5
Концерт в «Айсосилиз» заканчивается. Джина Рафферти выходит из зала все еще в трансе, в улете от минималистичных повторов и напрочь сдвигающих по фазе рваных ритмов исландского трио «Баркоуд». Она пока в другом измерении — не здесь, не в себе — и не вполне готова выслушивать мнения парней, с которыми они сюда пришли.
— Вот уж, блин, настоящая пытка, — говорит высокий с бородкой, пока они протискиваются сквозь толпу в фойе.
Джина поворачивается к нему:
— В каком смысле? Тебе не понравилось?
Второй ржет.
— Мои самые страшные детские воспоминания. Я на мессе. Кошмар.
Джина закатывает глаза.
Она понимала: «Баркоуд» не совсем во вкусе Софи. Но такого убожества от коллег подруги она все же не ожидала.
— Странно, — говорит она, доставая из кармана мобильник, — по мне, так потрясающе.
— Потрясающе? Да ладно тебе, скучища.
Джина вздыхает.
Музыка до сих пор звучит где-то внутри: искусный рисунок, математическая точность, чистота, изящество…
«К чему споры? — думает девушка. — Чем прикажете парировать „кошмар“ и „скучищу“? Может, „чистотой“ и „изяществом“?»
— Что ж, — произносит Джина, — наверное, вам больше понравился бы какой-нибудь ВИА. Каверы Перри Комо, все в белом, нарядные, все дела.
— Перри… кого, прости?
У Джины две новые эсэмэски и сообщение на голосовой почте. Первая эсэмэска от Бет: «Встр. лнч. 1?» А вторая — что характерно, уже нормальным языком, со всеми знаками препинания — от Пи-Джея: «Ты помнишь, что завтра я в Лондоне? „Интерметрик“, в 10:30. Позвоню тебе позже».
Снаружи, на Дейм-стрит, толпа начинает дробиться, скорость движения немного увеличивается. На парней она больше не отвлекается. Не снижая темпа, подносит телефон то к глазам, то к уху. Голосовое сообщение от сестры. «Получено в двадцать один двадцать семь. — Затем пауза. — Джина, это Ивон. Господи! Позвони как можно скорее, ладно? У нас кошмар. — (Сердце Джины уходит в пятки.) — Нет, лучше скажу сейчас. В младшего Ноэля только что стреляли. В пабе». В этом месте она останавливается, будто дает Джине секунду-другую на то, чтобы воскликнуть: «О господи!»; Джина, естественно, восклицает. Ивон продолжает: «Лучше уж скажу все сразу: он мертв. Это… это ужас что такое. Еду к Катерине. Прости, что пришлось сказать вот так. Но что еще мне оставалось? Позвони». Все. Джина поднимает голову. Она видит, что остановилась и что Софи с парнями обогнали ее шагов на десять-пятнадцать.
Софи оборачивается, видит ужас в глазах подруги.
— Что стряслось? — Она бросается к Джине.
— Моего племянника… — произносит Джина, поднося руку к груди, — это какой-то бред: его застрелили насмерть.
У Софи глаза выскакивают из орбит.
— Что?!
Софи родом из Маунт-Мерриона, там в людей на улицах не стреляют.
— Кошмар, — говорит Джина. — Мне надо мчаться к сестре.
Она озирается, не может прийти в себя.
— Вон стоянка такси, — говорит Софи, берет ее под руку. — Пошли.
Парни чего-то ждут, но Софи умудряется быстро и элегантно отделаться от них.
Подруги некоторое время идут молча, переходят по светофору улицу, поворачивают голову по необходимости то вправо, то влево, концентрируются на несложных действиях. В конце концов Софи спрашивает Джину, чей это был сын.
— Катерины, — отвечает Джина.
Софи кивает. Опять молчит, потом продолжает:
— Как это твой племянник? Господи! Сколько же ему было лет? У меня — одному шесть, другой вообще еще в памперсах.
— Мм… — Джине приходится поднапрячься. — Он меня всего на пару лет младше. Двадцать пять, думаю, двадцать шесть.
— Ничего себе!
— Сестра родила его совсем девочкой. Это было…
Джина уносится мыслями в прошлое.
Она в семье младшенькая. Сначала родители думали: радость привалила на старости лет, — потом решили: ошибочка вышла, зря. Ей всего тридцать два, и она на десять лет моложе следующего по возрасту.
Всем ее братьям-сестрам уже за сорок.
Катерина с Мишель в сестры еще хоть как-то годились, а Ивон с Ноэлем вообще ни в какие ворота не лезли. Особенно когда Джина была маленькой. Когда ей исполнился год или два, они уже ушли из дому, так что видела она их редко, воспринимала, скорее, как дядю и тетю. Она их, конечно, обожает, но все равно даже сейчас чувствует: они принадлежат к другому поколению.
