Глава 17
Помидоры и синьоры
Зойка их не увидела – почувствовала. Две девицы, сидящие на крайних креслах последнего ряда, одновременно поднялись и по ступенькам направились к сцене. Вот теперь, когда они прошли мимо, их можно было рассмотреть. Такая же бесцветная «униформа» и волосы собраны в пучок.
«Фанатки, мать твою, – подумала Зойка, протягивая руку к пакету, – ничего, Игорь Яковлевич, не беспокойтесь – я вас спасу!»
Девицы сравнялись с операторами, и Эльвира довольно громко скомандовала: «Вперед!» – подскочила, перекинула сумку через плечо и схватила Зойку за руку.
Единомышленницы Сацкой, может, и метились в Фадеева, но первый помидор почему-то попал в Рэнди Хэмилтона. Не причиняя боли, он ударил в грудь и скатился по белоснежной рубашке сначала на колени, а затем на пол, оставляя после себя оранжево-красный след.
Второй помидор полетел в экран, а третий все же попал Фадееву в плечо. Девицы ловко доставали из пакетов пропитанные яростью, местью и уксусом мягкие томаты и кидали их на сцену.
Сацкая оттолкнула оператора и, метнувшись вдоль первого ряда (Зойка хвостиком неслась за ней), остановилась посередине как вкопанная.
– За Шекспира!!! Давай! – скомандовала Эльвира, отпуская руку новой «подруги». – Кидай!
– Ща я тебе такого Шекспира покажу… – прошипела Зойка и, сильно толкнув Сацкую, которая полетела на незамеченную в суматохе Задольскую, бросилась на сцену.
– Измена! – взвизгнула Эльвира и получила еще удар, только уже в спину. Ира делить одно кресло на двоих не собиралась.
Забраться на сцену с первой попытки Зойке не удалось – высоко, да и руки трясутся, но как только ноги ступили на дощатую поверхность, она тут же бросилась к Фадееву. Закрыла собой и, крикнув: «Не волнуйтесь, Игорь Яковлевич, – отобьемся!» – достала сразу два помидора и кинула в ту девицу, что находилась слева.
От начала «террористического акта» прошла минута. В зале сначала царило оцепенение, а затем народ повскакивал с мест и бросился к выходу. Никому не хотелось схлопотать помидором по лбу, да и какой-то пацан с третьего ряда, явно развлекаясь, крикнул короткое, но грозное слово: «Бомба!»
На сцене тоже присутствовала паника – актеры, оценив обстановку, устремились к служебному выходу, журналисты вместе с фотографами припустили за ними следом. Сохранили спокойствие только телевизионщики, которым предстояло выполнить сразу две задачи: спасти технику и отснять «горяченькое», а также Фадеева и продюсера из Америки.
Рэнди Хэмилтон вскочил со стула уже после первой помидорины, но с места не сдвинулся – происходящее настолько захватило его, что он боялся пропустить даже секунду шокирующего действа. Это же не страна – это вечная революция!
Фадеев, услышав о Шекспире, сразу понял, по чью душу пришли неадекватные девицы, да и слово «бомба» крикнул его светотехник (получит потом подзатыльник!), так что речи о бегстве быть не могло. Прошлый раз Игорь Яковлевич дал себе слово закончить затянувшееся безобразие и теперь «без улова» уходить не собирался. Но перед ним выросла маленькая худенькая девушка со светлыми волосами… «Отобьемся», – обернувшись, пообещала она и закрыла его собой…
Ирина Задольская десять минут назад молилась о поводе для знакомства, и, по всей видимости, мольбы ее были услышаны. Что тут творится – непонятно, но Рэнди Хэмилтона надо спасать, и сделает это ОНА.
Оттолкнув в сторону орущую девицу, держащую в руках вонючий пакет, она бросилась по ступенькам на сцену. Взгляд выхватил из картинки перевозбужденную Зойку Карпушину, но на удивление не хватило времени.
– Рэнди! – крикнула Ира, и американец обернулся.
Изумление на его лице сменилось острой заинтересованностью. Хороша… Кто она?
Ира взяла Хэмилтона под локоть и настойчиво потянула за собой.
– Пойдемте! Вам здесь не место!
– Как вас зовут?
Она наклонила голову набок и кокетливо произнесла:
– Скажу, если вы пойдете со мной.
