Книга: Человек-машина
Назад: 9
Дальше: 11

10

Я проснулся счастливым. Было темно. Я не знал, где нахожусь, но в недавнем прекрасном сне обнимал Лолу и пребывал в безопасности. Я лежал неподвижно, пытаясь не спугнуть очарование, но реальность постепенно просачивалась, а с ней — неприятности вроде той, что меня преследует мстительный охранник с многофункциональными руками-кувалдами. И все же мне было не так уж плохо. Все проблемы выглядели пустячными по сравнению со словами Лолы: «Я люблю его». С Лолой вместе все они казались разрешимыми. Она была моей независимой переменной.
На потолке красовался плакат с динозавром. Я повернул голову. Динозавры — повсюду. Корзина в углу была набита игрушечными грузовиками. Детская комната. Теперь я обратил внимание, что и кровать мала. Очень мала. Я вскинул голову. Ног на мне не было.
Пальцы ног свело судорогой. Ступню скрутило. Икры налились огненной сталью, и тот факт, что все это мне только казалось, не играл никакой роли. Я отшвырнул одеяло и принялся массировать место, где должны были находиться обезумевшие мышцы, но знал, что без Контуров все это пустая трата сил, и оказался прав. Из глаз хлынули слезы. «Когда ты в последний раз принимал анальгетики? — вопрошал мозг. — Двенадцать часов назад? Шестнадцать? Теперь будет еще больнее».
— Ноги! — взвыл я. — Мне нужны мои ноги!

 

— Хочешь тост? — спросила Лола. — Есть арахисовое масло. Могу тебе сделать тост с арахисовым маслом.
В телевизоре медсестра с впечатляющим вырезом выглядывала из окна. Симпатичный доктор, стоявший за ней, говорил, что ей это с рук не сойдет.
— Так что же? — не отставала Лола. — Да или нет?
— Кофе.
— Ты уже выпил достаточно кофе.
Она вышла из кухни. Я стоял в Контурах посреди гостиной и смотрел телевизор. Чтобы освободить место, мне пришлось отодвинуть копытом диван. Теперь тот стоял у стены, оккупированный тремя озлобленными собачками. На одной была курточка из искусственной кожи. Я надеялся, что ее звали не Элвис.
— Почему ты не пьешь воду?
— Я не хочу воды.
Врач на экране страстно обнял медсестру. Неожиданный поворот.
— Чарли, я понимаю, у тебя ломка, — проникновенно сказала Лола. — Но от воды будет легче.
— Вот этому? — Я кивнул на забинтованную руку.
— Анжелика говорит, что это царапина.
— По-моему, инфицированная.
Помолчав, Лола ответила:
— Хорошо, она посмотрит вечером снова.
Доктор Анжелика уехала на работу. Предполагалось, что она вернется с болеутоляющим. До тех же пор я мог рассчитывать лишь на безрецептурные лекарства. Это было значительно ниже моего обычного уровня потребления. Каждое гавканье этих разодетых крысенышей проворачивало в моем мозгу нож.
— Я сделаю тебе тост, — сказала Лола. — И принесу воду.
Она ушла в кухню. Мне не хотелось раздражаться. Всему было виной мое тело, которое наказывало меня за отсутствие анальгетиков. «Лола забрала твои органы, — говорило оно. — Унесла твои ноги, пока ты спал». Я не обращал на это внимания. Я не собирался спорить с собственным телом. Я дам ему то, что оно просит. Но когда-нибудь оно заплатит за это. «Лучшее будущее» не единственная исследовательская контора на свете. Я что-нибудь придумаю. Игра была не окончена, и я знал это, потому что иначе быть не могло.

