39
26 июня 1971 года. Париж, «Кафе де Флор», Сен-Жермен-де-Пре
Боишься быть одним из многих?
Джим говорил слабым, хриплым голосом, держа в руках конверт магазина «Самаритен». Он вытащил журнал с интервью Жан-Люка Годара и показал Альдусу и его другу, режиссеру Алену Ронэ, будто в журнале была заключена единственно возможная правда.
— Я убежден. Это мой путь, и я должен сделать все, чтобы мои фильмы были поняты нужными людьми. В этом мое спасение, понимаете?
Альдус посмотрел на друга. Это он, вернее, его жена Аньес знала кого-то в «Синематеке», кто мог бы помочь Джиму.
Ален уже видел фильмы Джима, считал их слабыми и очень умело перевел разговор на теорию кино:
— Кино — это не революция, театр тоже. Скорее, они призваны быть утешением. Люди идут в кино или в театр не для того, чтобы строить баррикады, а чтобы переживать эмоции, которых не могут найти в обыденной жизни. Очень просто, не так ли? К сожалению, катарсис служит предохранителем от любого типа революции.
— Я не согласен. Кино должно указывать путь, так же как театр и поэзия. Музыка — да, это утешение, ностальгия, она оставляет тебя там же, где нашла. Но кино и поэзия меняют тебя внутри, и это настоящая революция.
— Не думаю, Джим. Конечно, то, что ты делаешь, может изменить людей. Я имею в виду — только что-то конкретное. Действие, которое следует за идеей. Остальное, если не быть осторожным, может быть использовано теми, кто имеет власть. Поэтому в первую очередь нужно подорвать эту власть, возможно и насильственным путем.
— Я могу заниматься только тем, что умею. Мне неинтересно участвовать в демонстрациях, я могу их наблюдать со стороны, делать заметки, чтобы потом выразить мое отношение к происходящему. Может, даже восхищение.
— Не чувствуешь себя в центре внимания? Боишься быть одним из многих?
— Ошибаешься, мой друг, все как раз наоборот.
Но Ален не мог понять, он был слишком вовлечен в «борьбу со властью», и все его мысли пропитывала идеология этой борьбы.
Для Джима все было по-другому. И не могло быть иначе. В свое время он видел огромные толпы, движимые одним его дыханием, одним жестом, одним его взглядом, брошенным в людскую волну. Он ощущал огромное давление, ответственность перед этими людьми, хотя и не понял этого сразу. Иногда ему казалось, что он уже все видел, что прожил уже сто лет и устал от всего.
И в этот раз он остался непонятым. Поднялся и, покинув Альдуса и Алена в знаменитом парижском кафе, ушел с высоко поднятой головой. К сожалению, он не был одним из многих. И это начинало давить на него.