В огромной мастерской квартала Джхур собралась чрезвычайная комиссия.

Одной из опор экономики Джхура было производство летательных аппаратов. Фабрики Джхура гарантировали качество своих изделий — жестких, полужестких и нежестких дирижаблей, воздушных судов и двигателей.

«Высокомерие» было крупнейшим летательным аппаратом в небе Армады. Захваченный много десятилетий назад, он затем получил повреждения в каком-то забытом бою и был сохранен как диковинка и как средство наблюдения. Мобильные аэростаты города едва достигали половины его длины; самые крупные, двухсотфутовые, деловито тарахтевшие над городом, носили странные имена вроде «Барракуда». Возможности аэростроителей были ограниченны: в Армаде не хватало места для огромных ангаров, где можно было бы строить громадные аппараты вроде нью-кробюзонских воздушных кораблей-разведчиков или миршокских челноков — семьсот футов металла и кожи. И, вообще говоря, у Армады не было потребности в таких аппаратах.

Но теперь, кажется, такая потребность возникла.

На следующее утро после разбрасывания листовок бригадир джхуровских аэромастерских на «Опеке», собрал весь наличный состав предприятия — строчильщиков, инженеров, конструкторов, металлургов и множество прочих. Множество недостроенных корпусов дирижаблей остались на своих местах, вокруг фабрики в корпусе перестроенного парохода, а рабочие отправились слушать бригадира, который, запинаясь, принялся рассказывать о новом задании.

У них было две недели.

Сайлас оказался прав, подумала Беллис. У него не было ни малейшей возможности попасть в состав экспедиции, направляющейся на остров. Даже она, сторонившаяся всех городских интриг и скандалов, все чаще и чаще слышала о Саймоне Фенче.

Конечно, пока все это были лишь смутные слухи. Каррианна сказала что-то о человеке, который сомневается в проекте, и он, мол, читал какой-то памфлет, написанный неким Финком, или Фитчем, или Фенчем. Шекель сказал Беллис, что, на его взгляд, это замечательная идея, но он слышал, будто некто по имени Фенч говорит: мол, Любовники напрашиваются на неприятности.

Беллис по-прежнему удивлялась умению Сайласа проникать в самое чрево города. Опасно ли это? — спрашивала она. Не ищут ли его Любовники?

Она улыбнулась, подумав о Шекеле. Некоторое время ей не удавалось продолжать занятия с ним, но, заглянув недавно, парень не упустил случая с гордостью продемонстрировать ей свои успехи. В ее помощи больше не было нужды.

Он пришел спросить, о чем написано в книге Круаха Аума. Шекель был отнюдь не глуп. Он прекрасно понимал, что книга, которую он нашел, возможно, стала причиной неожиданных и бурных событий последней недели — лавины листовок, необычного плана, новой диковинной работы Флорина.

— Ты был прав, — сказала она ему. — Мне понадобилось некоторое время, чтобы перевести книгу, но когда я поняла, что она собой представляет — отчет об эксперименте…

— Они вызвали аванка, — прервал ее Шекель, и Беллис кивнула.

— Когда я поняла, что это за книга, — продолжала она, — я позаботилась, чтобы она попала к Тинтиннабулуму и Любовникам. Оказалось, что именно она им и нужна, часть их планов…

— Книга, которую нашел я, — сказал Шекель, и на его лице появилась самодовольная улыбка.

В аэромастерских на «Опеке» начал обретать форму объемистый остов из проводов и балок.

В углу огромного помещения лежал огромный покров из темно-желтой кожи. Сотня мужчин и женщин сидели по его краям и ловко работали толстыми, длиной в палец, иглами. Тут же стояли кадки с хемикалиями, смолой и гуттаперчей для уплотнения огромных баллонов. Деревянные планки и кованые металлические брусья, соединяясь, приобретали контуры пилотской и пассажирской гондол.

Помещения аэромастерских на «Опеке», хотя и весьма внушительные, не могли вместить это изделие в окончательном его виде. Поэтому все готовые части поднимались на расчищенную палубу «Гранд-Оста», где закреплялись баллоны, склепывались воедино отдельные части корпуса, натягивался кожаный покров.

Единственным в Армаде судном, достаточно большим для таких работ, был «Гранд-Ост».