 

Доктор Анжелика вернулась домой в 18.18. Каждый мускул моего тела обратился в стекло. Кишечник был в панике, а нервы заводились с полуоборота. Я чуть было не передавил вездесущих собачек столько раз, что уже хотел проделать это намеренно.
Они учуяли приближение доктора Анжелики раньше меня, подняли неистовый лай, бросились к двери и стали ее скрести. Я на секунду испугался, что пришел Карл, но тут доктор Анжелика опустилась на колени и собрала в охапку столько, сколько смогла, и засмеялась, покуда они извивались и лизали ее лицо. Это было своего рода позорищем. Я хочу сказать, что понимаю, сколь радостно встретиться, но должно же быть чувство собственного достоинства. Незачем переворачиваться на спину и показывать гениталии. Не понимаю, как можно радоваться рабской преданности. С религией у меня та же история.
Доктор Анжелика поставила сумку на пол. Это был редкий случай, когда правила социального поведения очевидны: я должен был выделить Анжелике минуту на собак и только потом спросить, есть ли в сумке болеутоляющие. Я молча стоял в конце коридора и ничего не извлекал из того факта, что все мои члены тела рыдали. Наконец она подняла глаза:
— Лекарства?
Мои зубы клацали.
— Да, пожалуйста.
— Вам следовало сокращать прием. — Доктор Анжелика вытянула прозрачную жидкость из пузырька. — Незачем принимать так много. Кто вас лечит в компании?
— Я.
Я улыбнулся своему отражению в зеркале ванной комнаты. Я был само предвкушение. Мы с телом взбирались в кабинке на пик американской горки.
— Так не годится. Эти средства вызывают привыкание.
— Привыкание. То есть низкий уровень допамина в мозгу? Это поправимо.
— В смысле?
— Я могу починить свой мозг… — Я осекся, увидев, что доктор Анжелика уже вроде и не собирается делать мне укол. — А вы…
Она подошла к двери в ванную, прикрыла ее и остановилась. Мой мозг стал подсказывать способы завладеть шприцем и не сломать его.
— Вы не закончили. Вы хотите заменить протезами и другие органы.
Я ответил не сразу:
— Мне не нравится слово «протез». Оно подразумевает слабое подобие. Я — улучшаю. Вам известно, что мне достаточно подумать о пункте назначения и ноги сами доставят меня туда?
Я высказал это, исходя из того, что, будучи хирургом, доктор Анжелика была и человеком науки. Я не рассчитывал на всеобщие восторги по поводу целиком искусственного тела. Но ноги с навигатором — налетай.
— Прошлой ночью вы проснулись с криком, потому что не могли спать без протезов. Это не улучшение. Вам становится хуже.
Мои ноги шагнули вперед. Глаза доктора Анжелики расширились. Мои тоже, так как я ничего подобного не хотел. Я всего лишь раздумывал, как бы взять шприц.
— Моя биологическая часть адаптируется с трудом, — согласился я. — Это не довод против технологии.
Рука доктора Анжелики шевельнулась. «Господи, она же погубит шприц», — подумал я.
— Подождите! Я ценю вашу заботу. Но это мое тело. Я сам принимаю решения.
— До вас мне дела нет. Можете разрезать себя на кусочки, мне все равно. Я беспокоюсь за Лолу.
— Полно вам, с Лолой все в порядке. Она в безопасности.
— Разве?
— Да! — Я начинал паниковать. Шприц был совсем близко. — Какие вам еще нужны слова?
— Я хочу, чтобы вы признали: Лола совершенна, как она есть.
Я медлил с ответом. Может ли кто-то быть совершенным? В большинстве отношений это невозможно. Нельзя быть совершенным какое-то время. Вы либо совершенны, либо нет. И я не считаю, что биология работает совершенно. Она обеспечивает эффективную аппроксимацию. Вакуум совершенен. Число пи совершенно. Жизнь — нет.
Но я понимал, что все это будет очень трудно объяснить Анжелике, которая в любом случае спрашивала не о том, совершенна ли в моих глазах Лола в совершенном смысле этого слова, но лишь о том, считаю ли я совершенной, то есть достаточно хорошей, ее биологическую природу. И в этом случае ответ был ясен.
— Лола совершенна, как она есть.
— Вы колебались.
— Что?
— О чем тут думать? Вы либо хотите ее порезать, либо нет.
— Нет. Подождите. Мне пришлось расшифровать ваше определение совершенства.
Медицина. Ее называют наукой, но она больше напоминает декоративно-прикладное искусство с латинскими терминами.
— Я не собираюсь резать Лолу, — добавил я.
— Я вам не верю.
— Вы даже не понимаете, чем я занимаюсь. Дело не в том, чтобы резать. Этот процесс — печальная необходимость для улучшения функций.
— Лола знает, что вы собираетесь улучшить ее функции?
— Я не собираюсь улучшать Лолу!
— Чушь собачья.
Анжелика подняла шприц. На этот раз я был уверен, что ему конец. Ноги дернулись вперед.
— Богом клянусь…
— Вы лжете, я вижу!
— Да нет же!
Ноги шагнули вновь, на сей раз далеко. Доктор Анжелика прижалась к двери. Ноги собирались ударить ее. Так, чтобы пробить ею дверь.
— Стойте! — заорал я. — Ни с места! Все хорошо! Обещаю, все будет нормально, я клянусь, клянусь!
Ноги не двигались. Я закрыл глаза. Думать о хорошем. Я расслабляюсь здесь, в ванной, в полном одиночестве. Я никуда не хочу идти. Я не хочу двигаться, совсем не хочу.
Доктор Анжелика втянула воздух. Потеря контроля над ногами меня подставила. Я не знал, как преподнести это в положительном ракурсе. Но когда я открыл глаза, ее лицо смягчилось.
— Ладно, — сказала она. — По крайней мере, от души. — Она поглядела на шприц и присела на унитаз. — Помойтесь, когда закончите. От вас пахнет.
Она открыла дверь и вышла.
Мне понадобилось время, чтобы сообразить. Доктор Анжелика решила, что я говорил с ней.

