Распутывание клубка
Наступило шестое января, Богоявление по западному календарю, день, когда амстердамцы распахивают настежь окна и двери, чтобы впустить удачу на весь год. Йохан прислал письмо: «Венеция просит у Константинополя немножечко тепла, а я возвращаюсь домой в преддверии 1687 года».
– Открывать окна? Вы с ума сошли! – возмущается Корнелия. – В такую холодрыгу. Я думаю, Младенец, явленный в этот день трем волхвам, нас поймет.
Отто встречает ее слова улыбкой.
– Вы снова ходили на Калверстраат? – спрашивает он Неллу.
– Нет, – отвечает та, метнув в его сторону подозрительный взгляд. – А что?
– Просто спросил.
Нелла разглядывает свой кукольный дом, такой вызывающе пустой, тогда как сама она переполнена всякими историями. Она часто размышляет о горьком разочаровании Лийк, о тайной любви Меерманса и Марин. Ищет скрытые смыслы в поступках золовки, в ночных перешептываниях и хлопающих дверях. Марин явно все время думает о чем-то своем. Неожиданно сделалась прихожанкой Старой церкви под бдительным присмотром пастора Пелликорна, чья паства должна видеть на службе жену Йохана Брандта. Но если есть у Неллы одна неотвязная мысль, то это желание увидеть русоволосую женщину, словно излучающую странный свет, отчего при виде ее пробегают мурашки по коже.
В отличие от Корнелии, ей хочется открыть окна и двери, чтобы впустить дух божественного откровения и заодно приманить удачу. Как можно упускать такой случай! Разве открытое окно не есть открытая душа?
Нелла распахивает свое окно и вдыхает обжигающий легкие стылый голубоватый воздух. Когда мороз пробирает до костей, трудно себе представить волхвов в жаркой пустыне. Она читает молитву за Марин, за Йохана и за Пибо, которого она уже вряд ли увидит живым. Она не решилась сообщить матери о том, какую они все проявили беззаботность. В доме ее подстерегают опасности: пропадают птицы, невесть откуда появляются миниатюрные фигурки, а тут еще Лийк ван Кампен угрожает им на каждом шагу.
Неудивительно, что Марин не захотела иметь дела с ее сахаром, притом что им с Йоханом он нужен позарез, чтобы поправить пошатнувшиеся дела. Тем самым они отдают существенную сферу влияния, однако Йохан, похоже, не так озабочен этим, как его сестра. Нелла вспоминает слова мужа за ее первым завтраком в новом доме. «Чужие жертвы тебя не интересуют, Марин. А с меня хватит жертв». Что, если Йохан сожалеет о том, что потерял друга в лице Ганса?
Ее тревожные мысли тонут в угасающем буйстве Двенадцатой ночи. Гуляки расходятся по домам, идя по набережной, а дома их ждет пир горой, который начнется с «королевского пирога». Пусть Корнелия не открыла окна, зато открыла свою печь. Нос уже улавливает запах будущих пирожков с запеченной в одном из них монеткой: кому она достанется, тот и станет королем дня.
Сойдя вниз, она вдруг слышит стук в парадную дверь. Нелла отодвигает засовы, отмыкает три замка и поворачивает ручку. Перед ней Джек Филипс. Ее сердечко уходит в пятки. Не освещенный солнцем, Джек лишился прежнего блеска. Суровый январь обесцветил кожу, сделал ее тускло-серой. Джек небрит, исхудал, под глазами темные круги. Но он по-прежнему впечатляет в своих сапогах выше колен, пускай даже потертых и разбитых. Ему идет внушительное шерстяное пальто. Последний раз она видела его обнаженным и мокрым от пота в объятиях своего мужа. Воскресшая картина наваливается на нее, обрывая дыхание, лишая сил.
Она делает попытку захлопнуть дверь.
– Постойте, – говорит он, просовывая ногу в щель.
– Что вам надо? Его нет дома. – Почему-то ей не хочется, чтобы он произнес вслух имя ее супруга.
– Я не знал, что вы не в курсе. – Несколько мгновений они смотрят друг другу в глаза. – Он сказал мне, что вы все знаете.
Она молчит, лишившись дара речи.
– Я принес вам кое-что, – продолжает он. – Я снова занимаюсь доставкой.
– Где вы пропадали?
Вместо ответа он протягивает ей посылку.
