Пятница. Пастор Пелликорн назначил похороны на вечер следующего вторника, после службы. «Лучше попозже, – пояснил он. – Запахи, когда вскрывают пол, могут отвлечь паству от молитвы».

– Сколько придет людей? – поинтересовался он.

– Немного, – отвечает Нелла. С каждой новой встречей он вызывает у нее все большую неприязнь. – Она вела уединенный образ жизни.

Нелла сказала это почти с вызовом, ожидая, что он ей возразит, произнесет какую-нибудь сентенцию. А как же, мол, книжные лавки, которые она посещала? Ее деловые встречи? Или негр, с которым она появлялась на людях?

Но пастор лишь надул губы, впрочем, и без слов все ясно. В уединении нет ничего хорошего. Гражданская активность, соседская бдительность – вот на чем стоит этот город, а не на монашеском заточении, подальше от любопытных глаз.

– Значит, во вторник, – подытоживает Нелла.

– Особой церемонии не будет, – говорит он уже ей вдогонку. – Мы не любим помпы.

Нелла не спеша идет из церкви в тюрьму. Она оставила Тею на кухне вместе с двумя женщинами, сидящими лицом к лицу, подлавливающими друг дружку на слове, хмыкающими, вздыхающими. Атмосфера в доме напряженная – могут ли они доверять этой Лисбет? Что она вообще знает о Марин Брандт, о Йохане Брандте, об Отто?

Охранник пропускает ее в ворота, и вот уже Нелла идет знакомым коридором, и узелок с выпечкой постукивает по бедру. Йохан находится в той же камере. За три гульдена ей дают свидание, превышающее положенные пятнадцать минут. Положив деньги в карман, тюремщик запирает за ней дверь.

Нелла делает глубокий вдох. Йохана можно разглядеть даже в полумраке. После того как его побрили, он стал еще больше похож на полутруп: кости выпирают, глазные впадины огромные. Она заставляет себя сделать пару шагов вперед. Живой, он кажется мертвее, чем покойная сестра. Он сидит на соломенном тюфяке, привалившись затылком к сырой кирпичной кладке, а длинные худые ноги с выпирающими коленными чашечками торчат, точно трости. «Почему я не принесла ему чистую рубашку?»

Как же они с Марин похожи. Надменный вид, породистость, прямой нос, пронизывающий взгляд. У нее перехватывает горло. Ей хочется рассказать ему о смерти Марин. Корнелия была против. Пусть идет на эшафот с ощущением своей невиновности.

– Он должен знать, – настаивала Нелла. – Ведь это его родная сестра.

– Нет, – возражала Корнелия. – Он станет во всем винить себя.

У Неллы на этот счет большие сомнения.

Она останавливается посреди камеры, достает из карманов еще теплую выпечку, куски курицы и телятины, сладкую тыкву, капусту, розовую воду и выкладывает все это перед ним. Еда пахнет домом, крепкой кухней, добротными столовыми приборами и расторопной поварихой. В углу мышка встает на задние лапки, учуяв запах сладенького своими миниатюрными ноздрями. Она уставилась на сдобу. Может, это внучка той, которую Нелла видела в прошлый раз. Мыши даром время не теряют.

– Ты куда-то ходила? – спрашивает ее Йохан.

Она садится рядом.

– Попробуйте выпечку. Корнелия специально для вас приготовила. – Она приглядывается к полу. Чистым его не назовешь. Кажется, в углу навалены экскременты, кое-как прикрытые соломой. Она отводит взгляд.

Он берет сдобу, и ее тепло бежит вверх по пальцам и дальше по руке.

– Теперь я в их власти, – говорит он.

Она трогает синевато-багровые круги под глазами, словно проверяя, жив ли он еще. Нет никаких сил сидеть среди мышиных нор, мокрой соломы и человеческого дерьма. Глядя на измученное лицо мужа, она пытается понять, догадывается ли он о том, кого потерял, что произошло дома в его отсутствие.

Все-таки надо ему рассказать. Пусть увидит, что она способна разделить несчастье. Зачем нужны подобные секреты, к чему носить их в себе? Скоро смерть, забравшая Марин, проникнет и в него, отравит немощное тело, выключит сознание. Она представляет, как в его глазах постепенно меркнет свет, как из щек уходит кровь, как замедляется биение сердца, ритмично уходящего в небытие, и вот он растворяется в воде, в воздухе, превращаясь в ничто.

Она бы все ему отдала, но только это все у него отберут без остатка.

И она ничего ему не говорит, молча держа его за руку в темноте.