 

— О вас расспрашивают всех подряд, — сообщила доктор Анжелика. Она потянулась через стол и подцепила картофелину. — В больнице.
Лола застыла, не успев донести до рта вилку с латук-салатом.
— Кто?
— «Лучшее будущее», — ответила доктор Анжелика. — Шныряют повсюду и требуют сообщать о любых контактах.
Я не слушал. Я беседовал с моими ногами. «Ау, — говорил я. — Слышите меня?»
— Что ты им сказала?
— Ничего.
Лола взглянула на меня. Вспомнив, что вроде бы должен есть, я ткнул вилкой в морковь.
— Что нам делать?
— Я уже объясняла. — Доктор Анжелика нагнулась и подхватила скулившую в ногах собачку. Блестящие глазки впились в меня через стол. — Идите к федералам. Скажите, что компания проводит незаконные медицинские опыты. Тогда о «Лучшем будущем» можно будет забыть, гарантирую.
«Дайте знак. Пошевелитесь. Или еще что-нибудь сделайте».
Доктор Анжелика почесывала собачку за ушами.
— Его ждут неприятности, но они неизбежны. Он убил человека. Смысл в том, что вы избавитесь от компании. А она опасна. Вы не представляете, на что они способны. Привлеките власти, пока улики не уничтожены. Пока федералам еще есть что конфисковать. — Она стегнула меня взглядом.
Мой правый Контур подскочил и наподдал столешницу. Посуда подпрыгнула на пару дюймов и с грохотом села на место. Собачонка рванула с коленей Анжелики и скрылась в дверях, откуда злобно уставилась на меня.
— Чарли? — позвала меня Лола.
— Извините, — сказал я. — Да. Со мной все в порядке.