– Вы были в Венеции? – Нелла забирает у него посылку с узнаваемым знаком солнца, нарисованным чернилами. На этот раз она размером поменьше.
– Я должен его увидеть, – говорит Джек.
– Его нет, – повторяет она. К ее изумлению, Джек протискивается мимо нее в прихожую и начинает прохаживаться по мраморному полу.
– Миниатюрист… Вы знаете, кто он? – спрашивает она.
Джек поворачивается к ней с холодной улыбкой.
– А вы не знаете? – отвечает он вопросом на вопрос. Из кухни выбегает Корнелия с закатанными рукавами, с раскрасневшимся от жара лицом.
– Ты! – вырывается у служанки.
Джек поворачивается к ней и раскидывает руки в стороны.
– Я.
– Убирайся! – Корнелия подходит вплотную и отвешивает ему пощечину.
– Не надо… – Слова застревают у Неллы в горле, а тем временем Джек прижимает служанку к стене.
– Вы все считаете, что вы вправе… я еще не забыл твоих слов.
– Я могу их повторить, – бросает она с вызовом. – Ты должен был держаться подальше.
– Он меня преследовал. – Ударом колена под ребра Джек отправляет Корнелию на пол, а пальцы жестко стиснули горло, так что она не может даже пикнуть. – А теперь, значит, меня можно выбросить за ненадобностью.
– Отто! – Нелла повторяет его имя как заклинание, в ужасе глядя на застывшую фигурку на полу, которую легко принять за мертвую. Ее собственное тело сделалось невесомым, а сердце величиной с горошину. Уронив посылку, она бросается к Корнелии, чьи юбки сбились в кучу, а чепчик отлетел в сторону. Джек преграждает ей дорогу, его проницательные глаза поблескивают в отблесках свечи.
– С ней все в порядке. Просто задохнулась. Набросилась на меня и получила в ответ.
На лестнице появилась Марин.
– Что здесь происходит? Почему парадная дверь открыта?
Джек широким жестом распахивает руки. Он так хорош собой, так необуздан, что Нелла не в силах оторвать от него глаз. Джек встречает хозяйку дома смехом. А Марин, шагнув вперед, понимает, что его раскованное поведение объясняется не столько уверенностью в себе, сколько нервозностью. Она замечает у него в руке длинный узкий кинжал. С вызовом выдержав ее взгляд, он вдруг вспарывает кинжалом висящую на стене картину. Цветы и насекомые вываливаются, как из открытой раны, неуклюже повисают отдельные лепестки. Между тем Корнелия издает пугающий стон.
– Это не ваша картина! – Неллу пугает ее собственный визгливый голос. Нет бы сказать то же самое твердо, полубезразличным тоном. Она прикусывает губу. «Где же Отто? И почему Марин стоит как истукан? Не могу же я справиться с этим в одиночку».
Наконец прозвучал голос Марин, громкий и уверенный. Она сошла вниз, и Нелла сразу почувствовала облегчение.
– Джек Филипс, сколько раз я должна это повторять?
Джек с удивлением оборачивается, рука с кинжалом повисает вдоль тела. А Марин остановилась, сложив пальцы на животе.
– За хорошую цену твой брат оттрахал бы и собаку, – с вызовом бросает ей Джек.
Корнелия издала очередной стон, а Марин молчит. Джек начинает снова прохаживаться.
– Очень может быть, – наконец выдавливает Марин.
Корнелия тяжело дышит. Нелла окликает Отто, призывая его на помощь.
– Поговаривают, что он окучивает тебя, Марин Брандт. – Джек смерил хозяйку дома пристальным взглядом. – Больше-то некому.
– Старая шутка, Джек, – отвечает ему Марин. – Давно уже не смешно.
Джек поднимает кинжал, готовый распороть еще одну картину.
– Брось ты его. – Ее слова разносит эхо по огромному холлу. Но Джек лишь крепче сжимает рукоять. – Не дури. Какой же ты все-таки дурак, Джек. Я ведь тебя предупреждала, разве нет?
– Где он?
– Как обычно, в деловой поездке. – После короткой паузы Марин спрашивает: – Сколько тебе нужно?
– Я не прошу денег. Мы…
Марин, зажмурясь, делает глубокий вдох.
– Подойди ко мне, Джек, – говорит она. – Давай без глупостей. Мы это уже проходили.
