Глава 3
Утром Фаня с Петей встретились на кухне. Он встал чуть раньше ее — сварил кофе, приготовил яичницу и бутерброды. За завтраком обсудили предстоящие выходные. Петя предложил сходить на модную премьеру.
Фаня вдруг поймала себя на странной мысли. Ей показалось, что они с Петей женаты уже много лет, от чего их отношения утратили остроту и новизну. Но ведь так не должно быть? Ведь раньше у нее было не так? Стоп. А как было раньше? Надо вспомнить.
Первый серьезный роман у нее начался в Москве, в институте, куда Фаня приехала учиться из провинциальной тихой Вологды. Все было как положено: водоворот страстей, бурные ссоры, примирения и безумная любовь. Фанин возлюбленный учился на этом же курсе и намеревался, как и она, стать журналистом. Они были вместе пять лет и собирались пожениться, но за месяц до свадьбы произошла трагедия. Ее жених погиб в результате несчастного случая.
После его смерти она долго не могла прийти в себя. Депрессия затянулась — Фаня не хотела просыпаться по утрам и ни в чем не видела смысла. Потом поняла, что надо как-то выбираться из болота уныния, и с головой ушла в дела. Следующие три года она посвятила исключительно карьере — трудилась яростно, целеустремленно, не размениваясь ни на что кроме работы. А потом нежданно-негаданно встретила новую любовь.
На этот раз ее избранник оказался известным актером. Фаня познакомилась с ним, приехав в Сочи на кинофестиваль готовить репортаж для своей газеты. В первый же день отправилась на пляж, а там — ОН. Сидит у моря в шезлонге, как в засаде. Загорелый, темные очки, красивый торс, трусы известного бренда. Снимается в ролях мужественных героев. Такой чистый Сильвестр Сталлоне — где надо изобразить силу и размах, сразу на помощь зовут его. И он приходит, правда, за большие деньги.
Фаня его приметила, подошла, спросила об интервью, а он раз — и усадил ее к себе на колени. Отчего же, говорит, не побеседовать об искусстве с симпатичной девушкой?! Добеседовались до того, что уезжали с фестиваля вместе. Роман продолжился в Москве.
Сейчас она сказала бы о нем так: он был яблоком, красивым яблоком; и вот она к нему так и этак подбиралась с разных сторон, а когда раскусила, оказалось, что яблоко с червоточиной. Сначала она не понимала, что он ее использует, а потом, даже когда стала понимать, не могла от него отказаться. Такая страсть была, что наплевать на гордость и амбиции. Хотя этот самый киношный прынц регулярно уязвлял ее гордость.
Звонил, например, и сообщал: «Дорогая, сегодня не жди! Почему? Потому что я занят! Съемки, интервью, спортзал, еще тысяча причин». И завтра он занят, а послезавтра у звезды интервью и важные встречи, в ближайший месяц — плотный гастрольный график, но ты, Стефания, жди, возможно, он вспомнит о твоем существовании и уделит тебе толику своего звездного внимания! И ведь она ждала, удивляясь — неужели в ней есть нечто мазохистское? Она — жертва? Ну уж нет! Она никогда не отличалась виктимностью. Так чего ради она сейчас, сознательно, отдавая себе в том отчет, постоянно лезет в эту кучу… эм-м-м… неприятностей?!
Ведь до смешного доходило — три раза она порывалась уйти от этого актера и три раза с соплями и переживаниями к нему возвращалась! Прямо зависимость какая-то! Как наркоманка, бежала к любовнику за очередной порцией яда в кровь из боли и унижений и получала по полной программе!
На тот момент она уже поняла, что с ней случилось худшее — она связалась с «плохим парнем». Ее избранник был «парнем-чипсой» или «парнем — соленой фисташкой»! Спросите: это как? А вот жрешь чипсы, уж конечно понимая, что это вредно, но пока все не съешь — не остановишься. Так и с ее актером — дрянь жуткая и вредная, однако же она никак не могла от него оторваться, будто приклеили, в самом деле!
А потом она забеременела. И сообщила прынцу — мол, так и так, случилось страшное! Тот отреагировал весьма своеобразно — сначала покраснел, затем побледнел, потом надулся и выпалил с апломбом: «Этого не может быть!»