 

Я стоял в ванной, чистил зубы и разглядывал себя в зеркале. Мои ноги не обладали сознанием. Это было невозможно. Я бы поверил, что они могут мыслить самостоятельно, если бы, вскрыв их, увидел, что ими управляют микроскопические эльфы. Нельзя свести воедино инертные материалы и получить личность.
И тем не менее. Творилось что-то непонятное. Сбой, которого я не предусмотрел.
Вошла Лола, улыбнулась мне и принялась искать вокруг раковины зубную щетку. Она задела меня бедром. Отыскав наконец небольшую голубую щетку, изучила ее и выдавила пасту.
— Ты слышал о случаях, когда собственная слюна кажется противной? — Она сунула щетку в рот и так говорила. — Представь себе.
— Мрф, — промычал я.
— Ме флось пать на фофе пофлой нофью. — Она покачала головой.
— Пать?
— Пать. — Она повернула щетку и выпятила подбородок. Во рту у нее бушевал океан из пасты. — Спать.
Я ощутил слабое, едва заметное притяжение.
Она наклонилась и сплюнула.
— Давай стащим тот матрас с кровати Гаррисона. Тогда мы сможем спать рядом.
Гаррисоном звали сына Анжелики. Он приезжал на выходные два раза в месяц. Лола поведала мне об этом раньше с горящими от ярости глазами, после чего пустилась рассказывать о людях, которых я не знал и которые совершали поступки, коими мне якобы полагалось интересоваться. Такие рассказы я всегда воспринимаю плохо, поскольку в них нет полезной информации. Мне было печально слышать, что Род ставит свою карьеру выше карьеры доктора Анжелики. Но я не знал Рода. Я не понимал, что мне делать с этими сведениями.
— Может быть, нам… пора познакомиться ближе.
Я хотел сплюнуть в раковину, но Контуры не шелохнулись. Они стояли стоймя. «Нагнитесь», — подумал я.
Пальцы Лолы гладили складку на моей рубашке.
— Идем в постель.
В мозгу шепнуло: «Лола не нравится ногам». Это было глупо. Но это пребывало в согласии с данными. «Они ревнуют».
— Пошли.
Пальцы Лолы нащупали мои. Она открыла дверь и выглянула в коридор. Я последовал за ней в комнату сына Анжелики. Со спины Лола выглядела маленькой и беззащитной, и я вдруг решил, что Контуры собираются ее пнуть. Я остановился. Она повернулась и поманила меня. Я был в смятении. Я часто думал о том, как лягу с Лолой в постель. Очень часто. Но я не хотел ее убивать.
— Давай же, Чарли.
Она вернулась, потянула меня в спальню и закрыла дверь. Ее руки обвились вокруг моей талии. Голова запрокинулась.
— Подожди.
— Мм, — откликнулась Лола. Она встала на цыпочки, ее губы искали мои.
— Я не уверен…
Наши губы встретились. Я забыл о разумных ногах. Или, по крайней мере, они стали менее важными. Значение имела лишь близость с Лолой. Затем я понял, что и в самом деле приближаюсь к ней. Невидимое притяжение нарастало, металлические пальцы тянулись к ее сердцу. Глаза Лолы распахнулись. Ее руки толкнули меня.
— Чарли! — Какую-то секунду она не могла оторваться. Затем ей удалось сделать два нетвердых шага назад. Ее грудь вздымалась и опадала. — Оно опять!
Теперь я мог судить по трем эпизодам. Первый: в ее номере, когда мы впервые оказались наедине. Второй, когда я ее спасал. И третий — сейчас.
— Это происходит, когда у тебя учащается сердцебиение.
— Что? — Лола схватилась за грудь. — Что происходит?
— Стоп. Остынь. Не пугайся. Так только хуже.
— Что оно делает?
— Попытайся думать о чем-то другом. Давай о собачках Анжелики? Они такие забавные. — (Тут все собачки до единой подняли вой. Коридор наполнился топотом многих лап и лаем. Бесполезные меховые мешки.) — Хорошо. Давай подумаем.
— Это бомба. Боже! В меня заложили бомбу.
— Может быть, — сказал я. Лола побелела. — Нет. Это нерентабельно.
— Что?
Мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать собак:
— Если нужно что-то взорвать, то разве хлопоты с имплантацией — лучший способ…
— Оно трясется! — У Лолы стучали зубы.
Я различил звук: тончайший писк, на грани восприятия. Понятно, почему взбесились собаки.
— Чарли… я думаю… ты должен… бежать.
— Нам нужно всего лишь замедлить сердцебиение. Сосредоточься на покое.
— Не могу!
— Можешь, Лола. Ты хозяйка своего тела.
— Беги, Чарли!
Писк усилился настолько, что за ним уже было трудно расслышать что-то еще.
— Я не бегаю. У нас техническая проблема. И мы можем ее разрешить. Вместе…
Я собирался продолжить. Я хотел напомнить, что мы — разумные люди, а логика сдвинет горы. Эти слова были призваны либо успокоить Лолу, либо нагнать на нее тоску; сердцебиение должно было замедлиться в любом случае. Я до сих пор считаю, что идея была хороша. Но прежде чем я заговорил, Лола взорвалась.

