Интерлюдия V
ФЛОРИН САК

Флорин Сак не раздумывает. Он несется к расщелине, которая рассекает дальний конец поселения словно анус, через который мусор сбрасывают в море.

Он бежит, опустив голову, вслепую, охваченный страхом, — несется к трещине в горе. Нервы его гудят, тело напряжено, каждая его частица стремится как можно скорее оказаться в воде.

Он уверен, что слышит гудение крыльев.

Он только пять секунд под открытым небом, слушает ветер и ночных насекомых. Его ноги касаются ровной поверхности скалы, которая, как балкон, нависает над морем. Воздух неподвижен, и темнота обнимает Флорина еще сильнее, когда он ныряет во мрак этой расщелины в горе. На мгновение ноги его замирают, он словно колеблется — не пуститься ли более трудным и менее опасным путем по узкой тропке, петляющей туда-сюда по склону, но уже поздно — ноги сами несут его, он уже отталкивается и летит, словно услышав за спиной звук крыльев.

Под ним нет ничего, кроме воздуха, более пятидесяти футов воздуха, а потом вода — она лениво плещется и сверкает, как металл. Сквозь расщелину Флорин видел движение моря, там внизу. Теперь он морское существо, он может различать рисунок течений. Он знает, что вода внизу глубока, так оно и выходит.

Он вытягивается в струну, и вода открывается перед ним с плеском, выдавливая воздух из его легких, он при ударе раскрывает рот и вдыхает воду через свои несчастные пересохшие жабры, и море снова смыкается над ним, принимая его в свою плоть. Оно приветствует его, ничтожную тварь.

О благодатные мгновения, когда он парит недвижно в темной воде! От блаженства, от безопасности кружит голову. Сюда не проберется ни одна комариха (ему приходит в голову мысль о других хищниках, и на мгновение безмятежность покидает его).

Флорин чувствует тяжесть пакета в навощенной упаковке. Он прижимает его к животу и гребет перепончатыми ступнями. Ах, как давно он не плавал! Он чувствует, как расцветает в воде его кожа, как раскрываются, словно бутоны, его поры.

Чернота не до конца черна. Его зрачки расширяются, и он начинает видеть тени в темноте: утесы под водой, мусор, выкинутый из поселка, расщелину, уходящую в море, нарастающий мрак глубины. Он плывет через отверстие в утесе и чувствует, как меняется характер течения. Над ним, подобные беззубому старику, волны жуют берег.

Он сориентировался, он знает, куда нужно плыть. Мимо него проносятся какие-то крошечные существа, маленькие ночные рыбы. Флорин выставляет в сторону щупальца и плывет на глубине, пока не наталкивается на край скалы, и тогда пускается вдоль излучины берега. Его щупальца смелее его. Он, словно осьминог, трогает ими отверстия в скале — прикоснись он к ним пальцами, тут же в испуге отдернул бы руку. Приделанные щупальца — та его часть, что больше всего приспособлена к водной жизни, и он повинуется их чутью.

Флорин огибает остров анофелесов. Он чувствует касание анемонов и морских ежей и с неожиданной печалью осознает, что впервые плывет вблизи дна и может познакомиться с его жизнью, что, скорее всего, этот раз будет и последним, что здесь слишком темно и он ничего не видит. Он может только представить себе сплетение песка и камня, над которыми плывет, скалистые отроги и мертвое дерево, наверное, обросшее водорослями, — сочные краски, которые были бы видны при свете.

Проходят минуты, он продолжает грести. Вкус прибрежного моря не похож на вкус моря вокруг Армады. Вода здесь больше насыщена. Вкус мельчайшей жизни и смерти переполняет его.

И вдруг неожиданно возникает вкус ржавчины.

«Машинный берег», — думает Флорин. Он обогнул изгиб береговой линии и оказался в бухте. Его присоски ощущают что-то новое — распадающееся железо, механизмы, обглоданные морем. Вода над этим кладбищем насыщена солями металлов и на вкус напоминает ему кровь.

На поверхности, отливающей лунным сиянием, он видит три крупных силуэта — самхерийские корабли. Толстые цепи уходят в воду, а якоря покоятся среди останков устройств, которые намного старше их.

Флорин направляется вверх, чувствуя, как светлеет вода. Он поднимает руки, не выпуская пакета. Тень самого большого корабля сейчас прямо перед ним.

При виде его самхерийские какты приходят в неистовство. Они изображают гнев, грозят ему, складывая пальцы в кулаки, размахивая руками в колючках. Явление мокрого переделанного, поднявшегося по якорной цепи, привело их в недоумение. Теперь он стоит на палубе, вокруг него натекла лужа, и нервно поглядывает на небо, ждет, когда моряки отведут его вниз.

«Мне нужно поговорить с капитаном, друзья», — снова и снова повторяет он на соли, решительно, хотя и не без опаски. Те видят, что угрозы не действуют на чужака, и ведут его в чрево корабля, где полыхает пламя свечей.

