Мы уже отмечали двусмысленности в использовании понятий нации и народа. В использовании понятий культуры и цивилизации двусмысленностей появляется никак не меньше, как только они теряют отсылку к народу или нации, которые их формируют. Культура может быть французской, английской, итальянской, арабской, японской и т. д. Она требует определенного языка, который поддерживал бы её, если только это не научная культура, использующая мертвый язык, например латынь в европейской культуре Средневековья. То есть живые культуры национальны. То же самое можно сказать и о цивилизациях: хотя понятие цивилизации шире понятия культуры, оно всегда включает определённую культуру, лежащую в основании, – литературу, поэзию, музыку, философию, а также крупные политические, юридические и социальные институты, в которых эта культура развивается. Так, можно говорить о французской, итальянской, японской, английской или китайской цивилизации.

Сложность в использовании двух этих тесно связанных понятий обусловлена распространением цивилизации и базовой для неё культуры. Так, революционная Франция времен Наполеона экспортировала свои институты по всей Европе; её культура закрепилась в европейской элите уже во времена Просвещения, а в период колониальных завоеваний французский язык и французская культура распространились и за пределы Европы. Английская культура, которую часто называют англосаксонской, значительно распространилась во время завоеваний Америк, а затем и Индийского континента; то же самое можно сказать об испанской культуре или португальской. Сегодня из-за силы, которой обладают США, английский язык и англосаксонская культура стали общими для элит всего мира, что наносит ущерб другим культурам.

Однако не стоит смешивать эту культуру, господствующую в мировом масштабе и поддерживаемую американской сверхдержавой, с более универсальным понятием цивилизации, используемым в большей или меньшей степени во всех культурах для обозначения общего на данный исторический период состояния знаний, техник, материального прогресса, распространения искусств, развития нравственности, этики и философии. Даже если великие национальные государства Европы

XIX века обычно видели в своей собственной культуре высшую стадию цивилизации, нельзя смешивать два значения термина: то, которое применяется к национальной культуре с её социальными, политическими и научными институтами, и то более широкое значение, которое мы только что выделили. Но сегодня подобное смешение как раз и кормит собой нарциссизм Запада, который отождествляет чувство западной идентичности и принадлежность к цивилизации как таковой. Пока будет сохраняться эта путаница, которая поддерживается беспорядочным использованием весьма разных понятий (народа, нации, расы, культуры, религии, цивилизации), почему-то считающихся синонимами, извращенная идеология «войны цивилизаций», которой открывается XXI век, будет по-прежнему представляться убедительным элементом декораций новой мировой геополитики, в которой господствует американская сверхдержава.

Эта упрощенческая идеология является извращенной, поскольку она навязывает в равной мере ложное и ограниченное представление о реальности. Конечно, культуры-завоевательницы развиваются в международном порядке благодаря важным политическим событиям, выражающим силовые взаимоотношения и процессы. Но как только они покидают свою территориальную и национальную базу, они подвергаются преобразованиям, которые зависят от уровня рецепции этих культур цивилизациями других наций: зачастую то, как одна культура пользуется другой, приводит к появлению странных гибридов, в том числе и на чисто лингвистическом уровне. Французский язык, на котором говорят или пишут в Ливане, потребление продукции французской культуры в этой стране будут отличаться от соответствующего языка и потребления в Алжире, Канаде или Бельгии. Вот почему говорить о войне цивилизации и, соответственно, войне культур нет никакого смысла, поскольку, как мы видим сегодня, это понятие ведёт к эссенциализации долгосрочных межкультурных отношений. Строго говоря, оно может служить для обозначения проявлений политической власти, ограниченных определённым временем и пространством, как например в случае вооруженных вторжений.

Расширительное употребление этого понятия в современном западном дискурсе является, соответственно, попросту политическим: оно служит для легитимации развёртывания военных сил и сопровождающих его политических мер; оно оправдывает превентивные войны, запрещённые международным правом. Кроме того, идеология войны цивилизаций выгодна тем, что она содержит сильную эмоциональную коннотацию. После опустошения, вызванного двумя мировыми войнами, войны, развязываемые в национальных интересах, потеряли собственную легитимность, поэтому защита «цивилизации» и западных «ценностей» стала удобным подспорьем: она может выглядеть как обязанность самозащиты, оправдывающая превентивную войну. Медийная и политическая раскрутка туманных понятий «цивилизации» и западных «ценностей» позволила внедрить в общественное мнение Европы и США, ранее достаточно устойчивое, значительный эмоциональный заряд. Он должен заполнить ту пустоту, которая образовалась из-за провала, с одной стороны, национальных и патриотических идеологий в стиле XIX века, и, с другой, марксистских идеологий, лежащих в основании классовой борьбы в «центральных» странах и мифической транснациональной солидарности революций в различных частях света (в России, Китае, на Балканах, в арабском мире, латинской Америке, на Индийском субконтиненте и т. д.).

В сердце воинственной цивилизационной идеологии мы обнаруживаем религию: иудео-христианские ценности на Западе, на Востоке – в основном ислам. Однако современная культура от Гегеля до Ницше и Хайдеггера, которая разрабатывала понятие цивилизации в смысле, определенном нами, строилась, скорее, на руинах религии

или, по крайней мере, той глубоко религиозной цивилизации, которой могла считаться Европа до Возрождения. Сегодняшнее обращение к религиозности служит, следовательно, легитимации банальных политических или экономических планов, мобилизации мнений за счёт нагнетания эмоционального заряда «цивилизации». Современное формирование и запуск в оборот понятия «иудео-христианских ценностей» свидетельствует, таким образом, о своеобразном культурном перевороте: это новое модное понятие бесцеремонно вытеснило веру в греко-римские корни Запада, которая господствовала со времен Возрождения.

Конечно, никто не может игнорировать ту роль, которую религии играют в образовании культур и, соответственно, цивилизаций. Однако религия сегодня – всего лишь один из множества элементов цивилизации: прошло время цивилизаций, центрированных на религии и её ритуалах, например христианской Европы Средневековья или средиземноморского ислама времен его триумфа в IX–XI веках. Технический прогресс, массовое потребление, озабоченность экономическим ростом или сохранением окружающей среды стали сегодня главными вопросами человечества, и ни одна цивилизация больше не основывается исключительно на системе религиозных ценностей. Тот факт, что в иудаизме или исламе сохраняются сообщества, строго придерживающиеся старинных религиозных ритуалов, никоим образом не позволяет сделать вывод о подобных феноменах, которые охватывали бы значительные культурные регионы или, тем более, все человечество. На Индийском континенте и на Дальнем Востоке мы встречаемся с похожей ситуацией, как на индивидуальном уровне, так и на коллективном (буддистские бонзы, йоги, мудрецы и т. п.); некоторые народы, например тибетцы, остаются особенно привязаны к определенной религиозной практике. Но эти феномены не говорят о том, что человек XXI века «впадёт» обратно в религиозность или что наши общества захвачены возвратом к религиозности, который якобы создаст новую мораль и станет новым этапом истории.