Книга: Корпорация «Винтерленд»
Назад: 6
Дальше: 2

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

На следующее утро история получает исчерпывающее освещение в СМИ. Заголовки варьируются от истеричных типа «КРОВАВАЯ БАНЯ» до рассудочно-информативных типа «Трое убиты, двое ранены в бандитской междоусобице». В одной из утренних программ министр юстиции объявляет войну криминальным структурам и наркобаронам. Эксперты необъяснимо солидаризуются: разборка между бонзой преступного мира и бывшим парламентским активистом, уходящая, возможно, корнями в далекое прошлое. Также всем совершенно очевидно, что бойня не планировалась: ситуация неожиданно вышла из-под контроля. Информация о происшествии, как выясняется, поступила в полицию из анонимного источника. Репортажи с места происшествия шокируют, но, как обычно, настоящую жесть освещают только таблоиды.
Имена убитых: Терри Стэк, Мартин Фитцпатрик и Шей Мойниан. Имя одного из раненых — оба еще в реанимации — Юджин Джойс. Личность другого пока не установлена.
Ведется расследование.

 

— Это же не люди! — восклицает Мириам. Одной рукой она выключает радио, другой наливает мужу свежесваренный кофе. — Это звери какие-то!
— Да, — отвечает Нортон, — звери, животные чистой воды.
Лед между ними начал таять только вчера вечером, поэтому сейчас он ни делом, ни словом не хочет ставить под угрозу наметившееся сближение. Не хочет перечить ей разговорами типа: «Милая, вообще-то, один из убитых бывал на этой кухне, сидел на стуле, на котором сидишь сейчас ты, и, возможно даже, пил из чашки, которую ты сейчас держишь».
Нортон смотрит на чашку.
С тех пор как он впервые услышал новости — утром по радио, как все, хотя, пожалуй, раньше, чем многие, — он пытается представить, как все было, воссоздать картину во всем ее неоспоримом ужасе. Пытается, но не может. Попытки постоянно прерываются мыслями более насущного характера.
Он поднимает чашку, отпивает кофе. Мириам увлеченно чистит апельсин.
Взять хотя бы этих двоих в реанимации. Один из них, чья личность не установлена, вполне может оказаться Марком Гриффином… В таком случае остается только надеяться, что засранец не выкарабкается.
Плюсы от этой ситуации тоже имеются. И немалые. Например, смерть Терри Стэка. Данное обстоятельство вдохнуло новую жизнь в первичную стратегию Нортона, по которой вся история должна была смахивать на околобандитские разборки. Да и то, что с Фитцем покончено, тоже неплохо. Он, конечно, оказался напрочь безмозглым типом и сам по себе угрозы не представлял, но оставался единственным звеном, напрямую связывавшим Нортона со всем, что приключилось.
Конечно, имеются и переменные значения. Известные и неизвестные. Что, если Марк Гриффин все-таки выкарабкается? Какой след оставил Фитц после себя в «Хай кинге»? Документы? Записи? Расшифровки? Возможно. Но Нортон не слишком беспокоится. Вряд ли «Хай кинг» пойдет на разглашение конфиденциальной информации, касающейся своего главного клиента.
Нет, самая переменная из переменных, наименее предсказуемая неизвестная среди известных — это Джина Рафферти. Ее нигде не упоминают, значит… где она? С грузом на шее на дне реки? В багажнике автомобиля? Не слишком ли оптимистично?
Мириам кладет ему в тарелку несколько долек апельсина.
— Вот, — произносит она, — витамин С.
— Спасибо, дорогая.
Толчком к вчерашнему сближению стало письмо их дочери из Чикаго. В конце письма она упомянула, как будто это было что-то второстепенное, что приедет на Рождество домой. Такого потрясающего известия хватило, чтобы настроение Мириам повернулось на сто восемьдесят градусов. За каких-нибудь несколько секунд она из прохладной стала теплой, а от односложных изречений, произносимых сквозь стиснутые зубы, перешла к потоку болтовни. Последний раз Патрисия приезжала больше двух лет назад, и тогда у них совсем не заладилось. Сейчас матери и дочке выпадает новая возможность возвратить утраченные позиции.
Что же до Нортона, он испытал — и до сих пор испытывает — облегчение. Хотя по опыту он знает: теперь у Мириам появится идефикс. Она начнет переделывать комнаты, не требующие переделки; займется подготовкой ланчей, коктейлей, погрязнет в бесконечном шопинге. Он знает ее способность зацикливаться на чем-то. Он также по опыту знает, что, спустившись с трапа самолета, Патрисия сразу же начнет задыхаться от чрезмерного внимания. А оказавшись дома, сразу же сядет на телефон, выясняя, нельзя ли перенести обратный билет на пораньше.