* * *
Он узнал ее. Не сразу, но узнал. Яркий макияж, розовый полушубок, снежинки на волосах и плечах… «Ах, Вы похожи на улыбку Вашу!» Зоя. ЗОЯ.
– А ну-ка давай сюда пакет, – потребовал Фадеев, разворачивая Зойку к себе лицом. – И марш отсюда!
– Нет! – возмутилась она, вырываясь. – Я вас в обиду не дам!
Он смерил маленькую защитницу теплым взглядом и, не слишком-то церемонясь, отобрал пакет, а саму Зойку спрятал за спину.
– Бейте по центру! – скомандовала она, протягивая руку и тыкая пальцем в разъяренную Сацкую. – Она у них самая главная!
От нетерпения она даже подпрыгнула на месте и до боли прикусила язык (ой!). Уж не промахнитесь, Игорь Яковлевич, не промахнитесь! Будет знать Элька, как приставать к талантливейшим людям и как склонять честных девушек к террористическим актам! Не на ту напала!
Отправив три помидора в разные стороны, Фадеев увидел вбегающих в зал охранников. Ну, теперь с поклонницами Шекспира наконец-то разберутся – заигрались девочки, заигрались.
– Уходим, – сказал он и, схватив Зою за руку, быстрым шагом направился к выходу.
«С ума все сегодня посходили, – быстро подумала она, – таскают меня куда хотят. Я же не сумочка!»
Охранники хоть и припозднились, но работу свою выполнили на «отлично» – три представительницы общества «Летняя ночь» были задержаны и отправлены в ближайшее отделение милиции для дальнейшего разбирательства.
– У вас джемпер в помидорах, – сбегая по ступенькам, выпалила Зойка.
– Тебе тоже досталось, – усмехнулся Фадеев, – и рукава, и брюки…
– Ерунда! Это не самая любимая одежда – не так жалко. Приеду домой, застираю, может, и пятен не останется.
Она дернулась к гардеробной, и Фадеев устремился за ней.
Взяв вещи, они торопливо оделись и вышли на улицу. Желания встречаться с телевизионщиками и журналистами не было.
– А ты как здесь оказалась? – спросил Игорь Яковлевич, вынимая из кармана ключи.
– Хотела перенять опыт, – обматывая шею шарфом, ответила Зойка, – я на театральных курсах учусь… в прошлом году экзамены завалила, теперь опять поступать буду.
– А как же розыгрыши?..
– Подрабатываю в одной конторе.
– Ловко у тебя получается, – Фадеев одобрительно улыбнулся. – Значит, так, сейчас поедем ко мне и приведем одежду в порядок, а то твои родители с ума сойдут, когда это увидят.
– Да вы что! – Зойка захохотала. – Я уже взрослая, мне почти тридцать лет. Это внешность такая обманчивая… и живу я одна.
– Ну, нет, – замотал головой Фадеев, – досталось тебе помидорами из-за меня, так что именно я должен компенсировать нанесенный моральный ущерб. Живу я близко – на машине десять минут, и к тому же вчера мне подарили отличный ликер – отпразднуем крах общества «Летняя ночь».
Подняв голову, Зойка посмотрела на именитого режиссера. Нет, она вовсе не боялась ехать к нему домой, и в душе не было неприятных всплесков (вдруг он хочет ее соблазнить – какое там!) – они просто попали в дурацкую ситуацию, от них пахнет уксусом и помидорами, и он действительно чувствует себя виноватым.
«Интересно, а как он живет, здорово бы взглянуть». В памяти рыбкой блеснул давний сон, и Зойка еле сдержала смех.
– Поехали, – просто ответила она, – а то у меня за воротником так противно… кажется, туда попали внутренности помидора.
В квартиру Фадеева Зоя входила не дыша, на цыпочках. Да если кому рассказать – не поверят! Ого! Ух ты! Ничего себе!
Вообще-то обстановка была стандартной. Добротной, дорогой, но стандартной. Без леопардовых шкур на полу и без собственного портрета в полный рост на самом видном месте. Но все равно каждая вещичка, каждый предмет мебели Зойке казался необычным (а разве может быть обычное у такого человека?) – воображение само дорисовывало детали, и остановить его не представлялось возможным. Замерев посреди просторной центральной комнаты, Зоя фотографировала взглядом все, что попадалось на глаза.
– Супер, – наконец-то выдохнула она, залезая рукой под воротник. – Чешется, зараза, – объяснила она свое движение, – ядреные, видимо, были помидорчики.
