40
30 августа 2001 года. Париж, улица Ботрейи
Своя жизнь
Вернувшись домой, я сразу берусь за кисти. Караваджо — слишком сильный стимул, чтобы не использовать его. У меня до сих пор перед глазами образы великого художника.
Я обосновываюсь в комнате с большой картиной на стене, написанной, как подтвердил Раймон, его отцом. В этом доме было его ателье в семидесятые-восьмидесятые годы. После смерти отца Раймон не стал трогать его вещи, и потому все инструменты и материалы художника остались здесь.
Говоря о своем отце, Раймон выглядел настолько печальным и потерянным, что, получив разрешение пользоваться красками и всем прочим, я тоже замолчала.
И вот я перед чистым холстом, все ужасное, что произошло со мной в Париже, забыто на время. Начинаю набросок… треснувшее яйцо, из которого выползает змея. Змея — это искушение. Но не только. Это что-то, что побуждает, подталкивает тебя к преступлению, которое ты не хочешь совершать, но которое становится неотвратимым.
Процесс рисования змеи уже почти не зависит от меня. Она будто сама заполняет полотно, знает сама, куда ползти. Движется в сторону сердца! И останавливается, только когда приближается к нему А оно открыто настежь, всему миру!
Отодвигаюсь от полотна, чтобы увидеть все целиком. Этот набросок говорит обо мне! Я должна разобраться, что происходит со мной. И с удивлением понимаю, что мне хочется как можно скорее показать рисунок Раймону.
Чувствую облегчение и, складывая краски и кисти в ящик, обнаруживаю в нем блокнот, похожий на тот, что дал мне клошар. Беру его и, несмотря на то что он весь в пыли и паутине, начинаю перелистывать. На первой странице две буквы: «J» и «М», которые могут быть инициалами. «J» и «М» — это и мои инициалы! Тут же рядом с буквами отмечено: «Июль 1971 года». Лишь немногие страницы исписаны, остальные совершенно пусты.
Заметка: «Прочесть книгу вместе с Альдусом» — и ниже стихи:
Знаешь, как, бледна и ужасна,
настигает нас смерть в странный час,
необъявленный, незапланированный.
Незваную гостью, слишком к тебе дружелюбную,
ведешь ты с собою в кровать.
Всех она делает ангелами,
превращая спины и плечи в крылья,
гладкие, как ворона когти.
Переворачиваю страницу и снова вижу заметку: «Вернуться в цирк к всаднику с филином на плече».
Чьим был этот дневник? Наверное, друга Альдуса.
Возвращаю блокнот в ящик. И в этот момент ко мне приходит идея картины: над змеей и рядом с яйцом я нарисую ангела, моего ангела-хранителя.
Так будет правильно.