30
28 августа 2001 года. Париж, кладбище Пер-Лашез
Наверное, это слишком большая ответственность
— Знаете, что означает эта надпись?
Неожиданный голос заставляет меня содрогнуться от страха, и я резко поворачиваюсь. Я была уверена, что нахожусь здесь одна. Броситься в бегство, не вызвав подозрений, я не могу, поэтому наклоняюсь, стараясь спрятать лицо за волосами.
Передо мной человек с длинными нечесаными патлами, в маленьких темных очках. Выглядит почти как мальчишка, хотя он примерно моего возраста.
— Следуй за своим духом… — отвечаю неуверенно.
— На самом деле существуют разные интерпретации. Некоторые переводят как: «Слушайся демона, который есть в тебе», другие считают, что это означает. «Будь верен своему духу».
— Извините, а вы кто?
— Просто поклонник Джима Моррисона. Меня зовут Марсель, Марсель Дюпон. А вы, почему вы здесь?
— Делаю зарисовку этой могилы, я художница.
Свою ошибку осознаю слишком поздно. Не гожусь я в беглые преступницы — все газеты только и кричат об американской художнице-убийце, а я — будто недостаточно моего американского акцента — во всеуслышание заявляю, что художница.
— А почему вас интересует именно эта могила? Ведь здесь много захоронений знаменитых художников или монументов с уникальными статуями. Эта уже несколько лет выглядит очень скромно.
— А раньше она была другой?
— Вначале здесь был только крест с именем Джима и гипсовая фигурка ящерицы, которая, как известно, является символом Моррисона. Он сам называл себя королем ящериц. Но эта фигурка не простояла долго, кто-то ее украл. Потом семья поставила памятник из белого камня с бюстом Джима.
Мое видение!
— Я не очень много знаю о Джиме Моррисоне. Только то, что он был солистом группы «The Doors».
— Нет, он был намного больше, чем просто солист. Он считал себя прежде всего поэтом. Поэтому однажды перестал петь и переехал сюда, в Париж.
— Почему вы так интересуетесь его жизнью?
— Меня всегда поражает, когда человек, который может иметь все, что захочет, разрушает себя своими руками. Не понимаю этого. Вы, должно быть, американская художница, судя по акценту…
Вот, сейчас он догадается и спросит, а не убийца ли я, о которой пишут все газеты. Нужно быть очень осторожной. И я перебиваю его:
— Скорее, англоговорящая, и не совсем настоящая художница, просто дилетантка, студентка. Делаю наброски.
— Не важно. Вы наверняка знаете историю Джексона Поллока, американского художника.
— Да. Он был алкоголиком и погиб в пятьдесят шестом году, разбившись на машине. Прожил всего сорок четыре года.
— Вам не кажется, что тот, у кого есть талант, должен служить людям, а не растрачивать его как попало?
— Наверное, это слишком большая ответственность.
— Да, я тоже об этом думал. Боязнь ответственности — единственная объяснимая причина. Извините, что заставил вас потерять время. Вы встали очень рано, чтобы работать, а не слушать мои скучные рассуждения.
Он прощается и уходит. Только сейчас я замечаю его негнущуюся походку, совершенно ненатуральную. Кажется, он слепой. Вдруг, словно читая мои мысли, он оборачивается и говорит:
— Не беспокойтесь, это место я хорошо знаю. И потом, я немного еще вижу. Какие-то тени… но это мне помогает. Дегенеративная макулопатия, ничего нельзя сделать.
— Мне очень жаль.
Мой ответ искренен, но все же я чувствую облегчение, что он никак не мог узнать меня.
— Ко всему можно привыкнуть. Самое главное, чтобы меня не лишили музыки. Не смогу жить без нее. Хотя иногда, как, например, сейчас, мне хотелось бы хорошо видеть.
— Почему?
— Хотел бы посмотреть ваши рисунки. Думаю, они очень красивые.
— Почему вы так решили?
— Я привык видеть людей через их голос. И у вас он красивый. Значит, и ваши рисунки тоже.
— Сколько вам лет, господин Дюпон? — поддавшись импульсу, спрашиваю я.