– Да уж, на чесноке и специях не экономили, – поддержал Фадеев и добавил: – Если хочешь, можешь сходить в ванную, а я после тебя. Чистое полотенце в шкафчике. Там же есть чистый халат, но тебе, наверное, он будет очень велик.
Идти в ванную – неловко, пахнуть рассолом – стыдно. Зойка уложила на чаши весов и то и другое и на секунду задумалась.
– А если я помоюсь… это ничего? Ну… в смысле…
– Ты ликер любишь комнатной температуры или холодный? – пропуская слова стеснения мимо ушей, спросил Фадеев.
– Холодный.
Оказавшись в ванной комнате, Зойка первым делом принюхалась. Так было светло и чисто, что древесно-цитрусовый запах показался ей странным и лишним. Ах, ну да, так пахнет сам Фадеев – наверное, его любимый парфюм. Она подошла к стеклянным полочкам и изучила каждую баночку и коробочку. Наткнувшись на жестянку с мятными леденцами, хихикнула и положила один в рот. А он такой же человек, как и все, – конфеты любит. Ага, такой же – забыл закрыть тюбик с пастой. Она улыбнулась и дотронулась пальцем до крышечки. «А помните, Игорь Яковлевич, как я читала вам стихи?.. Вы, похоже, и не разозлились на меня за розыгрыш… Не обижайтесь, работа у меня такая».
Она стянула заляпанную кофту, повесила ее на свободный крючок, поморщилась, разглядывая пятна на футболке, и, тяжело вздохнув, подошла к зеркалу. А при первой встрече с Фадеевым все было проще и спокойнее, не так как сейчас (тух-тух, тух-тух – гулко стучит сердце). Тогда она играла роль, которая защищала ее, а сейчас она – Зойка Карпушина, которая завалила экзамены и в свои двадцать девять лет продолжает грезить сценой, хотя грезить, по сути, поздно. В театральные учебные заведения берут умных, талантливых, харизматичных и… молодых. Возрастное ограничение – 22—23 года, и против этой правды жизни не попрешь. И есть в Москве только одна класс-студия, которая допускает до экзаменов девушек до тридцати лет, и платить за обучение надо очень много, и осталась последняя попытка… Эх, если б раньше понять, к чему лежит душа, если б раньше быть посмелее и понастойчивее, если бы раньше так захотеть!
И на Фадеева в прошлый раз она не произвела нужного впечатления… теперь-то уж что… не навязываться же занятому человеку. А он очень интересный, и исходит от него необыкновенная энергия… неловко даже рядом с такой ВЕЛИЧИНОЙ.
«Как же я здесь оказалась? Как?»
Зойка слопала еще один леденец и полезла в шкаф за полотенцем.
Приняв душ, она застирала на футболке пятна, надела ее мокрую и сверху накинула халат – так теплее и помидорных следов не видно. Да, после таких встрясок рюмочка ликера не помешает.
* * *
Совершенно некстати к ним подошли двое: рослый парень и одетый в полосатый костюм плюгавый дядька.
«Уж поверьте, вы здесь совершенно лишние», – подумала Ира, бочком придвигаясь к Рэнди Хэмилтону.
– Только не волнуйтесь, – выпалил плюгавый дядька, – это совершеннейшее недоразумение. Через минуту все будет в порядке.
Рослый парень сказал что-то на английском – поспешно, с нотками извинения. Он тоже придвинулся к продюсеру поближе и «обстрелял» зал глазами.
«Пошли вон! Не мешайте!» Ира поймала взгляд Хэмилтона и призывно улыбнулась.
– Вечер мне нравится, – ответил продюсер, перебивая визгливые речи плюгавого. – До гостиницы я доберусь самостоятельно.
Повторив то же самое на английском, он пресек дальнейшие разговоры, махнув несколько раз рукой. Ира возликовала.
– Теперь вы свое имя мне скажете? – спросил Хэмилтон, когда они спустились на первый этаж. Он помог ей надеть леопардовую шубку и прищурился, ожидая ответа.
– Только если вы пригласите меня в ресторан. Сейчас.
– О, это нарушает слова… обещание, ранее данное вами. Но ничуть не огорчает меня, – он лукаво улыбнулся. – Ресторан назовите сами.
