3
Я решил подрочить. Не очень-то и хотелось. Так, от нечего делать. Я торчал дома уже неделю: онлайн-фильмы надоели. Я сел за комп поискать порнушку. Нашел девицу с красными губами и волосами и озадачился: если с ней поговорить, то о чем? Я выполз из пижамных штанов. Никакого стояка — разваренная макаронина. «Похоже на культю», — подумал я, и это было ужасно, чудовищно. Член сморщился. Я хотел задать поиск по ключевым словам «ампутанты, порно», но быстро сообразил, что получу не порно для ампутантов, а нечто совсем иное. Но я все равно стал искать. Нашел красивую женщину без руки и еще одну — с ампутированными по колено ногами. Я счел их симпатичными и в некотором роде аппетитными, но мастурбировать не захотел. Я вспомнил статью о самцах шимпанзе, среди которых те, что стояли в самом низу иерархии, отличались значительно сниженным сексуальным влечением. Я выключил компьютер. Мне было одиноко.
Я проснулся от страшной судороги в ступне. Не в той, что осталась, — в другой. В потемках, корчась от боли, я шарил руками по голой постели. Потом подтянулся, сел, включил свет и отбросил простыни. «Посмотри, ничего нет, — говорил я мозгу. — Там нечему болеть». Наклонившись вперед, я притворился, будто массирую место, где должны были находиться пальцы. Гордиться нечем, я все-таки был ученым. Но это помогло. Я выпил пару пилюль и продолжил массаж. Лекарства заканчивались быстрее, чем их выписывали. Но это временная проблема. Скоро до мозга дойдет, что ему незачем ощущать фантомные боли, благо я был далеко не дурак.
Я валялся на диване с телефоном, когда тот вдруг зазвонил. Я не сразу понял, что с ним такое. Пролистывал себе статейку, и вдруг она пропала с экрана, сменившись звуком, какого я раньше не слышал. Всплывающая реклама? Я обнаружил опции: «БЛОКИРОВАТЬ», «СБРОСИТЬ», «ОТВЕТИТЬ». Ткнул большим пальцем в «ОТВЕТИТЬ». Было странно, как будто я пытался использовать телевизор в качестве микроволновки.
— Алло?
— Доктор Нейман.
Женщина. Не Лола. Обращалась с нескрываемым удовольствием. Этот месяц был щедр на необычные ощущения.
— Это Кассандра Котри. Из компании. Как дела?
— Алло, — повторил я, не будучи силен в телефонных разговорах.
— Я просто хотела узнать, как ваши дела.
Повисла пауза, по ходу которой я понял, что мне задали вопрос.
— Хорошо.
— Прекрасно! — (Горячая штучка эта Кассандра Котри, вспомнил я. Я разговаривал с горячей женщиной прямо сейчас.) — Так я и думала. Просматривала больничный отчет, там все отлично. Я очень рада. Мы так переживали за вас.
— Да.
— Давайте кое-что обсудим. Ваше возвращение. — Она выждала. — График составите, какой пожелаете. Мы хотим, чтобы вам было удобно. Но… не уверена, что вам это ясно… совершенно очевидно, что занятость пойдет на пользу. Вам, разумеется. Вас берут обратно, вы погружаетесь в дела, вы больше не просиживаете штаны дома. Я не говорю, что вы это делаете, — рассмеялась она.
На моем кофейном столике стояли четыре коробки мюсли, наполовину пустые, и еще валялось с полудюжины шоколадных оберток. На книжной полке поселился пакет скисшего молока, который я собирался выбросить еще пару дней назад, но постоянно забывал о нем и вспоминал, лишь когда садился. От провайдера пришло письмо, где говорилось, что, хотя (кавычки открыты) безлимитный тариф (кавычки закрыты) подразумевает отсутствие ограничений на скачивание, существуют определенные рамки разумного пользования и провайдер будет премного мне благодарен, если я умерю аппетиты.
— Я знаю инженеров. Они себе места не находят, пока не начнут строить. Итак… когда вы можете приступить?
— Гм, — сказал я. — Завтра.
— Завтра? То есть… отлично. Пусть будет завтра. — (Я услышал шелест бумаг.) — Это здорово. Я пришлю машину. Фургон.
— Легковую. У меня есть нога.
— Нога… Конечно она у вас есть. Я восхищена вашей активностью. Честное слово. Будет просто замечательно, когда мы покажем, что вы сумели сравнительно быстро и в полной мере вернуться к своим обязанностям. Тем меньше юридической волокиты. Понимаете?
— Нет.
Она рассмеялась. Но я не шутил.
— Тогда — добро пожаловать обратно… в седло. Завтра в восемь вас устроит?
— Договорились. — Я нажал на ЗАВЕРШИТЬ ЗВОНОК.
На экран вернулась домашняя страница. Мне назначили встречу. Я забил ее в дневник и проверил список звонков. Вот он, входящий. Длился три минуты и сорок две секунды. Какое-то время я рассматривал запись, так как в своем роде она была примечательной.