Фаня опешила: почему же не может быть? Собственно, что в ее беременности такого невероятного? А он окончательно припечатал ее словами: «Не придумывай лишнего!» Ага! Лишнего! И это когда она приперлась к нему прямо с УЗИ, которое выдало беспощадный приговор: да, гражданка беременна! А прынц говорит, что этого быть не может, и полагает, что ему виднее.
Фаня не сдержалась и со словами «между нами все кончено!» залепила ему по красивой морде душевную плюху! И ушла в свою жизнь.
Он ее не удерживал, впрочем. Скорее всего даже был рад такому удачному финалу.
После разрыва Фаня страдала, что уж там скрывать. Заливалась слезами, не спала по ночам и все время ждала, что он одумается и предложит ей быть вместе. Злилась на себя: «Вот есть же девушки-кошки, которые имеют свойство всегда приземляться на четыре лапы и легко восстанавливаться после разрыва с мужчиной. Хотела бы я так! Но нет… Моя природа собачья — безутешно тосковать, когда тебя бросили, и выть вдогонку ушедшему хозяину. И как бы мне это в себе ни хотелось изменить — ничего не выйдет!»
Но на пятимесячном сроке беременности любовь и страдания для Фани неожиданно закончились. Как будто болел зуб — мучительно, невыносимо, и вдруг его вырвали, и боль отпустила. Она переболела этой любовью, все перегорело.
За месяц до родов Фаня поехала в Вологду, к маме. Рожать сбегала так — словно между делом. Появился у нее здоровый активный мальчик. Назвали Василием. И тут Фаня задумалась, — что делать с этой кричащей неразумной лялькой? Ей, между прочим, пора в Москву, работать. Она не может сейчас поставить крест на карьере.
Решение нашлось само собой — вот оно, очень ответственное, с высшим педагогическим образованием, называется мама. Фаня подкинула младенца матушке и уехала в Москву, когда сыну было два месяца. Нет, конечно, при любой возможности она приезжала в Вологду, но, учитывая ее безумную загруженность в журнале, возможность такая представлялась нечасто.
Сейчас ее сыну Васе уже было пять лет. Фаня звонила ему почти каждый день и читала сказки по телефону. Вася, наверное, ее воспринимал как тетю из телевизора, Оксану Федорову, например, из «Спокойной ночи, малыши».
Кстати, у Васи и отец имеется. А может, правильнее сказать — дедушка. Мамин муж, короче говоря. Пару лет назад Фаня устроила мамину личную жизнь. В очередной приезд в Вологду случайно встретила на улице отца своей школьной подруги и подумала: а почему бы и нет? Мужчина порядочный, вдовец, жильем обеспечен (не будет претендовать на мамины и без того скудные метры) и даже без вредных привычек (ну почти). Пригласила его в гости. Он не отказался.
Когда гость ушел, Фаня спросила у мамы:
— Как он тебе?
Мама не поняла:
— Ну что сказать? Мужчина, по всему видать, положительный! Серьезный. Не то что эти молодые попрыгунчики! Но… он ведь пожилой, Фанечка… Намного старше тебя!
— Ты все правильно говоришь, мама, — улыбнулась Фаня, — мне он мало подходит, а вот тебе в самый раз!
— Ты о чем, дочь? — У мамы вытянулось лицо.
В общем, благодаря Фане встретились два одиночества. Для полного счастья у них есть все, что надо, — даже общий ребенок, Фанин сынишка.
Все эти годы после рождения сына Фаня работала как проклятая, никакой личной жизни, но девять месяцев назад на дружеской вечеринке она встретила Петю. Во время фуршета она почувствовала, что ее буквально пожирают глазами, и, оглянувшись, увидела высокого, широкоплечего привлекательного незнакомца. Она улыбнулась красавчику. А он подошел к ней, взял за руку и молча повел за собой. Что удивительно — Фаня пошла. Ничего не спросив. И только в его машине они, собственно, уже и познакомились.
«Петр!» — «Стефания!»
Потом Петя признался ей, что влюбился с первого взгляда. А она ему сразу выложила правду — и про ребенка, и про роман с актером актеровичем, а главное — про того парня, которого любила и с кем могла бы прожить всю жизнь, если бы не трагедия.
На улице шел ливень, они сидели в Петином джипе. Фаня пила коньяк, который захватила с фуршета, ревела и рассказывала Пете о своем прошлом.