Рэнди Хэмилтон надел длинное серое пальто, которое скрыло и вольную рубашку, и джинсы, и стал похож на солидного иностранца-путешественника (по-прежнему уверенного в себе).
Выбор ресторана дался Ире нелегко. С одной стороны, необходимо сразу выделить то, что она – женщина дорогая, достойная самого лучшего, с другой стороны, американцы народ прижимистый (вроде) – Хэмилтон не должен посчитать ее наглой охотницей. Хотя можно пойти в первоклассный ресторан и заказать только салат, кофе и пирожное (вино? Это уж как он захочет). То есть на нее он потратит немного.
– «Ля Вуаль», – твердо сказала Ирина.
По шоколадному залу тянулись золотистые узоры. Они скользили по потолку, колоннам, ширмам и перескакивали на скатерти. Люстры и бра щедро делились светом, наполняя искрами края прозрачных стеклянных тарелок, в центре которых возвышались белоснежные салфетки, похожие на пики взбитых сливок. Особенный ресторан. Ресторан-шкатулка.
– Салат с морепродуктами и стакан минеральной воды без газа, – сделала заказ Ира.
– Теплый салат «La Voile» и свежевыжатый сок…м-м… гранатовый, – выбрал Рэнди Хэмилтон.
Официант сделал пометки в блокноте, выдал вежливую улыбку и скрылся за колонной.
– Вы давно в Москве? – спросила Ира, готовясь к штурму.
– О нет. Неделю.
– Я слышала, вы собираетесь сотрудничать с Игорем Яковлевичем Фадеевым, это так?
– Да, я предложил ему сценарий и получил утвердительный ответ… М-м… он будет снимать, я – финансировать. – Хэмилтон улыбнулся и провел рукой по светлым волосам. – Полагаю, так не есть честно – вы знаете про меня много, а я про вас – ничего. Как ваше имя?
– Ирина, – она тоже улыбнулась. – Как видите, иногда я все же сдерживаю свои обещания… Спасибо, что пригласили в ресторан.
– Русские женщины прекрасны. Жизнь и игра – все вместе.
– Я могу считать ваши слова комплиментом?
– О да, – он кивнул, – мой дед родился в Москве, и он всегда говорил, что жениться надо на русской.
– А вы?..
– Не послушался его, – Хэмилтон засмеялся, – но это уже в прошлом.
«Он был женат и теперь разведен», – перевела Ирина.
* * *
– А я, признаться, не люблю ликеры, – Фадеев поставил на журнальный столик плоскую бутылку и две полупрозрачные рюмки. – Но дарят мне их часто, впрочем, как и коньяк, и водку. Вообще пью редко, жалко тратить время на похмелье.
– Абсолютно с вами согласна, – поддержала Зойка (посиделки с Танькой не в счет!). – Я тоже выпиваю только по праздникам. Новый год, Восьмое марта… – она задумалась. – День космонавтики.
Улыбнувшись, Фадеев сел напротив в кресло и разлил ликер по рюмкам. Давно ему не было так спокойно, беззаботно – шорох постоянных мыслей стих, и предчувствие приятного вечера затопило душу. А Зоя забавная. Явно талантлива и с огнем жизни в глазах. Такая, какая есть. И боль сыграть сможет, и радость, и то и другое вместе.
Он смерил ее профессиональным взглядом и удивился собственным мыслям.
София?
Она?..
Получив от Хэмилтона предложение о сотрудничестве, Игорь Яковлевич Фадеев почувствовал прежде всего ответственность, а уж потом – радость. Такой масштабной ленты он еще не снимал. Закончив телефонный разговор, он заметался по комнате, предвкушая умопомрачительную работу. Работу, о которой мечтал.
Справившись с волнением, он сел за стол и до двух часов ночи рисовал – сцены, актеров, пейзажи (привычка, оставшаяся с дипломного проекта). Мысленно перебирал слова Рэнди Хэмилтона и рисовал, рисовал, рисовал.
Американцы педантичны, организованны, и поэтому на раскачивание времени нет. К середине января пробы уже необходимо закончить, актеров утвердить, все документы отправить на оформление, составить четкий план, а потом уж самое приятное – каждодневная съемка.
Первый раз ему не будут мешать, не будут никого навязывать – он режиссер, и точка!
