая русалка, а просто девчонка… девочка! Сидит на камне у воды и читает. Я даже название придумал: "Русалка из шестого "Б"…
– Если вылепишь похоже, меня узнают… и тогда что?
– И тогда что? – уже сердито отозвался Вашек. – Здесь же нет ничего… плохого. Это же искусство, вот и все. То есть у меня еще не настоящее искусство… но… девочка на озере, что здесь такого?
– И очки сделаешь? – неловко спросила Белка. И с ужасом поняла, что, кажется, сдается.
– Конечно, – уже твердо сказал Вашек (а негодный Сёга радостно прислушивался издалека).
– Все догадаются…
– Ну и что?
Да, видно было, что в мыслях у него нет ничеготакого. Страшновато было Белке, но… обидеть Вашека – это еще хуже. И, по правде говоря, любопытно стало: что получится?
Белка спросила насмешливо деловито:
– И как ты это мыслишь? Я сижу у тебя дома в купальнике, ты лепишь, как этот… как Торвальдсен, друг Андерсена, тут приходят родители…
– Ну и приходят, ну и что?.. Да и не надо дома! Вот нальют на Дворах бассейн, все купаться начнут, и тогда я… сяду в уголке незаметно…
– Ага! А за спиной у тебя зрители-советчики.. Глядят то на меня, то на твою работу, обсуждают…
– Я же говорю: незаметно…
Что было делать? Надув губы, Белка сказала:
– Хорошо, когда нальют бассейн, поглядим…
– Значит, согласна?
– Ну ладно, ладно… – Когда наполнят бассейн, было неизвестно.
Главный институтский сторож и дворник дядя Капа (Капитолин Митрич) был человек с уклончивым характером. На вопросы, когда в бассейне будет вода, он раз за разом отделывался любимой фразой: "Как только, так в сей же час…" А если на него нажимали, упоминал снова таинственные "воздушные пробки" в трубах… Но были у дяди Капы и хорошие свойства. Никогда не кричал на ребят, не мешал играть, где вздумается и даже не запрещал вечерние костры.
Эти костры на укромных площадках разжигали студенты – те, кто остались в институте на летнюю практику. По вечерам парни и девчата собирались у небольших оранжевых огоньков с гитарами, пели то дурашливые, то душещипательные песни (называлось "студенческий фольклор"). Например, такие:
Полечу я, как радиозонд,
Ты же будешь следить, как локатор.
Распахнется вокруг горизонт,
Закурятся, как дым, облака там.
Я в той облачной скроюсь гряде,
И в эфире тогда станет тихо.
Засигналишь ты мне: «Где ты, где?»
Я же буду сидеть и хихикать…
И припев:
Что такое наша жизнь?
Ах, сплошные прятки!
Ты по улице бежишь,
Я сижу на грядке.
Нет, не встретимся мы под
Радугой-дугою.
Завершен учебный год,
Нынче я с другою…
Когда подходили ребята, студенты охотно раздвигались, давали место. Иногда предлагали:
– Ну что, маэстры, «спиваем» вместе?
"Маэстрами" были Юрчик, Сёга, Аленка (пока не уехала), Дашутка и Славик Ягницкий (в самом деле солист детского хора). Славик шепотом предупреждал: "Только не войте, как голодные коты на помойке… То есть я хотел сказать, держите правильную тональность…" Никто и не выл, все пели чисто и правильно. Чаще всего начинали с хорошей такой, немного печальной песни о дальних морях.
…А над синею бухтою той —
Облака что твои паруса.
А за дымчатой дальней чертой —
Голоса, голоса, голоса…
Это кто – отзовитесь скорей!
Но разгадки и отзыва нет —
Или голос нездешних морей,
Или зов позабытых планет…
Иногда кто-нибудь из иронично настроенных парней замечал:
– Несовременно поем, коллеги. Не вписываемся в эпоху…
Но другие отвечали, что шла бы она, эпоха, "туда, куда мы думаем".
– Ну-ка, Славик, давай про марсианские степи.
И Славик, переждав гитарное вступление, тонко заводил:
Там колючие травы под цвет кирпичей.
Звезды с солнцем играют там в жмурки.
Этот выжженный Марс, он пустой, он ничей,
Только ветер гоняет окурки…
И народ негромко подхватывал:
Сотни тысяч веков там никто не бывал,
Только мы там гуляли немножко:
Только ты, только я, только пес Кардинал
Да еще первокурсник Сережка…
Случалось что к огоньку бесшумно выходила Луиза, а за ней появлялся профессор Рекордарский. Профессора обрадованно пускали в круг, Луизу кто-нибудь подхватывал на руки. Валерий Эдуардович смущенно объяснял.
– Пошла опять из дома на ночь глядя, я за ней: "Ты куда?" А она сюда, к огоньку. Любит компанию… Но любит, негодница, и бродить сама по себе.
– Кошки, они такие, – соглашался народ. – Как у Киплинга… Валерий Эдуардыч, хотите печеную картошку?
– Не откажусь… Благодарствую.