 

Меня хлестнуло чем-то похожим на порыв ветра, но вместо воздуха были иглы. Ноги дрогнули. В ушах зазвенело.
В доме воцарилась тишина. Я посмотрел на Лолу, а она посмотрела на меня, и с нами обоими как будто ничего не случилось.
— Ты в поря… — Мы заговорили одновременно.
Она шагнула вперед, и ничего страшного не произошло. Мы улыбнулись. Лола упала в мои объятия:
— Как страшно. Что это было?
— По-моему, что-то, что не сработало.
— Я решила, мы умираем. — Она содрогнулась. — Мне показалось, что я собираюсь тебя убить.
Прошла минута. Странно пахло чем-то едким.
Лола подняла на меня глаза:
— Собаки замолчали.
Мы слушали.
Лола потянулась к дверной ручке. Я хотел посторониться, но не смог. Я попытался снова.
— Чарли?
Запах был знакомый. Такой же возникает, если включить схему в розетку не с тем напряжением. Запах перегоревших транзисторов.
Дисплей цифрового будильника на прикроватном столике погас. На полке стоял небольшой стереопроигрыватель, светодиод которого на датчике включения обычно горел красным, — тоже ничего.
— С вами все в порядке? — донесся до нас голос Анжелики. — Электричества нет!
— Нет, — сказал я. — Нет, нет, нет.
— Что с тобой? — Лола тронула меня за руку.
Я открыл рот и снова закрыл.
— Ты ранен?
— Да. Да.
— Куда?
— Мои ноги.
— Твои…
— ЭМИ. Электромагнитный. Импульс.
— Что это значит?
— Ты убила мои ноги, — сказал я.

 

Существует пять стадий горя. Первая — отрицание. Например: Мои ноги не умерли. Этого не может быть. Затем — гнев: Ты убила мои ноги, пошла вон, убери от меня свои руки и так далее. Для этой стадии характерны крик и ярость. Те или иные несправедливые упреки. Слезы и оскорбленные чувства.
Затем — торг. Уже тише. Лишь бы уцелела батарея. Пожалуйста, пусть она будет в порядке. Четвертая стадия — депрессия. Они мертвы. Я мертв. Это своего рода извращенное наслаждение. Последняя стадия — принятие. Я не привожу примеров, потому что был очень, очень далек от принятия.

 

