Глава 20
После того как Лера ушла, Дымов и Тамира долго молчали.
Молчание нарушил Дымов. Он горестно вздохнул и сказал:
— Как-то тяжело на душе. Дочь выросла, стала взрослой женщиной. Но ведь что-то не так. Я не могу избавиться от ощущения, что с ней что-то не так. И в этом — моя вина.
— Вы о чем? Мне кажется, с ней все в порядке.
— В порядке? Не знаю. Такое ощущение, что у нее вместо души — черная дыра, а ее циничные рассуждения просто приводят в ступор. Я уж не говорю про странную систему жизненных ценностей!
Тамира улыбнулась:
— Вадим, вы не расстраивайтесь, я ее разгадала. Все это рисовка, не более! На самом деле она обычная добрая девочка, мечтает о любви, просто боится кому-то довериться. Вот увидите, все будет хорошо! Ну, в том смысле, что у нее все еще будет очень плохо. И настрадается, и соплей на кулак намотает, и станет нормальной женщиной.
— Вы меня успокоили, — рассмеялся Дымов.
…Он вышел на балкон, вдохнул ночной, свежий воздух. На прекрасный странный город опустилась новогодняя ночь, и на небе появились звезды. Черт побери, ведь это его город! Город детства, юности… И Родина для него — именно этот город.
Дымову захотелось плюнуть на плотный гастрольный график, сдать обратный билет и задержаться в Петербурге до весны. Увидеть, как в парках появится листва, потеряться в любимом Павловске в теплый весенний день, назначить кому-нибудь свидание в Летнем саду… Например, этой прекрасной загадочной Тамире, так неожиданно, смело, без всякого разрешения, вторгшейся в его жизнь.
Он посмотрел внутрь через оконное стекло — и взглянул, словно со стороны, на картины на стенах, белый рояль, красивую рыжеволосую девушку, которая о чем-то мечтала… Ему вдруг показалось, что все это он уже когда-то видел. Может быть, во сне? В той своей прошлой, петербургской жизни? Вспомнив о снах, Дымов невольно посмотрел на темные окна слева от балкона, где предположительно жил безумный Митрич. Какие сны снятся ему, какие новые образы примеряет безумец? Какие желания загадывает в канун Нового года? Новый год! Дымов взглянул на часы и охнул! Без пяти двенадцать!
Он вернулся в комнату. Сел на диван рядом с Тамирой.
— Ну, вот, слава богу, все ушли. Кошмар закончился. Кстати, до полуночи остается несколько минут! С Новым годом, Тамира!
— С Новым годом! — отозвалась она.
— Хотите шампанского? — он кивнул на забытую Ритой бутылку.
Тамира покачала головой.
— Включите телевизор.
Зажегся экран, и появились куранты, которые озвучили переход в новое время.
— С новым счастьем! — улыбнулся Дымов.
Девушка коснулась рукой сиреневого шара на еловой ветви.
— Знаете, этот шарик — моя единственная собственность. Все, что осталось от дома и тех счастливых новогодних праздников. Кстати, вы любите Новый год?
Он покачал головой.
— А вы?
— Я как раз очень люблю. От этого просто ненавижу…
— Почему?
— Потому, что он никогда не оправдывает моих ожиданий.
…Уехать — вот решение всех проблем, подумала она. Все кончено. Утром отправиться на вокзал, взять билет и уехать отсюда. Куда? Да так ли важно? Хотя так хочется снега… Она вспомнила маленький северный город, в котором родилась. Там было место, куда она любила прибегать, — обрыв и огромная пропасть — она вставала на краю обрыва, раскинув руки, и раскачивалась, слушая ветер.
Вернуться туда, стоять на краю и ни о чем не думать, заморозить страхи и грусть… А потом упасть лицом в снег и заснуть. Вокруг все такое белое, красивое, слепящее от снега и солнца, а она спит…
От размышлений Тамиру отвлек Дымов. Спросил, чего бы она хотела в подарок. Тамира улыбнулась и промолчала. Сказать, что она хочет снега и смерти? Разве он поймет? Поэтому она ушла от вопроса, спросив о том же самом его.
