Глава 4
Вручив Павлу письмо, а вместе с ним свою судьбу, Броня поплелась к себе в комнату. Села в кресло и стала ждать, что вот сейчас раздастся стук в дверь, и…
Наконец в дверь действительно постучали.
Броня метнулась к двери, рывком распахнула ее и замерла от разочарования.
На пороге стояла ее соседка по коммуналке балерина Варя, тоненькая блондинка лет двадцати.
— Привет, Бронислава, — сказала Варя и втиснулась в комнату, не дожидаясь приглашения.
— Привет, — отрывисто бросила Броня.
— Ты чего такая? — поинтересовалась Варя.
Броня пожала плечами:
— Какая?
— Странная… А ладно, можешь не отвечать, — махнула рукой Варя. — Я тоже странная.
Это признание соответствовало действительности. Варю многие считали странной. Комнату она делила со своими бабушками, довольно вздорными старухами (из разряда, что все про всех знают), а недавно Варя оставила балет и родила ребенка от художника-авангардиста, живущего этажом ниже. И Варя, и авангардист жили на старушечьи пенсии, постоянно скандалили и шумели на всю коммуналку.
— Бронислава, одолжи денег до пособия, — вздохнула Варя. — На памперсы не хватает.
Броня по возможности ссуживала соседке денег. Вот и на сей раз протянула ей пару сотен, подозревая, впрочем, что деньги нужны не на памперсы младенцу, а художнику на пиво. Броня осторожно поинтересовалась:
— Варя, а почему твой Юрик не идет работать?
Девушка удивленно воззрилась на Броню:
— Ты что? Работать! Он же талант, гений! Зачем ему размениваться на какую-то работу? Его дело — творить шедевры! Погоди, его еще оценят!
Броня покачала головой, но промолчала. Ей было жаль Варю, сестру по несчастью — та тоже страдала за любовь. Варя ушла, и Броня вновь погрузилась в томительное ожидание.
Вскоре в дверь опять постучали. На сей раз пришел другой сосед — занимавший комнату слева. Одинокий пенсионер Семеныч, непосредственно улыбаясь, спросил, можно ли съесть Бронин суп, мол, он сейчас на плите приметил кастрюлю с супом, которого так много, что ей одной точно не одолеть. Броня махнула рукой — ешьте, у меня все равно нет никакого аппетита. Довольный Семеныч умчался в направлении кухни.
Часа в три ночи Броня поняла, что Павел не придет, и впала в отчаяние. До утра она не сомкнула глаз и уже часов в восемь отправилась на кухню, чтобы поджидать там Павла, который всегда в это время пил кофе, собираясь на работу. Только Броня расположилась в засаде за своим столиком у окна, как на кухню ворвалась Варя, одетая в трико и балетки.
— Я решила вернуться в балет, надо много репетировать, у себя не могу — ребенок спит, да и бабки ругаются, — пояснила Варя и закружилась по кухне.
Вошел Павел. Он избегал смотреть на Броню.
— Здрасте, — буркнул он в ответ на Варино приветствие.
— Павел, хочешь кофе? — робко спросила Броня.
— Нет. Я буду чай! — отрезал Павел.
На пороге возникла одна из Вариных бабок:
— Варя, малец орет!
Варя умчалась, и Броня с Павлом остались одни. Павел немедленно приступил к объяснению.
— Послушай, Бронислава, — забормотал он, — я прочел твое письмо… Я даже благодарен тебе за него…
Броня замерла, страшно волнуясь.
Павел замолчал, словно набирая побольше воздуха, потом выдохнул:
— Ты очень хорошая, ты просто замечательная, Бронислава, но я люблю Лену.
— Эту пустышку? — с горечью спросила Броня.
Павел терпеливым, каким-то унизительным тоном «доктора с пациентом», продолжил:
— Пойми, ты еще встретишь нормального парня, и у вас все будет хорошо!
— Не смей говорить такие банальности! — крикнула Броня. — Это пошло и недостойно тебя.
— Не надо ничего осложнять, прошу! Короче… — замялся Павел, — я тебя предупредил. Представь, что будет, если Лена узнает! Пожалуйста, не создавай мне проблем!
