Часть пятая
Медвежья гора
Бедекер бежит. Глаза слезятся от едкого пота, болит грудь, бешено колотится сердце. Он с трудом переводит дух, но продолжает бежать. Последняя миля из четырех должна даваться легче других, но получается как раз наоборот. Маршрут пробежки пролегает через дюны и обратно по пляжу, и как раз на последнем участке Скотт решил поднажать. Отец отстал уже на пять шагов, но больше решил не уступать.
Когда впереди показался их мотель в Коко-Бич, Бедекер почувствовал, что теряет последние силы. Сердце и легкие настоятельно требовали передышки, но он сжал зубы и решительно устремился вперед, чтобы сократить разрыв с худощавым рыжим соперником. Увидев отца за правым плечом, Скотт ухмыльнулся и поддал еще, перейдя с твердого мокрого песка на сухой и рассыпчатый. Бедекер продержался шагов пятьдесят и сдался, проделав остаток пути до мотеля быстрым размашистым шагом.
Когда он без сил осел на песок, прислонившись к бетонной стене и подперев голову руками, сын уже выполнял наклоны и растяжки.
– Классно пробежались, – заметил Скотт.
– Хррр, – едва смог прохрипеть Бедекер.
– Просто супер, да?
– Хррр…
– Теперь поплаваю пойду, ты как?
Бедекер покачал головой.
– Иди сам, – выдохнул он, – я что-то сдох совсем.
– Ну ладно, пока.
Он довольно смотрел, как под жарким флоридским солнцем сын бежит к воде по ослепительно белому песку, похожему на лунную пыль в светлый полдень. Скотт уже совсем поправился. Восемь месяцев назад его хотели положить в больницу, но лекарство от астмы быстро помогло, а пара недель отдыха помогли справиться и с дизентерией. В Арканзасе, пока Бедекер худел, работая на отцовском участке и мучая себя диетой, сын, наоборот, стремительно набирал вес и вскоре уже не напоминал узника концлагеря.
Бедекер прищурился, высматривая в волнах плывущего Скотта, потом, кряхтя, поднялся и побрел к берегу, чтобы тоже окунуться.
Вечером они уже катили по шоссе номер один к Космическому центру Кеннеди. Бедекер поглядывал на новостройки и торговые центры вдоль дороги, вспоминая девственный пейзаж середины шестидесятых. Гигантский монтажно-испытательный комплекс показался вдали еще до поворота на дамбу НАСА.
– Ну как, изменилось тут что-нибудь? – спросил Бедекер.
В детстве Скотт не упускал ни одного случая побывать в Космическом центре. Лет в шесть-семь фирменную голубую футболку Центра мальчик вообще не соглашался снимать, и матери приходилось стирать ее по ночам.
– Да вроде нет.
Бедекер кивнул на громаду комплекса на северо-востоке.
– А помнишь, я возил тебя сюда, когда его еще только строили?
Сын нахмурился.
– Это когда?
– М-м… в шестьдесят пятом. Я тогда уже работал в НАСА, но тем летом как раз попал в Пятую группу астронавтов. Помнишь?
Скотт взглянул на отца с усмешкой.
– Да ведь мне тогда только год исполнился.
Бедекер улыбнулся в ответ.
– Надо же, и в самом деле… Ну да, ты же всю дорогу тогда сидел у меня на плечах.
Перед въездом в промышленную зону их два раза останавливали на КПП. Обычно космодром был гостеприимно открыт для туристических групп и просто любопытствующих, но на этот раз ожидался запуск по программе Министерства обороны. Бедекеру пришлось предъявлять удостоверение личности и пропуск, выписанный Такером Уилсоном.
Они медленно проехали вдоль длинного здания штаб-квартиры и свернули к Центру пилотируемых полетов. Обширный трехэтажный комплекс выглядел так же скучно и функционально, как в прежние времена тренировок «Аполлона». Широкие стеклянные панели на западной стене отражали последние лучи заката.
– Да, – заметил Скотт, – обед в День благодарения у астронавтов – это не шутка.
– Ну, не то чтобы обед… Все уже отметили у себя дома с семьями, а тут просто кофе с пирогами… скорее традиционная вечеринка накануне старта.
– Наверное, нечасто НАСА устраивает запуск по праздникам?
– Ну, почему же… – заметил Бедекер. За дверью они снова показали удостоверения охраннику, и служащий НАСА повел их вверх по узкой лестнице. – Вот «Аполлон-8» облетел Луну на самое Рождество, – продолжал он. – А эту дату выбирало Министерство обороны, учитывая благоприятные временны́е окна.
– И потом, – кивнул Скотт, – День благодарения сегодня, а старт завтра.
– Тоже верно.
Преодолев еще два КПП, отец с сыном оказались в небольшой приемной перед столовой астронавтов. Зеленый диван, неудобные стулья, низкий кофейный столик с разбросанными журналами… Бедекер с удовольствием отметил, что помещения для отдыха и через двадцать лет сохранили хорошо знакомый дух шестидесятых.
Из столовой вышел молодой майор ВВС, ведя за собой группу бизнесменов. Один из них, в темном костюме и с портфелем-дипломатом, остановился, увидев Бедекера.
– Дик! – воскликнул он. – Говорят, тебя взяли в «Роквелл Интернэшнл»?
Бедекер встал и пожал ему руку.
– Нет, Коул, я тут с частным визитом… Ты знаком с моим сыном? Скотт, это Коул Прескотт, мой начальник в Сент-Луисе.
– Мы когда-то уже виделись, – улыбнулся Прескотт, протягивая руку Скотту. – На корпоративном пикнике, когда Дик пришел к нам работать. Тебе было одиннадцать, кажется.
– Помню бег парами на полянке, – улыбнулся в ответ Скотт. – Рад снова видеть вас, мистер Прескотт.
Тот повернулся к Бедекеру.
– Как дела, Дик? Ничего от тебя не слыхать уже… да с полгода, пожалуй.
– Семь месяцев, – кивнул Бедекер. – Всю весну и лето чинили с сыном нашу старую хибару в Арканзасе.
– В Арканзасе? – Прескотт подмигнул Скотту. – Что вы там забыли?
– Да так, ничего особенного, – ответил Бедекер.
– Слушай, тут ходили слухи, что ты говорил с кем-то из «Норт-америкэн»? Правда, что ли?
– Только говорил.
– Угу… Только знаешь, Дик, если ты еще ничего не подписал… – Прескотт настороженно огляделся. Группа уже вышла, из приоткрытых дверей столовой слышались смех и звяканье посуды. – Кавено в январе уходит на пенсию…
– Да?
– Угу. – Прескотт наклонился с таинственным видом, словно шептал на ухо. – И я заступлю на его место. А кандидатов на мой пост пока нет, Дик. Так что если подумываешь вернуться, то сейчас самое время.
– Спасибо, Коул, но у меня сейчас есть работа. Ну, не то чтобы совсем работа… скорее, проект, который потребует нескольких месяцев.
– Что за проект?
– Я дописываю книгу Дейва, он начал ее пару лет назад. Придется немало поездить, побеседовать с людьми. Вот, в понедельник лечу в Остин для начала.
– Хм… книга? – поднял брови Прескотт. – Аванс уже получил?
– Небольшой, только на путевые издержки. Основной гонорар пойдет Диане, вдове Дейва, и их малышу.
Прескотт кивнул и глянул на часы.
– О’кей, но имей в виду… Рад был увидеться, Дик… Скотт…
– Взаимно, – кивнул Бедекер.
Прескотт задержался в дверях.
– Черт, не повезло Малдорфу…
– Да.
Едва он вышел, как из столовой появился служащий НАСА без пиджака, в одной рубашке с галстуком.
– Полковник Бедекер?
– Так точно.
– Команда готова к десерту, ждут вас с сыном.
* * *
За длинным банкетным столом сидели пятеро астронавтов и еще семь человек. Такер Уилсон представил гостей. Помимо Такера, Бедекер узнал Фреда Хагена, второго пилота, и Дональда Гилрота из нынешней администрации НАСА. Гилрот сильно располнел с последней встречи и продвинулся по службе.
Остальные астронавты, два инженера-исследователя и специалист по оборудованию, все были из ВВС. Такер оказался единственным штатным пилотом НАСА в команде. Кроме того, несмотря на усиленное привлечение к космической программе женщин и представителей этнических меньшинств, в полет по заказу Министерства обороны отправлялись мужчины-англосаксы. Астронавты-исследователи Коннерс и Миллер были молчаливы и серьезны, но самый молодой член экипажа, блондин по фамилии Хольмквист, то и дело заразительно хихикал, чем сразу расположил к себе Бедекера.
Как и положено, вечер за пирогами и кофе начался с воспоминаний о легендарных полетах «Аполлонов», потом Бедекер перевел разговор на предстоящий полет.
– Фред, – обратился он к Хагену, – ты ведь долго ждал этого дня?
Тот кивнул. Всего лишь несколькими годами младше Бедекера, но с совершенно седым ежиком на голове, он немного походил на Арчибальда Кокса. Бедекер с удивлением осознал, что большинство нынешних пилотов шаттлов по возрасту приближались к нему самому. Космический фронтир, прежде столь пугавший, что эксперты сомневались, выдержат ли даже самые молодые, сильные и смелые, теперь стал местом работы людей с дальнозоркостью и проблемами простаты.
– Ждал с тех пор, как прикрыли проект ПОЛ. Если повезет, поучаствую в обкатке частей космической станции на новом этапе.
– Что такое ПОЛ? – спросил Скотт.
– Пилотируемая орбитальная лаборатория, – ответил Хольмквист. Светловолосый астронавт был всего на два-три года старше Скотта. – Любимый проект ВВС, почти как «Дайна-Сор», который тоже загнулся. Это еще до нас с тобой, Скотт.