Было двадцатое, пяльница, или седьмой небди кварто морской черепахи: Беллис теперь было все равно, каким календарем пользоваться — армадским или кробюзонским. Она не видела Сайласа уже четыре дня.

Теплый воздух полнился птичьим щебетом. Беллис стало тесно в замкнутом пространстве ее комнат, но, когда она вышла прогуляться на улицу, клаустрофобия не прошла. Дома и корабельные борта словно потели на влажной жаре. Беллис не изменила своего мнения о море — его размеры и однообразие вызывали у нее протест. Но в то утро она вдруг ощутила острую потребность убраться подальше от свесов городских крыш.

Беллис корила себя за часы, проведенные в ожидании Сайласа. Она понятия не имела, что с ним случилось, но чувство одиночества, боязнь, что он может никогда не вернуться, быстро закалили ее. Она поняла, насколько уязвимой стала, и вновь воздвигла вокруг себя непреодолимую стену. «Сижу и жду, как последняя идиотка», — яростно думала она.

Стражники приходили за ней ежедневно и отводили к Любовникам, к Тинтиннабулуму, к охотникам с «Кастора» или в комитеты, роль которых в поднятии аванка была ей совершенно неясна. Ее перевод тщательно изучался, разбирался по частям — ей пришлось иметь дело с человеком, который владел верхнекеттайским, хотя и не так хорошо, как она. Тот интересовался подробностями: почему вот здесь она употребила такое время? Почему выбрала эту часть речи? Почему перевела это слово так, а не иначе? Манера его общения была заносчивой, и Беллис доставляла себе маленькие радости, ставя его на место.

— А вот здесь, на этой странице, — в своем обычном нагловатом тоне спросил он. — Почему вы слово «моргхол» передали как «желание»? Оно имеет противоположное значение!

— Из-за времени и залога, — ровным голосом ответила Беллис. — Все придаточное предложение в иронично-продолженном. — Она чуть было не добавила: «Его нередко ошибочно принимают за плюсперфект», но сдержалась.

Беллис понятия не имела, к чему все эти допросы с пристрастием. Ощущение было такое, будто из нее выжимают все соки. Она втайне гордилась своим поступком. Порой она загоралась всем, что касалось проекта и острова, потом быстро брала себя в руки, будто в ней шла борьба между раздирающим ее желанием и мрачной, брюзгливой реакцией человека, попавшего сюда по принуждению.

Но пока еще никто не сказал ей, что она попадет в экспедицию, а ведь это было главным в ее плане. Может быть, что-то пошло не так? — спрашивала она себя. И Сайлас все равно исчез. Может быть, рассудительно говорила она себе, пора составить новый план? Если из прежнего ничего не получится, если они оставят ее в Армаде, а с собой возьмут другого переводчика, тогда, решила Беллис, придется сказать им правду. Она попросит их сжалиться над Нью-Кробюзоном, расскажет о нападении гриндилоу, чтобы они знали, чтобы могли отправить послание вместо нее.

Но она с неприятным страхом вспомнила слова Утера Доула, перед тем как тот пристрелил капитана Мизовича. «Державу, которую я представляю, ничуть не интересует Нью-Кробюзон, — сказал он. — Совершенно не интересует».

По Водочному мостику она перешла с «Черной метки», барка на границе Саргановых вод, на клипер «Заботы Дариоха».

Улицы в Шаддлере казались Беллис более мрачными, чем в Саргановых водах. Фасады здесь, если вообще были, выглядели попроще. Деревянные плитки тротуаров были выдраены и уложены в уныло-однообразном порядке. Парадная дорога — рыночная улочка, соседствующая как с Саргановыми водами, так и с Зубцом часовой башни, — была забита тележками, животными и покупателями из других кварталов. Все они — хепри, люди и другие — проталкивались через толпы струподелов, которые составляли добрую половину населения Шаддлера.

Беллис научилась узнавать струподелов даже без их панцирей — по характерным тяжелым чертам лица и пепельно-серой коже. Она прошла мимо храма: молчание между выточенных из крови рогов, охранники в затвердевших струпьях. За храмом располагался гербариум с пучками высушенных трав для ускорения свертывания крови. С потеплением травы стали испускать сильный запах.