Я сходил в душ. Ненадолго, поскольку дома не было больничного стула, на котором я мог сидеть и чувствовать, как вода стекает по заднице. Надо бы прикупить. Я отодвинул шторку и допрыгал до полотенца. Можно было бы и не снимать Экзегезу — она была водоустойчивой, но тогда я не смог бы вымыть культю. Если что и нуждалось в мытье, так это она.
Вытершись на унитазе, я натянул чулок и приладил ногу. Не так уж часто я ее надевал с тех пор, как вернулся домой. Лола Шенкс была бы разочарована. Стоило мне встать, как гнездо сдавило культю, и я подумал: «Вот оно! Поэтому и не нравится». Но я проковылял в спальню и распахнул шкаф. Одевшись, я вернулся в ванную, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Опирался я преимущественно на здоровую ногу. Экзегеза, торчавшая из штанины деловых брюк, смотрелась не очень. Напоминала раздвоенный змеиный язык. Как будто я наступил на что-то, запутался и потащил за собой. Я разнервничался. То ли дело в больнице: много людей и у всех беда.
Я прошел в гостиную и сел на диван. Зазвонил телефон. Водитель. Я сидел и не отвечал. Телефон умолк. Потом зазвонил снова. На сей раз я отозвался:
— Здравствуйте. Я готов.
Меня встречал черный лимузин. Тучный водитель, с бородкой и в кепке, открыл дверцу, оповестив меня о прекрасном утре.
— Какой у вас интересный протез, — заметил он, когда мы выезжали на шоссе.
— Это Экзегеза, — объяснил я, оторвавшись от телефона.
Шофер смотрел на меня в зеркало:
— В самом деле? И как она работает?
— Преобразует кинетическую энергию в движение, — описал я ходьбу.
— Круто! — присвистнул водитель. — Обалдеть.
Мы въехали на подъездную дорожку под арку за главным входом. Водитель выскочил отворить дверцу. Не успел я запихнуть телефон в карман брюк, как водитель уже подавал мне руку. Я ухватился за нее, он поднял меня на ноги. Свет был яркий, и я сощурился. Ко мне шли двое: Кассандра Котри и высокий улыбающийся мужчина, которого я не знал.
— Вот и он, — произнес мужчина. — С возвращением!
Его бедж гласил: «Д. Питерс». Наверное, начальник моего отдела. Я не узнал его потому, что старшие менеджеры не появлялись в лабораториях. Д. Питерс протянул мне руку, и я пожал ее. Было странно, мы будто впервые встретились.
— Мы очень рады, — вторила Кассандра Котри. Она тоже улыбалась.
— Все уже обустроено специально для вас.
Мы направились к стеклянным дверям. Мне было немного неудобно, а крючья волочились по бетону.
— Интересная конструкция, — заметил Д. Питерс. — Что это такое, то есть как называется?
— «Экзегезис архион».
— А в чем идея? Я имею в виду дизайн?
— Экономит кинетическую энергию.
— Хм. Умно, — одобрил Д. Питерс.
Стеклянные двери раздвинулись. Мы ощутили искусственную прохладу «Лучшего будущего». Потолки в вестибюле были очень высокими даже для нас, привычных; стеклянная стена отделяла его от внутреннего дворика. Там жили птицы. Они всю свою жизнь проводили в компании. Два белых халата, шагавшие мимо, взглянули на мою ногу с профессиональным интересом. Трудно идти, когда обдумываешь движения.
— Я допущу вас до работы, — объявил Д. Питерс. — Но если вам что-то понадобится, что угодно, то сразу звоните мне.
— Хорошо.
— Молодчина.
Я было решил, что он потреплет меня по руке. Но нет. Он быстро ушел по своим менеджерским делам. Проводить совещания, например. Делать звонки. Мы, технари, не понимали, зачем компании столько менеджеров. Инженеры конструировали. Отдел продаж — продавали. Я даже мог худо-бедно понять кадровиков. Но менеджеры множились, несмотря на их весьма расплывчатые функции.
Кассандра Котри прокатала пропуск на доступ в корпус А. Я вошел следом.
— Надо же, вы и вправду ходите в этом, — удивилась она.
Я кивнул. Мы помолчали. У лифтов к нам присоединились еще несколько человек, но никто не сказал ни слова. Может быть, им было неловко в соседстве с моей ногой — или нет. Кто знает. Кассандра Котри внимательно изучала свой рукав. Лифт звякнул, и мы вошли. В кабину попытался протиснуться еще один человек, но Кассандра Котри его придержала:
— Не могли бы вы подождать следующего? Спасибо.
Двери сошлись. Зашумел мотор.
— У меня диастема, — призналась Кассандра Котри и чуть покраснела. — Щель между зубами. — Она сунула палец в рот и развела губы. Между клыками и коренными зубами зиял зазор почти в сантиметр. Она отпустила губы. — Я ходила к разным врачам, но все говорят одно и то же: неоперабельно. Там близко нервный пучок, а зубы сидят так, что трогать их нельзя, иначе будут осложнения. Паралич лицевого нерва. — Она трижды моргнула. — Мне пришлось нелегко. Я росла. Сидела на диете. Бегала, прыгала плюс система Пилатес. Вы, может быть, не поймете, но девочки из моего окружения были настроены жестко. Насчет внешности. Я сказала родителям, что хочу операцию и будь что будет. Они отказали. Мы ругались несколько месяцев.