— А то что? — фыркнула Броня, уже срываясь на слезы.
Павел махнул рукой и ушел.
— Вернись! — крикнула ему вслед Броня.
Павел закрылся у себя в комнате.
Броня молотила кулаками в его дверь, кричала, требуя открыть. В коридор высовывались удивленные сонные соседи — к скандалам Вари и художника-авангардиста они, положим, уже привыкли, а вот за Броней прежде ничего подобного не замечалось.
Потом пришел Лавров, схватил ее в охапку и силком потащил в свою комнату. Он выводил ее из истерики водкой и душеспасительными беседами.
— Пойми, ни один человек в мире не стоит того, чтобы так по нему убиваться! — уговаривал он ее. — Плюнь, разотри — забудь, найди себе кого-нибудь другого!
— Ага, — взвилась Броня, — что же ты сам не следуешь этому совету? И никак не можешь забыть свою жену? Страдаешь, хотя столько лет прошло?
Никита усмехнулся:
— Ладно, ты меня поймала. Советчик из меня, видать, и впрямь никудышный. Но один стоящий совет я тебе все-таки дам — тебе надо отдохнуть, уехать куда-нибудь, сменить обстановку, декорации. Вернешься, вполне возможно, посмотришь на все по-другому. Хочешь поехать куда-нибудь?
— Не знаю. Можно.
— У меня есть приятель, который занимается каучсерфингом, я попрошу его подобрать тебе симпатичный вариант.
— Какой еще каучсерфинг? — удивилась Броня.
— Гостевая сеть, отпуск по обмену. Подберем тебе вариант в любой стране мира, будешь жить дома у какого-нибудь аборигена. Преимущества — ты экономишь кучу денег, не тратясь на отель, и к тому же видишь страну не из окна отеля, а как бы изнутри.
— У меня нет денег даже на дорогу! — всхлипнула Броня. — Отдала Варе последние!
— У меня есть немного, копил на новую электрогитару, ну да бог с ним, тебе нужнее!
— Я не знаю, когда смогу отдать, — честно призналась Броня.
— Да не суть! — махнул рукой Лавров. — Давай определяться со страной! Ты пока думай, а я позвоню своему приятелю.
Он потянулся за телефоном.
Броня честно задумалась — куда ехать? Собственно, за границей она была только в Скандинавии.
Тем временем Никита уже разговаривал с другом:
— Да, старик, понимаю, что разбудил, конечно, в такую рань приличные люди не звонят… Ну так получилось, извини. Надо срочно спасать одну девушку, ждать до обеда никак нельзя! Старик, нужна твоя помощь. Девушку надо отправить в какую-нибудь страну. Куда?
Никита обернулся к Броне:
— Ну что, решила?
Броня вдруг выпалила:
— А можно в Лондон?
Никита переспросил у друга и кивнул:
— Можно.
И Броня уехала в Лондон.
* * *
Ей, впрочем, изначально было понятно, что она едет не «куда, а откуда», и единственная цель ее поездки — убежать от себя, от той тоски и боли, что поселилась внутри нее, с тех пор как она встретила Павла.
Собственно, Броня ехала даже не в Лондон, а в какое-то «далеко», где она сможет воспрянуть чудесным образом и обрести себя новую. Она хотела встречи с собой — новой.
На площадях, улочках, в кафе и в витринах магазинов она искала другую Броню — уверенную, сильную, красивую, талантливую, которая сможет с легкостью преодолеть любую жизненную проблему, даже такую, как несчастная любовь. Да что там — у той, ДРУГОЙ Брони несчастной любви и быть не может, все ее истории — счастливые. А Лондон что… Город был прекрасен, сложившийся в ее представлении его мифологичный образ совпал с тем, что Броня увидела в реальности.
Приятель Лаврова устроил ей крошечную комнатку в студенческом городке, с хозяином которой она договорилась, что поживет здесь две недели.
Она бродила по серым улицам под дождем. Смотрела, как ветер кружит листву в парках. Подолгу гуляла у воды. Просиживала в уличных кафе.