Продавались тут и мешочки с характерной желтоватой сывороткой, из которой заваривали антикоагулянтный чай. Беллис видела мужчин и женщин, которые пили его из котла. Это было средство против приступов свертывания крови: струподелы были подвержены внезапному загустению всей крови в жилах, что означало быструю и болезненную смерть, превращавшую страдальцев в скорченные статуи.

Беллис стояла на проезжей части перед складом. Ей пришлось отскочить в сторону, уступая дорогу животному — малорослой лошади, которая тащила телегу к качающемуся мосту и дальше — в более тихую часть города. Беллис остановилась между двумя судами, обвела взглядом город — вон там кургузый корпус корабля-колесницы, а там кривые обводы рыбацкой шхуны, а вон пузатый колесный пароход. А за ними — много других. Каждое судно оплетено паутиной мостков, подвешено на слегка поскрипывающих переходах.

По ним постоянно сновали люди. На Беллис накатила тоска одиночества.

Сад скульптур занимал носовую часть двухсотфутого корвета. Пушки с него давно были сняты, а кожухи и мачты — сломаны.

Маленькая площадь со множеством кафе и таверн плавно переходила в сад, как берег переходит в море. Беллис почувствовала перемену ногами, перейдя с вымощенных деревом или гравием дорожек на мягкую землю сада.

Сад был во много раз меньше Крумпарка — несколько молодых деревьев, ухоженный газон, уставленный десятками статуй, выполненных в разных стилях и материалах. Под деревьями и скульптурами стояли кованые узорчатые скамьи, а дальше, за невысокой оградой, простиралось море.

У Беллис при виде его перехватило дыхание. Она ничего не могла с собой поделать.

Люди сидели за столиками, уставленными бокалами и чашками, или прогуливались по саду. Вид у них под солнцем был яркий и кричащий. Глядя, как они неспешно прохаживаются или попивают свой чай, Беллис едва не тряхнула головой, напоминая себе, что перед ней пираты, иссеченные шрамами бывалые морские волки, которые живут насилием и грабежом. Они были пиратами, все до единого.

Проходя мимо своих любимых скульптур, Беллис поднимала на них глаза — «Грозный соловей», «Куколка и зубы».

Беллис села и посмотрела вдаль, поверх «Предложения», невыразительной нефритовой плиты вроде надгробия, поверх деревянной стены. Там, в море, пыхтели пароходы и буксиры, упорно тащившие город. Она видела две канонерки и бронеаэростат над ними, патрулирующие море вдоль границ Армады.

На север, обогнув город, направлялся пиратский бриг. Беллис смотрела, как он уходит в свой охотничий поиск на месяц, два, три, а то и на четыре. Кому он подчиняется — воле капитана или важному плану, разработанному властями квартала?

С другой стороны, в нескольких милях от города, к Армаде приближался пароход. Наверняка это был армадский корабль или какой-нибудь пользующийся льготами купец — иначе он не подошел бы так близко. Беллис подумала что, возможно, он проделал путь в тысячи миль. Когда он отчалил от города, Армада, скорее всего, была совсем в других краях. Но, выполнив свою задачу — грабеж, разбой, — он безошибочно выбрал путь к дому. Это была одна из непреходящих загадок Армады.

За спиной Беллис раздался взрыв птичьего щебета. Она понятия не имела (да и не интересовалась), что это за птицы, но слушала их с удовольствием невежды. И вдруг, словно птичья песня объявила о его прибытии, в поле ее зрения возник Сайлас.

Беллис вздрогнула и начала было подниматься, но он, проходя мимо нее, не замедлил шага.

— Сиди, — бросил он и, остановившись у перил, перегнулся через борт. Она ждала, замерев.

Сайлас стоял на некотором расстоянии, не глядя на нее. Так продолжалось довольно долго.

— Они следили за твоими комнатами, — сказал он наконец. — Поэтому я и не приходил. Держался подальше.

— Они наблюдают за мной сейчас? — спросила Беллис, проклиная себя за невнимательность.

— Это моя профессия, Беллис, — сказал Сайлас. — Я знаю, как делаются такие вещи. Собеседования не могут дать им всех нужных сведений. Они должны проверить тебя. Так что не удивляйся.

— И что… они следят и сейчас?

Сайлас неопределенно пожал плечами.