Двери лифта открылись, Кассандра Котри выглянула наружу. Коридор был пуст. Я тревожно переступил.
— Но знаете что? Я рада, что я такая. Я горжусь этим. Нет, не горжусь. Я благодарю. За урок. Как ни старайся, совершенства не добиться. Вот мораль. Мы постоянно себя улучшаем. Берем под контроль все, что можем. Но сталкиваемся с какой-нибудь диастемой — и остается только смириться. Глубоко вздохнуть и признать: «Да, я такая».
Повисла тишина.
— Ага, — сказал я.
— Я никому об этом не говорила. Буду признательна, если вы никому не расскажете.
— Хорошо.
— Я просто хотела показать вам, что вы не одиноки, — улыбнулась она.
Кассандра Котри довела меня до Стеклянного кабинета. Внутри на своих местах сидели мои лаборанты Джейсон и Илейн. Я видел и Кэтрин — она чем-то занималась с крысами во второй лаборатории. Кэтрин всегда возилась с этими крысами. Сооружала им домики и фанерные пандусы. У одной было что-то вроде качелей. Я все хотел отвести Кэтрин в сторонку и объяснить, что она пожалеет об этом, когда дело дойдет до опытов со смертельным исходом.
Взгляды Илейн и Джейсона ползли за мной по полу. Я приземлился в рабочее кресло.
— Добро пожаловать обратно, мистер Нейман, — сказала Илейн.
— Спасибо.
Илейн посмотрела на Джейсона. Тот промолчал.
— Мы рады, что вы поправились, — добавила Илейн.
Я включил компьютер. Тот грузился целую вечность. Я ощупал брючный карман, проверяя, на месте ли телефон.
— Мы ходили к психологическому консультанту.
Я уставился на нее:
— Зачем?
— Чтобы пережить. Несчастный случай. Жуткое дело. Действительно жуткое. Мне снились кошмары. — Она помялась. На лбу Илейн выстроился целый парад прыщей. У нее была чувствительная кожа. Она носила густую челку, но все равно было видно. — Это помогло. Консультирование. Нам предложили выговориться. Они велели нам поделиться нашими чувствами с вами, если вы не против.
Я взглянул на Джейсона. Он сидел очень прямо, лицо застыло. Голова мелко покачивалась из стороны в сторону. Я ощутил признательность к Джейсону. Будь все такими же, мы могли бы заняться делом и притвориться, будто ничего не случилось.
— Вот я и не знаю, — продолжила Илейн. — Вы против или нет? Побеседовать об этом. Если нет…
— Я не хочу об этом разговаривать.
— Простите. Хорошо. Без проблем.
Она отвернулась. Ее плечи поникли. Не иначе, я приговорил ее к кошмарам. Но я не отвечаю за ее мозг. Я не могу контролировать ее мысли. Она человек. Ей положено самой разбираться во всем, что творится промеж ушей.
— Добро пожаловать обратно, доктор Нейман, — поздоровался Джейсон.
Его явно отпустило. Он развернулся назад к столу, и мы принялись за работу.
Я вышел из Стеклянного кабинета на ланч. Коридоры заполнились, и моя лыжа-нога привлекала внимание. Люди таращились без всякого стыда. Мы были инженерами, а им всегда интересно, как устроены вещи. Я шел себе и шел, но в кафетерии корпуса А угодил в очередь. Мужчина передо мной обернулся и посмотрел на ногу:
— Привет. Вы тот самый?
— Который… — начал было я, но опомнился. — Да, тот.
— Вы оттяпали себе ногу? — Он наклонился и стал изучать. — В лаборатории?
— Всмятку.
— Можно потрогать?
— Ну…
Еще двое в очереди обернулись. Из-за стола поднялся бородатый мужик и устремился ко мне, с лаборантами на хвосте.
— Можно, потрогайте.
— Интересная форма, — заметила женщина позади меня.
— Можно мне чуточку задрать штанину? — Мужчина поднял глаза. — Ничего? Мне не видно.
— Я сам.
Я подтянул брючину. Вокруг одобрительно зашептались. Я покраснел.
— На колено посмотрите, — сказал бородач.
— Двигается при помощи вот этого поршня, — объяснил мужчина; он уже стоял на четвереньках и смотрел снизу вверх. — А в чем удобство при ходьбе?
— А ногу вставляете в эту пластиковую фигню?
— Гнездо.
— И как оно держится?
— На ремнях, — ответил я. — Простые полотняные ремни.
Все умолкли. Мужчина в синей рубашке еще немного поглядел, но больше не нашел ничего достойного внимания:
— Да, и вправду удивительно.
— Фантастика, — вторила ему борода. — Надо же, до чего додумались.
— Очень остроумно, — подытожила женщина.