Но найти себя новую у нее не получалось. Она была словно слепая, глухая, бесчувственная. Вот Лондон — прекрасный, ужасный, безумный великий город, — но он сам по себе, а Броня сама по себе. Это как с тем платьем, которое она примеряла и с которым они не составили общей истории. Тем не менее отчасти ей стало легче — как будто всю дурь у нее выдуло из головы. В конце путешествия она почувствовала облегчение. Любовные переживания остались с ней, но это была светлая грусть, без надрыва. Уже в самолете, возвращаясь в Петербург, она поклялась, что не будет искать встречи с Павлом.
Приехав домой, она сразу пошла к Лаврову. Они обнялись. Броня вручила ему диск «Битлз».
— Раритет! Из того самого подвала!
— Спасибо, сестренка!
Лавров пытливо оглядел ее:
— Надо отметить, ты похорошела! Рассказывай! «Где ты была сегодня, киска?»
Броня усмехнулась и подхватила:
— «У королевы у английской!»
— «Что ты видала при дворе?»
— «Видала мышку на ковре!» — Она потупилась и совершенно серьезно сказала: — Боюсь, Никита, что в моем случае это действительно была лишь «мышка на ковре».
— Почему?
— Каждый, наверное, увидит лишь то, что сумеет.
— Не понял… Тебе не понравился Лондон?
— Нет, Лондон мне как раз понравился. Я себе в нем — не очень.
— Значит, не помогло?
Она виновато вздохнула.
В первый же вечер они с Павлом столкнулись в дверях, и болезнь обрушилась на нее с новой силой. Впрочем, Броня нашла силы улыбнуться и пройти мимо.
Однако вскоре Павел постучал в дверь ее комнаты:
— Привет! Тебя долго не было…
Он казался смущенным.
— Да, я уезжала. Входи.
Он сел на диван, погладил кошку:
— Я хотел извиниться перед тобой за то утро. Мне не следовало быть таким прямолинейным.
Броня молчала.
— Ты должна понять, твое признание стало для меня неожиданностью!
— Извини… Как жизнь?
— Нормально.
Он избегал смотреть на нее.
— Зачем ты пришел, Павел?
В его красивых голубых глазах отразилось неподдельное удивление.
— Чтобы извиниться! Я хотел бы, чтобы мы остались друзьями.
Броня улыбнулась — конечно!
Он встал:
— Ну, я пойду?
«Неужели он сейчас уйдет?» — подумала она с отчаянием.
Хлопнула дверь. Броня повалилась на диван как подкошенная и разрыдалась.
* * *
Месяц она держалась, стараясь не давать воли чувствам, и честно пыталась забыть Павла, тем более что он вдруг куда-то пропал и его комната пустовала. А в начале декабря, когда ей показалось, что ее болезнь вошла в стадию ремиссии и она начала понемногу приходить в себя, чувства вспыхнули с новой силой. Достаточно оказалось увидеть его… Как-то вечером они столкнулись во дворе — шел снег, было ветрено.
— Привет, — сказал Павел, улыбаясь.
Одной его улыбки хватило, чтобы Броня моментально влюбилась в него вновь.
— Ты вернулся? — с надеждой спросила она.
— Да… Поссорился с Леной. Пока поживу здесь.
Они поссорились, а может, и расстались! — зазвучало музыкой в ее душе, и стоит ли за это осуждать бедную девушку?
Но счастье было недолгим. В этот же вечер Броня постучала в комнату Павла и, открыв дверь, обнаружила там совершенную семейную идиллию — Павел с Леной лежали на диване и хихикали, смотря какую-то комедию.
— Тебе чего? — нахмурилась полуголая Лена.
— Ничего… — заикаясь, сказала Броня и вышла.
«Да что же эта белобрысая идиотка никак не оставит его в покое?! Как сделать так, чтобы Павел понял, что Лена совсем не подходит ему и его счастье составит другая женщина?»
Всю следующую неделю Броня ходила как сомнамбула, обдумывая стратегию дальнейших действий.
Ближе к выходным, коротая обеденный перерыв, она увидела в библиотеке, где работала, книгу, название которой заинтриговало ее. Древнеяпонский трактат «Большое зеркало Иродо» — кодекс куртизанок, служительниц «Любовного пути».