— Не думаю. — Он медленно повернулся. — Не думаю, но не уверен. — Он говорил, едва шевеля губами. — Они несколько дней не отходили от твоего дома. Они тебя вели по крайней мере до окраин Шаддлера, а там, видимо, потеряли интерес. Но я не хочу рисковать. Если они просекут нас, поймут, что их переводчица якшается с Саймоном Фенчем… то мы в заднице.

— Сайлас, — сказала Беллис с холодным смирением, — я не их переводчик. Они не просили меня сопровождать их. Думаю, они возьмут кого-нибудь другого…

— Завтра. Они предложат тебе это завтра.

— Точно? — спокойно спросила Беллис, хотя внутри у нее все похолодело от волнения, от предвкушения, от непонятно чего. Она сдержалась и не спросила: «Что это ты несешь?» или «Откуда ты знаешь?»

— Завтра, — повторил он. — Можешь мне верить.

И Беллис поверила, внезапно испытав приступ зависти к тому, с какой легкостью проникал он в городские тайны. Его щупальца уходили в самую глубь, давая ему влияние и информацию. Сайлас был похож на паразита, который питается информацией, высасываемой им из-под кожи города. Беллис посмотрела на него с подозрением и уважением.

— Они придут за тобой завтра, — продолжил он. — Тебя возьмут в экспедицию. Все идет по нашему плану. Они собираются провести на острове полмесяца, так что у тебя будет время, чтобы передать информацию на какой-нибудь корабль из Дрир-Самхера. У тебя будет все необходимое, чтобы заставить его отправиться в Нью-Кробюзон. Я все достану.

— Ты и правда думаешь, что сможешь их убедить? — спросила Беллис. — Они редко заходят севернее Шанкелла, а Нью-Кробюзон лежит в тысяче миль от их обычных путей.

— Джаббер милостивый… — Сайлас по-прежнему говорил вполголоса. — Нет, я не могу их убедить. Меня там не будет. Тебе придется их убеждать.

Беллис цокнула языком — она разозлилась на него, хотя и ничего не сказала.

— Я приготовлю то, что тебе понадобится, — сказал он. — Письмо на соли и рагамоле. Печати, рекомедации, документы и подтверждения. Этого достаточно, чтобы убедить купцов-кактов отправиться для нас на север. И достаточно, чтобы известить кробюзонское правительство о том, что происходит. Достаточно, чтобы защитить город.

Парк покачивался на волнах. Скульптуры потрескивали. Беллис и Сайлас молчали. Некоторое время были слышны только звуки волн и щебет птиц.

«Они будут знать, что мы живы, — подумала Беллис. — Или, по меньшей мере, что жив он».

Она поскорее отогнала эту мысль.

— Мы можем отправить им эти сведения, — решительно сказала она.

— Тебе придется найти какой-нибудь способ, — ответил Сайлас. — Ты ведь понимаешь, что поставлено на карту?

«Не обращайся со мной как с каким-нибудь недоумком», — свирепо подумала Беллис, но он на мгновение перехватил ее взгляд и ничуть не смутился.

— Ты понимаешь, что тебе придется сделать? — повторил он. — Там будут стражники. Армадские. Тебе придется как-то ускользнуть от них. Тебе и от анофелесов придется как-то ускользнуть, боги милостивые! Ты сможешь?

— Я сделаю, — холодно сказала Беллис, и Сайлас неторопливо кивнул в ответ.

Он снова заговорил, и на кратчайший миг возникло ощущение, будто он не уверен в том, что хочет сказать.

— У меня… не будет возможности встречаться с тобой, — выговорил он. — Лучше мне держаться подальше.

— Конечно, — сказала Беллис. — Мы теперь не можем рисковать.

На его лице промелькнуло горькое выражение, сожаление о чем-то несбывшемся — Беллис нахмурилась.

— Извини за это и за… — сказал он, пожав плечами и отвернувшись. — Когда ты вернешься и с этим будет покончено, мы, наверно, сможем… — Он умолк.

Беллис, услышав печаль в его голосе, была немало удивлена. Лично она не чувствовала ничего. Даже разочарования. Они искали и что-то нашли друг в друге, у них было общее дело (до нелепости приниженное название для их плана), но не больше. Она не питала к нему недобрых чувств. Где-то на дне души тонким слоем лежали остатки привязанности к нему. Но не более того. Ее удивил его неуверенный тон, сожаление, извинения и намеки на глубокое чувство.