На беджах у этих людей было написано: «ОТДЕЛ АЭРОНАВТИКИ», «МОЛЕКУЛЯРНАЯ РЕОРГАНИЗАЦИЯ» и «БИОМАТЕРИАЛЫ». Для среднего ученого глупой считалась неспособность объяснить изменение свойств магнитогидродинамических объектов при разгоне до сверхзвуковых скоростей. Или незнание гёделевской нумерации. Несколько месяцев назад я побывал на презентации живых гелей, и там, когда один из слушателей счел что-то остроумным, имелся в виду процесс дозированной подачи живых клеток для их слияния с молекулами углерода, впервые осуществленный в человеческой истории. Гость произнес это недовольно. Мы не раздаем такие эпитеты направо и налево. Не применяем их к шарниру.
— Неплохо, — кто-то похлопал меня по плечу. — Совсем неплохо.
Сгорая от стыда, я опустил брючину.
Я отнес обеденный поднос в туалет и заперся в кабинке. Отделяя сэндвич от пластиковой обертки, я вспомнил слова Лолы Шенкс: будет трудно, но я стану лучше. Она утверждала, что это зависит от «моей реакции на вызов». Хорошо, что она не видела меня в этот момент.
Я получил мейл от Кассандры Котри, где говорилось, что машина отвезет меня домой, как только я пожелаю. Нужно было лишь позвонить. Я записал номер в телефон и продолжил работать. Когда все ушли, я вызвал лифт и доехал до Аудиовизуального центра, где вне затемненных помещений для презентаций торговые автоматы предлагали шоколадные батончики, фрукты и колу. Все бесплатно, чтобы инженеры не шлялись и не искали за доллар наилучший источник калорий. Взяв несколько батончиков и яблок, я вернулся в Стеклянный кабинет. Делать мне было нечего. Большую часть обязанностей перераспределили, пока меня не было; все остальное было несрочным. Я съел батончики, развлекся с программами, но без энтузиазма. Около десяти я позвонил. Водитель пообещал приехать через десять минут. Подождав пять, я надел пиджак и покинул Стеклянный кабинет. В цокольном этаже коридоры были освещены тусклым желтым светом, а вестибюль был пуст. От моих шагов разлеталось эхо; мягкое шуршание туфли сопровождалось скрежетом углеродного полимера — такие звуки возникают при механических процессах.
Я открыл, что в корпусе А существуют спальные места. То были тесные, невзрачные комнаты, где едва хватало места для кровати, но пользоваться ими мог кто угодно. Если у вас включен аппарат каталитического крекинга, который проработает еще два часа, вы можете вздремнуть. Имелись и душевые кабинки, и круглосуточная кухня. Я почти ожидал повстречать там компанию шумных и веселых ученых, похожих на робинзонов, но помещения пустовали. Я позвонил водителю и попросил привезти из моего дома кое-какие пожитки. Этой ночью я разогрел в микроволновке упакованную еду, а спать улегся на казенную койку. Проснувшись, я принял душ, оделся, вызвал лифт и за все это время не встретил ни единой души. Надо было додуматься раньше.
Мне надоело сидеть. Переходить из положения стоя в положение сидя. Экзегеза помогала при ходьбе, но была бесполезна при посадке в кресло. Все ложилось на мою настоящую ногу — худую, слабую и ноющую под нагрузкой. В больнице, на физкультуре, она немного окрепла, но успела усохнуть до первоначального вида. Поэтому я бросался на стулья, охая при ударе. Катастрофой не назовешь. Но и до идеала далеко.
Едва лаборанты ушли, я отцепил ногу, закрепил ее на рабочем столе и прибавил свет. Я изучил колено. Затем разобрал его. К полуночи я собрал регулятор. Он смахивал на банку из-под персиков, прилаженную под коленом. Когда я щелкал боковым переключателем, скорость сгибания ограничивалась. Я приторочил ногу и попытался сесть. Все работало. Я мог усесться на стул в обычном темпе без всяких усилий. Но был недоволен. Теперь я видел, что ручное переключение примитивно. Колено должно было само понимать, когда и как сгибаться и разгибаться.
В три часа ночи я отказался от регулятора и подсоединил коленный микропроцессор к компьютеру, чтобы выяснить код. Попробую изменить вшитую программу, добавить новые команды. На это ушло восемь часов. По ходу дела явились Джейсон и Кэтрин; они спросили в интерком, не нужна ли мне помощь. Я попросил принести батончиков. Наконец я загрузил в чип новый код и включил. Конденсатор издал хлопок и сдох.
Я тупо смотрел на него. Мне было нужно поспать. На свежую голову я во всем разберусь. Вдыхая затхлый запах пота, я прицепил ногу и заковылял к выходу. С неработающим микропроцессором голень болталась, как садовая калитка. Лыжа-ступня выстреливала вперед. Я добрался до лифта по стенке. Достигнув койки, я снял ремни и стряхнул всю канитель на пол.
Я хотел попросить Илейн найти мне кадмиевую батарейку, но лаборантки нигде не было.
— Илейн не видел? — спросил я Джейсона.
Он провернулся на стуле ко мне лицом. В очках отразился свет моей галогеновой настольной лампы.
— Я думал… — Он посмотрел на стол Илейн. Тот был девственно чист. — Разве вы не получили мейл?