Сценарий Фадееву очень понравился, он тяготел к истории, и судьба сильной и несколько безрассудной женщины Софи Брукс, попавшей в круговорот революционных событий, не оставила его равнодушным. Англия, 1640—1660 гг. – взлеты и падения, интриги, тайны, дыхание смерти, ветер любви, надежда… Это интересно, по-настоящему ИНТЕРЕСНО!
Свет, камера, хлопок, дубль первый… Скорей бы.
Трех актеров Игорь Яковлевич утвердил сразу (все они дали согласие), над некоторыми ролями раздумывал, пытаясь получше понять характеры и соотнести их с внешними данными, на двенадцать ролей объявил пробы. И только Софи Брукс была загадкой. Главная героиня ускользала.
Фадеев чувствовал ее, понимал, но никак не мог ухватить нужный образ – все не то, все не то. Сначала он решил, что она должна быть необыкновенной красавицей – жгучей брюнеткой с глубоким взглядом, потом представлял ее зеленоглазой блондинкой – высокой и необычной, потом захотелось чего-то мягкого, нежного, трогательного и даже детского, но чтобы в глазах играл огонь и каждое движение – танец. Он хотел то одно, то другое и часто представлял невозможное. Ускользала Софи, ускользала. Дразнила, дергала плечиком, смеялась, манила и… растворялась в воздухе.
В конце концов он назначил пробы и на эту роль, пригласил пятнадцать актрис и еще разослал приглашения в семь театров. А также искал Софи через друзей-знакомых.
Ау, где ты?
Какая ты?..
– Мне за Сацкую жутко стыдно, – перебила мысли режиссера Зойка, – хорошо хоть мозгов хватило маринованными помидорами кидаться, а не сырыми яйцами… то есть – я против помидоров, но в сравнении с другими продуктами питания они явно выигрывают, так как к жертвам и разрушениям не приводят, – она развела руками, – видимо, нечем заняться этим дурам… ой, извините.
– Это точно, – усмехнулся Фадеев, доливая ликер в опустевшую рюмку. – Замучили они своими мелкими пакостями…
– Ничего себе мелкие! – подскочила Зойка. – Испортили вечер, да и… по телику небось завтра покажут, и в газетах такое раздуют!
– Больше всего я переживаю за Хэмилтона, не стоило его бросать, но, с другой стороны, я видел, как к нему сначала подскочила девушка, а затем уже телохранитель с родственником. У Хэмилтона в Москве живет дальняя родня, не то двоюродный дядя с семьей, не то троюродный брат с женой. Собственно, свободное время Рэнди проводит с ними. А по поводу газет – пусть раздувают что хотят, я уже давно не обращаю внимания на подобные выпады, к тому же сейчас я закончил съемки одного фильма и в ускоренном темпе приступаю к другому, и общество «Летняя ночь», не желая того, устроило мне неплохой пиар – шумиха пойдет только на пользу.
Ах да! Девушка рядом с американским продюсером… Зойка взяла с тарелки кусочек яблока и задумчиво поднесла его ко рту. Она видела Задольскую. Точно – Задольскую. Все происходило быстро, сердце тревожно подскакивало, и встреча не произвела особого впечатления – ну мелькнула она и мелькнула, чего удивляться. Ирка же актриса – ей самое место среди режиссеров и продюсеров.
А все-таки зачем Задольская поперлась на сцену? Уж она-то до смерти боится испачкать свои дорогие шмотки, а тут – прилетела в зону военных действий по собственной воле. Кругом помидоры летают, а она улыбается и тянет Хэмилтона за рукав… Пойди ее пойми!
– Хорошо, что этот скандал вам не повредит, а то было бы обидно.
Выпив еще рюмку ликера, Зоя почувствовала себя более уверенно. На краю дивана сидеть не слишком удобно, и она, взяв горсть арахиса в карамели, передвинулась немного назад, ближе к пухлым, высоким подушкам, и посмотрела на Фадеева. Надо же, она с ним наедине! С таким человеком! Ну, то есть не наедине, а… просто они болтают, как старые добрые друзья. И вроде как нет между ними границы (как в том сне), хотя она должна быть… Должна.
Игорь Яковлевич сделал глоток ликера и поморщился (почему не налил себе коньяк?), задел бутылку недовольным взглядом и вытянул ноги. А все равно хорошо. Хорошо.
Он поднял глаза и еще раз изучил сидящую напротив Зою… Маленькая птичка – то вспорхнет, то сядет на ветку… Ручная? Скорее нет, чем да. Гордая? Скорее да, чем нет. Она тоже вроде понятна, а тем не менее ускользает. Интересно, если протянуть руку, она исчезнет?