Один за другим начинали стрекотать и наигрывать всякую музыку мобильники – подвешенные на шеях и спрятанные в карманах. Родители интересовались: "Где вас носит нелегкая? Марш домой!" – "Да ну, еще не поздно! Ма-а, еще полчасика!.."
"Бум-ква-ква! Бум-ква-ква!" – звучала в непонятном отдалении мелодия лягушачьего вальса. Сильно пахло лебедой, лопухами, тополиными листьями и остывающими кирпичами стен. Искры летели в светлое, не поддающееся ночи небо. Расходиться не хотелось.
Иногда появлялся из кленовой чащи дядя Капа. Останавливался за спинами, дослушивал очередную песню, потом говорил со служебной строгостью:
– Костерок-то погасите, когда кончите ваш концерт. А то мало ли чего…
Его дружно уверяли, что костер будет погашен со всей тщательностью. Но кто-нибудь из мальчишек обязательно добавлял, что "вот если бы в бассейне была вода, то совсем просто: принесли ведерко и залили…"
– Будет, будет вода… – ворчал дядя Капа и пропадал, уклоняясь от справедливой критики.
Наконец дядя Капа объявил: с трубами дело паршивое и если "народ хочет купальню", пусть этот народ расчистит родник под старой кирпичной кладкой среди тополей – чтобы ручей от родника потек в бассейн. Потому как "любишь купаться, люби лопатой шевелить"…
Ну и что? Ну и пошевелили лопатами – без лени и даже с радостью. Расчистили, выложили извилистое русло гранитными плитками. Ручей зажурчал, защекотал ребячьи ноги, брызнул искрами, благодарно наполнил восьмиугольный каменный водоем за сутки. Из бассейна вода побежала через прорытый отток в заросшую кувшинками канаву. Канава вела неизвестно куда. То есть известно: Дашутка сказала, что в Круглое болотце. Но добраться по ней до болотца было немыслимо – любой застрял бы в непролазных травах и ольховнике.
– Вот приедет Драчун, он покажет дорогу.
– Да когда он приедет-то? – нетерпеливо сказал Сёга.
– Скоро… Видите, уже расцвели коронки…
– Какие коронки? – удивилась Белка.
– Да вот же… – Дашутка присела, взяла в пальцы жесткий стебелек с желтыми цветами-звездочками. Были цветы размером с ее ноготок на мизинце. Острые лепестки загибались – будто и правда как зубчики на крохотной короне. Впрочем, это когда приглядишься. А так – обычное золотистое мелкоцветье, какого полно всюду. Давно отцвели и опушились одуванчики, но солнечно горели кругом лютики, сурепка, крохотные желтые ромашки и всякая мелочь, у которой мало кто знает названия. Но Дашутка оторвала один цветок-коронку, уронила на булыжник мостовой, и тот тихонько зазвенел, будто был выкован из тонкого металла.
– Вот… Драчун обещал подарить такую коронку каждому лягушонку. Станут они лягушки-царевны и лягушки-царевичи. И никаких Иванов-царевичей со стрелами будет им не надо…
Все, кто был рядом, обрадовались, поудивлялись и… помчались купаться. Свежая вода бассейна манила к себе неудержимо.
Шум и плеск неслись от бассейна, вставали над ним радуги. Народу бултыхалось там немало – от визгливых дошколят, до ребят вроде Белки и Вашека (а то и постарше). Но тесно никогда не было. Большие мальчишки охотно кидали с плеч и сплетенных рук верещавших от полноты жизни малышей. Брызги, визг, сплошной восторг…
Вот только ясно было, что никакую русалочку тут слепить не удастся. И напрасно Белка, стесняясь самой себя, каждый день надевала под юбку и футболку голубой блестящий купальничек. То есть не напрасно, для бассейна в самый раз. Но представить, что она сидит на каменном ограждении, а Вашек «ваяет» ее из пластика (в окружении десятка зрителей, от которых не убежишь!) было немыслимо. Вашек, видимо, это и сам понимал. А может, просто забыл о своих планах? Вон как бултыхается и резвится, не меньше Сёги и всякой малышни… Понятно, что Белка должна была чувствовать облегчение. И чувствовала. Но это с одной стороны. А с другой… шевелилась досада.
Однажды она отошла от бассейна к теплой от солнца кирпичной стене, что там погреться и обсохнуть. И рядом возник Сёга. В мокрых апельсиновых плавках, костлявый, беловолосый, но уже загоревший. Потрогал сидевшую на плече громадную стрекозу. Сказал очень серьезно:
– Я знаю, почему ты дуешься. Только ты напрасно. Он уже лепит ее…
– Кто лепит? Кого? – с дурацки-равнодушным видом заговорила Белка, и стало стыдно за свое притворство.
– Русалочку лепит, – прекрасно видя Белкино смущение, сообщил Сёга. – И знаешь, неплохо получается…
Тогда Белка поняла, что ее раскусили, как спелый орешек, и разозлилась на себя, на Сёгу, на весь белый свет и в первую очередь на Вашека. Решительно пошла к нему (обсыхающему у каменного барьера) и спросила в упор:
– Ты правда лепишь русалочку?