Я подъехал к клавиатуре. Писем было много. Я прочел лишь несколько. Всмотрелся в превьюшки по сорок символов. Все, что начиналось словами «Поздравляем с праздником» или «Открыта запись на семинар», можно было отмести как очевидный спам. То, что мне следовало прочесть, начиналось иначе: «Вы этого не видели? Вам надлежит…» — или «Вашему отделу снова не удалось…» — или что-то еще в том же духе. Я пролистал входящие. Мне пришлось продираться через всякую бесполезную ерунду — кому и где нельзя парковаться, почему отключат кондиционеры с четырех до пяти, — но затем я нашел искомое. Письмо было из отдела кадров. Илейн перевелась. В письме не объяснялась причина. Просто констатировался факт.
— Вот оно как, — сказал я.
Ночью кадмиевая батарейка спалила микропроцессор. Я допускал такую возможность, но все равно был разочарован. Я сидел за рабочим столом и взирал на струйку дыма, тянувшуюся из пластикового колена. Дело поправимое. Можно было заменить чип. Но тогда я упрусь в транзисторы. Каждый раз, когда я что-то улучшал, возникала новая незадача.
Я оттолкнулся от стола. Было поздно. Проблема заключалась в том, что я пытался ловить блох. Исправить конструкцию, не выходя за рамки основного дизайна. Как и все, я считал, что протез обязан копировать оригинал.
Я закрыл глаза. Уже теплее. Открыл их, нашел ручку и блокнот, начал писать. Я готовил эскиз. Исписав четыре страницы, я убрал ногу со стола и положил ее на пол, чтобы освободить место. Я все делал неправильно. Природа не идеальна. Если вдуматься, натуральные ноги только и умеют, что переносить небольшую массу из пункта А в пункт Б при условии, что расстояние между ними не слишком велико, а вы никуда не спешите. Это не впечатляет. Единственное хотя бы и небольшое достижение — то, что ноги вырастают самостоятельно из естественного сырья. Если стоит задача соорудить нечто не выходящее за эти рамки — тогда все в порядке, неплохая работа. Но если нет, мне казалось, что можно сделать еще много замечательного.
Через три недели я позвонил в больницу Я был очень взволнован. Я откладывал этот звонок — ждал, пока успокоюсь, но этого не произошло, и я позвонил. Я запер дверь в спальное помещение и уперся взглядом в стену, чтобы не отвлекаться.
— Лола Шенкс, отдел протезирования.
— Привет, это Чарльз Нейман, я был у вас несколько…
— Чарли! Где ты пропадал?
Я должен был являться в больницу на контрольные осмотры. Это считалось обязательным — из тех правил, которые если нарушишь, то тебя никто не накажет.
— Дела. Мы можем увидеться?
— Да! Было бы здорово! Надеюсь, ты не забросил физкультуру. Иначе беда. Когда заглянешь?
— А ты не могла бы навестить меня здесь? — Я постукивал по полу лыжами-крючьями: тик-тик-тик. Наконец велел себе прекратить. — Хочу тебе кое-что показать. Мне нужно твое профессиональное мнение.
— Опля. Хорошо. Почему бы и нет? Где ты находишься?
Чтобы встретить Лолу Шенкс, мне пришлось отправиться в вестибюль. Я не был наверху с тех пор, как открыл для себя комнаты отдыха. Но Лоле нужно было заказать пропуск. Поэтому я поднялся в лифте и пошел по коридорам. Это было труднее, чем кажется, так как я надел Экзегезу, а колено еще не починил. Она все время хотела от меня убежать. Мне приходилось держаться стен. Но я прохромал мимо равнодушных инженеров и не услышал ни единого вопроса. Я не мог понять, в чем дело, пока не сообразил, что выглядел жалким.
Добравшись до вестибюля, я упал на черный диван. Вытащил телефон и дальше то и дело вскидывал глаза — не вошла ли она. Я пришел рано. Я нагнулся вперед и принялся рассматривать масштабную модель передвижной боевой установки, заключенную в стеклянный аквариум на низком кофейном столике. Маленькая табличка гласила: «МИРОТВОРЕЦ ГРАЖДАНСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ. ВЕРСИЯ 5-III». По сути это был фургон с пулеметами. Я присутствовал на презентации, идея была в том, чтобы притащить его, скажем, в только что захваченный город и там оставить во имя мира.
— Эй!
Я подпрыгнул. Ко мне шла Лола Шенкс, одетая в белую рубашку поло, белые брюки и белые кеды. Ее волосы были собраны в хвост и повязаны узкой белой лентой. Я сперва решил, что она явилась прямо с тренировки или с какого-то религиозного собрания, но дело, наверное, было в предпочтении предельно единообразного стиля. Она распахнула объятия. Я встал с дивана, для этого пришлось раскачаться. Неуправляемая лыжа-ступня выпрыгнула вперед. Лола схватила меня за руки:
— Тпру! Что случилось с твоей ногой? Так быть не должно.
Я не успел и слова сказать, как она уже подняла мою штанину.
— Что это? — Она постучала по жестянке.
— Я ее усовершенствовал.
— Что-что ты сделал? — Теперь она обнажила колено. То, что от него осталось. Пустой корпус, наполовину расплавленный. — Где колено?