Джек колеблется. Держа кинжал наготове, он переводит взгляд с картины на скрюченную фигурку на полу, потом на Неллу. К изумлению последней, он подходит к Марин, которая спокойно ждет. И тут же получает затрещину. Он хнычет, схватившись за лицо.
– Ты напал на мою служанку, – назидательно поясняет она. А он таращится на нее, по-прежнему не выпуская из рук оружие. – Какой же ты слабак.
– Марин… – открывает рот Нелла. Она так надеялась, что золовка возьмет ситуацию под контроль, вместо того чтобы нагнетать еще больше, но у той, похоже, лопнуло терпение. Марин захлопывает входную дверь. Все оборачиваются на стук, понимая, что отрезаны теперь от внешнего мира.
– Мой брат слишком щедр. – Марин указывает на оружие. – Это он тебе подарил? Кинжал моего отца.
Джек продолжает пялиться на нее.
– Ты…
– Умей вовремя остановиться, – говорит она. – Ты зашел слишком далеко.
Они долго глядят друг на друга. Потом Марин достает смятые купюры и, отсчитав двадцать гульденов, сует их Джеку в нагрудный карман. Тот молча смотрит на торчащие бумажки.
– Оставь моего брата в покое.
Вдруг Джек выдергивает купюры, и они веером ложатся на пол. А он силой привлекает ее к себе и зажимает ей рот поцелуем.
– Вы что? – вырывается у Неллы. – Не надо…
Поцелуй затягивается, а Марин машет рукой невестке, мол, не вмешивайся. Она как будто хочет ей сказать: раз уж это неизбежно, пусть само закончится. Она вся поджалась, шея окаменела, руки повисли вдоль туловища, а поцелуй уже длится вечность. Она не сопротивляется, его это только подстегнет. А у Джека подрагивают плечи, как будто его душат рыдания.
Нелла боковым зрением поймала Отто, выходящего из погреба, где он, по всей видимости, что-то заготовлял к возвращению хозяина. Увидев картину насильного объятья, он ускоряет шаг.
– У него нож, – шепотом предупреждает Нелла, но Отто это не останавливает. Услышав шаги, Джек отрывается от хозяйки дома и презрительно хмыкает:
– Старая сучка пропахла рыбой.
– Убирайся, – рычит Отто. – Пока я тебя не придушил.
– Кишка тонка, – отвечает Джек, но на всякий случай отступает к двери. – Тебя, дикаря, одели как лорда, но толку от тебя, уверен, столько же.
– Дерьмо! – голос Отто звучностью напоминает громогласность пастора, обрушившегося с кафедры на притихших прихожан.
Джек останавливается.
– Что? Что ты сказал, негр?
Отто надвигается на него, сжимая кулаки.
– Отто, – подает голос Марин. – Не смей…
– Думаешь, ты особенный? – говорит Отто. – Думаешь, я не видел клерков, торгашей, моряков, рассыльных? – Он наваливается на дверь, и Джек, который тщедушнее и слабее, понимает, что не в силах оказать ему сопротивления.
– В тебе тоже нет ничего особенного, негр. – Джек щурит глаза, сверля противника взглядом. – Он собирается от тебя избавиться.
Отто отвечает смехом.
– Я это точно знаю. – Джек играет желваками. – Ты что-то натворил, и он намерен это выяснить.
В воздухе зависает кулак.
– Отто! – вырывается у Марин.
– Отто, – вторит ей Корнелия, успевшая принять сидячее положение. – Не дури.
– Он говорит, что тебе нельзя доверять, – бросает Джек в лицо противнику.
Кулак начинает опускаться… «Нет!» – вскрикивает Корнелия… Джек старается отпрянуть… но вместо кулака ему на грудь медленно, словно падающий лист, ложится широкая ладонь. Почти нежное прикосновение, но Джек так и застыл.
– Ты для него никто, – говорит Отто. – Горячий воздух.
– Он отдаст мне твое место, – звучит в ответ. – Он мне сам сказал.
– А мне он говорил, что ты пустышка, Джек. Он ведь тебя отослал, а? Сколько ты пробыл в Венеции? День? Два?
– Отто, – умоляюще просит Нелла.
Тот убирает ладонь. И в этот момент к мужчинам приближается Резеки. Оба опускают взгляды. Луч света из высокого окна превратил шелковистую серую шерсть в желто-лимонную. Собака, прижав уши, рычит на Джека. Она его узнала: это тот, кто украл у нее неповторимый хозяйский запах. Она прижимается к мраморному полу, как перед прыжком.