Ну и пусть. Зато Мириам перестанет пилить его и его предполагаемую зависимость от болеутоляющих.
Витамин С?
Благодарствую.
Через полчаса он выруливает с Пемброук-роуд, но, вместо того чтобы ехать прямо в офис на Бэггот-стрит, поворачивает у канала направо и едет вниз — на набережную.
Звонит секретарю, предупреждает, что задержится.
— Но, пожалуйста, не слишком, — говорит она, — у вас встреча в…
— Я помню, помню…
В одиннадцать у него встреча с «Амканом». Нужно довести до ума последние мелочи арендного контракта. Вчера вечером он уступил Рэю Салливану в отношении дополнительных мер безопасности. Так что сделку можно скоро закрывать: в начале следующей недели или даже завтра.
— Я успею, — добавляет он, глядя на часы. — У меня еще море времени.
Стоит прохладное утро. Такие часто выдаются поздней осенью. Вчерашние ветры разметали непогоду: на улице тихо и ясно. Проезжая по Саут-Лоттс-роуд, Нортон поворачивает голову влево: на горизонте возвышается Ричмонд-Плаза. Она теперь определяет облик города. Потом он смотрит вправо. Прежде, где бы ты ни находился в Дублине, ты мог всегда рассчитывать, что трубы-близнецы электростанции Пулбег укажут путь. Для многих две красно-белые полосатые мачты, стоящие на берегу залива, служили сентиментальным ориентиром. Они задавали тон городу; они первыми бросались в глаза на подлете к дублинскому аэропорту. Теперь все изменилось. Теперь первым бросается в глаза здание, выросшее над доками. Здание, намного более высокое. Здание из стекла и металла. Как символ оно все равно больше подходит для города. Уж лучше офисы, торговля, гостиница и квартиры, чем пара уродливых индустриальных труб.
На Пиэрс-стрит он останавливается перед светофором и лезет в карман за налпроксом. Вчера что-то не разобрался. Новый препарат показался ему слабее наролета, но вместе с тем… сильнее, что ли. Возможно ли такое? Иная дозировка? Непонятно. Но ничего другого нет. Он достает две штуки, отправляет их в рот, секунду колеблется, отправляет в рот третью. Чтобы скорректировать дозировку.
Машины трогаются, и он сворачивает на Тара-стрит. Здесь пробка: до следующего светофора он тащится как черепаха. Протягивает левую руку и открывает бардачок. Чуток выжидает, потом заглядывает туда. Вон он — серый ствол: выглядывает из-под пакета с пенсионными документами. Перед выходом из дому он пошел в свою гардеробную, открыл сейф, забрал оттуда эту штуку. Он ее ни разу не использовал, лицензии у него, конечно, нет, но он как ребенок радуется тому, что у него есть пушка. Фитц приволок ее несколько лет назад после серии ограблений в их округе.
Фактически о ней никто не знает.
Включается зеленый. Нортон захлопывает бардачок. Переезжает реку, сворачивает направо к набережной Кастом-Хаус.
Джина Рафферти обитает где-то здесь. Она сама ему сказала. Наверное, в одном из этих новых жилых домов.
Фитц подсказал бы адрес.
Ну и что? Будь у него хоть расточный адрес и уверенность, что она жива, велика ли вероятность, что он увидел бы ее, заметил бы, как она спешит по тротуару или выходит из подъезда?
Прямо скажем, невелика.
Движение нежданно набирает обороты, и в считаные секунды он пролетает мимо цели. Он объезжает Ричмонд-Плазу. Сворачивает направо и заезжает на платный мост. Он крутанет на Рингсенд, вернется к противоположному концу набережной и начнет все сначала.
Нортон нервно барабанит по рулю.
А что еще прикажете делать?

 

Ларри Болджер заходит в душ и задумывается: не похерит ли эта задержка все к чертовой бабушке? Не упустят ли они момент?
Он берет себя в руки, пускает холодную воду.
План родился вчера вечером в душной нервотрепке, когда Болджер с коллегами сидел на телефоне, пытаясь получить поддержку. И вдруг на тебе — в последний момент появляется осложнение.
Хотя так всегда и бывает.