– Ага, – подтвердил Такер, бросив в юного коллегу скомканной салфеткой, – еще в дотранзисторные времена.
– Пожалуй, шаттл и есть что-то вроде «Дайна-Сора», только побольше и получше, – заметил Бедекер. В голове всплыло слово «динозавр»… в шестидесятые он и сам испытывал те крылатые многоразовые ракетопланы в рамках участия НАСА в безвременно почившей программе военных.
– Ну да, – кивнул Хаген, – а лаборатория «Спейслэб» не что иное, как обновленная международная версия ПОЛ… только через двадцать лет. Да и сама предназначена для тестирования компонентов будущей космической станции, которую мы начнем собирать на орбите через пару лет.
– Но в этот раз вы ее с собой не везете? – спросил Скотт.
Над столом повисло молчание, лишь некоторые покачали головой. Детали программы Министерства обороны выходили за рамки светской беседы, что гостям было известно.
– Погода сильно мешает? – поинтересовался Бедекер. Утренние грозы над Мексиканским заливом последние дни вошли в привычку.
– Есть немного, – ответил Такер. – Метеорологи дали добро, но как-то не слишком уверенно. Да ладно, хрен с ним. Окна короткие, но регулярные, уже несколько дней подряд… Дик, вы как, будете завтра смотреть старт из вип-зоны?
– Еще бы.
– А ты что обо всем этом думаешь, Скотт? – Хаген с дружелюбным интересом взглянул на рыжеволосого парня.
Тот пожал было плечами, но покосился на отца и ответил, глядя Хагену в глаза:
– Если честно, сэр, все очень интересно, но немного печально.
– Почему же? – поднял брови Миллер, один из исследователей, темноволосый, с цепким взглядом. Бедекеру он напомнил Гаса Гриссома. – Почему печально?
Скотт вздохнул и развел руками.
– Телетрансляции старта не будет, верно? Репортеры на космодром не допущены? Никаких комментариев о ходе полета, кроме самых общих. Публика не узнает даже точное время старта… Так?
– Верно, – подал голос капитан Коннерс. Слова его звучали четко и отрывисто, чувствовалась школа Академии ВВС. – Мы действуем в интересах национальной безопасности, задание секретное.
Он переглянулся с коллегами и умолк, ожидая, пока официант соберет пустые тарелки и дольет кофе в чашки. Хольмквист и Такер с улыбкой смотрели на Скотта.
Тот снова нервно пожал плечами, но улыбнулся в ответ. Бедекер отметил, что яростная, неумолимая бескомпромиссность, отличавшая сына в последние годы, понемногу смягчается.
– Это понятно, – ответил Скотт. – Просто я вспомнил те времена, когда летал отец. Пресса тогда знала буквально про каждый чих астронавтов… да, именно так. Не говоря уже о родных… Помню, как все было выставлено напоказ, и как мы смеялись, сравнивая это с секретностью русских. Мы гордились своей открытостью всему миру. Я что хочу сказать… грустно, что теперь мы стали больше похожи на русских.
Миллер собрался ответить, но его прервал смех Хольмквиста.
– Прямо в точку, парень. Только до русских нам пока что далеко. Не видел, как клубились репортеры тут давеча в Мельбурнском аэропорту, когда стали прибывать контейнеры военных подрядчиков? Там достаточно было взглянуть, чтобы понять, с чем мы летим. Видел сегодняшнюю «Вашингтон пост»? А «Нью-Йорк таймс»?
Скотт покачал головой.
Молодой астронавт стал увлеченно пересказывать статьи и телесообщения, не подтверждая и не отрицая их, но с юмором описывая тщетные попытки пресс-службы ВВС заткнуть пальцем дыру в плотине. Один из сидевших за столом администраторов НАСА поддержал беседу, упомянув о лодках с репортерами, которые пришлось отгонять от берега, притом что разведывательные суда русских также ошивались неподалеку от закрытой зоны.
Фред Хаген, в свою очередь, поведал историю из эпохи ракетопланов «X-15», когда один из репортеров, чтобы добыть эксклюзивное интервью, переоделся офицером бразильских ВВС. Бедекер тоже не остался в стороне и припомнил, как ездил в Советский Союз готовить программу «Союз – Аполлон». Тогда, зимним вечером, в Звездном городке Дейв Малдорф подошел в номере к абажуру настольной лампы и громко пожаловался, что сейчас самое время пропустить стаканчик на ночь, а все подаренное русскими коллегами спиртное закончилось. Десять минут спустя русский ординарец приволок и водку, и виски, и шампанское.
Постепенно общий разговор распался, начальство стало расходиться. Хольмквист и Такер продолжали болтать со Скоттом, а Дон Гилрот обошел стол и тронул Бедекера за плечо.
– Дик, у тебя есть минутка? Давай выйдем.
В пустой приемной Гилрот закрыл дверь и кряхтя уселся, подтянув ремень на расползающемся животе.
– Дик, я не знаю, удастся ли нам поговорить завтра, вот и решил прямо сейчас.
– О чем поговорить?
– О том, чтобы тебе вернуться в НАСА, – сказал Гилрот. Бедекер удивленно заморгал, такое ему в голову не приходило. – Я говорил с Прескоттом, Вейцелем и кое с кем еще и знаю, что у тебя другие планы, но хочу, чтоб ты знал: мы тоже заинтересованы. Конечно, условия у нас никогда не сравняются с частными компаниями, но времена настают интересные. Пытаемся перестроить всю программу.
– Дон, мне скоро стукнет пятьдесят четыре.
– А мне в августе – пятьдесят девять, – усмехнулся Гилрот. – Если ты еще не заметил, конторой теперь управляют далеко не юноши.
Бедекер покачал головой.
– Да, отстал я от жизни, видать.
Гилрот пожал плечами.
– И потом, мы ведь тебя не в пилоты зовем… хотя при такой куче дел, что нас ждет в ближайшие годы, всякое возможно. В любом случае человек с твоим опытом очень пригодился бы Гарри в Управлении астронавтов. Вместе со старичками и курсантами у нас тут сейчас человек семьдесят, не то что в прежние годы, когда Слейтон и Шепард приглядывали за вашим десятком дебоширов.
– Дон, я только начал работать над книгой, которую так и не закончил Дейв…
– Знаю, знаю. – Гилрот добродушно похлопал Бедекера по плечу. – Никакой спешки нет, Дик. Ты подумай как следует и заходи ко мне в любое время до конца года, поговорим… Да, кстати, Дик… Дейв Малдорф тоже хотел, чтобы ты вернулся. В прошлом ноябре он мне писал и как раз подтвердил мою идею привлечь старых профессионалов.
Бедекер задумался. Из столовой вышли Такер со Скоттом.
– Вот ты где, – сказал Такер, – а мы тут собрались проехаться до стартовой площадки. Хочешь с нами?
– Да, – кивнул Бедекер. Он повернулся к Гилроту. – Дон, спасибо за предложение, я заеду как-нибудь.
– Вот и отлично. – Отсалютовав компании двумя пальцами, толстяк удалился.
В зеленом корпоративном «Плимуте» НАСА с Такером за рулем они проехали восемь миль по четырехполосному бульвару Кеннеди к стартовому комплексу 39-А. Монтажно-испытательный комплекс, подсвеченный прожекторами сверху и снизу, нависал колоссальной громадой. Один только американский флаг, изображенный в углу южного фасада, был размером с футбольное поле. По ту сторону здания вдали был виден космический корабль, окруженный защитной паутиной опорных ферм, труб и кабель-мачт в сверкании прожекторной иллюминации. Все вместе можно было принять за гигантскую нефтяную вышку, на которой заправляется межпланетный супертанкер.
Миновав очередной КПП, Такер свернул на наклонный въезд к основанию башни обслуживания шаттла. Подошел охранник, узнал Такера, отсалютовал и отступил в тень. Бедекер и Скотт вышли из машины и задрали головы, рассматривая конструкцию.
С точки зрения Бедекера, система шаттл, или космическая челночная транспортная система, как предпочитали называть инженеры этот комплекс, состоящий из орбитального блока, внешнего топливного бака и твердотопливных ракет-носителей, выглядела промежуточной эволюционной формой, плодом скрещивания самолета и ракеты. Глядя на неуклюжего космического утконоса, Бедекер с особенной силой ощутил, что хваленый символ торжества американских технологий давно представляет собой груду изношенного устаревшего оборудования. Подобно своим старым пилотам, шаттл сохранил в себе мечты шестидесятых и технические решения семидесятых, пытаясь выжить в неизведанном мире девяностых и восполняя нехватку юной энергии, нажитой на ошибках мудростью.
Покрытый ржавчиной внешний топливный бак вызвал у Бедекера теплое чувство. Элементарный здравый смысл: зачем тратить драгоценное топливо, поднимая в космос тонны краски на поверхности одноразового компонента, который все равно сгорит через несколько секунд, но заодно шаттл выглядел более буднично, этаким честным трудягой вроде побитого грузовичка-пикапа, в отличие от сияющих вылизанных аппаратов ранних космических полетов. Бедекер подумал, что летай он до сих пор на этой странноватой машине, наверное, любил бы ее искренне и бездумно, как женщину.
Словно читая его мысли, Такер произнес:
– Хороша машинка, а?
– Еще бы, – согласился Бедекер.
Взгляд его, будто сам собой, упал на кормовые соединения правой ракеты-носителя, но если там и таились страшные демоны уплотнительных колец, готовые лизнуть огненным языком заряженный взрывчатым водородом внешний бак, сейчас они себя никак не проявляли. «Впрочем, – подумал Бедекер, – команда “Челленджера” их тоже не распознала».
Вокруг с привычной муравьиной сноровкой сновали техники в белых комбинезонах. Такер достал с заднего сиденья «Плимута» три желтые защитные каски и бросил одну Бедекеру, другую Скотту. Они подошли поближе, снова задрав головы кверху.