– Резеки, – говорит ей Отто. – Ну-ка уходи.
Джек сжимает в руке кинжал, глаза его блуждают между Неллой, стоящей особняком, сидящей на полу Корнелией и Марин у подножия лестницы. Теми, кто не желает его видеть. Взгляд его делается жестким, и выражение паники сменяется чем-то другим.
– Джек, – говорит Марин. – Я передам Йохану, что ты приходил…
Но ему уже не до нее, и она видит, как он всаживает кинжал в загривок собаке, и та, взвизгнув, распластывается на полу.
Все остолбенели, как будто они под водой и не могут дышать. Наконец до слуха Неллы долетают причитания, и она не сразу соображает, что это Корнелия.
– Нет, нет, нет…
Служанка кое-как встает и, пошатываясь, добредает до пса. А Резеки уже задыхается. Лезвие застряло в хрящах, и дрожащим пальцам служанки вытащить его не под силу. Она прижимает к себе собачью голову, истерически рыдая. Резеки захлебывается кровью, темное пятно на юбке пугающе расползается.
Дыхание делается все реже, сердце выталкивает последние остатки жизни, окровавленный язык вывалился из пасти. Вот по лапам пробегает судорога, и они вдруг становятся неподвижными и ненужными, как отрубленные ветки. Все молча уставились на труп. Корнелия завыла, прижав ладони к собачьему боку, словно надеясь удержать в теле убывающее тепло.
Позже Нелла удивлялась, как она сразу ничего не заметила в руке у Отто. Слишком много всего происходило – вой служанки, появление Дханы возле истекающего кровью трупа подружки, крики Марин: «Отто, Отто, не надо!» – пальцы Джека, нащупывающие дверь.
Отто не дает ее открыть, и Джек, отчаявшись, разворачивается в его сторону.
– Проваливай! – бросает он в лицо врагу. Вместо этого в воздух взлетает кулак, а в нем сверкает что-то из серебра и слоновой кости.
Джек опускает взгляд, лицо его вытягивается, глаза закатываются, а потом закрываются, как будто от неги. Его голова запрокидывается до самой двери. Отто стоит перед ним неподвижно.
– О боже, боже, – бормочет Марин. – Господи помилуй.
– Что ты натворил? – спрашивает Корнелия. – Отто, Отто, что ты натворил?
Тот в ужасе отступает, и только сейчас Нелла видит рукоять рыбного ножа, торчащего из плеча Джека, тот ощупывает ее кончиками пальцев, точно большого мотылька, осторожно, боязливо. Глаза снова открылись, нижняя челюсть отвисла, а вокруг раны, ища выход, набухает кровь.
– Что… – пролепетал Джек.
Если это был вопрос, то продолжения он не получил и ответа не последовало. Нелла шагнула к нему, и он, пошатываясь, как новорожденный жеребенок на подломившихся ногах, протянул руки ей навстречу. Он оседает на пол, успевая схватить ее за юбку. Они оказываются рядом на коленях. Кровь, найдя-таки выход, пропитывает рубашку – ярко-красное пятно в честь праздника Богоявления, несколько купюр под загубленной рубашкой прилипли к телу. Досталось и ей. Опустив глаза, она видит жутковатые следы на юбке. Но даже земной, духовитый запах крови не может заглушить другой запах – мочи.
– Рыбный нож, – несообразность произнесенных им слов погружает Неллу в новую реальность.
Джек прижимает сюртук к ране. Левой рукой он заворачивает промокшую собачью голову с обвислыми ушами, чтобы потрогать рану у основания черепа, но Корнелия его отпихивает. Тогда, нашарив правой пару купюр, он затыкает ими собственную рану на плече. Хотя дышать ему уже полегче, из горла вырываются прерывистые звуки. При общем странном молчании он не без труда встает на ноги и открывает входную дверь. Хотя он похож на пьяного в кабаке, передвигать ноги он в состоянии и через несколько мгновений оказывается на освещенном солнцем крыльце.
Здесь он оборачивается и, к ужасу Неллы, медленно отвешивает им всем поклон. Лицо с прилипшими прядями озаряет улыбка. В ней сквозит торжество победителя, оставшегося в живых и теперь готового поведать миру свою историю. И вот он уже не спеша уходит прочь.
– Всеблагой Христос, – причитает Корнелия, баюкая Резеки у себя на коленях. – Спаси и сохрани.
