Глава 12
Фея творит добро
Когда Даша многозначительно сообщила: «Да, это он, и я его обожаю!», Марго закусила нижнюю губу и переглянулась с Ленкой-Пенкой. Неужели опять не получится загнать ненавистную Альку Воробьеву в угол? Неужели опять провал? Почему же так не везет?!
И как красиво, сказочно он появился! В костюме Деда Мороза. Да, такой любые преграды обойдет легко и просто… Но, может, если снять усы и бороду, окажется, что он похож на пугало огородное?..
«Зовут его Андрей, фамилия Зубарев, и он очень красивый, то есть мужественный и… и… у меня слов не хватает, чтобы его описать!» – выдала Даша следующую порцию информации.
«Прихлопнуть бы эту маленькую счастливую фею!» – мысленно взорвалась Марго. Алька с Дедом Морозом танцевали и так смотрели друг на друга, что хотелось рвать и метать, рвать и метать! Ну что, что все находят в Воробьевой?! Конечно, она стройная и даже симпатичная, но «совершеннейшая дура, выскочка и просто ненормальная!».
А Даша тараторила, ахала и вздыхала, отчего у Ленки-Пенки лицо сморщилось, а Марго заскрипела не только зубами, но и всеми чувствами и желаниями сразу. «Пусть, пусть вернутся, – утешала она себя, как могла, – а мы уж посмотрим, какой он красавчик…»
Но увиденное никак не могло утешить. После недолгого отсутствия Алька Воробьева вернулась не в обществе хромающего старца, трубочиста или наиближайшего родственника Квазимоды. Зубарев не был обременен горбом, шрамом через все лицо, третьей ногой или вампирскими клыками. Он был хорош, подтянут, крепок и уверен в себе, именно о таком мужчине Марго мечтала долгие годы, практически грезила, представляла, как выходит за него замуж. А то, что он оказался значительно старше Альки, добавляло ситуации больших жирных плюсов, Андрей сразу воспринимался состоятельным, самодостаточным и заботливым. Это не ровесник-однокурсник, который неделю думает, в какую кафешку пригласить, какие цветы подарить, как обнять и что сказать. Нет, это мужчина, который точно знает, чего хочет…
Алька держала Зубарева под руку, и в каждом ее шаге, движении сквозила убийственная гордость. Марго вновь обменялась взглядами с Ленкой-Пенкой, выпрямила спину, поправила волосы и изобразила приветливую улыбку (далось с трудом, но есть такое слово – надо).
* * *
– Познакомьтесь, – сказала Алька, – это Андрей.
Уточнять, кем именно ей приходится Зубарев, она не стала. Враги упали бы замертво, если бы услышали следующее: «Перед вами мужчина, вступивший в сговор с моим отцом, подкупивший моего жениха, разбивший вдребезги мой брак! Также он нагло воспользовался двумя чрезвычайными ситуациями подряд и сначала прилег со мной на диван, а затем в присутствии двоюродной сестры поцеловал. Но на этом его подвиги не заканчиваются. Далее Андрей склонил меня к партии в бильярд, выиграл ее и потребовал… хм, ни много ни мало – мою честь, а точнее, ночь страсти!» Нда, врагов нужно поберечь, им сейчас и так не позавидуешь…
Представив всех по очереди, наслушавшись лживых «очень приятно», Алька расслабилась и почувствовала себя невесомо-счастливой. Вечеринка наконец-то стала для нее праздничной, будто неожиданно включили звук и она услышала музыку, смех, хлопки, шутки. Алька не заметила, как сильнее сжала руку Андрея, точно боясь, что сейчас он исчезнет, и тихо вздохнула. Но он не оставил это без внимания и чуть заметно улыбнулся.
– Вы действительно большой ученый? – спросила Марго.
– Пока нет, но стремлюсь к этому, – серьезно ответил он.
– А где вы познакомились? – поинтересовалась Пенка, краснея от любопытства и недовольства еще сильнее.
– Андрей – бизнес-партнер моего отца, – объяснила Алька.
Теперь ее разбирал смех. Врать и не приходилось, фразы сами наслаивались одна на другую, подчеркивая несуществующие отношения. О, если бы они знали, если бы знали!