– Хороша! – повторил Такер.
Бедекер кивнул.
– Глаз не оторвать.
– Застывшая энергия, – произнес Скотт.
– В смысле? – не понял Такер.
– Когда я был в Индии, – продолжал Скотт так тихо, что за шумом работ на площадке и стуком компрессора его было едва слышно, – то пытался думать об окружающих предметах как о сгустках энергии. И о людях, о растениях… обо всем. Например, смотреть на дерево и видеть не ветви и листья, а солнечный свет, из которого они слеплены… – Он смущенно замялся. – Так и здесь… огромный резервуар замороженной кинетической энергии, готовый оттаять и выплеснуться в движении.
– Так и есть, – кивнул Такер. – Энергии тут полно… вернее, будет, когда завтра с утра баки зальют доверху. Семь миллионов фунтов тяги, стоит только поджечь эту пару римских свечей. – Он посмотрел на гостей. – Ну как, полезем? Я обещал тебе экскурсию, Дик.
– А я подожду здесь, – сказал Скотт. – Пока, пап.
Бедекер с Такером поднялись на лифте в «белую комнату». В ярко освещенном помещении суетились специалисты «Роквелл Интернэшнл» в белых комбинезонах, сапогах и касках.
– Да, сюда подниматься полегче, чем на «Сатурн-5», – заметил Бедекер.
– Там была подъемная стрела?
– Угу, триста двадцать футов в высоту, а я балансирую на конце этого дурацкого манипулятора-переростка в скафандре и с крошечным переносным вентилятором под мышкой, который весит полтонны. Я был уверен, что заработаю боязнь высоты.
– Здесь мы чуть пониже, – усмехнулся Такер. – Привет, Венделл! – бросил он технику в наушниках, подключавшему к корпусу шаттла какой-то кабель.
– Добрый вечер, полковник. Собираетесь внутрь?
– Всего на пару минут. Хочу показать этому ископаемому с «Аполлона», что такое настоящий космический корабль.
– Хорошо, только подождите секундочку, в кабине сейчас Болтон, проверяет систему связи.
Бедекер провел рукой по обшивке шаттла. Белые керамические плитки были прохладными на ощупь. Вблизи изношенность стала виднее: цвет кое-где выгорел, черная краска облупилась, крепления открытого люка поцарапаны. Старый пикапчик вымыт и отполирован, но остался подержанной машиной.
Из круглого люка вылез коллега Венделла, и тот кивнул, разрешая войти. Бедекер шагнул внутрь следом за Такером, гадая, что стало с Гюнтером Вендтом, старым техником, который обслуживал еще команды «Меркурия» и «Джемини». Те настолько почитали своего «старт-фюрера», что заставили «Норт-Америкэн Роквелл» переманить его из «Макдонелла», когда началась программа «Аполлон».
– Не стукнись головой, Дик, – предупредил Такер.
Со средней палубы они поднялись к передним сиденьям кабины. По сравнению с «Аполлоном» здесь казалось необыкновенно просторно. Позади кресел первого и второго пилотов было еще два дополнительных, и еще одно на нижней палубе, куда вела лесенка.
– И кто же там будет куковать один-одинешенек? – спросил Бедекер.
– Хольмквист. Он страшно переживает по этому поводу. Уж так выпрашивал местечко у окна, только что деньги не предлагал.
Бедекер осторожно забрался в правое кресло. У себя в командном модуле «Аполлона» он мог разве что застрять, а здесь, свалившись с места, рисковал приземлиться шестью футами ниже, в приборном отсеке в конце кабины. По привычке он затянул плечевые и поясные ремни, но остальные застегивать не собирался.
На крюках над головой висело несколько ламп, ярко освещавших приборы. Такер выключил одну и щелкнул переключателями на приборной доске. Электронно-лучевой дисплей загорелся зеленым, по нему побежали строчки непонятных данных, напомнив Бедекеру пульт управления пассажирским челноком «Пан Ам» в «Космической одиссее 2001 года». Зимой 1968 года Дейв заставил их пересмотреть этот фильм десяток раз. Отсидев четырнадцатичасовую смену по поддержке полета «Аполлона-8», вечером они сломя голову мчались через весь Хьюстон смотреть, как Кир Дули, Гари Локвуд, разумный робот ЭАЛ-9000 и австралопитеки разыгрывают сюжет под музыку Баха, Штрауса и Лигети. Когда однажды Бедекер заснул в начале четвертой части, Дейв Малдорф был просто вне себя.
– Нравится? – спросил Такер.
Бедекер окинул взглядом приборную панель, положил руку на вращающийся рычаг управления.
– Высший класс, – заявил он искренне.
Такер набрал что-то на клавиатуре, и информация заполнила все три дисплея. Потом вздохнул.
– Ты знаешь, он прав.
– Кто?
– Твой парень. – Такер провел рукой по лицу, словно снимая усталость. – Это и вправду печально.
Бедекер молча смотрел на него. Сорок боевых вылетов во Вьетнаме, три сбитых «МИГа»… Такер Уилсон был кадровым пилотом ВВС, переведенным в НАСА.
– Нет, не из-за роли военных, – продолжал он. – Черт побери, у русских на второй станции «Салют» вообще одни военные сидели… десять лет, не меньше. И все-таки грустно.
– Почему же?
– Все теперь по-другому, Дик. Когда ты летал, а я был в дублирующем экипаже, все было проще. Мы знали, куда стремимся.
– К Луне.
– Ну да, именно. Может быть, гонка была и не такой уж мирной, но как-то… черт, не знаю, как сказать… чище все было. А теперь даже размер дверей в грузовом отсеке определяет Министерство обороны.
– Но у вас же там всего-навсего разведывательный спутник – не бомба. – Бедекеру вспомнился ночной разговор с отцом на причале в Арканзасе тридцать лет назад. Выискивая в небе спутник, отец тогда сказал: «Сумели запустить маленький, запустят и большой, уже с бомбами».
– Не бомба, конечно, – согласился Такер, – а теперь, когда Рейган ушел в историю, может, и противоракетный щит строить не придется.
Бедекер кивнул и глянул в стекло кабины, надеясь увидеть звезды, но оно было закрыто в ожидании старта.
– Думаешь, она бы не сработала? – спросил он, имея в виду Стратегическую оборонную инициативу, которую пресса до сих пор иронически именовала «программой Звездных войн».
– Да нет, почему же, – пожал плечами Такер. – Только если мы и можем себе это позволить – а мы не можем, – то все равно это слишком рискованно, и так считают многие. Если, скажем, русские выведут на орбиту рентгеновские лазеры или еще что-нибудь, на что мы не сможем ответить или защититься, то большие чины наверняка захотят нанести предупреждающий удар.
– Противоспутниковыми ракетами с «Файтинг фалкон»?
– Хотя бы. Ну а если не дотянемся, или они станут заменять их быстрее, чем мы сбивать? Что бы ты посоветовал тогда президенту, Дик?
Бедекер бросил на собеседника осторожный взгляд. Новоизбранный президент, сменивший Рейгана на посту, был личным другом Такера.
– Пригрозил бы точечными ударами по стартовым площадкам.
Вся конструкция шаттла, казалось, покачивалась на вечернем ветру. Бедекер ощутил легкое головокружение.
– Пригрозил? – криво усмехнулся Такер.
По своему детству в Чикаго и годам службы в морской пехоте Бедекер и сам знал, как мало проку бывает от угроз.
– Ну хорошо, нанес бы точечные удары по Байконуру и другим их космодромам, – вздохнул он.
– Вот-вот, – кивнул Такер.
Наступило долгое молчание, нарушаемое лишь поскрипыванием стапятидесятифутового топливного бака, подвешенного к брюху корабля.
Такер щелкнул тумблером, отключая дисплеи.
– Я люблю это место, Дик, – тихо произнес он, – и не хочу, чтобы его разнесли к чертям, выясняя, кто кого.
Бедекер вдохнул запах кабины: озон, смазка и пластик, заменившие кожу и пот.
– Ну что ж, переговоры все-таки идут, и последние два года – только начало. А спутник, который вы везете, неизмеримо повысит уровень контроля. Десять лет назад такое было бы просто невозможно. Уничтожать межконтинентальные ракеты с помощью договоров куда эффективнее, чем начинять космос лазерами на триллионы долларов без всякой гарантии.
Такер положил руки на панель управления, словно впитывая спящие под ней данные и энергию.
– Знаешь, мне кажется, что новый президент кое-что упустил в своей избирательной кампании.
– Что именно?
– Надо было договориться с американцами и русскими, что каждый доллар и рубль, сэкономленные на оружии, будут вкладываться в совместные космические проекты. Это десятки миллиардов, Дик.
– Марс?
Когда они с Такером участвовали в программе «Аполлон», вице-президент Спиро Агню заявил, что в 1990-е Америка отправит человека на Марс. Однако Никсон не проявлял интереса, НАСА вскоре оправилось от эйфории, и мечта осталась мечтой.
– Это в конечном счете, – хмыкнул Такер. – Сначала нужна космическая станция, потом постоянная база на Луне.
Бедекер поразился, насколько его самого тронули эти слова. Неужели еще при его жизни астронавты вновь ступят на Луну? «И астронавтки», – мысленно поправился он, а вслух спросил:
– Ты согласишься делить ее с русскими?
– На все соглашусь, лишь бы детей с ними не крестить, – фыркнул Такер, – и на их развалюхах не летать. Помнишь «Союз – Аполлон»?