«Я его очень любила! И он меня любил! Собирались пожениться. А за месяц до свадьбы все разбилось, рухнуло… В тот вечер мы приехали в загородный дом к друзьям, и я вдруг вспомнила, что у меня нет сигарет. Попросила его съездить купить сигареты. Это я, я послала его на смерть! За этими гребаными сигаретами! Шестьсот метров, всего шестьсот метров до магазина. А навстречу трактор без опознавательных знаков, в темноте! Смял всю мою жизнь. А после этого не было ничего настоящего… Разве что сын».
Петя слушал и молчал. В нужный, самый слезный момент достал свой носовой платок и протянул Фане. Потом они поехали к ней и провели ночь в постели. А утром Петя серьезно сказал ей: «Просто позволь мне сделать тебя счастливой!»
Он окружил ее заботой и вниманием. Он действительно старался сделать ее счастливой, и не его вина в том, что у него не получилось.
* * *
— Так что насчет Нового года? — спросил Петр.
Фаня едва не подавилась кофе.
— Я еще не решила, пока не знаю.
— Может, купить елку? Все-таки это наш первый Новый год!
Он взял ее за руку.
— Хорошая идея, — виновато улыбнулась Фаня. — Извини, у меня много работы сегодня, я побежала.
Работы и впрямь было много — сдавали номер, после обеда у нее было интервью, потом еще ряд важных встреч, а вечером в редакции она столкнулась со своим бывшим коллегой Куприяновым. Несколько лет назад он вышел на пенсию (провожали его всем коллективом, с почетом — как старейшего, уважаемого журналиста, слывшего «честью и совестью» в журналистских кругах); иногда старик захаживал в редакцию погонять чаи и потолковать о жизни. Фаня любила поговорить с ним обо всем на свете, да и он относился к ней с симпатией, хвалил и называл «очень небездарным журналистом».
Увидев Куприянова, Фаня расплылась в улыбке.
А тот ее огорошил. Взглянул в ответ, как обдал холодом, усмехнулся и сказал:
— Вы для меня, милочка, теперь не рукоподаваемый человек. Разрешите с вами раззнакомиться! — И прошел мимо по коридору.
Фаня так и застыла. Потом опомнилась, кинулась за ним, догнала и спросила:
— Это за какую такую провинность вы решили со мной раззнакомиться?
Куприянов отрезал:
— За вашу статью о режиссере Т. Как вы смели писать подобную чушь?! Поверхностная, небрежная, я бы даже сказал — подлая статья! Вы писали о вещах, о которых ничего не знаете, фактически вы оклеветали человека! А ему семьдесят семь лет! Прочитав эту богомерзкую статейку, он так разволновался, что у него, представьте, случился инфаркт!
— Я всего лишь изложила собственное субъективное мнение относительно его творчества, — жалко пролепетала Фаня.
— И я вам изложил собственное субъективное мнение относительно вашей порядочности. Знать вас более не желаю!
Куприянов коснулся края шляпы, уничижительно шаркнул ногой, раскланялся и ушел.
Настроение было безнадежно испорчено. Она, конечно, попыталась себя успокоить — ну что такого она, в самом деле, написала? Упомянула, что этот режиссер в застойные времена славился лизоблюдством и подсидел коллегу, высказала предположение, что его теперешние проблемы — следствие его прошлых ошибок, своего рода наказание за прошлое. Что здесь такого? Журналистика вообще субъективная вещь. И чтобы быть хорошим журналистом, зачастую надо обладать цинизмом и жесткостью. А Куприянов с его старомодными представлениями о профессии задержался в средних веках, не иначе! Подумаешь — честь и совесть русской культуры! Взял и отчитал ее, как девчонку.
Фаня сто раз повторила, что «фиг с ним, старик много берет на себя!», но легче не стало. Потому что Куприянов действительно — ум-честь-совесть. И если он решил с ней раззнакомиться, стало быть, и впрямь что-то она или в статье, или вообще с совестью накосячила.
Она отменила встречу с Петей, после работы поехала домой и долго лежала на диване, уставившись в потолок, приканчивая бессчетные сигареты.