В начале третьего как гром среди ясного неба долбанули новости о жуткой бандитской расправе на западе города. Три трупа и раненые. Они сразу же решили подвесить план. Соседствовать с такой историей — безумие. Она как минимум на сутки станет лидером всех новостей, оставив позади любой сюжет, особенно политический.
Он регулирует температуру, начинает мыться.
Он в некотором смысле даже рад. Несмотря на то что он почти у цели, к которой шел все эти годы, душа Болджера находится в раздрае. Он так и не успел навести справки об обстоятельствах, сопутствовавших смерти брата, но он обязательно это исправит. Во всяком случае, съездит к отцу в дом престарелых в Уиклоу. Если получится, то сегодня. Потому что когда еще представится возможность? А сегодня она есть.
Надо проверить график на день.
Мочалкой он соскребает с себя тревоги и напряжение долгой ночи. И понимает, что не все так уж плохо: слава богу, он министр предпринимательства, торговли и занятости, а не, скажем, здравоохранения или юстиции. Конечно, при нынешнем экономическом подъеме его должность может восприниматься как пустячная. Во всяком случае, его новыми приятелями с верхнего этажа отеля «Уилсон». И он не ищет легких путей: он готов к сложностям. Просто когда вокруг творится столько всякой хрени, хорошо, что хотя бы его ведомство вызывает только положительную реакцию: тысяча новых рабочих мест там-то и там-то, прорва иностранных инвестиций тут-то и тут-то.
«Работенка что надо, если только найдешь такую».
Он кладет мыло обратно в мыльницу, закрывает глаза и подставляет шею и спину под струи горячей воды.
Легкость, с которой он вроде бы расправился с недавним «скандалом», тоже вселяет надежду. Интрижка с Аврил с самого начала была дохлым номером: в посткатолической Ирландии не осталось охотников до подобных разбирательств. Что же касается игровых долгов, они в итоге были восприняты как частные финансовые затруднения, которые при всем желании нельзя было отнести ни к ненадлежащим «статьям расхода», ни к чему-то хоть мало-мальски намекающему на конфликт интересов. В результате, хоть СМИ и чавкали, вкушая эту байку, и требовали добавки, оппозиция свернула боевые знамена довольно быстро.
Он выключает воду, выходит из душа, заворачивается в полотенце.
Кроме того, как это часто случается в политике, история дала плоды. За сорок восемь часов она мутировала в полноценный парламентский мятеж. Одного бесхребетного поведения премьера в парламенте во вторник не хватило, чтобы разразился так долго ожидаемый кризис власти. Но если к нему прибавить информацию об истинном источнике, спровоцировавшем болджеровский скандал, — а они ее неминуемо сольют, — вот тогда премьеру наступит конец.
Чиновник в министерстве самого премьера? Слишком глубокая ирония.
Болджер смотрит на свое отражение.
Вот как родился план.
Они решили, что если скормить медийщикам старую байку под новым соусом, и предпочтительно сегодня утром, то старшие фигуры партии настоят на том, чтоб тишек вышел из игры и отдал власть. Кому же еще, как не министру собственной персоной? Обошлись бы без распрей и тендеров на лучшего премьера.
Он казался совершенным. Этакий бескровный переворот.
Но затем кто-то решил послушать радио.
Болджер выбирает рубашку, и, пока он надевает ее, звонит телефон. Он смотрит на экран — Пола. Он прижимает телефон плечом к уху и начинает застегивать рубашку.
— Пола? В чем дело? Я устал.
Пока она не ответила, Болджер успевает представить, как она сидит там и думает: Ларри, какого черта, мы все устали.
— Ты слышал подробности этой фигни?
— Нет, какой? Стрельбы?
— Скорее, отстрела. Это чертов криминальный беспредел. Спорим на пятьдесят центов: хоть один из помредов так и напишет в заголовке.
— А участники уже известны?
В раннем выпуске новостей передавали только число жертв. На тот момент имен еще не называли.
— Да. Главными там, похоже, были Терри Стэк и некто по имени… мм… Мартин Фитцпатрик.
Болджер замирает; рука застывает на очередной застегиваемой пуговице. Он опять смотрит в зеркало. Эти имена… напоминают о чем-то, отзываются…
— Ларри?
— Это не Мартин Фитцпатрик — владелец «Хай кинг секьюрити»?
— По-моему, он, — отвечает Пола. — Они пытаются придать этому какой-то парламентский оттенок. Не знаю, он состоял в Ирландской национал-освободительной армии, какая-то такая лабуда. Два подонка, торгующие герычем, от которых не остается мокрого места, — это для них недостаточно вкусно… Но я тебе одно могу сказать, — продолжает Пола, — мы были правы, когда решили придержать коней, потому что эта штука перекроет все; они теперь круглые сутки будут ею кормить.