– Да-а, сейчас много наукой не заработаешь, – невпопад протянул Вадим и тут же схлопотал сердитый взгляд Марго.
– А вы попробуйте, вдруг получится, – посоветовал Андрей.
Он держался сдержанно, спокойно и был готов к любому вопросу. Алька посмотрела на него с уважением и поймала себя на мысли, что сказать Зубареву «ты» ей не просто. Барьер какой-то. То есть она скажет, если понадобится, но в душе споткнется и почувствует неловкость. Да, у них большая разница в возрасте, но дело не только в этом… А в чем? «Интересно, а какие девушки ему нравятся? – подумала Алька. – Точно не такие, как Марго или Пенка… Он вежлив с ними и только. М-м-м, и почему в голову лезут всякие глупости?..»
– Аля, давай еще потанцуем, – предложил Андрей, повернувшись в ее сторону.
– Конечно, – согласилась она.
Музыка располагала к медленному танцу, в ней не было грусти, зато присутствовали острые пронзительные ноты. Пары скользили по залу, то останавливаясь, то меняя направление движения, елка мерцала лампочками, и верхний свет портил картину, мешал. Так во всяком случае в этот момент казалось Даше…
– Я тоже пойду кого-нибудь приглашу, – смущенно выдала она и буквально растворилась в воздухе.
Марго с Пенкой уставились на своих парней, тоже надеясь получить приглашения, и те не разочаровали.
– Пойдем потанцуем, – сказал Вадим.
– И мы пошли, что ли, – поддержал Максим.
Музыка грянула громче, и Алька положила руки на плечи Андрею, он притянул ее к себе и сразу заглянул в глаза. Заглянул и не нашел в них ни льдинок, ни мороза, ни метели. Лишь теплые снежинки… Сейчас она доверяла ему, и от этого стало жарко. Прижав ее сильнее, он коснулся щекой ее виска и вдохнул тонкий аромат духов.
– Вы хотите сказать, что скучали, – с иронией произнесла она.
– Да, – ответил Андрей.
– Томились.
– Да.
– Страдали.
– Мы, кажется, перешли на «ты».
– Не отвлекайтесь, Андрей Григорьевич. И не заговаривайте мне зубы.
– Страдал немного.
– Немного? – уточнила Алька «обиженно».
– Самую малость.
– А я-то думала…
– Ну ладно, я страдал очень сильно, – усмехнулся Андрей.
– Хорошо.
– Что же здесь хорошего?
– Люблю, когда из-за меня мучаются.
– Уверен, большая часть присутствующих прошла через это.
– Вы мне льстите, – она улыбнулась.
– Наверное, и ты хочешь сказать, что скучала.
– Да. – Томилась.
– Да. – Страдала?
– Ну-у-у… – Алька подняла голову и немного помолчала, кокетливо закусив нижнюю губу. – Андрей Григорьевич… – она осеклась.
– Ты можешь спросить у меня все, что угодно.
– А почему вы тогда… Ну, я проиграла в бильярд, и вы не воспользовались своим правом победителя… Почему?..
Алька перестала танцевать, остановилась и нарочно обняла его за шею. Улыбка на ее лице была доверительной и коварной одновременно.
Она просто не могла задать другого вопроса. Потому что более провокационного вопроса не существовало.
* * *
Даша с огромным трудом пробралась за сцену. Каждый, кто попадался на пути, считал своим долгом умилиться, а затем попросить исполнения желаний. «Палочка на профилактике», «блин, волшебные слова забыла», «не частите, молодой человек, вы сегодня у меня уже три иномарки попросили», – каждому приходилось что-то отвечать, медленными темпами двигаясь к цели…
В школе Даша участвовала во всех спектаклях, которые активно ставили то к одному празднику, то к другому, а когда однажды заболела, то получила скучную роль за кадром – ей пришлось отвечать за освещение. На стене в ряд располагались кнопочки, и в ее обязанности входило нажимать их соответственно эпизоду. С ролью Даша отлично справилась и теперь собиралась повторить успех.