Броня начала читать, и чтение настолько увлекло ее, что вечером она захватила книжку домой. В «Иродо» перечислялись пять степеней синдзю, под каковыми в Японии в семнадцатом веке понимались доказательства любви. Жрица любви должна была прибегнуть к ним, чтобы продемонстрировать, до какой степени ее сердцу дорог возлюбленный.
Первым доказательством любви должна была стать татуировка с именем возлюбленного. Вторым — обрезание жрицей своих волос. Третьим — написание ею любовной клятвы. Затем ей следовало обрезать ногти, и пятым доказательством ее чувства являлось отрезание мизинца.
Мысль о том, что она должна доказать Павлу свою любовь, запала Броне в душу. Три дня она раздумывала над этой идеей, а потом пошла и сделала татуировку — букву П на правой руке.
— Ты чего такая? — спросил Лавров.
— Какая? — хмыкнула Броня, разливая чай.
— Печальная. И почему-то в платке.
Броня решилась на экстравагантный поступок. Взяла и молниеносно стянула платок с головы. Без всякой жалости к Никите.
Тот застыл, изумленно глядя на соседку, даже забыл про чай и пряники:
— Что с твоей головой? Ты же… вообще лысая?!
— Да. Лысая! — гордо подтвердила Броня. — Остригла волосы!
— Зачем? — не понял Никита.
— Так надо было. Скажи лучше, что мне делать в моей сложной жизненной ситуации?!
— Парик купить, — мрачно сказал Никита.
— Я серьезно, Ник! Что мне делать с моей любовью?
Броня уронила лысую голову на руки и зарыдала.
Между тем Лавров приметил татуировку на ее руке и несказанно удивился:
— А это еще что за «П»?
Броня перестала рыдать и гордо поводила рукой у Никиты перед носом:
— Красиво? Это в честь Павла!
— Ты совсем того?
— В японском трактате «Кодекс Иродо», который я недавно прочла, — важно сказала Броня, — говорится о том, что в средневековой Японии жрица любви должна была доказать свою любовь, выполнив пять условий.
— Броня, ты, верно, начитанная девушка! Только где мы и где средневековая Япония? — хмыкнул Никита.
— Истина вне национального и временного, — отрезала Броня.
— Понятно. Ну и на какие жертвы приходилось идти несчастным жрицам любви?
— Для начала она должна была сделать татуировку! Справиться с этим условием оказалось легче всего! Я просто пошла в салон тату. С выполнением следующего условия — написанием любовной клятвы — тоже проблем не возникло. Я написала Павлу второе письмо, в котором пообещала, что никогда не оставлю его и буду любить вечно. «Так как вечна печаль у дуба». А для усиления эффекта письмо я написала кровью, предварительно распоров руку. Завтра засуну письмо ему под дверь. Сложнее всего пришлось с третьим пунктом — обрезанием волос, — она вздохнула. — Тем более что мне было жаль расставаться со своей косой. Я долго думала, а потом решилась! Пошла в парикмахерскую и обкорналась под ноль! Конечно, непривычно увидеть себя лысой, но так подумать — люди ради любви погибали, а тут всего лишь волосы! С четвертым условием я тоже справилась. Надо было обрезать ногти. И я обрезала!
Никита взглянул на ее руки. Ну да, так и есть — ногти обстрижены под самый корень.
— Мне осталось выполнить последнее, пятое условие, — неожиданно печально сказала Броня, — надо только набраться смелости…
Лавров не на шутку испугался:
— Что еще требовали бессердечные японцы от бедной любящей женщины?
— Ради возлюбленного, в знак любви, женщина должна была отрезать мизинец! Надо как-нибудь собраться с духом и наконец сделать это! — сказала Броня, задумчиво посмотрев на пальцы. — Подумаешь, какой-то мизинец! Что мне — для любимого человека мизинца жалко? Да и вообще, как палец, мизинец совершенно нефункционален!
Лавров едва не застонал:
— Господи! Зачем палец-то отрезать?!