— Тридцать шесть, но выгляжу моложе, правда?
— Да, действительно.
Он снова приближается ко мне:
— Только подумайте! Сегодня Джиму было бы больше пятидесяти семи лет! Вы можете представить Моррисона в пятьдесят семь? Когда Джим умер, ему было всего двадцать семь, но врач, который его осматривал, сказал, что он выглядел на тридцать лет старше.
— Как он умер?
— Из-за передоза, как многие его коллеги. А торговец наркотиками, продавший ему последнюю дозу, — тот же человек, который продал последние дозы Джимми Хендриксу и Дженис Джоплин. Настоящий истребитель рок-звезд! Кстати, он жил с Марианной Фейтфулл — Марианной, полной веры и… наркотиков. Джим предсказал, что станет третьим, потому что имена всех троих начинались с «дж». Хотя Моррисон ненавидел героин.
Марсель мне очень симпатичен. Мне нравится, что он воодушевляется, когда рассказывает о давно ушедших героях и событиях, оставляющих большинство людей равнодушными. Он не говорит банальности и с удивительной легкостью открывает свой мир незнакомому человеку.
— Откуда вы знаете все это?
— Я защитил университетский диплом по психологии в прошлом году. По теме распространения наркотиков в движении хиппи в шестидесятые и семидесятые годы.
— Странная тема для диплома…
— Да. Потому я и работал над ним так долго. В университете не очень серьезно отнеслись к этой проблематике. Но я считаю, если наркотики столь сильно влияют на массы и воспринимаются ими в качестве инструмента освобождения, я, как психолог, обязан изучить это явление максимально глубоко.
— И к какому заключению вы пришли?
— Я видел лучшие умы моего поколения, разрушенные безумием, умирающие от голода, истерически обнаженные, волочащие свои тела по улицам черных кварталов, ищущие болезненную дозу на рассвете…
Не знаю, смеяться или думать, что у этого парня не все в порядке с головой. Он говорит так, как будто читает стихи.
— Что за странные слова?
— Это из «Вопля» Аллена Гинзберга. Самые прекрасные стихи бит-поколения. А вывод моего диплома состоит в том, что иллюзии целого поколения хиппи привели это поколение к массовому разрушению наркотиками. Кстати, совершенно логично. Как в свое время, после Великой французской революции, Террор уничтожил все идеалы, убив тысячи людей. Как Сталин, проделавший то же самое после Октябрьской революции, но уже с миллионами.
— Не понимаю…
— Человек боится свободы, счастья. Именно боится. И когда видит конкретный путь к своему настоящему освобождению, старается избежать его любым способом.
— Почему?
— Потому что не хочет брать на себя ответственность за свою собственную свободу, свое счастье. Потому что нуждается в зависимости.
— То, что вы говорите, очень печально.
— Да, я знаю. Но, к счастью, это только моя гипотеза. И я буду рад, если кто-нибудь ее опровергнет. Фактами. Кстати, я написал пьесу для театра. В ней я обращаюсь к этой теме, показывая жизнь другого большого поэта, также избравшего иной путь, — Артюра Рембо. Я был бы очень рад, если бы вы пришли посмотреть спектакль. Это в открытом театре в парке Монсо, недалеко от Триумфальной арки.
— Я бы с удовольствием пришла, но не знаю, если…
— Вот адрес театра. Я рассчитываю на вас. Более того, я дам вам пригласительный билет на двоих, так что если захотите прийти с кем-нибудь…
Беру билет, который Марсель протягивает мне с улыбкой.
— Да, разумеется, я приду.
Что я делаю?! Похоже, я совершенно потеряла разум. Меня обвиняют в убийстве, вся полиция Парижа поставлена на ноги и ищет меня, а я планирую посещение театра, как будто ничего не случилось.
Полное отсутствие чувства реальности? Но на самом деле происшедшее начинает пробуждать во мне ощущение полной свободы.
— «Следуй за своим духом», как написано на могиле! — добавляю я.
Марсель улыбается:
— В пятницу вечером, в половине десятого.