Беллис с растущим интересом обнаружила, что слова Сайласа не вполне убеждают ее. Она не верила его елейным речам, она даже не знала, верит ли им он сам, но вдруг поняла — нет, она им не верит.

Это успокоило ее. После его ухода она осталась сидеть, сложив руки, с неподвижным и бледным лицом, которое обдувал ветер.

К ней пришли, чтобы сообщить: нужны ее языковые познания, так что ее включат в состав экспедиции.

Беллис находилась на «Гранд-Осте», в одной из нижних кают надстройки, на этаж или два выше палубы. Она смотрела в иллюминатор на корабли Саргановых вод, на возвышающийся над ними бушприт «Гранд-Оста». Трубы корабля были надраены, мачты, словно оголенные мертвые деревья, на двести-триста футов устремлялись в небо, а их корни уходили вниз, разветвляясь на столовые и полуэтажи.

На палубе, словно расчлененное ископаемое, лежала начинка огромного летательного аппарата. Гнутые металлические брусья, похожие на бочарные обручи или ребра, винты и двигатели, объемистые, пухлые баллоны. Все это, огибая основания мачт, растянулось на сотни футов вдоль борта «Гранд-Оста». Бригады инженеров приклепывали детали друг к другу, собирая из отдельных частей огромный дирижабль. Шум и сверкание раскаленного металла доходили до Беллис через окна.

Наконец появились Любовники, и началось собеседование.

Ночью Беллис вдруг обнаружила, что не может уснуть. Она решила не пытаться и попробовать вновь взяться за письмо.

Ей казалось, что она находится чуть ли не в центре событий. Каждый день ее провожали на «Гранд-Ост». В кают-компании собирались около тридцати-сорока мужчин и женщин, принадлежащих к разным расам. Было и несколько переделанных. Один или два из них плыли с ней на «Терпсихории». Она узнала приятеля Шекеля — Флорина Сака и поняла, что он тоже узнал ее.

Внезапно пришла жара. Город, поскрипывая, плелся через новую полосу Мирового океана. Воздух стал сухим, солнце каждый день палило так, как никогда не делало в Нью-Кробюзоне в разгар лета. Но жара не радовала Беллис. Она часто сидела, уставясь в это новое, равнодушное небо и чувствуя, как оно ослабляет ее волю. Она потела, стала легче одеваться и меньше курить.

Люди ходили по пояс раздетыми, а небо полнилось стаями летних птиц. Вода вокруг города была чистой, и большие косяки цветастых рыб ходили у самой поверхности. Над переулками Саргановых вод стоял смрад.

Хедригалл и другие вроде него — похищенные какты, бывшие пираты-купцы — читали лекции. Хедригалл был блестящим оратором, и благодаря его опыту рассказчика приводимые им описания и объяснения превращались в экзотические, волнующие истории. Это была опасная черта.

Он рассказывал Беллис и ее новым товарищам об острове анофелесов. И, слушая его истории, Беллис спрашивала себя — уж не взялась ли она за дело, которое ей не по зубам.

Иногда на собрания приходил Тинтиннабулум. Всегда присутствовал кто-нибудь из Любовников, а то и оба. А иногда, к беспокойству Беллис, рядом оказывался Утер Доул — стоял, прислонившись к стене, положив руку на эфес своего меча.

Беллис не могла оторвать от него глаз.

На палубе обретал очертания аэростат, похожий на огромного округлого кита. Беллис видела лестницы, сооружаемые внутри. Сооружались хрупкие на вид кабины, натягивалась пропитанная смолой и живицей кожа.

Вначале летательный аппарат представлял собой массу разрозненных частей, потом стал единым скелетом, а по мере того, как шла работа, все больше походил на огромный дирижабль. Он лежал на палубе, как огромное насекомое, только что рожденное из куколки: все еще не в силах взлететь, но уже ставшее тем, чем оно будет впредь.

Беллис в эти жаркие ночи сидела в одиночестве на своей кровати, потела и курила, жутко боясь того, что ей предстоит, и в то же время чуть не дрожа от возбуждения. Иногда она вставала и начинала ходить только для того, чтобы услышать, как шлепают ее ноги по металлическому полу. Ей нравилось, что, кроме нее, в комнате никто не производит ни звука.