Они ведут его мимо сокровищницы, где хранятся трофеи и добыча. Мимо кухни, где стоит густой запах подгнивших растений и варева. Ведут по коридору мимо клеток, в которых, сотрясая решетки своей тюрьмы, кричат злобные шимпанзе. Какты слишком грузны, а их толстые пальцы слишком неловки для лазанья по мачтам. Приматов с рождения обучают подчиняться свисткам и голосовым командам, они сворачивают и разворачивают паруса, как заправские моряки, даже не понимая, что делают.

Скучающих обезьян прячут здесь от голодных комарих.

Сенгка молча сидит в своей каюте, не приглашая сесть Флорина, который стоя отирает ветошью лицо и кисти. Капитан обессиленно положил свои огромные зеленые руки на стол, сцепив пальцы: он смотрит на Флорина Сака бесстрастно, словно бюрократ человеческой расы.

Он политик. Едва увидев Флорина, которого быть здесь не должно, капитан понимает, что происходит нечто противозаконное, нечто, не отвечающее интересам армадских властей. Он отпускает охранников — а вдруг извлечь выгоду из этого сможет только он один? Охранники уходят, мрачно оглядываясь, — их любопытство не удовлетворено.

Несколько секунд проходят в тишине.

— Ну, рассказывай, — говорит наконец Сенгка. Он не затрудняет себя преамбулой, и Флорин Сак (с него на коврик все еще капает вода, руки сжимают пакет; он чувствует страх и вину, чувствует себя предателем, не хочет предавать Армаду) совсем не возражает против такого подхода. Содержимое вощеного мешка и коробки осталось сухим.

Он без слов подает короткое письмо, вексель на предъявителя.

Сенгка медленно и внимательно читает, перечитывает. Флорин ждет.

Сенгка наконец поднимает на него взгляд, но по выражению его лица ничего понять нельзя (однако письмо он аккуратно отодвигает в сторону).

— И что? — говорит он. — Что вы хотите, чтобы я доставил?

И опять без единого слова Флорин достает увесистую коробочку и показывает ее. Он вынимает из нее кольцо, воск и показывает Сенгке содержимое контейнера, в котором лежат письмо и жетон.

Капитан рассматривает грубо сработанный жетон и складывает губы трубочкой, словно на него это не производит никакого впечатления. Его ладонь парит над письмом подлиннее.

— Я не повезу никаких писем, не читая их, — говорит он. — Потому что в них может быть написано: «Не принимать во внимание первое письмо». Я надеюсь, это понятно. Я позволю вам запечатать его, только когда буду точно знать, что внутри.

Флорин кивает.

У капитана Сенгки уходит немало времени, чтобы пробежать письмо Сайласа властям города — плотно исписанные листы бумаги с многочисленными зашифрованными местами. Но он не читает их — не может. Он не очень хорошо владеет рагамолем. Он ищет слова, которые имеют отношение к нему: какты, Дрир-Самхер, пират. Таких слов здесь нет. Похоже, тут без обмана. Закончив, он поднимает вопросительный взгляд на Флорина.

— Что оно означает? — спрашивает он. Флорин пожимает плечами.

— Не знаю, капитан, — отвечает он. — Правда. Я в этом понимаю немногим больше, чем вы. Вот все, что я знаю: эта информация нужна Нью-Кробюзону.

Сенгка сочувственно кивает ему, прикидывая свои возможности. Прогнать этого типа и ничего не делать. Убить его на месте (легко) и забрать печать. Доставить пакет. Не доставлять его. Передать этого типа той армадской женщине, руководительнице, которую он наверняка предает, хотя как и зачем — это выше понимания Сенгки. Но Нурджитта Сенгку заинтриговала и эта ситуация, и этот храбрый маленький пришелец. Капитан не желает ему зла. И никак не может сообразить, на кого тот работает, кто его защищает.

Капитан Сенгка не хочет нарваться на войну с Армадой, а еще меньше — с Нью-Кробюзоном. «В этом письме нет ничего, что могло бы скомпрометировать нас», — думает он и пытается найти довод против того, чтобы доставить посылку, но не может.

В худшем случае, после того как он проделает долгий путь, отойдя от своих обычных маршрутов, данные в письме обещания не будут выполнены. Но так ли уж это смертельно? Он прибудет в богатейший город мира, а он ведь не только пират, но и торговец. Может, выгода окажется небольшая, думает он, да и путь неблизкий, но что, если рискнуть? Шанс ведь есть?

Шанс на то, что обещания (письмо скреплено печатью города и подписано прокуратором) будут выполнены.

Они встают рядом, чтобы завершить тайную сделку. Флорин запечатывает письмо перстнем, кладет цепочку с жетоном Сайласа Фенека («Кто это такой?» — снова возникает вопрос) в коробочку и кладет сверху оба письма, предварительно сложив их. Запирает коробочку, капает воском на замок. Когда воск начинает сгущаться, он вдавливает в него печатку, а отведя ее, видит городскую геральдическую печать в миниатюре — восковой барельеф.