Что-то в этом великолепно отлаженном организме будто сломалось. Словно вылетел какой-то винтик-шпунтик, невидимый, но, судя по всему, очень важный, потому что без него все разладилось. Третий день подряд Фаня просыпалась в расстроенных чувствах и вместо того, чтобы врубить, как всегда по утрам, жизнерадостного Моцарта и нестись навстречу новому дню и очередным победам, еле-еле вставала и уныло плелась на кухню, где сидела за столом и думала, что снова не рада сегодняшнему дню. А ведь из-за чего все произошло? Из-за проблем с Петей? Из-за нелепости с Куприяновым? Да еще недавний телефонный разговор с мамой окончательно погрузил ее в хандру.
Диалог тот определенно не задался. Нет, мама вроде Фане ничего такого не сказала, но Фаня угадала в ее голосе неодобрение, несогласие.
Сначала, впрочем, все было хорошо. Мама стала рассказывать про Васю, и Фаня поинтересовалась, что бы ему такого подарить на Новый год. Тут мама и спросила: «А ты к нам приедешь на Новый год?»
Вопрос застал Фаню врасплох — про праздники она еще не думала. На мгновение у нее мелькнула мысль, а не поехать ли и впрямь в Вологду, но тут же ее пронзило ужасом — что хорошего, если Вася с мамой увидят ее в таком состоянии? Это же полный кошмар! Только настроение им портить. Нет, надо привести голову в порядок, собраться с мыслями и тогда уже ехать к ним.
— Может быть, после Нового года, например в феврале?
В ответ мама вздохнула и сказала:
— Дело твое, дочь… Смотри только, чтобы потом, когда Вася вырастет, он смог понять тебя!
Фаня огрызнулась:
— А что понять, мама? Что я работаю, как каторжная, чтобы обеспечить ему нормальную жизнь?
Мама ничего не ответила, перевела разговор на другое. Но осадок остался.
И захандрила Фаня всерьез. Приехала в редакцию мрачнее тучи.
Увидев ее, Оля изумилась:
— Стеф, что с тобой? Ты же у нас «девушка-праздник», «девушка — Новый год», а сейчас вид у тебя как…
— Как на первомайскую демонстрацию, а не на Новый год! — хмыкнула Фаня. — Да, представь, даже «девушка — Новый год» может сломаться. Батарейки сели, или выпал какой-то внутренний винтик, и теперь фиг найдешь — тоска-а-а…
— Да ладно тебе! — усмехнулась Оля. — Ты и тоска — понятия несовместимые!
Фаня с иронией продекламировала:
— Облачко чистое, солнце лучистое,
Небо усеяно парашютистами.
Только один взгрустнул почему-то,
Конечно, грустно без парашюта.
— Ты чего, Фаня? — испугалась Оля.
— Ничего, все нормально. Просто ощущение, что я без парашюта. Вот мне и взгрустнулось.
— С Петей, что ли, поссорились?
Фаня махнула рукой и промолчала — ну как объяснить, что дело не в Пете… Кстати, а в чем?
В обед она забежала в кафе. Пила кофе, смотрела на падающий снег.
Вот год уходит… Если подумать — а что в нем было-то? Ведь если по-честному поговорить с самой собой (что иногда бывает полезно), оглянуться назад — понимаешь, что все это так… Беготня, на которую все и ушло.
Может, у нее кризис среднего возраста? Даже посоветоваться не с кем. Никто из ее знакомых москвичей рефлексией не мается. Более того, в среде здоровых, уравновешенных людей с московской пропиской рефлексия считается чем-то стыдным — заболеванием типа сифилиса. А Фане что прикажете делать? Если подгадили вологодские корни? И московского в ней, как она ни старалась, получается мало?
Вот и захлебнулась девушка соплями и переживаниями, и пошла-поехала ее рефлексия по старым, заботливо проложенным рельсам.
Станция первая. Вина перед ребенком.
На этой станции вообще стоит задержаться особо. Фаня знает, что пройдет время и все поменяется. Через сколько-то лет она будет нуждаться в своем мальчике, зависеть от него, умолять его о внимании, и как же она тогда пожалеет об упущенных возможностях — о не прочитанных с ним вместе книгах, не просмотренных фильмах, не проведенных вместе выходных. Да, все это она знает уже сейчас, тем не менее не считает возможным изменить свою жизнь и перевезти сына в Москву. Как она виновата перед ним и матерью…
Станция вторая. Возраст.