— Это так грустно, — произносит Софи; они подходят к стоянке такси. — Вы дружили?
Джина собирается ответить, но передумывает. О мертвых только хорошее.
Она качает головой.
Открывает заднюю дверцу такси, держится за нее.
— Вот мы и на месте.
— Слушай, давай я с тобой поеду? Довезу тебя до дому и обратно?
— Нет, Софи, не надо, ты золото. Спасибо. Завтра позвоню.
Джина садится в такси, машет Софи.
— Доланстаун, — говорит она водителю, затем называет полный адрес.
Машина отъезжает от стоянки, разворачивается обратно в сторону Дейм-стрит. Пытаясь избежать общения с таксистом — надежда на успех не большая, но все-таки имеется, Джина достает мобильник и начинает строчить эсэмэски. Она переносит ланч с Бет, подтверждает получение сообщения от Пи-Джея, замирает — большой палец застыл на полпути, — смотрит на экран, думает: позвонить Ивон или приехать прямо к Катерине?
Выглядывает в окно.
Что нового скажет ей Ивон по телефону?
— Неплохой вечерок.
Теперь вы понимаете?
Джина отворачивается от окна, смотрит в зеркало заднего вида, встречается взглядом с таксистом.
— Ага, — отвечает она, отводит взгляд.
На большее пусть не рассчитывает.
— Хорошо погуляла?
Боже милосердный!
— Хм…
Вот так всегда у нее с таксистами, особенно в темное время суток. Спрашивается, чего они ждут? Думают, она сейчас заявит: «Да, приятель, все круто, я такая, блин, вообще без тормозов, давай, паркуйся где хочешь, оторвемся по-человечески»?
— Город слегка забит.
— Хм…
Он перестраивается и на несколько секунд замолкает, потом опять за свое:
— В новостях премьера показывали, снова обмишулился мужик.
Ну ладно, ладно. Что, если она не права? Что, если тут дело не в притягательном для таксистов сочетании молодости, одиночества, короткой юбки и легкого подпития? Что, если ему просто скучно и он пытается поговорить?
Не вопрос. Но только не сегодня.
— Если вы не против, — говорит Джина, — я предпочла бы помолчать.
— А, — произносит таксист.
Вышло слегка надменно? Джина уставилась ему в затылок:
— Спасибо.
— Нет-нет, — говорит таксист, — вы это правильно говорите, мисс, правильно. — Конечно, на этом он не останавливается; секунду терпит, потом добавляет: — Без проблем. Вообще без проблем. И без обид. Желание клиента для меня — закон. Я всегда это повторяю, всегда так делаю и поэтому уже двадцать лет держусь на плаву. И никто не жалуется.
Пытаясь заткнуться, он наклоняется, включает приемник. Колонки установлены прямо за Джиной — так и оглохнуть недолго. Звучит какая-то жуткая попсня из восьмидесятых — уже и не припомнить, что это, — приторный такой рокешник, легкий до невозможности.
Так что там сказал премьер? Внезапно ее охватывает любопытство.
Но уже через секунду все возвращается: племянник, сестра…
Всю юность Джина только и слышала: Ноэль то, Ноэль это. Он вечно попадал в передряги и вечно терзал материнское сердце. Катерина растила его одна (не без финансовой поддержки брата) и просто из штанов выпрыгивала. Но паренек оказался бедовым: он рос очень крупным, гиперактивным, непослушным ребенком. Настолько непослушным, что к подростковому возрасту окончательно отбился от рук. Он вляпался во все виды дерьма: угонял автомобили, воровал в магазинах, хулиганил. Не обошлось, конечно, и без наркотиков.
Шли годы — Катерина с каждым днем выглядела все утомленнее. Когда они встречались, она из кожи вон лезла, стараясь избегать этой темы. А поскольку Джина и сама в те дни была прилично занята — сначала защитой диплома по программированию, потом устройством на работу, — она почти не видела Ноэля и мало что о нем слышала. Зато в последнее время его имя замелькало в прессе; совсем недавно она прочитала статью в «Санди уорлд» про колоссальные доходы от DVD-пиратства.
Джина прикусывает нижнюю губу, поднимает глаза, оглядывается. Слева проплывает собор Святого Патрика, справа — новый жилой комплекс.
Она не знает, что и думать. Хотя чего тут думать? Если в Дублине человека застреливают в пабе, это означает лишь одно, разве не так?
Как бы в подтверждение ее мыслей песня обрывается, начинается выпуск новостей.