— Понятно, — произносит Болджер, застегивая последнюю пуговицу. — Ясно. А знаешь, — телефон перебирается от уха в руку, — мне эта заминка даже кстати. Мне нужно сегодня кое-чем заняться.
— Да? — В голосе Полы звучит подозрение. — И чем же?
Он рассказывает ей, что собирается проведать отца в Уиклоу. Но по мере того, как он рассказывает, не отрываясь от зеркала, раздрай усиливается.
Что он рассчитывает там найти?
Непонятно. Может, ничего. А может, объяснение. Если повезет.
Ответы.
Хотя он не уверен, что старик способен что-то рассказать, а главное… хм… вообще хоть что-то вспомнить. Оба пункта под большим вопросом.

 

Джина просыпается и не сразу соображает, где она. Ей приходится напрячься, чтобы вспомнить. Она приподнимается на локте, оглядывает окрестности.
Гостевая комната новой квартиры Софи.
Но…
О боже! Конечно. Вчера…
Она шлепается обратно на подушку и принимается за изучение потолка.
Образы набрасываются на нее с неимоверной силой; удержать их нет никакой возможности. Через тридцать секунд она откидывает одеяло, выпрыгивает из кровати и начинает босиком кружить по комнате. Но это не помогает, поэтому она сдается. Выбирает узелок на половице, концентрируется на нем и начинает представлять случившееся во всех подробностях, смотрит ему, так сказать, в лицо…
Потом подходит к окну и снова старается выкинуть из головы навязчивые картинки.
Она раздергивает занавески. В окно довольно нещадно светит солнце, но это, как ни странно, помогает. Дом Софи выходит на спортивное поле местной школы.
Она отворачивается от окна. Она в той же одежде — черные джинсы, белая футболка. Куртка лежит на краю кровати, аккуратно сложенная.
Она прислоняется спиной к подоконнику и закрывает глаза.
Вчера вечером, пройдя развязку, она сразу же поймала такси и приехала сюда. Ничто не заставило бы ее вернуться домой. Едва переступив порог, она дала понять, что на вопросы отвечать на будет. Софи приняла это как должное. Она предложила Джине выпить, но Джина отказалась. Следующим пунктом программы был валиум.
Джина открывает глаза.
Наверное, поэтому она такая квелая, поэтому чувствует тяжесть во всем теле, поэтому заспалась. Она просто взяла то, что дала Софи, не посмотрев и не проверив дозировку. А Софи, видно, дала ей не транквилизатор, а чертово снотворное.
Она идет к двери. Сразу попадает в гостиную, где на кожаном диване сидит Софи. Она одета на выход. Подруга смотрит на Джину, и чувствуется: ей слегка не по себе.
— Привет, — говорит Софи.
— Привет. Сколько времени?
Софи смотрит на часы, висящие на смежной кухне.
— Четверть десятого.
— Чет… блин. Я так долго не спала уже целую… целую…
— Мне кажется, тебе нужно было поспать.
— Соф, что за фигню ты мне выдала? Она меня просто срубила.
— Ты попросила дать тебе что-нибудь. Ты хоть помнишь, в каком ты была вчера состоянии? Ты была…
Джина качает головой:
— Не помню, но, знаешь, я… я пойду. У меня…
— Ты была на грани истерики, Джина. — Она склоняется вперед. — И ни за что не хотела рассказывать, ты…
— Извини меня, Соф, я не хотела тебя впутывать. Просто ты единственный чело…
— Да какая мне разница! Ты правда идиотка. Я просто переживаю за тебя. Я подумала, а вдруг ты… — Тут она останавливается и поднимается с дивана. — Послушай, Джина, — произносит она таким тоном, будто собирается сделать официальное заявление, — сегодня появились новости…
Джина смотрит на нее. О господи! Конечно появились. Новости в прессе, ей даже в голову не приходило.
— И что же говорят?
— Говорят о какой-то бандитской разборке. Где-то на складах. Трое погибших, один из них был на похоронах твоего племянника.
— Трое?
— Да.
Значит, кенгурушечник выкарабкался.
— Что-нибудь еще?
— Что-нибудь еще? Господи, Джина, ты разве не слышала, что я сказала?
— Софи, я слышала, — отвечает Джина. — А теперь хочу знать, говорили ли что-нибудь еще?