На четвертый день Лола вошла в мою комнату. До сих пор она оставляла подносы с едой снаружи. Я приучился ждать, пока не стихнут ее шаги, подтягиваться к двери и втаскивать поднос внутрь, пока не налетели собаки.
Но в этот раз она открыла дверь. Зеленая блузка и глубокое страдание. Я сидел на ковре в окружении органов. Органов моих органов. Я разобрал их и разложил детали концентрическими кругами. Выглядело это так, будто я пал жертвой самого аккуратного в мире взрыва. Так оно и было. То, что вырвалось из Лолы, не убило никого и не разрушило ничего, не повредило ни единого тела, кроме моего.
— Мне кажется… — начала она.
Разрозненные компоненты не означали, что я занимался ремонтом. Я разобрал Контуры, потому что не смог придумать ничего другого. Я пытался разложить проблему на мелкие части, пока не доберусь до чего-нибудь, что можно исправить. Так поступают в ходе любого решения: делят на части.
— Мне кажется, несправедливо вести себя так, будто я в чем-то виновата, — сказала Лола.
— Ты не виновата. — Произнося это, я не смотрел на нее, так как в действительности не верил сказанному.
— Это они в меня вставили. — Она шагнула вперед, и ее нога опустилась рядом с трехфутовым титановым фрагментом, который когда-то отвечал за плоскостную стабилизацию; проблема заключалась в том, что многие детали были машинной сборки и я не мог разобрать их при помощи бытовых инструментов. — Они вложили эту штуку мне в грудь и даже не сказали.
Вопреки всякому желанию у меня вырвалось:
— Ты могла успокоиться.
— Я могла успокоиться.
— Да.
— Чарли, я пыталась.
Я подобрал радиальный болт. Я не вполне понимал, откуда он был. Поначалу я вел записи. Надо было продолжать.
— Сердце не успокаивалось. Оно…
— Люди весьма избирательны, когда дело касается тела, — сообщил я болту. — Когда оно делает что-то хорошее, они приписывают заслугу себе. И говорят: это сделал я. Но стоит чему-то пойти не так — и ни о каком я речь уже не идет. Виновата нога. Кожа. Они сами вдруг становятся ни при чем. Остается тело, в котором они застряли.
— О чем ты говоришь?
— Ни о чем. — Я вертел болт в руках. — Просто наблюдение.
Тишина. Дверь, закрываясь, щелкнула.

 

Я нашел под кроватью скейтборд и взгромоздился на него. С одной рабочей рукой и наполовину действовавшей другой мне удалось кое-как проехать на нем с мизерной скоростью. Это было неудобно и унизительно, но у меня получилось. Когда я уверился, что вокруг никого нет, я отворил дверь и выбрался в коридор. На полпути к ванной выбежала собачонка и присела на плитку. Я понимал, что она ничем не могла помочь, даже если бы захотела, но все равно был оскорблен. Я вполз в ванную и прикрыл за собой дверь. Мое дыхание было тяжелым и неровным. Я совсем потерял форму. Положив мою полуруку на стульчак, а целую — теперь хорошую — на лавочку, я подтянулся. Ручные мускулы дрожали, как перепуганные девчонки. Я перевалился через стульчак и поцеловал фарфор, но мне было плевать, так как это был хоть какой-то прогресс. Я кое-как перевел себя в вертикальное положение. Начав мочиться, я испытал гордость.
На выходе меня ожидали три собачки. Им не было ни страшно, ни любопытно. Они просто сидели.
— Брысь! — Я притворился, будто замахиваюсь.
Одна встала, посмотрела на двух других и снова села, словно в легком смущении. Они общались телепатически. По отдельности они были тупые, но вместе образовывали единый интеллект. Сознание стаи. И оно что-то замышляло. Оно собирало данные для последующего использования. Пока я катил к своей комнате, мне обжигало спину множество глаз Большого Пса.

 

Во время работы я разговаривал с моими деталями. Брал, например, зеркальную пластину и спрашивал: «Что с тобой стряслось?» Или, рассматривая радиационный экран: «Тебе нужен дуговой сварочный аппарат. Вот что тебе нужно». Они не отвечали. Я не сошел с ума. Просто так было проще сосредоточиться. Но иногда я слышал шаги за дверью и понимал, что это может быть очевидно не всем.
Я сожалел о том, что сказал Лоле. Я сообщил об этом Контурам. «Она пыталась успокоиться». Дело было глубокой ночью, после нескольких часов бесполезного ковыряния в транзисторах. «Она не желала вам смерти». Затем я обхватил себя руками и заплакал, потому что очень устал.
На следующий день я решил извиниться. Я все исправлю. Я больше не хотел там ползать — немытым, вонючим, скорбным, волочащимся существом. Я не хотел огорчать Лолу. И вот я сел, и детали Контуров рассыпались. Я спал с ними, чтобы избавиться от фантомных болей. Не спрашивайте, почему это помогало. Помогало, и все. Я подумал: «Исправлю что-то одно». Если мне это удастся и я продвинусь на шаг к восстановлению функции, Контуры уже не будут мертвыми. Они станут лишь временно нетрудоспособными.
Итак, я сполз с кровати и начал искать восстановимый фрагмент. Но так и не смог найти. Недели шли.