Что-то ноет внутри — тебе, дорогуша, уже тридцать. Какой-то внутренний счетчик ее личного времени тикает, как граната внутри. Она так боится «не успеть хотя бы что-то успеть».
Недавно они с Петей смотрели фильм «Старикам здесь не место».
Фильм закончился надрывной нотой — фразой во весь экран: «Кредитов больше нет». Фаня как это прочла, так и разрыдалась прямо там, в зале. Отпущенных жизнью кредитов с каждым днем все меньше, и это не банк ВТБ-24!
И кстати, отсюда уже рукой подать до следующей станции.
Самореализация.
Кредитов все меньше, внутренний счетчик времени тикает, а что она сделала в свои тридцать лет? Что такого хоть сколько-то значительного? Она совсем не уверена, что медийный попкорн в журнале — то, чем она хотела бы заниматься. Когда-то ей хотелось писать серьезные книги. Но с литературой пока не сложилось. Говорят, что у нее, как у репортера, есть свой фирменный стиль — бойко пишет девочка. Но Фане этого мало — «неплохо, и только-то!». Ей хочется большего.
Часто вдруг заноет в груди: я бездарность, мой предел — статейки в одноразовом журнале. Она тут же себя одергивает, повторяет, что кому-то надо и статейки писать, и, вероятно, нужно смирить амбиции или научиться жить с ними. Но, видимо, пока она не научилась.
Кофе незаметно оказался выпит. За окном был уже настоящий снегопад. Впереди на площади светилась огнями новогодняя елка. Да, скоро Новый год… Надо встряхнуться, настроиться на праздник.
Зазвонил сотовый. Фаня ответила на вызов:
— Привет, Петя… Где я? Сижу в кафе, предаюсь скорбным мыслям, питаюсь грустью. Зачем? Ну как тебе сказать…
Пауза, в течение которой за окнами нападало много снега.
Увы, состояние внутреннего раздрая, в коем Фаня пребывала сейчас, определенно не то, каковым нужно и можно делиться с окружающими. По крайней мере с Петей она точно не могла поделиться этими переживаниями. Хотя он бы постарался ее понять — она знает и все же предпочитает держать их при себе, считая интимными. Такие переживания надо научиться пережидать, как простуду или ненастную погоду.
— Нет, Петя, извини, сегодня не получится встретиться. Хочу побыть одна. Да, я помню, что через несколько дней Новый год, уже думаю, как мы его встретим. Завтра позвоню, пока…
Дома она попыталась занять себя работой. Взялась за статью о каучсерфинге — «отдыхе по обмену». Позвонила знакомому, ей дали телефонные номера людей, пользовавшихся услугами «гостевой сети»…
Фаня собиралась поговорить с ними, но так и зависла с трубкой в руках — сил разговаривать с кем бы то ни было не осталось.
Да что же с ней такое? Одно ясно — в этот раз ее «тряхануло» серьезно.
На следующий день они с Петей ужинали в ресторане.
Увидев ее, Петр ахнул:
— Ты такая осунувшаяся, бледная…
И уставился на нее заботливым и нежным взглядом.
— Все в порядке. Просто устала в последнее время. Много работы.
— Хочешь, поедем куда-нибудь в новогодние каникулы?! Отдохнешь!
— На юг? К морю?
— Можно на юг.
— Лежать на песке и ни о чем не думать? Нет, не хочу. На юг не хочу.
— Ладно. Давай в Европу?
Фаня честно задумалась о Европе. Плохи дела — и Европа ее не привлекает. Тревожные симптомы, однако. Может, поехать на север? Говорят, лечение холодом отлично помогает при депрессии. Махнуть, что ли, на Аляску? Будут ехать вдвоем с Петей в собачьей упряжке навстречу северному сиянию — красота…
«Нет. Не хочу. Ни Аляски, ни северного сияния. Ни Пети. Вообще ничего не хочу. В том числе себя. А вот это уже действительно похоже на депрессию».
Она достала из сумочки пудреницу и взглянула в зеркало.
«М-да… Зрелище душераздирающее. Не думала, что лицо может быть одновременно и желтым, и серым. И тени под глазами. И болячка на губе. И ощущение, что жизнь не удалась. И что вообще жизни-то осталось тьфу, на донышке. О-о-о!!»