— Ладно. Ладно. Дай подумать. — Она переступает с одной ноги на другую. — Так, еще сказали, что двое лежат в реанимации.
— Что?
— Да, одному проткнули ногу ножом, а другому выстрелили в спину. Кошмар! Мне даже рассказывать страшно.
Джина уставилась в пол. Двое. Три плюс два равняется пяти. Но это невозможно. Не складывается.
Если только один из них не Марк Гриффин. Но где же он был?
Она же все обыскала, она…
Софи делает шаг вперед:
— Ты была там вчера, скажи мне?
Джина смотрит на нее и молчит.
— Да ладно тебе, — продолжает Софи, — ты приехала так поздно и в таком жутком состоянии! — Она замолкает. — У тебя кровь была на туфлях.
У Джины глаза сейчас на лоб полезут.
Софи указывает куда-то:
— Вон они, на кухне. Я их почистила.
Джина кивает. Потом подходит, садится на край дивана. После долгого молчания спрашивает:
— Тебе на работу не надо?
— Не беспокойся, я взяла больничный.
Софи снимает пиджак и вешает его на спинку стула. Потом разворачивает стул, садится лицом к дивану.
— Я и так-то не хотела уходить, а потом заглянула посмотреть, как ты, и заметила туфли. — Она вздрагивает. — И… мм… учитывая то, что я услышала по радио…
Джина снова кивает. Потом начинает рассказывать, пытаясь в мельчайших подробностях и в логическом порядке донести все, что случилось. Начиная с самых первых подозрений и до вчерашнего.
К концу рассказа Софи белеет как мел.
— Господи помилуй, Джина. Это же ад кромешный! Ты должна срочно обратиться в полицию.
— Нельзя, я ведь…
— Но ты все еще…
— Понимаешь, это я втянула Терри Стэка в историю: я ему позвонила, я его подначивала… чтобы он допрашивал этого мужика. Понимаешь?
Софи склоняется вперед:
— Но, Джина, ты все еще… по-моему, ты все еще в опасности.
— Наверное. — Она пожимает плечами. — Пожалуй. Слушай… у тебя кофе найдется?
Софи кивает. Она вскакивает, идет на кухню и начинает методично, точно медсестра, готовящаяся обработать рану или ввести инъекцию инсулина, наполнять чайник, а затем кофейник.
Джина встает, идет обратно в гостевую. Садится на край кровати, берется за куртку. Обшаривает карманы и достает оттуда все, что не ее. Мобильный Марка Гриффина. Мобильный Фитца. Пушку Фитца. Три фотографии.
Раскладывает все это на кровати.
Гладит фотографии.
«Я их наконец-то увидел. Впервые за… увидел их. Увидел, какие они были. Моя семья. Я и теперь на них смотрю. Люси была такая маленькая, она…»
Джина отворачивается и смотрит в пространство.
Господи! Бедный Марк! Он только увидел их… их лица, после стольких лет и сразу…
И сразу с ним что-то стряслось. Подстрелили…
Хотя теперь она в недоумении: где это случилось, когда? А может?.. Марк так странно говорил по телефону. Словно не в себе. Почти бредил. А может, его подстрелили до их разговора?
Потом она переключается на новую тему. Софи права: она действительно в опасности. Смерть Фитца ничего не решает. И если она продолжит задавать вопросы в том же духе, то все закончится весьма плачевно.
Если до этого она не узнает ответы.
— Я в шоке.
Джина отрывается от размышлений. Софи стоит в дверном проеме, оперевшись о косяк. Руки сложены на груди.
— Извини, что?
Софи вертит головой:
— Джина, я в полном шоке.
— Понимаю тебя. Я тоже.
Джина подтягивает к себе куртку и накрывает предметы, разложенные на кровати.
На кухне чайник свистком возвещает, что он вскипел, и отключается. Софи отходит от двери.
— Ну и, — бросает она уже из-за спины, удаляясь на кухню, — что ты намерена делать теперь?
Джина поднимает куртку. Разглядывает темно-серый пистолет. Массивный, четкий: серьезная вещь. Мобильники выглядят рядом с ним бирюльками. Она поднимает пистолет, сжимает его в ладони, пытается осмыслить ощущения.
— Не знаю, — чуть громче произносит Джина, — наверно, буду делать то же, что и раньше.
И что же это?
Джина, прикрывает глаза, поднимает пистолет и целится в стену:
— Задавать вопросы.
Назад: 6
Дальше: 2