Бедекер помнил. Когда они с Дейвом первыми побывали в России, знакомясь с советской космической программой перед совместным полетом «Союз – Аполлон», Дейв выразился очень эмоционально: «Последнее слово техники! Ни хрена себе! Мы столько запугивали друг друга и Конгресс их грозными орбитальными крейсерами и невероятными супертехнологиями, и что теперь видим? Торчащие заклепки, электронные блоки размером с радиолу моей бабушки и корабль, неспособный состыковаться даже при большом желании!» В письменном отчете выражения были несколько смягчены, но в ходе совместного полета все операции по сближению и стыковке действительно выполняли американцы, а первоначальный план обмена кораблями для возвращения пришлось изменить.
– Нет, в их лоханках я летать не желаю, – повторил Такер, – но если НАСА продолжит освоение космоса, готов терпеть и русских. – Он отстегнул ремни и стал спускаться, хватаясь за поручни.
– Как верблюда в шатре? – усмехнулся Бедекер, выбираясь следом.
– В смысле? – обернулся Такер, пригнувшись перед низким выходным люком.
– Старая арабская поговорка. «Лучше взять верблюда в шатер, чтобы он ссал наружу, чем позволить ему ссать снаружи в шатер».
Такер расхохотался, достал из кармана рубашки сигару и сунул в рот.
– Лучше из шатра наружу, я это запомню.
Бедекер пригнулся, уцепился за металлическую перекладину над люком и вылез следом в сияющую, словно операционная, «белую комнату».
* * *
Рано утром в день старта он сидел в кофейне своего мотеля в Коко-Бич, любуясь океанским прибоем и перечитывая письмо, полученное от Мэгги три дня назад:
17 ноября 1988 г.
Дорогой Ричард!
Очень порадовал твой ответ, спасибо. Пишешь ты редко, но каждое письмо так много для меня значит. Я знаю тебя достаточно хорошо и понимаю, как много ты думаешь, переживаешь… но держишь это внутри. Найдется ли когда-нибудь человек, перед которым ты раскроешься? Очень надеюсь, что да.
Судя по твоим словам, Арканзас – просто райский уголок. Когда читала про зарю на озере, туман и мычание коров в зарослях на берегу, всей душой мечтала очутиться там, рядом с тобой.
В Бостоне сейчас сплошная грязь, пробки и серость. Мне очень нравится преподавать, а доктор Терстон говорит, что в апреле надо браться за диссертацию. Ладно, поживем – увидим.
Книга получается потрясающая – по крайней мере, отрывки, что ты прислал, выше всяких похвал. Уверена, Дейв оценил бы их по достоинству. Пилоты предстают живыми людьми, а исторические оценки даже чайника вроде меня заставляют иначе взглянуть на нашу эпоху и понять, что все мы стоим перед выбором между пугающим будущим новых открытий и проторенной тропой междоусобиц, застоя и упадка.
Как у социолога, у меня осталось немало вопросов касательно персонажей. Например, почему почти все они родом со Среднего Запада и в основной массе либо единственные, либо старшие дети в семье? Относится ли это к нынешним космическим экипажам – к женщинам, в частности, – или исключительно к твоему поколению? Каковы долгосрочные психологические последствия при такой профессии, где доля смертности – один к шести? Не приводит ли это к сдержанности в проявлении чувств?
Говоришь, Скотт идет на поправку? Очень рада это слышать. Передавай ему мои наилучшие пожелания. Похоже, у тебя наконец открылись глаза на многогранность и сложность натуры сына. А ведь я так и говорила! Из-за своего упрямства Скотт потерял целый год в этом проклятом ашраме, но его упрямство происходит из желания понять и познать все без остатка, ничего не упуская.
Не знаешь, в кого он такой?
Кстати, об упрямстве. Никак не стану комментировать твою арифметику, можешь не надеяться. Скажу только, что когда тебе стукнет сто восемьдесят, мне будет всего сто пятьдесят четыре. Проблема, согласна.
Ты спрашиваешь про мои философские и религиозные воззрения по ряду вопросов. Как понимаю, это к теме о местах силы, которую мы обсуждали в Индии полтора года назад? Ричард, тебе прекрасно известна моя страсть к магии и секретам тайных уголков души. Да, я искренне верю в места силы, но ты и сам это знаешь.
Что касается моей системы убеждений… Сначала я расписала ее страниц на двадцать, но после разорвала и выбросила. Если коротко, то я верю в богатство и тайну вселенной и не верю в сверхъестественное.
Вот и все убеждения. Хотя нет, еще я искренне убеждена, что нам с тобой пора принять какое-то решение. Не стану утомлять тебя всякими клише и жалобами, что вот уже семь месяцев морочу голову бедняге Брюсу, не отвечая ни да, ни нет, но так или иначе, Ричард, мы должны наконец решить, есть ли у нас будущее.
До недавних пор мне казалось, что есть. За те короткие часы и дни, что мы провели вместе за полтора года, вселенная стала для меня еще богаче и таинственнее, и это потому, что я была с тобой.
Конечно, сейчас у нас у каждого свои дела и заботы. Только что бы мы ни решили, знай – с тобой и после тебя моя жизнь стала полнее и насыщеннее.
Пожалуй, пойду прогуляюсь, посмотрю лодки на Чарльз-ривер.
Мэгги.
К столику подсел сын.
– Раненько ты сегодня. Когда поедем смотреть старт?
– В восемь тридцать, – ответил Бедекер, убирая письмо.
Скотт заказал кофе, апельсиновый сок, яичницу и тосты, не забыв и про овсянку. Когда официантка удалилась, он взглянул на отцовскую чашечку кофе.
– Это все, что ты взял на завтрак?
– Что-то я сегодня без аппетита, – пожаловался Бедекер.
– Вчера тоже ничего не ел… в среду ужинать не стал, – припомнил Скотт, – а вчера к пирогам даже не притронулся. Что с тобой, пап? Ты не заболел?
– Нет, я прекрасно себя чувствую, – возразил Бедекер, – честно. Просто не хочется пока. Зато пообедаю от души.
Скотт нахмурился.
– Знаешь, ты поосторожнее. Я в Индии когда постился, после нескольких дней вообще переставал вспоминать о еде.
– Нет, все нормально, – повторил Бедекер. – Много лет так хорошо себя не чувствовал.
– Да и выглядишь ты классно, – признал с улыбкой Скотт. – Фунтов двадцать, наверное, сбросил с тех пор, как мы начали бегать в январе. Такер Уилсон даже спросил меня вчера, какие ты пьешь витамины. Черт, и в самом деле, здорово выглядишь!
– Спасибо. – Бедекер отхлебнул кофе. – Я тут перечитал письмо от Мэгги Браун и вспомнил, что она передавала тебе привет.
Скотт кивнул, глядя на океан. Небо на востоке лучилось синевой, но восходящее солнце уже заволакивала легкая дымка.
– Мы так и не поговорили о Мэгги.
– Не поговорили, – кивнул Бедекер.
– Ну так давай.
Официантка принесла завтрак и наполнила чашки кофе. Скотт принялся за еду.
– Прежде всего, мне кажется, у тебя сложилось неправильное впечатление о наших отношениях. Мы с Мэгги дружили несколько месяцев до Индии, но не слишком близко. Я даже удивился, когда она приехала летом. То есть я хочу сказать… хотя мне это пару раз и приходило в голову, ничего такого между нами не было.
– Послушай, сынок… – начал Бедекер.
– Нет, погоди… – Подождать и в самом деле пришлось, потому что яичница тут же потребовала полной сосредоточенности. В этом Скотт не изменился со времен первых завтраков на высоком младенческом стуле. – Я хочу объяснить, – наконец продолжил он. – Понимаю, что звучит это странно, но Мэгги с самой первой встречи в универе напоминала мне тебя.
– Меня? – опешил Бедекер. – Чем же, интересно?
– Ну, не то чтобы буквально… Просто было в ней нечто такое, что я все время вспоминал о тебе. Может быть, то, как она внимательно слушала… и как запоминала всякие мелочи, а потом долго обдумывала… а еще ей никогда не хватало объяснений, которые устраивали всех остальных. Короче, когда в Индии представилась возможность, я постарался устроить так, чтобы вы с ней узнали друг друга получше.
Бедекер вытаращил глаза.
– Так ты поэтому послал ее встречать меня в Нью-Дели? И заставил меня неделю ждать тебя в Пуне?
Сын покончил с яичницей, утер рот льняной салфеткой и молча пожал плечами.
– Ну ты даешь! – насупился Бедекер.
Скотт ухмыльнулся и продолжал веселиться, пока отец не улыбнулся в ответ.
* * *
Запуск шаттла отменили за три минуты до старта. Бедекер и Скотт сидели на трибуне для почетных гостей возле монтажно-инженерного комплекса и наблюдали, как на смену перистым облакам наползали грозовые тучи. Старт был назначен на 9.54, но к половине десятого небо уже было плотно затянуто, а порывы ветра достигали двадцати пяти миль в час, приближаясь к предельному значению. В 9.49 на севере заполыхали молнии, упали первые капли дождя. Бедекер припомнил, как сидел здесь же, когда молния ударила во взлетающий «Аполлон-12», вырубив приборы в командном модуле. Командир экипажа Пит Конрад откомментировал это в прямом эфире весьма выразительно.
В 9.51 пресс-служба НАСА объявила по трансляции, что полет отложен. Из-за очень узкого «окна», меньше часа, обратный отсчет будет повторен завтра между двумя и тремя часами дня. В 10.03 громкоговоритель объявил, что астронавты покинули кабину шаттла, но это уже слышали лишь пустые трибуны: под хлещущим ливнем зрители разбежались кто куда.
Бедекер позволил сыну сесть за руль прокатной «Шевроле-Беретты», и сейчас они едва ползли по дамбе в автомобильной пробке.
– Скотт, какие у тебя планы после завтрашнего запуска?
– Как и собирался, съезжу в Дайтону навестить Терри и Саманту, а на следующей неделе полечу в Бостон к маме, когда они вернутся из Европы. А что?