— В Дублине одиннадцать. Последние новости этого часа, — объявляет диктор голосом пятнадцатилетнего подростка, только что хлебнувшего четверной эспрессо. — Мужчина в возрасте около двадцати пяти лет был застрелен в пабе на юге города. Это случилось сегодня немногим ранее девяти часов вечера. Свидетели утверждают, что киллер произвел по жертве три выстрела в упор и скрылся на мотоцикле. Очевидно, мы имеем дело с очередной бандитской разборкой… Предполагается, что убитый, имя которого до сих пор не раскрывается, был известен полиции.
Боже мой! Несчастная Катерина.
Джина ерзает: дальше слушать не хочется. Вот бы он выключил радио или сделал потише — но не буди лиха. Ни к чему это. Они уже свернули на Кей-Си-Ар и заметно прибавили газу. Теперь уж чего разбираться? Теперь нужно тренировать выдержку и самообладание — они понадобятся ей у Катерины.
После новостей спорта, прогноза погоды и рекламной паузы в эфир возвращается музыка — все те же восьмидесятые, на этот раз чуть менее противные.
Через несколько минут такси сворачивает к дому Катерины — в небольшой переулок с полукругом смежных домов с отдельными входами, построенных еще в пятидесятые. Меньше чем в полумиле отсюда — дом, где родились и выросли Джина, сестры и Ноэль. Джина редко сюда наведывается. И это понятно. Местная архитектура, равно как архитектура большинства жилых окраин Дублина, угнетает и подавляет ее. Она и так жила здесь слишком долго.
«Ночью тут еще терпимо, — думает она. — Хоть как-то похоже на город. Получше».
— Вот здесь, пожалуйста, — говорит она таксисту. — Прямо тут, слева.
Машина останавливается.
Джина расплачивается, выходит. На улице зачем-то похолодало. От такой неслыханной наглости она вспоминает, что на ней короткая джинсовая юбка, цветастая блузка, пиджак в тонкую полоску. Отлично для прогулки по модным заведениям, но для такого — явный перебор.
С другой стороны, чего париться? Сделать-то ничего нельзя. Катерине сейчас насрать, кто в чем. Вот Ивон с Мишель, эти да! Эти заметят и взглядом осудят: «Посмотрите-ка на мадаму. Вырядилась».
Ох, что угодно, только бы не это!
Разве Джина виновата, что они теперь никуда не ходят? Разве Джина виновата, что они застряли в прошлом? Разве это ее вина, что они так и не выбрались из Доланстауна?
Господи! Что за бредовые мысли лезут в голову! Что за фигня! Ведь понимает, что фигня, и все равно продолжает. Отгоняет мысли о главном. Понимает, что сейчас будет жестко, очень жестко. Страшно представить себе, что чувствует Катерина. И главное — никто не может ей помочь. Никто. Никто не может предложить ей что-то, кроме объятий и банальностей.
Джина подходит к дому, делает глубокий вдох.
Замечает припаркованный у входа кроссовер.
Конечно, Ноэля, чей же еще.
Она кивает: значит, все в порядке. При каждой их встрече — объективности ради, они случаются не слишком часто — у брата новая машина.
Проходя мимо, она заглядывает в тонированные стекла — там ничего, кроме ее собственного отражения. Прямо перед нею отворяется входная дверь — вот и сам Ноэль. На нем теплое пальто, он вроде как спешит. Заметив Джину, бросается к ней, берет за руку, целует в щеку:
— Как ты, милая?
— Я ничего. Как Катерина?
Он кривит лицо, качает головой, пожимает плечами — пытается что-то сказать, пытается дать оценку и в итоге терпит фиаско.
Джина стоит, молча кивает.
В результате Ноэль произносит:
— Только полицию проводили. Они сказали, что опознание будет утром.
— Значит, впереди у нас долгая бессонная ночь.
— Видать, что так.
Они оба качают головой.
Потом Джина спрашивает:
— Что произошло все-таки? Что нам известно?
— Да ни черта! Я уже звонил человеку. Никто ни черта не знает. — Он останавливается. — Ты, вообще, в курсе, чем он занимался последнее время?
— Ну так, в общих чертах, в основном из прессы, — отвечает Джина. — Наши-то на эту тему молчок, сам понимаешь.
— Понимаю. Катерина не то что говорить — она даже думать об этом боялась. — Он оглядывается, ежится от холода, поворачивается обратно к Джине. — И все-таки такого расклада никто не ожидал. Во всяком случае, так утверждают мои источники.
— Странно, да?
— И не говори.
Затем он окидывает Джину взглядом:
— Боже, ты же себе все на свете отморозишь в таком наряде!
Джина послушно кивает, комментирует:
— Я ходила на концерт. Потом собиралась на вечеринку. Что тут удивительного?