– Этот лошадиный пастух уже сболтнул, да? Вот язык… Я хотел закончить, а потом показать…
– Значит, сумел обойтись без натуры? – очень равнодушно сказала Белка.
– Ну, не совсем без натуры… – Он переступил на плите мокрыми ногами и признался (похоже, что чересчур весело): – У меня же в мобильнике фотоаппарат. Пока ты купалась, я щелк, щелк. С разных позиций. Это же лучше, чем ты сидела бы подолгу у всех на глазах…
У Белки, как тогда на лугу, загорелись щеки.
– А меня ты спросил?
– Но… – Вашек заморгал сырыми ресницами. – Ты же тогда, на лугу, сказала, что можно. Когда будет бассейн…
– Но я же не знала, что ты из-под полы!
– Из-под какой полы?.. – Вашек растерянно подергал поясок на плавках. – Я… из ладоней. Аппарат же маленький… Я хотел, как проще…
– Он «хотел»! Без спросу!.. Может, ты еще в ванной комнате захочешь меня снять? Через скважину… – Он сразу поняла, что городит чушь, и от этого разозлилась еще больше. (И показалось, что откуда-то издалека смотрит на нее канадский «бойфренд» Мишель.) А Вашек поморгал опять, опустил руки и шепотом сказал:
– Ты чего… Ты такая дура, да?
– Зато ты ужасно умный! И-зо-бре-та-тельный…
Вашек выговорил совсем уже тихо:
– Ну, пожалуйста. Если хочешь, я ее сломаю. А снимки сотру… Я не хотел говорить раньше времени. Потому что думал: тебе в подарок…
– Мне аб-со-лютно не нужны никакие подарки! – заявила Белка и пошла одеваться.
А внутри у нее все уже болезненно звенело: что же она такое наделала! Было так хорошо на свете, и вдруг… Он же правда не хотел ничего такого. Он же в правда подарок… Небо потускнело над Институтскими дворами. И впору было кинуться назад: «Вашек, не обижайся, я это сгоряча! Потому что растерялась!..» Но другая Белка (элизобетонная!) которая иногда оживала в ней, сказала вредным голосом: «С какой стати! Он будет позволять себе всякую дурь, а ты бегать за ним?» И Белка пошла прочь.
И в одиночестве болталась по Институтским дворам, стараясь не слышать разносившиеся по всем закоулкам вопли и визги купавшейся малышни. Долго быть в такой тоске и потерянности она не могла. Надо было принимать какие-то решительные и необычные меры. И она пошла назад к бассейну, чтобы найти Костю. А он сам шел навстречу. Неужели что-то почуял?
Они остановились друг против друга.
– Костя, – отчетливо сказала Белка. – Пойдем в аквапарк. Там аттракционы, вышки для ныряния, водопады. Не то, что в этом лягушатнике…
Аквапарк на берегу Городского пруда открылся недавно, о нем каждый день говорили в Новостях и писали в газетах.
И сразу Белка своими нервами ощутила Костины нервы – как они радостно дрогнули и запели. Ну, не совсем же глупая она! Понимала, как счастлив будет Костя Рытвин пойти с ней куда-нибудь вдвоем.
– Пойдем! – Тут же вскинулся он и заулыбался. И… оглянулся на бассейн. И стоял так с полминуты. А когда опять повернулся к Белке, был уже другим.
– Поругались, что ли? – насупленно спросил он.
– Вот еще! Больно надо!
– Понятно… – кивнул Костя и потрогал чехлом ракетки разбитое недавно колено. – Нет, Белка. Не пойдем мы с тобой в аквапарк.
– Ну и не надо! Пойду одна.
– И одна ты не пойдешь… – сказал Костик все тем же ровным тоном.
– Это почему?!
– Потому что сейчас ты пойдешь к Вашеку, – тихо объяснил Костя, глядя из-под темных прядок. – Подойдешь и скажешь: "Вашек, я была глупая, не сердись. Давай помиримся".
"У тебя что, крыша поехала? – вознегодовала «элизобетонная» Белка. – Тоже мне, воспитатель!" А нормальная Белка постояла секунд пять, понурилась и пошла к бассейну. Сперва медленно, потом быстрее, быстрее.
И подошла к Вашеку. И, надув губы, пробормотала то, что велел Костя.
Вашек заулыбался виновато и радостно.
– Да ну, это я сам такой дурак! Думал, что будет лучше, а не подумал… Ты не думай, я…
– Да ничего я не думаю, – выговорила Белка с великим облегчением. – Лепи как хочешь, и покажешь когда хочешь. О чем тут разговор… А я Сёге нашла еще одну лошадку…
– По шее бы ему, а не лошадку… – выговорил Вашек со счастливой улыбкой. – Болтун несусветный…
А над бассейном по-прежнему загорались радуги и разносился несмолкаемый смех. И было здесь лучше, чем во всех на свете аквапарках и диснейлендах. И небо опять стало ясным – над Институтскими дворами, которые Белка (она понимала это с запоздалым страхом) чуть не потеряла навсегда…