– Да так, просто интересуюсь. – Бедекер помолчал, глядя, как стеклоочистители безуспешно пытаются справиться с потоками воды. Впереди выстроилась длинная очередь машин, в сплошной завесе дождя мигали красные тормозные огни. – На самом деле я сам хотел сегодня махнуть в Бостон: если останусь до завтра, не успею в Остин на встречу в понедельник.
– В Бостон? – удивился Скотт. – Ах, да… может, и правильно.
– Может, и ты тогда в Дайтону сегодня?
Скотт задумчиво побарабанил пальцами по рулевому колесу.
– Нет, – решил он. – Я уже сказал Терри, что приеду завтра вечером или в воскресенье. Лучше останусь и посмотрю старт.
– Не скучно будет? – Бедекер взглянул на сына. За последние месяцы, проведенные вместе, он научился лучше понимать его.
– Нет, что ты, – усмехнулся Скотт. Улыбка на его лице была искренней. – Давай заедем в мотель, соберем твои вещи.
Когда они повернули на юг по шоссе номер один, дождь почти перестал.
– Надеюсь, такой День благодарения не очень тебя разочаровал? – спросил Бедекер. Праздничный обед они съели вдвоем, у себя в мотеле, перед вечеринкой у астронавтов.
– Ты смеешься? Все было классно.
– Скотт, а можно тебя спросить о твоих дальнейших планах? В смысле, на будущее.
Сын помолчал, задумчиво провел ладонью по мокрому ежику волос.
– Какое-то время проведу с мамой, наверное. Потом закончу последний семестр…
– Точно закончишь?
– Ну неужели брошу за пять месяцев до диплома?
– А потом?
– После диплома? Знаешь, пап, я много об этом думал. На прошлой неделе пришло письмо от Норма, он пишет, что взял бы меня в свою строительную бригаду до середины августа. Если поступать в аспирантуру в Чикаго, лишние деньги не помешают.
– Собираешься поступать?
– Ну, если программа по философии там так хороша, как уверяет Кент, то стоило бы попытаться… Даже если грант на обучение только частичный, лучшего варианта просто нет. Хотя… знаешь, я еще хотел бы год-другой послужить в армии.
Заяви Скотт, что собирается лететь в Швецию на операцию по перемене пола, Бедекер и то был бы меньше удивлен. Он молча воззрился на сына, ожидая продолжения.
– Так, просто подумалось, – потупился тот, но в голосе его звучали серьезные нотки.
– Надеюсь, ты дашь мне время… хотя бы несколько часов… или недель, чтобы попытаться тебя отговорить? Хорошо?
– Обещаю, – кивнул Скотт. – Мы ведь еще собираемся съездить на Рождество в нашу хибару, забыл?
– Очень надеюсь.
Они свернули на восток по дороге номер 520 через дамбу и снова на юг вдоль бесконечного ряда мотелей Коко-Бич. Интересно, сколько раз он гнал машину через эти места, спеша вернуться с базы ВВС Патрик обратно на мыс Канаверал в Космический центр?
– В какие войска? – поинтересовался Бедекер.
– М-м… – Сын вглядывался в пелену дождя, выискивая их мотель. С неба снова лило вовсю.
– Где хочешь служить, говорю?
Скотт въехал на стоянку и припарковался возле коттеджа. Дождь барабанил по крыше.
– Ты еще спрашиваешь? Наша семья гордится тремя поколениями Бедекеров, прошедших через Корпус морской пехоты США! – Открыв дверцу, он выскочил из машины, бросив на ходу: – Я думал о Береговой охране, – и побежал к двери.
* * *
Бостон встретил его снегопадом. В сгущающихся сумерках Бедекер вышел из здания аэропорта, взял такси и назвал адрес Мэгги. Обгоревший на солнце после трех дней во Флориде, он невольно поежился при взгляде на бурые ледяные воды Чарльз-ривер. Вдоль темных берегов зажигались фонари. Колеса такси разбрызгивали грязное месиво, в которое превращался снег.
Вопреки ожиданиям, квартира Мэгги оказалась довольно далеко от университета, почти у самого стадиона «Фэнуэй-Парк». На тихой улочке выстроились дома с высокими крылечками в обрамлении голых деревьев. Похоже, квартал пережил упадок в шестидесятые, в семидесятые его спас от запустения приток молодых специалистов, а вскоре здесь начнут оседать зажиточные пары средних лет.
Расплатившись с таксистом, Бедекер взбежал на крыльцо старого кирпичного особняка. Все попытки дозвониться до Мэгги из Флориды и Логана оканчивались неудачей. Мысленно он не раз представлял, что приедет как раз в момент, когда Мэгги будет возвращаться из бакалейной лавки, но при взгляде на темные окна засомневался. Вряд ли молодая девушка станет сидеть дома вечером пятницы, да еще после Дня благодарения.
В теплом коридоре второго этажа горели тусклые лампочки. Сверившись с номером квартиры на конверте, Бедекер набрался духу и постучал. Тишина. Он постучал снова. Не дождавшись ответа, подошел к высокому окну в конце коридора и выглянул на улицу: в свете неоновой вывески закрытого магазина густо валил снег.
– Эй, мистер, это вы стучали? – в проеме второй от Мэгги двери стояли девушка лет двадцати и парень в роговых очках.
– Да, я ищу Мэгги Браун.
– Ее нет, – ответила девушка, потом повернулась и крикнула в глубь квартиры: – Тара, Мэгги же укатила на Бермуды с этим… как его, Брюсом? – В ответ что-то пробубнили. – Да, уехала, – подтвердила она.
– Не подскажете, когда вернется? – с надеждой спросил Бедекер.
Соседка пожала плечами.
– Праздники только начались. Думаю, через неделю, не раньше.
– Спасибо, – коротко поблагодарил Бедекер и стал спускаться по лестнице. В вестибюле посторонился, пропуская русоволосую красотку, сошел с крыльца и уставился на снег. Где тут найти телефон или такси? Ветер задувал под плащ, холодя изнутри. Поразмыслив, Бедекер свернул направо и зашагал к Массачусетс-авеню.
Через полтора квартала ноги промокли насквозь. Вдруг за спиной раздалось:
– Мистер, постойте! Погодите!
Его догоняла та самая красотка из вестибюля.
– Вы, случайно, не Ричард? – на ходу спросила она.
– Ричард Бедекер, все верно.
– Уф, слава богу, что я решила поболтать с Бекки, иначе проворонила бы! – поравнявшись с ним, девушка остановилась перевести дух. – А я Шейла Гольдман, мы с вами раз говорили по телефону.
– Неужели?
Шейла кивнула, смахнув с ресниц снежинку.
– Да, в сентябре, в самом начале учебного года. Мэгги в тот вечер была у родителей.
– Точно, – пробормотал Бедекер, припоминая короткий разговор. Он тогда даже не представился.
– Бекки вам сказала, что Мэгги уехала?
– Да. Про каникулы я и не подумал.
– И наверняка сказала про Брюса Кларена? – допытывалась Шейла, снова стряхивая снег с ресниц. – Слушайте ее больше! Брюс околачивался тут неделями, но чтобы Мэгги с ним куда-то поехала… бред!
– А вы подруга Мэгги? – спросил Бедекер.
– Да, близкая. Одно время мы даже жили в одной комнате. – Шейла вытерла нос варежкой. – Только она все равно голову мне оторвет, если узнает, что вы заходили, а я… Короче, Мэгги не на Бермудах с Брюсом.
Мимо на бешеной скорости пронесся автомобиль, обдав их грязью. Бедекер взял Шейлу за локоть и увел подальше от обочины.
– А где Мэгги сейчас? – Он знал, что ее родители живут в часе езды отсюда, в Нью-Гэмпшире.
– В Южной Дакоте, – откликнулась Шейла. – Улетела вчера в обед.
Южная Дакота? Бедекер на мгновение растерялся, но потом вспомнил давний разговор в Варанаси.
– Ах да, там ее бабушка с дедом.
– Только бабушка, Мемо. Дед умер в январе, – пояснила Шейла.
– Надо же, не знал.
– Вот, тут адрес и все такое. – Шейла протянула клочок желтой бумаги, исписанный почерком Мэгги. – Кстати, если хотите, можете вызвать от меня такси.
– Нет, спасибо, – отказался Бедекер. – Если так не поймаю, вызову из телефона-автомата. – Поддавшись порыву, он крепко сжал девичью руку в варежке. – Огромное спасибо, Шейла!
Та приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.
– Не за что, Ричард.
* * *
В Чикаго он прилетел незадолго до полуночи и шесть бессонных часов провел в «Шератон-отеле» при аэропорте. Лежа в темной комнате в окружении гостиничных звуков и запахов, он вспоминал последний разговор со Скоттом.
В Мельбурнском аэропорту, неподалеку от мыса Канаверал, коротая время до рейса на Майами, Скотт вдруг спросил:
– Как думаешь, что напишут в твоей эпитафии?
Бедекер опустил газету.
– Оптимистичный вопрос перед полетом.
Хмыкнув, Скотт почесал щеку. В отрастающей бороде ярко блеснула рыжинка.
– На самом деле я думал о своей. Знаю, что напишут: «Пришел, увидел и просрал». К сожалению, как-то так.
Бедекер покачал головой.
– Пессимистичные эпитафии уместны только после двадцати пяти. – Он снова взялся за газету и снова ее отложил. – Хотя… запала мне в душу одна цитата. Боюсь, ее и высекут на моей могиле.
– Что за цитата?
Дождь за окном перестал. Над пальмами засияло чистое небо.
– Читал «Музыкальную школу» Апдайка?
– Нет.
– Мой любимый рассказ, – помедлив, продолжал Бедекер. – Там главный герой говорит «Я не музыкален и не религиозен. В каждый момент жизни я должен соображать, как поставить пальцы, и нажав, еще сомневаюсь, исторгну ли аккорд».