— Я его сломал. — Мне стало неловко. Люди смотрели. Лола выпрямилась и стрельнула в меня карими глазами. — Мне не удалось попрощаться в больнице.
— Прощания в графике не было. Ты должен был ходить на занятия.
— Я сожалею.
— Зачем ты сломал колено?
— Я хотел его улучшить. Но потом решил сделать новое.
— Сделать новое колено?
— Новую ногу.
— Ты… что?
— Я сконструировал протез. Ладно, еще копаюсь в нем. Довожу до ума.
— Ты сконструировал ногу?
— Я покажу.
— Да, — сказала она. — Пожалуйста.
Охранники повели Лолу на собеседование, а я вернулся на диван. Пока она отвечала на вопросы обо всех людях, каких знала, о всех местах, где побывала, и о своем профиле на «Фейсбуке», я пролистывал глянцевый корпоративный журнал «Взгляд в будущее». Оказывается, мы делали прививки детям Нигерии. Лолы не было так долго, что я пошел ее разыскивать, и мне сказали, что она в мультисканере. Он был похож на металлодетектор для углубленного распознавания металлов. Я удивился, так как эта процедура казалась самой непродолжительной. Там было нужно просто стоять.
Наконец Лола вышла, на ходу застегивая верхнюю пуговицу футболки.
— Они взяли у меня мазок, — объявила она. — Мазок изо рта.
Охранник вручил ей бедж:
— Пожалуйста, не снимайте это. Если потеряете — не сможете выйти.
Лола весело взглянула на меня, но я покачал головой: они не шутят. Она прицепила бедж к рубашке.
— Возникли проблемы?
— Да нет же. Я просто не дружу с металлодетекторами. — Она поправила очки. — Забудь. Показывай свою ногу.
В лифте я сказал:
— Беда естественных ног в том, что им не выжить самостоятельно. Они не состоят из модулей. Поэтому возникают обособленные критические точки и проблемы зависимости от внешних источников. Все это отпадет, если сделать ногу самодостаточной.
— Самодостаточной? — Лола отвлеклась от своего.
— То есть она должна работать сама по себе. Не нуждаясь в телесном тепле как топливе.
— Экзегезе не нужно топливо.
— Нет, нужно. Смотри, я прямо сейчас снабжаю ее кинетической энергией.
— Ну надо же. Тогда понятно.
— Без меня она никуда не сдвинется. — Я посмотрел на Лолу. — Конечно, это лучше, чем ничего.
— Но это действительно хорошая нога, Чарли.
— Я осмелюсь заметить…
— Сходи в обычную больницу. Посмотри, какими ногами ходят дети. — Она сверкнула глазами.
— Уже понял, — сказал я.
— У них палки. Ведра на палках.
— Экзегеза тоже ведро на палке. О том и речь. Ужасный дизайн. Почему никто не соорудил самоходный протез? Вот в чем вопрос.
— В чем же именно?
— Это очевидно. — Я взмахнул свободной рукой. — В ноге должен быть двигатель.
Лола остановилась:
— Ты затолкал в ногу двигатель?
— Да. Вернее, нет. Не один. Несколько двигателей. Их нужно много для управления пальцами. — Я разнервничался. Я скрывал мою деятельность даже от лаборантов. — Это опытный образец. Многое еще нужно доделать. Но я должен знать твое мнение. Как профессионала.
Лола изучающе взирала на меня. Затем оглянулась:
— Где она?
Я провел ее в четвертую лабораторию. Вероятность встречи с лаборантами была невелика: Кэтрин в основном занималась крысами, а Джейсон намертво прилип к дисплею в Стеклянном кабинете. Дай ему волю, он бы оттуда и не вылезал. У нас с ним было много общего.
— Как глубоко мы опустились? — спросила она, разглядывая стальные опоры на стенах.
— Футов на шестьдесят. — Я прокатал бедж на входе. Дверь щелкнула. — Ты тоже проведи этой штукой.
— Почему мы на шестьдесят футов внизу?
— На всякий случай, если что-нибудь пойдет не так.
Она проследовала за мной в четвертую лабораторию. Нога лежала на изоляционном коврике под белой простыней в окружении верстаков и ламп. Я накрыл ее, потому что не хотел, чтобы на нее глазели из Стеклянного кабинета и подавали советы.
Лола взглянула на меня. Я кивнул, и она подошла. Я оглянулся: Джейсона не было. Прекрасно. Лола тронула простыню:
— Можно?..
Я сдернул покров. Лола глубоко втянула воздух. Я следил за ее лицом, пытаясь понять, был то вздох осуждения или восторга. Сразу не скажешь. Как будет выглядеть нога для того, кто увидит ее впервые? Как что-то паучье, наверное. Верхняя часть представляла собой черную стальную сетку. От нее отходили два серебристых поршня, встроенные в ступню с восьмью растопыренными пальцами. Я очень всем этим гордился, но внезапно нога показалась мне жуткой.
Лола обошла ее трижды. Остановилась возле Тисков. Те так и стояли на прежнем месте. Машины такого класса не выбрасывают лишь потому, что какой-то идиот сунулся и лишился ноги.