Дымов рассмеялся и ответил, что хотел бы сыграть в новогоднем концерте в Вене. В зале радость и праздник, люди улыбаются… И вдруг он явственно увидел сцену, Венский зал и Тамиру среди зрителей. Она в красивом вечернем платье сидела в зале, и он играл для нее. Как будто бы он заглянул в будущее.
— Вадим, я хочу поблагодарить вас!
Она коснулась его щеки.
— Вы мой рыцарь! Спасли меня от разгневанной фурии!
— Пустяк! — рассмеялся он.
— Подумать только, как замечательно вы разыграли этот спектакль!
— Ну а что прикажете, смотреть на то, как вы, такая нежная и тонкая, попадете в лапы Риты Кабановой?
— А поделом! — усмехнулась Тамира. — Кстати, если честно, мне понравилось ощущать себя в роли вашей жены! Я подумала, что из нас бы вышла красивая пара! Вы не находите?
Дымов поперхнулся и с недоверием уставился на девушку. Как это прикажете понимать? Он даже встревожился.
Он всегда опасался, что женщины рассматривают его в качестве выгодной добычи — все-таки известный музыкант, слава, деньги… И если Дымов чувствовал, что барышня имеет на него виды, он тут же пугался и «делал ноги». Но с Тамирой все непонятно — она необычная девушка. Красивая, слишком красивая, но на профессиональную соблазнительницу ничуть не похожа.
— Устали?
— Да, — вздохнул Дымов. — Признаться, устал! Ну и денек выдался! Нежданно-негаданно на меня обрушился какой-то пошлый водевиль. Бывшие жены, любовники со своими женами! В общем, как говорил мой любимый писатель: «Метались малиновые тени мелодрам»! Все такое малиновое, вот как ваше платье, — он кивнул на платье Тамиры, — что просто жуть!
Девушка вздохнула:
— Водевиль, мелодрама… Представляете, а у меня всегда так!
— Кошмар! — искренне ужаснулся Дымов.
— Да… Страсти, страдания, — усмехнулась она. — Вот я поставила на окно свечу — и сколько людей потянулось на огонек!
Тамира достала сигареты.
— Понимаете, Вадим, моя трагедия в том, что я совсем из другого времени!
— А я знаю, — обрадовался Дымов, — вы барышня Серебряного века! Ну, конечно: манерность, изящество, тонкая красота, шрам на запястье! А главное, в вашем лице есть какая-то драма! Сейчас в женских лицах этого нет. А у тех женщин было. Я иногда встречаю такие лица в Европе, но столь редко, что всегда готов влюбиться в такую женщину, потому что это чудо, редкость необыкновенная!
Тамира рассмеялась. Вадим с удовольствием отметил, что смех ее звучал красиво и сложно, не какое-то бессмысленное ржание.
Но смех внезапно оборвался. Тамира нахмурилась.
— Что с вами? Отчего вы так погрустнели?
— А чему мне радоваться? Вся жизнь полетела к чертям. Ни квартиры, ни любовника. Вот пойду и прыгну с моста!
Заметив его вытянувшееся лицо, добавила:
— Не бойтесь, не прыгну! Хотя, может, и следовало бы! Нет человека — нет проблемы! Знаете, я всем только проблемы доставляю.
— Неужели ваш разрыв с Кабановым для вас так важен?
— Дело вовсе не в Кабанове. А в том, что… Хотите, чудный анекдот расскажу, почти про меня? Сидит мужик дома, слышит стук в дверь. Он спрашивает: «Кто там?» — «Смерть твоя». — «Ну и что?» — «Ну и все!» Чего вы не смеетесь? У вас что, нет чувства юмора?