Скотт с минуту молчал. По системе оповещения то и дело вызывали кого-то и предупреждали насчет религиозных сектантов.
– И чем закончилось? – поинтересовался Скотт.
– Рассказ? Ну, герой вспоминает, как в детстве ходил в церковь, где учили, что прикасаться зубами к облатке – это святотатство…
– Серьезно? – ухмыльнулся Скотт. – Нас в Святом Малахии учили наоборот.
– Правильно, – кивнул Бедекер. – Нынешние облатки во рту не тают, их нужно жевать. В общем, в самом конце герой рассуждает о собственной жизни и говорит «Мир – это Святые Дары, чтобы вкусить, их надо разжевать».
Скотт глянул на него в упор.
– Пап, ты читал Веды?
– Нет.
– А я читал, и много, еще в Индии. Они имели мало отношения к взглядам Учителя, но в целом посильнее будут. Хочешь, скажу мою любимую строчку из «Тайттирия-упанишада»? «Я есть мир, я вкушаю мир. Кто знает, тот понимает».
По громкоговорителю объявили нужный рейс. Бедекер встал, подхватил летную сумку и протянул руку сыну.
– Удачи, Скотт. Свидимся на Рождество, а может, и раньше.
– И тебе удачи, пап. – Не обращая внимания на протянутую руку, Скотт крепко стиснул его в объятиях.
Бедекер обхватил мускулистую спину сына и закрыл глаза.
* * *
В семь сорок пять утра он вылетел из аэропорта О’Хара рейсом на Сиэтл, с пересадкой в Рапид-Сити, Южная Дакота. От Стерджиса недалеко. По-другому к ранчо бабушки Мэгги было не подобраться, разве что прыгать с парашютом. Изнемогая от усталости, Бедекер все же отметил, что на рейс поставили новую модель «Боинг-767», на таких ему летать еще не приходилось.
Где-то над югом Миннесоты подали завтрак: подогретый омлет с колбасой. Невзирая на отсутствие аппетита, Бедекер решил пересилить себя и поесть – вот уже три дня у него во рту не было ни крошки, – но не смог. Прихлебывая из чашки, смотрел на мелькающую сквозь толщу облаков землю, когда его окликнула стюардесса:
– Мистер Бедекер!
– Да? – Он вдруг испугался. Откуда узнали его имя? Что-то со Скоттом?
– Капитан Холлистер приглашает вас в кабину пилотов.
– С удовольствием! – Чувствуя, как отлегло от сердца, он поднялся и последовал за стюардессой через салон первого класса, лихорадочно пытаясь припомнить знакомого пилота по фамилии Холлистер, но безуспешно. Впрочем, память могла и подвести.
– Сюда, сэр. – Стюардесса распахнула дверь, пропуская его вперед.
– Спасибо, – поблагодарил Бедекер и шагнул в кабину.
Из кресла ему приветливо улыбался пилот – цветущий мужчина лет за тридцать с густой копной волос, приятным лицом и мальчишеской ухмылкой, как у астронавта Уолли Ширра.
– Добро пожаловать, мистер Бедекер. Меня зовут Чарли Холлистер, а это Дейл Кнутсен.
Бедекер кивком поприветствовал новых знакомых.
– Надеюсь, мы не оторвали вас от завтрака? – продолжал Холлистер. – Заметил ваше имя в списке пассажиров, ну и подумал, что вам наверняка будет интересно сравнить эту малышку с «Аполлоном».
– Однако, – поразился Бедекер. – Ловко вы меня вычислили!
Холлистер снова ухмыльнулся. Ни он, ни второй пилот с виду никак не контролировали лайнер.
– Прошу. – Кнутсен отстегнул ремни и встал. – Садитесь сюда, я пока сбегаю на кухню.
Бедекер с благодарностью устроился в правом кресле. Приборная панель отличалась от шаттловской разве что штурвалом вместо ручки управления. Видеотерминалы транслировали показания приборов, данные и цветные карты на три передних экрана. Посередине панели, аккурат между пилотами, была вмонтирована компьютерная клавиатура. Взглянув на синее небо, линию горизонта и облака, Бедекер повернулся к первому пилоту:
– Поражаюсь, как вы меня приметили. Мы раньше не встречались?
Тот помотал головой.
– Нет, сэр. Я выучил наизусть имена участников различных полетов. Ну и по ящику вас показывали. Если честно, всю жизнь мечтал стать астронавтом, но не срослось…
– Отставить «сэр», – шутливо приказал Бедекер, протягивая руку. – А то чувствую себя дряхлым стариком. Просто Ричард.
– Отлично!
Мужчины обменялись рукопожатиями.
Бедекер покосился на экраны и плавающий штурвал.
– Похоже, малышка прекрасно обходится без посторонней помощи. Хоть что-то делать здесь нужно?
– Не особо, – засмеялся Холлистер. – Скажи, она – прелесть? Последнее слово техники! Запрограммируешь в О’Хара и балдеешь до самого Сиэтла. Единственно, шасси выпускать не умеет.
– Неужели полностью на автопилоте? – нахмурился Бедекер.
Холлистер вздохнул.
– Мы настаиваем на самостоятельном управлении, профсоюз нас поддерживает, но в «Юнайтед эйрлайнс» артачатся, мол, «Боинги» закупались специально, чтобы рулил компьютер, экономя им топливо. Человеческий фактор увеличивает расход. Тут не поспоришь.
– Здо́рово, наверное, на такой летать, – заметил Бедекер.
– Машина, конечно, замечательная. Во всех смыслах. – Холлистер нажал кнопку, и картинка на экранах сменилась. – Безопасная, как крыша родного дома. Но насчет здо́рово… не сказал бы. – Он продемонстрировал автоматическую бортовую систему управления, системы контроля двигателей, оповещения экипажа и «слепой» посадки, компьютерные радары, сообщающие текущее положение судна по отношению к всенаправленным азимутальным маякам и точкам маршрута. Та же карта передавала местонахождение погодных фронтов, скорость ветра и направление полета.
– Если вежливо попросить, расскажет, с кем спит моя жена, – заключил Холлистер. – Ну как в сравнении с вашим лунным модулем?
– Впечатляет, – согласился Бедекер, умолчав, что работал в фирме по производству военного авиационного оборудования, на добрую сотню световых лет опережающего нынешнюю систему «Боинга». – К слову, ориентировались мы на датчики и стрелки с большой погрешностью, а навигационный компьютер модуля вмещал максимум тридцать девять тысяч слов…
– С ума сойти! – ахнул Холлистер.
– Вот именно, – кивнул Бедекер. – Ваша электронная система управления полетом неизмеримо круче нашей старой. А еще у нас был лимит: возникни неполадка, убейся, но уложись в тысячу слов.
– При таком раскладе странно, что вообще долетели. – Холлистер включил ручное управление, высоко зафиксировал рычаг и взялся за штурвал. – Порулить не хотите?
– А «Юнайтед» с вас шкуру не спустит? – засомневался Бедекер.
– Спустит, к гадалке не ходи, но только если пронюхают, а это через черный ящик, не иначе. Боюсь, нам тогда уже будет все равно. Ну что, хотите?
– А то! – откликнулся Бедекер.
– Тогда прошу.
Бедекер радостно ухватился за штурвал, думая о доброй сотне пассажиров, безмятежно попивающих кофеек в салоне. Облака чуть рассеялись, обнажив бурую линию горизонта.
– А правда, что Дейв Малдорф хотел назвать модуль «Бигль»? – спросил вдруг Холлистер.
– Ага, и почти убедил начальство. Мол, это историческое имя – Дарвин, путешествие на «Бигле» и все такое. Просто, когда астронавты дорвались до имен, появились все эти «Гамдропы», «Спайдеры» и «Снупи». Но после Армстронга с его «Орлом» названия стали посерьезнее… «Эндевор», «Орион», «Интрепид», «Одиссей». Короче, в последнюю минуту все переиграли, и Дейву досталось «Дискавери».
– А что плохого в «Бигле»? – удивился Холлистер.
– Да ничего, просто все хорошо знали Дейва. Он наверняка заготовил какую-нибудь издевательскую фразу на посадку, подбивал Тома Гэвина назвать командный модуль «Лэсси», а луноход именовал «Щенком». Нет, Чарли, отказали ему, и слава богу.
Холлистер расхохотался.
– Кстати, видел, как вы с ним бросали фрисби. Вот здорово, наверное, было!
Второй пилот вернулся с тремя пластиковыми стаканчиками кофе. Бедекер уступил штурвал капитану и поднялся, освобождая место Кнутсена. Потом постоял, опираясь на спинку, наблюдая за движением облаков.
– Да, – ответил он наконец, поднимая стаканчик в молчаливом тосте и отпивая крепкий черный кофе, – было здорово.
* * *
Аэропорт Рапид-Сити выглядел одиноким обломком цивилизации посреди бесконечных пастбищ, пересохших русел и ранчо. Посадочная полоса сиротливо тянулась по заросшей травой равнине, упираясь в крохотный терминал и полупустую парковку.
Усаживаясь во взятую напрокат «Хонду-Сивик», Бедекер решил: хватит с него рейсовых перелетов и арендованных машин. Остаток сбережений пойдет на «Корвет» шестидесятого года, и точка! В идеале бы самолетик, «Сессна-180», например… но тут никаких денег не хватит.
На сороковой минуте по девяностому шоссе возник указатель на Стерджис. Дорога пролегала вдоль каменистой гряды, отделяющей мрачный массив Блэк-Хиллс на юге от прерий и пастбищ, простирающихся до самого горизонта. Разбросанные тут и там поселки и стоянки фургонов открытыми ранами зияли на теле равнины.
В половине первого пополудни Бедекер уточнил маршрут на заправке у съезда с шоссе, а через полчаса свернул под деревянную арку на дорожку к ранчо Уилеров.