Фадееву на миг показалось, что за спиной вспыхнул свет, который прошел сквозь него и остановился на Зое. «Вы столь забывчивы, сколь незабвенны». А ведь он вспоминал о ней, вспоминал и не придавал этому значения… Среди непрерывных мыслей о предстоящих съемках, о Софи Брукс, о поездке в Англию хрупкая девушка в нелепой одежде вспыхивала искрой и заставляла улыбаться…
Свет за спиной стал ярче, и Фадеев сфокусировал взгляд на лице гостьи. Только сейчас он заметил, что Зоя замерла и смотрит на него остро, неотрывно. В глазах удивление, испуг…
Софи Брукс.
Софи Брукс.
Софи Брукс.
В висках застучало, и Фадеев резко встал с кресла. Память осторожно перелистнула несколько страниц назад и указала на короткий, но яркий сон. Недосмотренный сон. Халат, тапочки, она на диване… все вроде точно так же, но чуть по-другому…
Но так не бывает!
Это невероятное совпадение!
Игорь Яковлевич вспомнил свои ощущения (необыкновенные, ненастоящие и реальные одновременно), вспомнил, как легко снял рубашку и отшвырнул ее в кресло, – не было между ними преград, НЕ БЫЛО…
Не собираясь копировать своих движений, Фадеев автоматически поднял руку к воротнику и расстегнул верхнюю пуговицу – нечем дышать. Просто нечем дышать.
Сделав шаг вперед, он остановился.
Он не знал, что Зоя уже несколько минут находится в состоянии шока. Сон… СОН! СЕЙЧАС ОН ВСТАНЕТ И ПОДОЙДЕТ К НЕЙ… Снимет рубашку, отшвырнет ее в кресло и скажет: «Я все время думаю о тебе». Нет.
Так не бывает!
Это невероятное совпадение!
Они не могут… они не должны… так неправильно… Ну да, она приехала к нему домой, ну да – выпила ликер, но он же не думает?.. Зачем он ее пригласил?..
Вот Фадеев поднимает руку, расстегивает пуговицу… идет к ней…
Бежать!
БЕЖАТЬ!
Подпрыгнув с дивана, Зоя скинула халат, тапки и бросилась в коридор, сунула ноги в сапоги, подхватила с вешалки шарф, полушубок и сумочку, две секунды потратила на замок и вылетела за дверь.
– Зоя! – донеслось из квартиры, но ноги уже перепрыгивали через ступеньки.
До проезжей части она бежала не останавливаясь, не оборачиваясь. Несколько раз слышала свое имя и в ответ только мотала головой. Темно, фонари не горят – это хорошо, это правильно!
Вскочив на остановке в только что подъехавший автобус, она плюхнулась на сиденье и тяжело задышала.
Оторвалась!
Успела!
Дура.
Сунув руки в карманы, Зойка засмеялась, шок прошел, и теперь наконец-то заработали мозги. Ненормальная! Ненормальная! Ну что бы он сделал – ничего. Да и не собирался он… ну того самого… не собирался! Сесть хотел поближе или на кухню сходить или в туалет, а она – ишь размечталась!
Не сдерживаясь, она засмеялась громче.
«Я – дурында, самая настоящая дурында!» – подумала Зоя и, успокоившись, загрустила. Глупо получилось, и теперь Фадеев думает, будто у нее не все в порядке с головой, а она, по сути, не виновата, это сон… СОН…
Как только гостья хлопнула дверью – волшебный свет в квартире погас. Игорь Яковлевич прогнал остатки наваждения и прямо в тапочках бросился следом. Он звал Зою, но она не ответила – стройная фигурка метнулась к автобусу и скрылась за автоматической дверью. Уехала. Фадеев остановился и досадливо вздохнул. Колючий морозный ветер скользнул под рубашку и безжалостно обжег спину.
Интересно, если протянуть руку, она исчезнет?
– Исчезнет, – прошептал Игорь Яковлевич, разворачиваясь к дому. – Исчезнет.
Он прошел мимо ряда аккуратненьких елочек, высаженных три года назад в качестве украшения, снял с пушистой ветки горсть снега и решительно провел ладонью по лицу.
Софи Брукс.
Софи Брукс.
Софи Брукс.