Дымов нахмурился:
— Если молодая цветущая женщина рассказывает подобные анекдоты, это вовсе не смешно. Противоестественно как-то. И знаете, что я хочу сказать? Ведь этот Кабанов недостоин вас, вы унижаете себя им.
— Ну и что с того? — улыбнулась Тамира. — Ах, какой вы смешной! Я не приспособлена к жизни, понимаете? Мне надо от кого-нибудь зависеть. Я совсем не могу быть одна!
Она встала, подошла к окну. В стекле отразился ее красивый тонкий профиль.
— Знаете ли вы, Вадим, как жутко ночью одной? В этом городе страшно жить. Я здесь задыхаюсь без солнца. А солнца почти не бывает. Дождь, морок и страх. Лучше с Кабановым, чем одной.
— Думаю, я могу это понять, — кивнул Дымов. — Что же вы теперь будете делать?
Тамира повернулась к нему и серьезно сказала:
— Искать кого-нибудь, к кому можно прислониться!
— А я не подхожу? — усмехнулся Дымов.
— Вы слишком хороший! Вы не для меня. Мне не везет в личной жизни, потому что я дура! Мне, как в том анекдоте, все упыри кажутся летчиками! А потом они меня или продают в карты, или покупают, как Кабанов. И мне хочется броситься с моста или, скажем, сигануть с крыши… Такой соблазн, знаете ли… Ну и ладно, черт с ним!
Она беспечно махнула рукой и вдруг призналась:
— Знаете, я ужасно хочу есть. Так проголодалась!
Дымов расхохотался:
— Признаться, я тоже! Последний раз ел в самолете, сто лет тому назад! Подумать только, на что мы потратили вечер? Выяснение отношений, ужасные визгливые бабы… Господи, какой я был дурак! Зачем я с самого начала затеял весь этот сыр-бор? Предложил бы прекрасной незнакомке поужинать вместе и сэкономил бы кучу времени и нервов! Короче, Тамира, давайте готовить ужин?
Она вздохнула:
— Увы! У меня и продуктов-то нет! Даже не знаю, что делать.
— Может, ресторан? — подмигнул Дымов. — Отметим праздник?
Тамира представила, какой кошмар в эту ночь происходит в ресторанах, и покачала головой.
— А если заказать что-нибудь прямо сюда?
Она пролистала глянцевый журнал.
— Вот, доставка еды на дом!
По указанному номеру выяснилось, что заказать можно только пиццу и какие-то салаты. Тамира сделала заказ, который пообещали доставить через сорок минут.
Дымов почувствовал, как его наполняет радость. Ему постоянно хотелось улыбаться и говорить Тамире что-нибудь приятное.
— Знаете, мне все больше нравятся ваши картины! Я бы хотел, чтобы они всегда висели здесь! И этот ваш котописец — совершенно замечательный художник!
— Представляете, Уэйн потом сошел с ума, — вздохнула Тамира. — Мне, впрочем, иногда кажется, что честному человеку в дурдоме самое место!
— Ну, зачем же так? — усмехнулся Дымов. — Ах, Тамира, какая вы глупенькая! Вас надо спасать от себя самой. У вас прямо-таки страсть к саморазрушению.
— Да. Мне часто хочется все сломать, разрушить, а потом себя убить. Верите?
Широко распахнутые голубые глаза и манерные протяжные интонации, которые, хоть и излишне наигранны и театральны, отчаянно сексуальны и сводят его с ума.
— Очень даже верю!
— Особенно такие мысли приходят при растущей Луне! Понимаете, Вадим, полная Луна необычайно сильно влияет на людей! Между прочим, скоро полнолуние!
— То-то я смотрю, в моей жизни происходят невероятные события, — попробовал пошутить Дымов.
Тамира строго взглянула на него:
— Не смейтесь! Это не смешно. Знаете, Дымов, когда я смотрю на Луну, то ясно вижу рытвины, котлованы и еще вижу, будто в самом центре Луны, посреди лунного кратера сидят лунные бабы и продают яблоки.