— Да нет, ничего, просто спрашиваю. — Потом снова оглядывает ее. — На, бери пальто.
И сразу же начинает снимать. Девушка выбрасывает вперед руку, останавливает брата.
— Нет, — смеется она. Ты рехнулся, что ли?
В этом весь Ноэль.
Он опять надевает пальто:
— Уверена?
— Абсолютно.
Он протягивает руку, гладит ее по щеке.
— Ты моя малюточка, сестричка, — произносит он, — я тебя очень люблю. Жалко, что мы редко видимся. Как ты вообще?
— Хорошо.
— Как там программирование? Процветает?
— Нормально, — отвечает она. Так странно здесь об этом говорить: совсем по-бытовому, будто все в порядке. — Сейчас слегка тяжеловато.
— Что так?
Джина и ее компаньон Пи-Джей управляют небольшой фирмой «Льюшез», специализирующейся на разработке программного обеспечения. Компанию они основали уже два года назад, венчурного капитала взяли под нее немало, а рынку она все так же толком не известна. Пи-Джей специально поехал в Лондон пошустрить, попытаться найти потенциальных клиентов.
— На жизнь хватает, — отвечает Джина, полуоправдываясь, — хотя нашему банковскому управляющему так не кажется.
Услышав это, Ноэль прищуривается.
— Что такое? — спрашивает Джина.
— Тебе деньги нужны?
Она отрицательно мотает головой. Его это не убеждает.
— Не нужны.
— Точно?
— Ноэль, — говорит она, — отстань, я пошутила.
Хотя на самом деле какие тут шутки. С самого основания «Льюшез» они работают на одном и том же программном обеспечении — наборе интегрированных инструментов управления данными. Только почему-то в последнее время их среднемесячные затраты сильно выросли. Банковские тут же взволновались, а это грозит серьезными последствиями: если банк перекроет кислород, к концу месяца нечем будет платить зарплату, то есть не будет работы.
Ни у кого.
— Короче, все в порядке, — добавляет она. — Честно. Спасибо.
Ноэль пожимает плечами. Ну, раз так…
Джина мягко постукивает костяшками пальцев по двери кроссовера:
— Ну и куда ты теперь?
Ноэль вздыхает, меняется на глазах — становится раздраженным:
— Мне нужно кое-что в городе забрать. Встретиться с человеком. — Смотрит на часы. — Я вернусь. Через полчаса — сорок пять минут.
— И куда только канули старые добрые «с девяти до пяти»?
Ноэль ухмыляется:
— В жопу.
— Похоже на то. Зато, — продолжает она, — Ричмонд-Плаза обалденная. Правда. Как выйду утром из дому — каждый раз на нее любуюсь. Город с ней просто преобразился.
— Этого мы и добивались, — говорит Ноэль. Он работает в компании Би-си-эм, ведущей инженерно-строительные работы на территории бывших портовых доков. — Остается только надеяться, что доберемся до финиша.
Джина хмурится:
— А что вам может помешать? Я думала, вы уже почти закончили.
— Да-да, конечно. И закончим, можешь не сомневаться. — Он смотрит куда-то в пространство, молчит. — Ты даже не представляешь, с какими головняками мы сталкиваемся. — Он опять смотрит на часы и добавляет: — Один этот чего стоит.
Только сейчас Джина замечает: Ноэль выглядит очень усталым — он бледен, под глазами мешки.
— А что за «этот»?
— Поверь мне, ни к чему тебе. Обыкновенная рабочая жопа из-за всякой инженерной белиберды; жуткий, нечеловеческий бардак.
Он взмахивает рукой, словно рассеивая злые чары.
Джина слегка склоняется к нему:
— Ноэль, а ты? Как ты сам? Ты в порядке?
Он крайне решительно кивает:
— Конечно в порядке, что мне будет-то! В дом шагом марш, а то совсем тут заледенеешь. Я скоро вернусь.
— Ладно, — говорит она.
Но ни один из них не двигается.
Ноэль берет ее за руку.
— Конечно, ситуация у нас сейчас хуже некуда, — произносит он, глядя ей прямо в глаза, — понятно, что ближайшие несколько дней пройдут, мягко говоря, в сумбуре. Но может, нам удастся между делом выкроить минутку и нормально поговорить? Что скажешь?
— Скажу, что было бы здорово.
И не соврет. Каждый раз при виде брата ей становится очень хорошо.
— Вот и отлично, — произносит Ноэль, легонько пожимая ей руку. — Буду ждать этого с нетерпением.
Потом достает из кармана ключ. Джина отходит, смотрит, как он садится в машину. Отъезжая, Ноэль оглядывается, бибикает, машет ей рукой на прощание.
Джина машет ему в ответ, разворачивается, идет к входной двери.