Выйдя из машины и потянувшись, он заметил бредущую навстречу женщину, чем-то напоминавшую миссис Элизабет Стерлинг Каллахан из Лоунрока, штат Орегон. С виду хорошо за семьдесят, незнакомка двигалась с поразительной грацией, длинные седые волосы перехвачены шарфом, куртка-ковбойка поверх темно-синих джинсов. Покрытое морщинами лицо излучало приветливость. За женщиной рысцой семенила колли.
– Добрый день, сэр. Чем могу помочь?
– День добрый, мэм. Вы миссис Уилер?
– Рут Уилер, верно, – кивнула та, подходя ближе. Морщинки-лучики окружали ее изумрудные, точь-в-точь как у Мэгги, глаза.
– Меня зовут Ричард Бедекер. – Он протянул собаке руку, и та радостно ее обнюхала. – Я ищу Мэгги.
– Ричард… Господи, ну конечно! Мэгги столько о вас рассказывала. Очень приятно познакомиться.
– Мне тоже, миссис Уилер.
– Просто Рут. Господи, Мэгги так обрадуется. Она уехала в город по делам. Пройдите в дом, выпьем пока по чашечке кофе.
Бедекер растерялся. Им вдруг овладело жгучее нетерпение, не позволявшее отдохнуть, пока долгое путешествие не подойдет к концу.
– Спасибо, Рут, но я лучше съезжу ее поищу. Только подскажите, куда.
– Попробуйте универмаг «Сейфвэй» в торговом центре. Если нет, то хозяйственный магазин на Мейн-стрит. У Мэгги синий «Форд»-пикап с огромным красным генератором в кузове, на заднем бампере еще моя наклейка «Майка Дукакиса в президенты».
Бедекер ухмыльнулся.
– Спасибо, мэм. Если вдруг она вернется раньше, передайте, я скоро подъеду.
Миссис Уилер наклонилась к открытому окну «Хонды».
– Не найдете – загляните на Медвежью гору. Это старый вулканический конус сразу за городом. Мэгги любит там бывать. Свернете на север и дальше по указателям.
Ни у «Сейфвэя», ни на Мейн-стрит синего пикапа не наблюдалось. Бедекер колесил по улицам городка в надежде встретить Мэгги, выходящую из какой-нибудь двери. По радио передавали о секретном запуске шаттла, который должен был состояться через два часа. Диктор ошибочно назвал мыс Канаверал мысом Кеннеди и сообщил, что на стартовой площадке сильная облачность, но запуску это не помешает.
Развернувшись на парковке мясокомбината, Бедекер направился по зеленым указателям к парку «Медвежья гора».
Припарковавшись на совершенно пустом пятачке у закрытого справочного киоска, вылез из машины и стал рассматривать гору. Размеры, конечно, впечатляли. Даже по самым скромным подсчетам, выветренный конус возвышался над прерией на добрые восемьсот футов, а то и больше. Стоя отдельно от южной гряды, гора почти отвесно поднималась над зелеными лугами. Бедекер напряг воображение, силясь представить в ней медведя – зверь получался припавшим к земле, с поднятым задом.
Повинуясь инстинкту, Бедекер прихватил из салона старую летную куртку и зашагал по тропе вверх.
Хотя в тени еще лежал снег, день выдался теплым, пахло оттаявшей землей. На первом подъеме серпантина слегка закружилась голова, но дышалось легко. От нечего делать Бедекер гадал, почему вот уже три дня не испытывает голода, но, вопреки недосыпу и недоеданию, пребывает в отличной форме.
Вдоль восходящей гряды тропа выравнивалась. Бедекер секунду помедлил, любуясь панорамой на севере и востоке поверх карликовых горных сосен. Спустя треть пути показались заросли кустарника. На ветках под дуновениями ветерка трепыхались привязанные лоскутки ткани всех цветов и оттенков. Нагнувшись, Бедекер коснулся одного из них.
– Салют! – раздалось за спиной.
Бедекер круто повернулся. Под нависшим утесом, футах в пятнадцати от тропы, сидел человек. Место было словно создано для привала, надежно укрытое от северного и западного ветра скалами и деревьями. Отсюда открывался дивный вид на окрестности.
– Салют! – отозвался Бедекер, подходя ближе. – Не знал, что тут кто-то есть.
Незнакомец оказался стариком-индейцем. На медно-красном лице выделялись темные, словно лужицы дегтя, глаза, глубокие морщины лучами расходились от приплюснутого носа, длинные седеющие волосы заплетены в косы. На старике была голубая свободная рубаха, голову перехватывала алая бандана. Руку украшало единственное кольцо из темно-синего камня. В картину не вписывались лишь потрепанные парусиновые кроссовки зеленого цвета.
– Простите, если помешал, – Бедекер покосился на брезентовую палатку чуть поодаль приземистой постройки из веток и валунов. «Парна́я», – каким-то чудом сообразил он.
– Садись, – велел индеец. Сам он примостился на камне, как-то по-женски закинув ногу на ногу. – Я – Роберт Сладкое Снадобье. – Хриплый голос звучал насмешливо, будто старик радовался неведомой шутке.
– Ричард Бедекер.
Старик кивнул, явно сочтя информацию исчерпывающей.
– Отличный день, чтобы подняться на гору, Бедекер.
– Да, денек отличный, – согласился тот. – Правда, на самый верх я лезть не планировал.
Старик пожал плечами.
– Оно и не всегда обязательно. Я вот сколько лет прихожу сюда, но на вершине так и не побывал. – Он принялся строгать перочинным ножом прутик. На земле вперемешку лежали ветки, корешки, камни, покрытые яркой краской, и даже кости какого-то мелкого зверька.
На севере раскинулась прерия. С высоты виднелись только кроны деревьев, насаженных вокруг ранчо. Бедекер вдруг ощутил безграничную свободу, сродни той, что испытывали индейцы Великих Равнин полтора века назад, когда вольготно кочевали по этим бескрайним землям.
– Вы из племени сиу? – отбросив вежливость, с любопытством спросил Бедекер.
Сладкое Снадобье покачал головой.
– Нет, шайенн.
– Хм, всегда думал, что в этой части Южной Дакоты обитают сиу.
– Все верно, – кивнул старик. – Они изгнали нас отсюда много лет назад. Эта гора у них считается священной. У нас тоже, просто ехать теперь дольше.
– Живете тут поблизости? – осведомился Бедекер.
Старик срезал кусочек молодого кактуса, очистил от кожуры и положил на язык.
– Нет, езжу издалека. Моя работа – учить нынешнее поколение, чтобы оно потом учило следующее. Но мой ученик немного запоздал.
– Да? – Бедекер глянул на парковку, где одиноко стояла его «Хонда». – И давно вы ждете?
– Пятую неделю. У tsistsistas нет чувства времени.
– У кого? – не понял Бедекер.
– У народа, – весело прохрипел старик.
– Ясно.
– Ты тоже прибыл издалека, – сообщил вдруг индеец.
Поразмыслив, Бедекер кивнул.
– Мои предки, включая Лекаря, тоже проделали долгий путь. Потом постились, очищались от скверны и взбирались на Священную гору, дабы узреть видения. Иногда Великий дух Майян говорил с ними, но чаще нет.
– Что за видения?
– Слыхал про Лекаря, пещеру и Дар четырех стрел?
– Нет.
– Ну и не надо тогда.
– Говорите, сиу тоже считали гору священной? – сменил тему Бедекер.
Роберт Сладкое Снадобье снова пожал плечами.
– Арапахо гора подарила снадобье для сладкого дыма в ритуальных кострах, апачам – целебное снадобье для лошадей, киова – священную почку медведя. А сиу говорят, что получили трубку, но я им не верю. Врут от зависти. Сиу постоянно врут.
Бедекер улыбнулся.
Старик закончил стругать прутик и поднял взгляд.
– Сиу клянутся, что видели на горе гигантскую птицу, настоящего Громовержца, с крыльями длиной в милю и голосом как из преисподней. Но тут много снадобья не требуется. Это все проделки вихио. Любой, кто мало-мальски силен в снадобьях, сумеет вызвать Громовержца.
– И вы? – поддразнил Бедекер.
В ответ старик щелкнул пальцами.
В тот же миг земля задрожала, раздался чудовищный гул. Вскоре гигантская тень накрыла гору. Привстав на одно колено, Бедекер увидел «В-52Н», несущийся к северу на высоте не более пятисот футов, ниже уровня горы. Восемь двигателей оставляли в небе черный след. Бедекер опустился на место, чувствуя под собой вибрацию от реактивного лайнера.
– Прости, Бедекер. – Индеец обнажил крепкие желтые зубы без одного в нижней челюсти. – Дешевый трюк вихио. Они каждый день в это время летают сюда с базы Эллсворт. Вроде по горе проверяют, правильно ли работает у них радар.
– А что значит вихио?
– Вихио по-нашему «жулик». – Старик отправил в рот очередной кусок кактуса. – Захоти он, может превратиться в индейца или в зверя, но ничего хорошего от него не жди. Шутки у вихио злые. Кстати, то же слово у нас значит «паук» и «бледнолицый».
– Ясно.
– Многие и вовсе считают его Творцом.
Бедекер невольно задумался.
– Когда Лекарь спустился с этой горы… – Старик помешкал, сплевывая остатки кактуса. – Так вот, спустившись, он принес Священные стрелы, научил наш народ Четырем Песням и предрек будущее – смерть быка и появление бледнолицых, а после раздал друзьям стрелы со словами: «Сие есть тело мое, на вечную память». Ну, Бедекер, что скажешь?
– Где-то я это слышал, – заметил тот.
– Правильно! – Старик бросил шинковать корешок и нахмурился. – Иногда мне кажется, что дед и прадед просто позаимствовали чужую байку. Да не важно. Вот, съешь, – он протянул очищенный кусок корня.