— Кому?
— Кому-нибудь.
— Довольно странная ассоциация.
Тамира повела головой, и ее роскошные волосы, как у рыжеволосой красавицы Боттичелли, рассыпались по плечам.
— А я сама довольно странная, не находите? — лукаво улыбнулась она.
И столько в этой улыбке было кокетства и прелести, что Дымов просто растаял.
— Да и день сегодня странный! Все-таки первое января, первый день года! Год кончился… Как вы его провели, Вадим?
Что ей рассказать? Про свои бесконечные перемещения по миру? Вечером концерт, цветы, овации, номер в дорогом отеле. Утром чемоданы, такси, аэропорт, самолет, в котором со всех сторон люди. Другая страна — его встречают, хорошая машина, дорогой отель, снова цветы, овации, потом опять чемоданы, поезд… Или многочасовой перелет, иные часовые пояса, времени не понимаешь, дико хочешь спать, обалдевший, сонный, или задержка рейса черт знает на сколько, аэропорт, люди…
Вот так он колесит по миру, а потом ненадолго возвращается домой. Хотя ощущения дома по большому счету и нет. Просто квартира в престижном месте, богато обставленная, но этого мало, чтобы считать ее домом. Черт его знает, может, дом, как таковой, создает именно женщина? Вот Тамира, наверное, справилась бы. И Дымов представил ее смех в комнатах, а на спинке кресла — ее невозможное малиновое платье. И картины с кошками на стенах… В таком доме они могли бы быть счастливы… О чем ты думаешь, старик? Что за романтические бредни приходят в твою голову? Вадим вспомнил поговорку, казавшуюся ему сильно похожей на правду: «Если мужчина не романтик в двадцать лет, значит, у него плохо с сердцем. Если он романтик в сорок лет, значит, у него плохо с головой». В двадцать лет у него явно было плохо с сердцем, а сейчас, видимо, плохо с головой.
— Было много гастролей, — наконец ответил Дымов. — Города, страны… Очередная версия пространства сменяла прежнюю так быстро, что я, знаете ли, и не успевал замечать. Ни одного свободного дня…
— Вам это нравится?
Он пожал плечами:
— Это моя жизнь… А вы? Ваш год?
— Много гуляла по городу. Пила коньяк. Летом садилась на катер и ездила по каналам. Все чего-то ждала… И вот, пожалуйста, — Новый год!
— Знаете, в детстве я всегда волновался в этот день, словно мне предстояло нечто очень важное. И сейчас, признаться, волнуюсь.
— Из-за концерта?
— Нет, — честно ответил Дымов и сам удивился ответу, — из-за вас.
* * *
Кабанов уныло плелся за женой. Рита шла гордо, не оборачиваясь, а вот Кабанов, как жена Лота, не выдержал и уже во дворе обернулся, посмотрел на Тамирины окна. В соляной столб Петр при этом не превратился, однако мысль о любовнице, которая осталась с этим шустрым музыкантишкой на ночь глядя, ядом разлилась внутри. Супруги поехали домой в разных машинах. Каждый в своей.
Дома они уселись на диван в роскошно обставленной гостиной. Диван был большим, угловым, и супруги почему-то расположились по разным углам, максимально отдалившись друг от друга.
Кабанов виновато сопел, избегая смотреть на Риту. А та сидела, как изваяние, нахмуренная и грозная, всем видом подчеркивая, что до такого ничтожества, как Кабанов, она и снисходить не желает.
Кабанов, тем не менее, не считал возможным встать и отправиться в спальню. Он понимал, что наказание презрением и молчанием входит в обязательную программу и придется вынести ее до конца. Именно так, в гнетущей тишине, они встретили Новый год. Кабанов лишь краем глаза отметил, что стрелки на настенных часах отметили полночь.
— Ну и кто ты после этого, Кабанов? — наконец нарушила тишину Рита и тут же сама нашла ответ на вопрос: — Урод недоделанный! И вообще неблагодарный!