— Это ты сделал?
— Да.
— Но как ты… как тебе удалось?
— Как обычно, — пожал я плечами. — Понемногу.
— На вид тяжелая.
— Весит фунтов двести. — Я показал на выбоины в полу. — Это от нее.
— Как ты ее поднимаешь?
— Я не поднимаю. Она ходит сама.
Лола воззрилась на меня.
— Она несовершенна. Ей приходится соприкасаться с поверхностью. Но с лестницей уже справляется. Пальцы поднимаются на десять дюймов. Тебе не видно, но есть два безвтулочных колеса на подвижной многоразмерной оси. Она выбирает между пальцами и колесами в зависимости от покрытия.
Она прошлась вкруг ноги.
— А это что? — Лола указала на черные алюминиевые коробки, приваренные возле гнезда.
— Там процессоры. Расположение мне самому не нравится.
— Зачем они нужны?
— Блок управления. Хранение данных, джи-пи-эс, вай-фай и тому подобное.
— В твоей ноге есть вай-фай?
— Без него никак. Иначе она не могла бы взаимодействовать с онлайновым интерфейсом определения траектории.
Брови Лолы поползли вверх.
— Ноге не нужно указывать, куда ступать. Достаточно один раз сказать ей, куда идти, и она сама рассчитает, как туда попасть. Это основная инкапсуляция.
Лола оглянулась на ногу. Не думаю, что она поняла про инкапсуляцию. Она опустилась на колени и провела по металлу пальцами.
— Сейчас надену. — Я подтянул офисное кресло и стал отстегивать Экзегезу.
Та со звоном упала, а я щелкнул переключателем на новой ноге, чтобы перевести ее в согнутое положение. Зашипела гидравлика. Я вставил культю в гнездо. Ничего особенного. Еще одно место, где можно пристроить бедро.
— Ремней не будет?
Я мотнул головой:
— Я в ней отдыхаю. — Выровняв равновесие, я встал на ногу. — Готова?
Лола кивнула. Я включил питание. Почти беззвучно заработали сервомагниты. Имелся ряд кнопок для простых действий, и я выбрал короткий променад. Нога согнулась в трех местах и скользнула вперед. Опершись на нее, я подобающе шагнул настоящей ногой. Это была самая неуклюжая часть процедуры. Меня это никак не устраивало. Все это время Лола молчала.
Я прочистил горло:
— Что скажешь?
— О Чарли, она прекрасна. Она абсолютно прекрасна.
— Надо же, — сказал я. — Рад слышать. Спасибо.
Проводив Лолу наверх, я вернулся в четвертую лабораторию и уселся на пол рядом с ногой. Я надеялся, что Лоле нога понравится, но ручаться не мог. Ее реакция превзошла все мои ожидания.
Потом мне стало грустно. Логичнее было обратное, но так уж вышло. Я всегда испытывал печаль по завершении проекта. Я безумствовал, был полон решимости, волновался, а затем тосковал, потому что работа заканчивалась и исправлять было нечего. Я не сводил глаз с ноги. До меня дошло, что я не избавился от недочетов. Я лишь отодвинул их на задний план. Я создал ногу, которая могла ходить сама, — это так, но теперь я видел, что всему есть предел. Все дальнейшие усовершенствования могли быть лишь поэтапными, ибо тормозом становилось мое собственное тело.
Было уже поздно. Лаборанты разошлись. Я поглядел на мою ногу. На хорошую. То есть я не имел в виду, что она хороша. Не хороша, а досталась мне от рождения. Я закатал брючину и повертел ею так и сяк. Она была жирной, слабой и заурядной. Чем дольше я на нее смотрел, тем больше она меня раздражала.
Я разобрал протез. Не собирался, но, взявшись за дело, я находил все новые элементы, которые мог улучшить. Когда я увидел, что натворил — протез лежал, разъятый на мелкие части, — меня охватила паника, но бояться было нечего. Я все мог собрать заново.
Нужные детали я нарыл в соседних лабораториях. За редкими материалами послал лаборантов. Я не стал объяснять, зачем те понадобились. Хотя они, наверное, знали. Вам не бывать ученым, если вы в силах устоять и не взглянуть, что спрятано под белой простыней в залитой светом лаборатории. Я перестал отвечать на мейлы и выполнять служебные обязанности. Я не брился. Я придал ноге новую форму, которая повышала ее подвижность наполовину, но тут же придумал новое решение и снова все разобрал. Прошло какое-то время. Не знаю сколько. Порой я засыпал в лаборатории, а просыпался в холодной лужице собственной слюны. При набегах на автоматы я набирал столько батончиков, сколько мог унести, и сваливал их в углу, так что работать мог дольше. Самым неприятным делом были походы в туалет, находившийся в конце коридора, у лифтов. Самым же приятным — пребывание там, потому что далее образовывалось окно в шесть-восемь часов ничем не нарушаемого труда; на стульчаке же, где я восседал, откинувшись назад и прикрыв глаза, рождались идеи.
В голосовой почте скопились сообщения от Лолы. Ночами, добравшись до ночлежки, я слушал их перед сном. Включал громкую связь, и Лола будто оказывалась рядом. С растущей тревогой в голосе она упрашивала меня позвонить ей. Быть востребованным приятно. Но я не звонил, потому что ноги еще не были готовы.