— Чтобы Павел понял, как сильно я люблю его, и знал, что ради него я готова на любые жертвы! Чтобы он задумался, а способна ли на такое его жена?! Самое обидное, что он пока не оценил моих жертв! Когда он увидел меня без волос, долго молчал, а когда я сказала, что все это ради него, повернулся и убежал. Он никак не может понять, что мы должны быть вместе! Но придет время, и он поймет! А пока я буду ждать! Верная нашей любви!
— Жди, — мрачно сказал Никита, — а я больше не могу смотреть на то, как ты сходишь с ума!
Броня не придала значения его словам, и напрасно — на следующий день выяснилось, что Лавров пошел к Павлу и вызвал его на «мужской разговор».
К Броне прибежала балерина Варя и испуганно закричала, что в коридоре Лавров с Павлом «выясняют отношения». Броня ринулась в коридор и действительно застала мужчин за бурной ссорой.
— Нечего морочить девчонке голову! — кричал Лавров.
— Я и не морочил, — оправдывался Павел. — С чего ты взял?
Никита схватил его за грудки и начал трясти.
— Отцепись от меня! — закричал Павел, пытаясь стряхнуть с себя руки Лаврова.
Наконец ему это удалось.
— Короче, я все сказал! — отрезал Лавров, помахав кулаком. — В следующий раз убью!
— А ты ей кто? — усмехнулся Павел.
— Я ей отец! — с вызовом ответил Никита. — И не позволю всяким недоноскам морочить ей голову! Оставь ее в покое!
— Да пусть она меня оставит в покое! — возмутился Павел. — Я уже не знаю, где от нее прятаться, она всюду достанет!
— Мое дело — предупредить! — бросил Лавров и ушел.
Броня подошла к Павлу. Увидев ее, он побледнел от ярости:
— А, это ты! Мало тебе моих мучений! Зачем ты подослала ко мне своего психованного папашу?
Броня растерялась:
— Никого я не подсылала, очень надо! Да и нет у меня отца. И никогда не было.
— Угу. Наверное, это был добрый Бэтман, защитник всех сирот, — хмыкнул Павел.
— Успокойся, — отрезала Броня, — я вообще никого к тебе не подсылала.
— Короче, оставь меня в покое! Пожалуйста! — теряя терпение, раздраженно сказал Павел.
Броня вернулась к себе и разревелась.
«Я — уродка! Конечно, разве Павел может полюбить эти маленькие глаза, губы тоненькими ниточками, тощую плоскую фигуру?! Разве вообще кто-то может полюбить такую девушку? Меня никто никогда не полюбит! Ну почему, почему я такая неудачливая?! Да! Мне никогда не везет. Я давно перестала покупать лотерейные билеты, потому что это бессмысленно. И так ясно, что мне не повезет. В школе на меня никто не обращал внимания. И на работе на меня тоже никто не обращает внимания. Я — девушка „дайте вон ту книжку!“».
Броне стало так плохо, что она подумала, что заболела. Казалось, даже температура поднялась.
«Наверное, простуда, — подумала Броня. — Впрочем, все равно».
За окнами уже стемнело, но она не включала свет в комнате.
Она вдруг ясно и отчетливо поняла, что если сейчас, в этот вечер, в ее жизни что-то не изменится — она пропала. Она легла на диван и стала чего-то ждать.
Телефон зазвонил минут через тридцать.
* * *
— Здравствуйте, — раздался в трубке девичий голос. — Вы Бронислава? Я вас нашла случайно… Меня зовут Стефания, я журналист.
Броня молчала.
— Вы можете ответить на пару вопросов? — уточнила телефонная девушка.
— Ну, — вяло отозвалась Броня. — Здрасте.
— Дело в том, что я пишу статью о каучсерфинге. Сегодня интервьюировала одного человека и попросила его дать координаты людей из тех, кто недавно пользовался услугами гостевой сети, чтобы побеседовать с ними, задать пару вопросов. Среди прочих номеров мне дали ваш, Бронислава… Вы недавно побывали в Лондоне, пользуясь услугой «гостевой сети»?
— Ну, допустим. Что-то не так? — пробубнила Броня.
— Что вы сразу пугаетесь? — усмехнулась Стефания. — Все так, я просто интересуюсь.