 

Мне явилось Откровение. Я лежал на животе, пытаясь дотянуться до мелких титановых деталей, каким-то образом закатившихся под кровать, и вдруг подумал: «Это всего лишь железяки». Не такое уж великое открытие, правда? А вот и неправда — великое. Я смотрел на эти детали, когда-то образовывавшие костяк моих пальцев, и они не казались частями меня.
Я сел. Я никогда не соберу Контуры вновь, теперь я это знал. Раньше эта мысль вызывала парализующий страх, теперь же я больше испытывал облегчение. Часть меня еще стремилась все починить, попробовать снова, но то была малая, исчезающая часть. Я глянул вниз и подумал: «Я редкостное дерьмо».
Я сделал Лоле больно. Возможно, она ушла. Кто-то приносил мне еду и подслушивал за дверью, но это могла быть доктор Анжелика.
Я распахнул дверь. Свежий воздух хлестнул меня, как пощечина. На полу в коридоре лежал клочок бумаги: вырезка из каталога инструментов. Реклама сварочного аппарата. На ней почерком Лолы было написано: «Ждет тебя в гараже».
Я оставался там, когда она появилась в конце коридора.
— Ох, — вымолвила она. — Ты… в общем, я слышала, что он тебе нужен. Мне пришлось немного поискать. — Она переступила с ноги на ногу. — Надеюсь, этот подойдет.
— Прости, — каркнул я. Тихий, жалкий звук.
— Все в порядке, — сказала Лола. — Все хорошо, Чарли.

 

Когда я очутился в ванне, с меня потекла сальная гадость, образовавшая вихревые фракталы Мандельброта. Я был ядром галактики из пота и растворявшейся грязи. Я не осознавал, насколько сильно воняю. Привыкнуть можно к чему угодно. Мозг жалуется лишь на изменение.
Лола принялась меня мыть. Я не мог поверить, что она не собирается мстить. Я знал о любви, что заслужить ее невозможно. Я думал, что существует набор критериев, вроде хорошего чувства юмора, внешности и богатства. Что недостаток в одной области можно сгладить избытком в другой — отсюда состоятельные уроды с красивыми женами. Но в этом действовал алгоритм. Вот почему мне казалось, что я нелюбим: я набирал мало баллов. Я сделал несколько попыток увеличить счет и в то же время говорил себе, что мне все равно, поскольку женщинам хотелось, — ложного и преходящего, и, стало быть, лучше мне остаться одному. А иногда я просто ленился и предпочитал программирование. Но вот я в ванне, полной моей грязи, а Лола скребет мне спину, и какой же здесь алгоритм? Задача не имела точки остановки.
Лола вышла и вернулась с ногами-протезами вроде тех, что показывала при нашей первой встрече. Она прислонила их к стене:
— Конечно, в них нет ничего особенного… — Костыли с пластмассовыми ведрами. Такие выдают ветеранам, о которых забыло правительство. — Все, что смогла забрать Анжелика, не вызывая подозрений.
— Оу, — произнес я.
— Я знаю, они примитивные. Не такие, как… действительно примитивные. Но хоть что-то.
— Спасибо.
Она улыбнулась:
— Примеришь?
Ремни истерлись и потрескались, пошли темными полосами. В них попотело немало обрубленных бедер. Гнезда были слишком свободными в одних местах и тесными — в других. Когда пластик охватил мои бедра, плоть взвыла. Я привык к наноиглам, но не к тупому сжатию. Я как будто надел перчатку на глазное яблоко. Я затянул ремни вокруг бедер, обхватил Лолу за шею, и она помогла мне встать. Я не мог сидеть в гнездах, как сидел в Контурах: мне приходилось переставлять их, как ходули. Они и были ходулями. Я сделал шаг, отставая от Лолы, и задел резиновым набалдашником стену, оставив черную метку.
— Все нормально, — сказала Лола. — Давай дальше.
Я был уверен, что гнезда уже полны крови.
На четвертом шаге я заметил, что телу нравится. Бедрам не нравилось. Бедра меня ненавидели. Но мозг, довольный движением, кормил меня эндорфинами. «Вот что ты должен делать». Мой мозг не был интеллектуалом. Он находил удовольствие в простых вещах — долгих прогулках и тяжелом труде. Возможно, он был прав. Наверное, дело было в эндорфинах, но я вдруг ощутил, что смогу с этим жить. Быть может, мы с Лолой осядем инкогнито в каком-нибудь заснеженном канадском городке. Лола будет печь пироги. Я — выращивать овощи. Я стану «мужиком без ног и с покалеченной рукой, который когда-то был ученым». Горожане сочтут меня нелюдимым, но проникнутся уважением. Они будут звать меня Доком.
Лола опустила меня на стульчак.
— Молодчина, Чарли. Просто бесподобно для первой попытки. — Она потянулась к пряжке.
— Еще.
Ее брови взметнулись.
— Ты уверен? — Она захлопала в ладоши. — Так держать, Чарли! Так держать!