Он снова укладывает коробочку в потертый кожаный мешочек, Сенгка берет у него посылку и запирает ее в своем сейфе.

Некоторое время они смотрят друг на друга.

— Не буду распространяться насчет того, что я с тобой сделаю, если это обман, — говорит Сенгка.

Угроза бессмысленная: оба знают, что больше никогда не увидят друг друга. Флорин кивает.

— Мой капитан, — медленно произносит он, — она не должна об этом знать.

Ему больно произносить эти слова, и ему приходится напоминать себе о содержании письма и о причинах секретности. Он смотрит перед собой, встречает взгляд капитана Сенгки, но не берет своих слов назад. Капитан не мучает его заговорщицкими подмигиваниями или улыбками. Он только кивает.

— Ты уверен? — говорит Сенгка.

Флорин Сак кивает. Он нервно оглядывается, стоя на носу корабля, боясь услышать страшный звук комариных крыльев. Капитан еще раз недоумевает: почему этот человек отказывается принять пищу, вино или деньги? Сенгка не может понять, что им движет.

— Спасибо, капитан. — Флорин пожимает усаженную колючками руку какта.

Капитан Сенгка смотрит, как Флорин прыгает вниз, и свешивается через борт, провожая гостя взглядом. На лице его подобие улыбки: он испытывает странную приязнь к этому неукротимому маленькому человеку. Еще некоторое время он проводит на палубе, глядя на водную рябь, которую оставляет за собой Флорин. Когда след Флорина поглощают волны, капитан поднимает взгляд в ночное небо; звуки крыльев не беспокоят его — самки-анофелесы будут только кружить над ним, принюхиваясь, тщетно пытаясь уловить запах крови.

Он думает о том, что скажет своим офицерам, о новых приказах, которые отдаст утром, когда армадцы оставят остров. Он иронически размышляет — как, интересно, они отнесутся к этому? Придут в ужас? Будут заинтригованы?

Флорин Сак упрямо плывет к расщелине. Он думает об опасном подъеме по петляющей тропинке, о том, что лучше спрыгнуть со скалы назад в море, если комарихи нападут на него.

Он чувствует себя несчастным. Ему не помогает мысль о том, что сделать это было необходимо.

У него внезапно возникает желание — ему хочется, чтобы море сделало то, чего ждут от него поэты и художники, чтобы оно смыло все старое и он смог начать жизнь заново. Вода струится через него, словно внутри у него пустота, и он, двигаясь, закрывает глаза, представляя себе, как вода очищает его изнутри.

В кулаке Флорина зажат опасный перстень с печаткой. Он хочет избавиться от воспоминаний, но те противятся этому, как и его внутренности.

Внезапно он останавливается посреди моря, повисает в пятидесяти футах от поверхности, словно приговоренный к повешению в темной воде. «Вот мой дом», — говорит он себе, но эта мысль не утешает его. Флорин чувствует, как в нем нарастает гнев, гнев, которым он управляет, печаль вместе со злостью и чувство одиночества. Он думает о Шекеле и Анжевине (такое уже случалось с ним не раз).

Он неторопливо вытягивает руку, раскрывает кулак, и тяжелый кробюзонский перстень тут же соскальзывает с ладони и устремляется на дно.

Здесь так темно, что ощущение белизны его кожи — скорее воспоминание, чем реальность. Он может только представлять, как перстень падает, погружается, долго летит вниз и наконец ложится на скалистый уступ или старый двигатель. А может быть, нанизывается на ветку водорослей или на коралловый палец — бессмысленный, случайный союз.

А потом… потом непрестанное движение воды начнет шлифовать его. Не поглотит, как пытается Флорин вообразить себе, не уничтожит. Воссоздаст заново. И вот в один прекрасный день, многие годы или века спустя, этот перстень снова окажется на поверхности, будет вынесен на берег каким-нибудь подводным катаклизмом. Наверное, неумолимая вода изменит его до неузнаваемости. Но даже если соль и море источат его, если перстень растворится полностью, атомы его поднимутся к свету и станут частью Машинного берега.

«Что бы нам ни говорили, — думает Флорин, — море ничего не забывает, ничего не прощает».

Ему пора плыть дальше, и скоро он поплывет. Он вернется и, оставляя за собой мокрый след, вскарабкается на скалу, войдет в селение анофелесов. Размахивая щупальцами-мухобойками, он добежит до двери, и Беллис впустит его (он знает, что она будет ждать). И тогда все закончится, и город (его старый город, первый город), возможно, будет спасен. Но пока он не может пошевелиться.

Флорин думает обо всем, что ему еще предстоит увидеть. Обо всем, что, по рассказам, есть в море. О кораблях-призраках, о расплавленных кораблях, о базальтовых островах. О долинах окаменевших волн, где вода серая и твердая, где море умерло. О местах, где вода кипит. О земле джессинов. О паровых штормах. О Шраме. Он думает о перстне под ним, застрявшем в водорослях. «Все это еще здесь», — думает он.

В море нет искупления.