— А-а… Тогда ладно. В Лондоне мне понравилось. У меня там, правда, была специфическая задача — убежать от себя, но можно сказать, мне это удалось.
— Понимаю, — неожиданно прочувствованно ответила журналистка, — иногда и впрямь хочется убежать куда-нибудь далеко…
— Да, — кивнула Броня. — Проблема в том, что всегда приходится возвращаться.
— Как там у вас в Петербурге? — спросила Стефания.
— Хорошо. Везде новогодние елки, идет снег. А у вас? Кстати, вы откуда?
— Из Москвы. Тоже нормально — елки и снег. Переходим на «ты»?
— Хорошо!
— Сто лет не была в Петербурге, — вздохнула Стефания.
— А я в Москве!
И вдруг, может быть даже неожиданно для самой себя, Броня выпалила:
— А хочешь сама попробовать?
— Что?
— Ну, каучсерфинг в действии.
— Не знаю, никогда об этом не думала.
— Я к тебе в Москву, а ты ко мне в Питер?!
— На Новый год? — уточнила Стефания. — Нет, спасибо, у меня другие планы.
— Ясно, — вздохнула Броня.
— Спасибо за ответы, всего хорошего. С наступающим!
Броня отругала себя — какого черта обратилась к незнакомому человеку с таким нелепым предложением?!
Она снова легла на диван. Внутренний жар не ослабевал. Ее лихорадило. Она забылась сном, но вскоре проснулась от телефонного звонка.
— Алло, это Стефания, — раздался знакомый голос. — Я тут подумала над твоим предложением. Короче, я согласна.
— У тебя же планы? — напомнила растерянная Броня.
— А ну их, эти планы! Давай все обсудим!
— Давай, — пролепетала Броня, еще не поняв, радоваться ей или нет. — А почему ты вдруг согласилась?
— Понимаешь, мне тоже хочется убежать от себя, а куда — не знаю. Хочется чего-то совершенно нового, уехать туда, где ни с кем не знакома. В чужой город, чужую жизнь. Тем более прежде у меня не было опыта «отпуска по обмену». Почему не попробовать? Итак, мы заключаем договор — я еду на Новый год в Петербург и живу в твоей квартире, а ты едешь в Москву и живешь у меня? Я правильно поняла?
— Да.
— Занятный эксперимент. Может, усилим его? Постараемся пожить жизнью друг друга.
— Это как?
— Ну так… Вот я тебя ни разу в жизни не видела, но постараюсь догадаться о твоих привычках, образе жизни, я как бы постараюсь взглянуть на жизнь твоими глазами…
— Лучше не надо, — хихикнула Броня, — у меня на жизнь такие взгляды… специфические…
— Ну ладно, на месте разберемся. А ты где в Питере живешь?
— На Фонтанке.
— О, нормально, — обрадовалась Стефания, — это вроде самый центр.
— Да, — застенчиво сказала Броня и не стала уточнять, что Фонтанка длинная и состоит не только из парадной туристической части, где кони и всадники и где ездят катера с развеселыми туристами. Есть еще и другая часть, там даже интереснее — город как-то честнее, видишь правду жизни, а не прилизанные туристические картинки!
— Только у меня квартира коммунальная! — призналась Броня.
— Это как? — опешила Стефания. — Неужели такое бывает? Ну ладно, даже интересно! А у меня отдельная, двухкомнатная, в центре Москвы, все удобства.
— Ага, у меня тоже с удобствами, — смутилась Броня. — А еще у меня кошки.
— Кошки? Много, что ли?
— Три.
— Значит, ты их мне оставишь?
— Ну, я не смогу взять их с собой…
Фаня задумалась — с животными ей дела иметь не приходилось. С другой стороны, что там кошки, подумаешь — кошки! Она вон с народными артистами справлялась.
— Ладно, разберемся с твоими кошками. Корм только оставь. Ну и когда ты готова приехать в Москву?
Броня едва не выпалила — да хоть утром, но сдержалась:
— Послезавтра.
— Отлично. Тогда так — завтра созвонимся и обговорим все детали… Идет?
— Да!