Кабанов молчал. На душе у него отчаянно скребли кошки. Но странное дело: не из-за того, что ему предстоит долгое и мучительное объяснение с женой, а из-за того, что он оставил Тамиру в обществе пронырливого пианиста, который, как понял Кабанов, совсем не прочь приударить за девушкой. А что, если Тамира с этим самым пианистом о чем-нибудь договорятся?
— Ты кем был до меня?
К реальности Кабанова вернул гневный голос законной супруги. И Кабанов миролюбиво ответил:
— Ну кем был, человеком и был. Чего ты, Рита, вопросы странные задаешь?
— Человеком? — взвизгнула Рита. — Это называется человеком?
— А кем, по-твоему? — удивился Кабанов.
— Приматом! — отчеканила Рита.
— Чего? — не понял Кабанов, продолжая думать о мерзком пианисте, запавшем на прелести Тамиры.
— Обезьяной недоделанной, вот чего!
Подобное заявление отрезвило Кабанова.
— Можно подумать, ты, что ли, меня доделала?
— А можно подумать, нет? Это я тебя сделала! Я вложила в тебя деньги и душу!
— Ну, положим, про душу спорить не буду, а деньги при чем?
— При том! Без моих денег был бы ты сейчас, Петя, простым тупорылым охранником! Каких у меня десятки! И некоторые, заметь, еще и получше тебя будут!
— Например, Крюков? — усмехнулся Кабанов.
Вместо ответа Рита встала, прошла к бару и достала бутылку коньяка. Вернувшись в свой угол дивана, она лихо опрокинула полную рюмку, затем другую. Пить Рита любила и умела.
— С Новым годом, Кабанов! — с сарказмом произнесла она. — С Новым годом! С новым, мать твою, счастьем! Что ты, кстати, в Ирке нашел?
Кабанов ответил хитро, вопросом на вопрос:
— А ты в Крюкове?
— Да отвали ты с Крюковым! — возмутилась Рита. — Неправда все это! Клевета! Иркины наговоры!
Кабанов покачал головой, мол, не верю. Он и в самом деле как-то сразу принял на веру факт наличия некоего Крюкова в Ритиной жизни. Не то чтобы его это особенно уязвило, но все же было неприятно и обидно. Однако тему развивать Петр не стал.
Опрокинув еще одну рюмку, Рита поделилась с мужем размышлениями:
— Ну ладно, Ирка тебе мозги запудрила, но ты-то ей на кой ляд сдался? Вот чего понять не могу!
Кабанов обиженно воззрился на супругу. Почему, собственно, она полагает, что как мужчина он не представляет никакого интереса?
— Между прочим, она всегда повторяла, что тебе недостает образования, интеллигентности и ума! — мстительно улыбаясь, сообщила Рита.
— Это ж как понимать?
— Да так и понимай! Что ты простой, как валенок!
Петр заерзал на белом кожаном диване. Да что же это, да как она смеет!
— Это в тебе, Рита, сейчас женская обида говорит! Сама знаешь, что я женщинам нравлюсь! И Ирка была не прочь, чтоб я за ней приударил!
Рита застыла с рюмкой в руках, уставившись на мужа.
— А насчет образования и всего прочего я тебе так скажу: не надо судить! — Кабанов рубанул в воздухе тяжелым кулаком. — Ты просто меня не ценишь и многого не знаешь!
— Да за что тебя ценить? И чего такого, интересно, я не знаю? — хмыкнула Рита.
— Я учился. Мне скоро степень дадут!
Рита залилась гомерическим смехом.
— Степень! Это ж каких наук?
— Исторических!
Рита хохотала и никак не могла остановиться.
— Да что смешного? — с отчаянием спросил Кабанов.
Рита повалилась на диван, не в силах с собой совладать.
— Не понимаю, что ты ржешь! — обиженно пробасил Кабанов. — Да, представь себе, я учился по ночам, как Конфуций!