– Где у них тут свет вырубается? – ворчала она, ныряя за пыльную бархатную портьеру. – Палочка, палочка, что ж ты не работаешь… Мы б сейчас с тобой – ух!
Запутавшись в каком-то тряпье, она подергала ногой, чтобы освободиться, огляделась и увидела рядом со старенькой серой дверью три мощных рубильника: черный, синий и зеленый.
– Нда-а, – нерешительно протянула Даша, боясь даже прикоснуться к одному из них.
А вдруг они отвечают не за свет? А вдруг потолок рухнет, если дернуть, например, за синий? Нда, если одну из рукояток оторвать, то потом ею можно смело колоть кокосовые орехи!
– Нет, это слишком… я не смогу… – трусливо пропищала Даша, шмыгнула носом и поплелась обратно. Но, отодвинув край портьеры, увидела Альку и Андрея. Они танцевали в центре зала, и между ними и над ними кружилась золотистая пыльца, как в шаре… – Галлюцинации, – сначала решила Даша, а потом списала это чудо на блики гирлянд и огни елки. Шар. Шар. Как же жалко, что он не пригодился! И чего он только сверкал, будто просился: «возьми меня с собой, возьми…» А если притащить его и сунуть Альке в руки? Пусть танцует вместе с шаром! И он случайно разобьется! Эх, не годится… Получится специально, чего допустить никак нельзя.
Даша вздохнула, поправила колпак и еще раз посмотрела на Альку и Андрея.
Они больше не танцевали.
Они стояли и смотрели друг на друга.
И золотая пыльца замерла, точно боялась спугнуть это мгновение. Повисла и все.
Дашино сердце заколотилось, как бешеное, она заметалась в узком проходе, опять угодила ногой в тряпье и, не обращая на него внимания, подлетела к рубильникам.
«Я должна! Я должна!», – стучала сумасшедшая мысль.
– Фея я или не фея?! – громко произнесла Даша и опустила вниз рукоятку синего рубильника. Зажмурилась и приготовилась к худшему. В отдалении раздался смех и улюлюканье – наверное, свет где-то все же отключился. – Работает, – обрадовалась Даша и, не раздумывая, опустила вниз две оставшиеся рукоятки.
Теперь свет погас везде.
– Я – фея. Самая настоящая фея. Ага!
* * *
«И почему я вообще все время на нее натыкаюсь? – мрачно думал Глеб Сергеевич, наблюдая, как Инна обматывает шею шарфом. – М-м, вообще она ничего так… только курица, конечно. Одинокая, блин. Мозги набекрень, и в глазах тоска! Нет… в глазах у нее что-то другое… Отдать ей снегиря? Ага, закудахчет, крыльями захлопает: «ну что вы, как можно!», и не возьмет. Ни черта не возьмет! Свалилась же на мою голову…»
Если бы Инна была высокой стройной блондинкой или смазливой фигуристой брюнеткой, Воробьев в данную минуту находился бы на волне уверенности и твердо знал бы, как вести себя дальше. Дорога к дому с шутками и музыкой, затем короткое наступление, затем «а не выпить ли нам кофе?», а затем либо недвусмысленные намеки и «вот моя визитка», либо «иди сюда, моя ласточка».
А с этой «ласточкой» далеко не улетишь…
И неловко он себя чувствует, будто школьник, стянувший в столовой пирожок… А все она, Сенечкина Инна Михайловна, виновата!
– Я ужасно долго одеваюсь, – смущенно улыбнулась она. – Извините… Вы давно готовы, а я…
– Я не тороплюсь, – буркнул Воробьев.
В машине Глебу Сергеевичу сразу стало тесно, точно сработали одновременно четыре подушки безопасности, которые зажали его со всех сторон. Он вспотел, три раза поправил зеркало заднего вида, снял галстук и небрежно сунул его в карман.
– Везти на улицу Образцова? – спросил он, когда Инна наконец-то уселась и устроила на коленях сумку.
– Да, пожалуйста. Я вам очень благодарна, очень…
– Мне не трудно.