Бедекер повертел угощение в руках.
– Это что?
– Кусок корня, – спокойно объяснил старик.
Бедекер послушно сунул горьковатый корень в рот.
– Только не жуй и не соси, – предупредил индеец, пристроив солидный ломоть за щеку, словно кусок жевательного табака.
– Глотать тоже нельзя, – добавил старик.
Бедекер с минуту молчал, подставив лицо и руки под жаркие лучи солнца.
– Для чего это? – не выдержал он.
Старик в очередной раз пожал плечами.
– Утоляет жажду. Мои запасы воды иссякли, а путь до колонки неблизкий.
– Можно задать вопрос?
Индеец отрезал еще корня и кивнул.
– У меня есть друг, – начал Бедекер, – которого я искренне люблю и считаю мудрым человеком. Так вот, мой друг верит в богатство и тайну вселенной, но не верит в сверхъестественное.
Выждав, Сладкое Снадобье спросил:
– И в чем вопрос?
Бедекер почесал обгоревший лоб и вдруг вспомнил о Скотте.
– Просто хочу знать ваше мнение.
Индеец сунул за вторую щеку два куска корня и медленно, отчетливо проговорил:
– Твой друг – мудрый человек.
Бедекер прищурился. То ли от голода, то ли от недосыпа ему мерещилось, будто воздух между ним и старым шайенном светится и дрожит, точно знойное марево над автострадой.
– Вы тоже не верите в сверхъестественное?
Роберт Сладкое Снадобье посмотрел на восток: на краю равнины солнце ярко отражалось в окне или лобовом стекле автомобиля.
– Ты ученее меня, Бедекер. Скажи, если природа есть вселенная, сколько мы знаем о ней? Один процент?
– Даже меньше.
– Процент от процента?
– Примерно, – откликнулся Бедекер и сразу усомнился в своих словах. Во вселенной не все так бесконечно сложно. Одна десятитысячная бесконечного множества все так же составляет бесконечное множество. Но что-то глубоко внутри подсказывало: даже ограничившись фундаментальными законами физики, человечество не разглядело и одной десятитысячной всех перспектив и возможностей.
– Хотя нет, еще меньше, – решил в итоге Бедекер.
Сладкое Снадобье убрал нож и поднял руки, растопырив пальцы наподобие лепестков.
– Твой друг – мудрый человек, – повторил он и попросил: – Бедекер, помоги встать.
Тот поднялся, обхватил старика за плечи и резко рванул на себя, предвкушая солидный вес, но Роберт Сладкое Снадобье оказался легче перышка и без всяких усилий вскочил на ноги. От неожиданности Бедекер едва не упал. Индеец держал его мертвой хваткой, до боли в запястьях. Не вцепись мужчины друг в дружку, воспарили бы над прериями Южной Дакоты, точно наполненные гелием шарики.
Напоследок стиснув ему руки, старик разжал пальцы.
– Удачного восхождения, Бедекер. Я, пожалуй, спущусь за водой, а заодно наведаюсь в их вонючий клозет. Терпеть не могу корячиться в кустиках, да и неприлично это.
Роберт Сладкое Снадобье прихватил пластиковую бутыль в три галлона и шаркающей клоунской походкой неспешно двинулся вниз, но напоследок обернулся и крикнул:
– Найдешь глубокую, очень глубокую пещеру, непременно скажи мне на обратном пути.
Бедекер кивнул, провожая старика взглядом, и только потом сообразил, что забыл попрощаться.
* * *
Подъем на вершину занял ровно сорок пять минут. Бедекер ни капли не устал. Пещеру он не обнаружил.
С высоты открывался поистине восхитительный вид. На юге вырастали холмы Блэк-Хиллс, кое-где над поросшими лесом возвышенностями возвышались снежные шапки гор. Над головой с запада на восток тянулись кучевые облака, похожие на стада овец, которых они с Мэгги наблюдали на плато Анкомпагре. На севере простирались зелено-бурые поля, сливаясь с дымкой на горизонте.
Устроившись на импровизированной скамье из двух валунов с лежащим поперек бревном, Бедекер закрыл глаза, ощущая, как солнечные лучи ласкают веки. Приятное чувство легкости в желудке разлилось по телу. Сознание на миг погрузилось в вакуум: ни планов, ни мыслей, ни желаний – ничего. Даже пышущее жаром солнце словно отдалилось, а потом и вовсе погасло.
Бедекер спал и видел сон.
Отец снова учит его плавать, но не на озере Мичиган, а на вершине Медвежьей горы. С небес льется странный мягкий свет насыщенного оттенка, точь-в-точь как молния в знойную летнюю ночь, осветившая кинозрителей в парке Глен-Оук. Тогда время будто застыло в немой вспышке стробоскопического света.
Озера на Медвежьей горе нет, но сам воздух обступает и колышется, как вода. Отец поддерживает его одной рукой под грудь, второй – под ноги и повторяет:
– Главное расслабиться. Не бойся окунуть голову. Просто задержи дыхание и вперед. Если не получится, я рядом.
Бедекер послушно опускает голову, но прежде успевает пристально взглянуть на отца, его родное, до боли знакомое лицо с морщинками вокруг рта, темными глазами и густой черной шевелюрой, что не передалась сыну по наследству, и легкой полуулыбкой, сыну доставшейся. Смотрит на мешковатые отцовские плавки, загорелые до плеч руки, намечающееся брюшко, бледную грудь, начавшую западать с возрастом. Бедекер послушно опускает голову, но прежде, как и в первый раз, успевает уткнуться в отцовскую шею, вдохнуть запах мыла и табака, ощутить пробивающуюся щетину, и вдруг делает то, чего не сделал тогда, – крепко обнимает отца, прижимаясь щека к щеке, и чувствует ответные объятия.
Потом наконец опускает голову, задерживает дыхание, вытягивает ноги, расставляет руки… и плывет.
– Скажи, как просто? – улыбается отец. – Продолжай. Если что, я на подхвате.
Бедекер заплывает все выше, поднимаясь над поросшей соснами горой, потоки свободно несут его вверх, а когда оборачивается, отца уже нет.
Бедекер набирает побольше воздуха и уверенными взмахами рассекает воздух. Чем выше, тем потоки теплее. Не мешкая, он проплывает между плоскобрюхих облаков, поднимаясь все выше, пока гора не превращается в темную точку, неразличимую на фоне бесконечных лесов, полей, рек и скалистых хребтов. Течение становится сильнее, потоки прохладнее, но Бедекер без усилий движется в плотном воздухе. Насыщенный свет озаряет все вокруг. С юга на восток тянется плавная линия горизонта, обзор чист и светел.
На стартовой площадке виднеется шаттл. Пусковые башни уже убраны, впереди синеет Атлантический океан. Люди на скамьях у высокого белого здания разом встают и воздевают руки, из сопла ракеты вырывается ослепительное пламя, она медленно поднимается ввысь, а потом резко набирает скорость, точно гигантская белая стрела, пущенная из земного лука, оставляя за собой двойной след светлого дыма. Бедекер наблюдает, как корабль постепенно исчезает за кромкой моря, а после видит в толпе зевак Скотта – ладони сжаты в кулаки, губы в унисон тысячам других шепчут молитву, чтобы оберегала белый челнок на пути к звездам. В глазах стоят слезы радости.
Бедекер плывет выше, не замечая пронизывающего холода, борясь с приливами и тяжестью, грозящими свергнуть его обратно в пучину. Внезапно пловца подхватывает неведомый поток и несет ввысь. Вот уже планета кажется бело-голубым мячиком в драпировке из черного бархата – бери не хочу. Совсем близко расстилается иной, бело-серый зубчатый мир. Буквально рукой подать. Но едва Бедекер решает подплыть, понимает, что путь ему заказан. Нет, однажды было позволено, но возвращаться нельзя. Взамен ему дают напоследок проплыть над знакомыми сияющими хребтами и утопающими в тени кратерами.
Бедекер различает оставленные им и другом золотистые и серебристые устройства, ныне превратившиеся в груду бесполезного металла, чье тепло и бездумную энергию поглотили раскаленные дни и зябкие ночи. Различает и нечто более важное, но не мятый флаг и пыльное оборудование, а следы, глубокие и четкие, словно сделанные секунду назад, и переливающиеся в лучах солнца истинные сокровища: маленькую фотографию и пряжку от ремня, обращенные к полумесяцу Земли.
Прежде чем вернуться, усталый и продрогший, он замечает еще кое-что: на границе между светом и тьмой, где острые тени вспарывают земное сияние, ярко горят огни. Гроздья, сферы огней. Огни городов и дорог, карьеров и поселков; одни светят робко, другие горделиво озаряют лунные моря и равнины, стойко держась в ожидании рассвета.
Наконец Бедекер возвращается. Какое-то время еще парит напоследок, но не сопротивляется, когда махина Земли мягко и неумолимо притягивает его к себе. Перед самой посадкой, зависнув над вершиной горы, видит у подножия синий пикап и девушку, бегом карабкающуюся по узкой тропе… И только в этот момент разум окончательно принимает гравитацию, осознает, что дело не в бездумных и равнодушных законах взаимного притяжения. Вместе с этим осознанием поток энергии разливается по телу, бьет через край и изливается наружу, объединяя не только вещи, но и людей.
Бедекер парит, но уже ощущает жаркое дыхание солнца, понимает, что спит, слышит знакомый голос вдалеке. Секунда – и он проснется, встанет и откликнется на зов Мэгги, но пока остались драгоценные мгновения, нужно парить, парить на границе между небом и землей, предвкушая и стремясь познать неизведанное.
Коснувшись ногами вершины, Бедекер улыбается и открывает глаза.
notes
Назад: Часть четвертая Лоунрок
Дальше: Примечания