Конфликтология говорит нам о том, что любой конфликт имеет свое циклическое развитие, фазы подъема и зоны спада. Казалось бы, конфликт между супругами Кабановыми уже начал затухать, однако вполне невинное упоминание Конфуция почему-то оскорбило Риту и заставило кривую супружеского конфликта с неожиданной силой взлететь вверх.
— Конфуций! Я тебе покажу Конфуция! — взъярилась Рита, резко перестав смеяться.
Она кинулась к стенке и принялась хватать стоявшие за стеклом части весьма недешевого сервиза и швырять их на пол, приговаривая:
— Вот тебе Конфуций! А вот тебе Ирка-сволочь!
Кабанов мрачно наблюдал, как супруга мастерски расправляется с посудой.
Когда летели тарелки, Рита кричала про Конфуция, а когда салатники и массивная супница — про Ирку-сволочь.
Через десять минут по батарее застучали соседи. Наверное, снизу.
Это еще больше подстегнуло Риту, и она принялась за чайный сервиз. Еще через десять минут с посудой было покончено. Последней Рита прикончила чашку Кабанова, большую, похожую скорее на ночной горшок, с надписью «Петр». Она бросила ее в Кабанова.
По батарее снова застучали, призывая к тишине.
Услышав наглый стук, Рита выскочила из комнаты. Вскоре она вернулась с изящным стальным ломиком и, кинувшись к батарее, принялась с остервенением бить по ней.
— Спать хотите, да? — кричала Рита. — Я вам устрою!
Кончилось все тем, что батарея, не выдержав ударов, лопнула и из нее хлынула вода.
— Рита, ты что, совсем чокнулась? — пробормотал Кабанов.
Вместо ответа Рита с ломом наперевес кинулась на мужа.
Он успел увернуться, перехватил руку жены, вырвал ломик и швырнул его прямо в зеркальное бюро. Раздался дикий грохот. А что было дальше, Петр не знал, потому что после броска он выскочил из комнаты, квартиры и бросился бежать, куда глаза глядят.
…Он бежал по темным улицам, словно уходил от несуществующей погони. А когда понял, что преследования нет, забрел в какой-то бар, где второпях осушил несколько стаканов водки. Кабанов надеялся, что спиртное как-то поможет унять щемящую боль внутри, до того ему незнакомую.
Новое странное чувство почему-то пугало Кабанова. Он никак не мог понять, что оно значит, хотя и догадывался, что связано оно с Тамирой.
Чувство было таким сильным, что даже водка не помогла от него избавиться. Поэтому Кабанов покинул бар и вновь побежал по улицам и кривым переулкам.
В нем бушевала ярость, усиленная алкоголем, но Кабанов не находил им лучшего выхода, как остервенело бить встречавшиеся на пути рекламные плакаты. Он крушил их с такой же яростью, как Рита батарею. И в очередном глухом переулке вдруг понял, что без Тамиры ему совсем ничего не надо. И даже ученая степень Оксфорда не имеет решительно никакой ценности, если об этом нельзя перед ней похвалиться. А как же Рита? А что Рита? Рита тут ни при чем! Он просто хочет быть счастливым, разве это запрещается? А потом Рита, она прочная и на земле стоит твердо, а Тамира… Как будто парит в воздухе. Ее надо крепко держать, чтобы она никуда с этой земли не улетела.
В общем, он должен о ней позаботиться. Вот сейчас он вернется на Грибоедова и скажет: «Тамира, теперь все пойдет по-другому! Отныне вместе!» В общем, что-нибудь в таком духе. А музыканта он с лестницы спустит… Или нет, гордо скажет ему: «Подавись своей жилплощадью! Я о своей женщине сам позабочусь!» Возьмет Тамиру за руку и уведет за собой. Куда-нибудь в отель. А потом они квартиру купят. И будут жить душа в душу. Она ему ребятишек нарожает красивых и, как она, с приветом.