– Я так рада, что попала на спектакль и встретила вас. Удивительно, как много на свете доброго и прекрасного…
Воробьев рванул с места и первые десять минут ехал нервно, подрезая, обгоняя. Ему нестерпимо хотелось поскорее избавиться от «груза» по имени Инна Михайловна, слишком уж странно он себя чувствовал в ее присутствии, и это ему не нравилось. Глеб Сергеевич отчего-то задался вопросом, а помирилась ли она с мужем? Хотя вряд ли, раз едет не домой. Похоже, у нее все по-прежнему плохо. «Одинокая гармонь», – назло в который раз подумал он и перестроился в левый ряд.
– Пожалуйста, расскажите о себе, – попросила Инна, и Воробьев неожиданно густо покраснел.
– А что вас интересует?
– Не знаю… если честно, то абсолютно все, – теперь вдруг покраснела она. – Кем вы работаете?
«Это хороший вопрос! – радостно подумал Глеб Сергеевич. – Козырной!»
Еще бы! Сколько красивых дурех и мамзелек он подцепил на крючок. Услышат ответ, заулыбаются, разволнуются, придвинутся ближе, а он приобнимет и… Приятное ощущение значимости, уверенности и много чего другого. Да, он в состоянии дать денег, купить машину, побаловать бриллиантами, свозить к морям и океанам. Он – успешный бизнесмен, не считающий копейки до зарплаты. Да он вообще не знает, что такое зарплата! Деньги просто есть, и все, и никуда не деваются.
– У меня собственная фирма. Директорские обязанности на мне, а это, знаете ли, настоящая головная боль. Времени ни на что не хватает!
«Ну как? – самодовольно подумал Воробьев, останавливаясь на красный сигнал светофора. – Сильно? То-то же! И теперь ты меня ни в какую консерваторию не позовешь – занят я!»
Он покосился на Инну, желая увидеть на ее лице уважение и восхищение, но не заметил ни того, ни другого. Она была… расстроена. Уголки губ чуть опустились, глаза потухли, на лбу образовалась морщина – тонкая, неглубокая, но заметная. Точно след самолета на чистом небе, точно упавшая ветка на белом снегу, точно нитка, царапина, трещинка… Глебу Сергеевичу резко стало дурно, потому что каким-то непонятным образом вина за эту черточку боли легла на него…
«Бред какой-то, – помрачнел он, – я-то тут причем?»
– Вы очень интересный человек, – произнесла Инна и улыбнулась с оттенком грусти.
– Обыкновенный, – сухо ответил Воробьев, запутавшись окончательно. Он обыкновенный? И он сам это сказал вслух? Не может быть…
– А семья?.. – робко спросила она и закусила губу, будто пожалела о вопросе.
– Не женат, но воспитываю дочь, – отчитался Воробьев, несколько расслабляясь. – Вернее, сейчас воспитываю свою дочь и еще одну… не свою… Черт, не знаю, как объяснить! Извините… – Ну вот, скоро он начнет разговаривать как она: «простите», «пожалуйста», «благодарю»! Подумаешь, чертыхнулся! Не сахарная барышня, не растает… Глебу Сергеевичу захотелось похвалиться, выставить себя в наилучшем свете, воспользоваться ситуацией и… стереть морщину со лба многоуважаемой Инны Михайловны. – Моя дочь, Алевтина, недавно узнала, что у нее есть сестра… ну, мать у них одна… Узнала и притащила из Волгограда Дашку к нам! – он чуть не добавил «совсем обалдела».
– А вы?
– А я ничего, – пожал плечами Воробьев. – Пусть живет, жалко, что ли.
Инна развернулась к нему, глаза вновь залучились счастливым светом, проклятая морщина исчезла без следа, губы… Глеб Сергеевич срочно вернул внимание на дорогу, иначе машина точно врезалась бы в столб.
– Я же говорю, что вы интересный и удивительный человек, – затараторила она, теребя ремешки сумки. – Может, вы не очень любите театр, но вы все равно пришли, потому что был благотворительный вечер. Не каждый бы пришел, а вы пришли! И вы сами воспитываете дочь и еще приютили девочку, чужую вам по сути… Я так рада, что с вами познакомилась!