Джейсон принес мне тридцатидюймовые пружины. На моем столе лежали фрагменты ноги. Я больше не скрывал своих занятий. Этот этап миновал.
— Что-то еще? — Я сдвинул очки на лоб, когда понял, что он не собирается уходить.
Взгляд Джейсона бегал от детали к детали.
— Вы просили две пружины.
— Да. Спасибо.
— Тогда получается… что вы собираете две ноги.
Я оглядел стол. Отрицать очевидное было трудно.
— Но я… — пробормотал Джейсон. — Не понимаю, зачем вам две.
— Про запас.
— Понятно. — Похоже, я его не убедил. Он топтался на месте. — Вам больше ничего не нужно, доктор Нейман? Вы только скажите.
Я подумал:
— Принеси еще батончиков.
И он принес.
Я доделал ноги. Отлично. Я достиг стадии, на которой уже не испытывал настойчивого, жгучего желания все переделать. Я всячески старался сохранять спокойствие, но внутри все дрожало от нетерпения. Я сглатывал вновь и вновь. Я боялся взглянуть на них. Это было глупо. Но мне мерещилось, что все вот-вот рухнет.
Конечно, я не мог их носить. Они составляли пару, я не годился по параметрам. Но я мог сидеть рядом и радоваться их наличию. Тишина: только я и они.
Когда мне было пятнадцать, меня чуть насмерть не задавил «додж-вайпер» с полуголым мужчиной за рулем. Я шел из школы и переходил загородную улочку, когда машина с ревом вылетела из-за угла. Думаю, мужик рассчитывал, что я немедленно испарюсь с дороги, но этого не произошло, потому что мне было пятнадцать и выглядеть крутым в глазах незнакомцев для меня было важнее, чем остаться в живых. Водитель явно придерживался тех же взглядов, так как его машина неслась на меня. Я понял, что сейчас умру или, по меньшей мере, останусь калекой. Но в последний момент — будь машина попроще, было бы слишком поздно, — «вайпер» замер, дымя покрышками.
Водитель высунулся из окна и стал материться. Тогда-то я и заметил, что он без рубашки. На нем были зеркальные очки и толстая цепочка, которая моталась туда-сюда, пока он размахивал руками. Я напрягся, ожидая, что он вот-вот вылезет и врежет мне, но он лишь тыкал в меня пальцами, размеренно выкрикивая ругательства, которых я не мог расслышать из-за потока музыки, превосходно воспроизводившейся его проигрывателем.
В конце концов он завел мотор и укатил восвояси. Я проследил, как он мастерски вписывается в ближайший поворот, уже разогнавшись до сорока-пятидесяти миль в час. Я пошел дальше. Я ощущал смутную ярость оттого, что такой плохой человек водит такую хорошую машину. Ибо автомобиль был вершиной тысячелетнего научного прогресса. Но мужик был мудаком. Я задумался: когда же это случилось, что мы начали делать машины лучше, чем людей?
Мои помощники явились в Стеклянный кабинет, неся с собой кофе и обсуждая что-то казавшееся им смешным. Увидев меня, они застыли.
— Доктор Нейман? — заговорила Кэтрин. Я прочел это по губам. Она находилась по другую сторону полимерного стекла и забыла включить интерком. Пришлось подождать, пока до нее не дойдет. — Доктор Нейман… что у вас в шприце?
— Морфий, — пробурчал я, и вышло невнятно, потому что я закусил рукав. Но, думаю, она поняла. Сделав укол, я опустил рукав. — От боли.
Лаборанты переглянулись, Джейсон наклонился к микрофону:
— О какой боли вы говорите, доктор Нейман?
Я был разочарован. Эти ребята считались интеллектуальной элитой своего поколения. Вот он я: в Тисках, со шприцем морфия, а они теряются в догадках.
— Думаю, скоро все станет ясно.
На стене Стеклянного кабинета имелась Большая Красная Кнопка. Если откинуть прозрачную пластиковую панельку и нажать ее, все обесточится. Табличка гласила: «ТОЛЬКО В ЭКСТРЕННОЙ СИТУАЦИИ». Рядом же когда-то приладили примечание: «СТОП! НЕ ТРОГАЙ!!! ИДИОТ!» — лаборанты любопытны. Джейсон покосился на кнопку.
— Будь добр, свяжись с медицинским отделом, — попросил я.
К его чести, Джейсон сделал вид, что собирается позвонить. Он потянулся за трубкой, взял ее. И тут же метнулся к Большой Красной Кнопке.
Но моя кнопка была ближе — в руке. Тиски были включены и выжидающе гудели. Их стальные пластины разделяло около фута. Я сидел на краю, свесив настоящую ногу.
Хорошо, что я все продумал заранее, так как морфий уже добрался до нейронов, обволакивая синапсы. Если бы я не подготовился, Джейсон добрался бы до Большой Красной Кнопки раньше, чем я успел привести Тиски в действие и расплющить ногу. Но я позаботился, а он — нет, и я все успел.