«Ее муж однозначно дурак, чего ему еще надо было? – подумал Воробьев. – Если причесать, накрасить да приодеть, то нормальная женщина получится. Тяжело с ней, конечно, но не настолько же! Короче, достучаться можно. Сидит, светится, не сыплет свои «пожалуйста, будьте любезны», и ладно! А может, ее обогреть как-нибудь? Ну-у-у… Хм… А что здесь такого? Всем женщинам, а особенно заброшенным, нужны тепло, ласка и понимание. Особенно ласка! Бывает по-разному, например, вспыхивает такая дамочка только от одного прикосновения, а дальше – ураган и цунами! Дорвалась, называется. Или ни черта не умеет, но способная…» Мысли Воробьева потянулись к излюбленной привычной теме, он сразу успокоился и почувствовал себя как рыба в воде.
– А у меня, к сожалению, детей нет, – вздохнула Инна. – Зато замечательные племянники! И они меня любят, я это знаю. Понимаете, не обязательно каждый день произносить особые слова или что-то доказывать. И так все ясно. Вот здесь, – она прижала ладонь в груди. – Вот здесь все ясно, никаких сомнений… Понимаете?
Нет, Глеб Сергеевич не понимал, он готовился к броску.
– Да, да, конечно… – без выражения ответил он и спросил: – Где ваш дом?
– О нет, не стоит беспокоиться, остановите машину, как в прошлый раз, около ларька.
– Да бросьте, ерунда! Мне же не трудно!
– Нет, там много снега и очень плохой въезд… еще мусорные баки. Не развернуться.
«Ладно, плевать, не буду я с тобой спорить!»
Он остановился на том же месте, заглушил мотор, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки (отчего-то стало душно) и посмотрел на Инну. Сейчас в полутьме она показалась ему… красивой, что ли. Не хватает лоска – да, но так тоже неплохо.
– Значит, вы все еще здесь живете? – спросил он, начиная издалека.
– Да.
– Нормальный район.
– Да…
Воробьев заметил в ее глазах надежду, будто Инна не просто сидит и вежливо поддерживает разговор, а ждет чего-то. Не торопится, не тараторит, не прощается.
«Прилипла, как есть прилипла! Ну да ладно, чего время тянуть – люди взрослые».
В этот момент в голове Глеба Сергеевича зазвенело, в груди проклюнулась паника, и она стала расти и крепнуть, затем появился ледяной страх, а затем добавилась странная тягучая боль. Совершенно не осознавая, что делает и как, стараясь прихлопнуть сомнения разом, он резко устремился вперед и практически набросился на Инну. Обнял, притянул к себе и впечатался губами в ее губы. Она в его руках онемела, точно превратилась в куклу, не издала ни звука и не ответила на поцелуй…
Через несколько секунд Воробьев ослаб и подался назад. В душе все клокотало и подпрыгивало. В голове продолжала звенеть пустота.
На него смотрели два огромных голубых озера, в них было столько удивления, шока, обиды и непонимания, что у Глеба Сергеевича взмокла даже спина. На лбу Инны теперь красовалась не одна, а целых три морщины! И Воробьев уже не сомневался – за каждую ему придется ответить.
«Наверное, не надо было… – пролетела первая мысль, а затем охнула вторая: – Что я наделал?..»
– Как вы могли?.. – прошептала Инна, и ее губы дрогнули.
«Только не плачь… Умоляю, не плачь!» – чуть не заорал Глеб Сергеевич, но горло перехватило.
– Я-я… – сипло выдал он.
– Зачем?.. – голос стал еще тише.
– Вы…
Но Инна слушать оправданий не стала, она побледнела, схватила сумку, выскочила из машины и побежала по дороге к домам. Воробьев смотрел ей вслед, сильно сжав руль, не шевелясь. Струйка пота скатилась по виску, щеке…
«Подумаешь, какая… – начал Воробьев приводить себя в чувство. – Подумаешь… Сороковник того и гляди стукнет, а все она недотрога!» Но слова ускользали, и легче не становилось.
Инны больше нет рядом.
Он ее обидел.
Ненормальную эту обидел.
Умудрился вот.
И остался один.
Как одинокая гармонь…