 

Наступила ночь. Я не стану расписывать всю эту муку, полную стонов и пота. Я только скажу, что это стало одним из ужаснейших испытаний за всю мою жизнь. Я заявляю это как человек, потерявшей ноги в промышленных тисках. Беда была в том, что я улегся в постель без протезов и деталей. Только я и Лола, свернувшаяся у меня под мышкой, и при свете это казалось осуществимым, но, едва воцарилась тишина, ошибка стала очевидной. Я лежал и таращился в потолок. Я ощущал мурашки. Безобидные. Но они никуда не девались.
Я пытался отвлечься. Я думал о посторонних вещах — например, разыщет ли меня Карл и что он сделает, если найдет. Мурашки переросли в острые боли. Я дернулся, и Лола подняла голову. Ее глаза блеснули в темноте.
— Все в порядке, — сказал я, но мне хотелось, чтобы она раскусила мою ложь.
— Хочешь надеть ноги?
Я помотал головой. Я закусил губу. В полночь мы включили свет и обули меня в ветеранские протезы. Мне сразу полегчало. Трясущимися пальцами я массировал полые трубки и чувствовал, как расслабляются невидимые мышцы. Лола притулилась ко мне. Я закрыл глаза.
Я проснулся от собственного крика. Мои ноги вытягивались и раздувались. Бедра горели огнем. Ничего похожего я прежде не знал. Лола вскочила, чтобы включить свет. Я схватился за ходули, дабы мой мозг убедился — вот они. Но дело оказалось в другом. Я понял это мгновенно. Беда не в том, что я был без ног. Беда заключалась в том, что я был без Контуров. Моя матрица изменилась. Я нуждался в настоящих искусственных ногах.
— Я принесу нервный интерфейс, — сказала Лола.
— Нет, — простонал я. — Не сейчас.

 

Утром стало лучше. Лола, одетая в чужую футболку с надписью «ДИНОГРЫЗ», пошлепала в душ. Я нацепил ветеранские протезы и пробовал ходить самостоятельно. Я ковылял по коридору, как малый ребенок, делая огромные неуклюжие шаги и мотаясь от стены к стене. Собак не было. Мне следовало обратить на это внимание.
— Нет, другой, — донесся голос Лолы. Она зачем-то пошла в гостиную. — Ты сама увидишь.
— Ты купила ему чертов сварочный аппарат. Ты вооружаешь его! — Доктор Анжелика, конечно. — Богом клянусь, Лола! Кончится тем, что тебя разберут на части.
— Он старается. Ты увидишь.
— Старается попасть в гараж, держу пари.
— Он носит эти дебильные ноги. Он изменился.
— Нет. Такие никогда не меняются.
Я придумал изящный ход. Я проковыляю к ним на ходулях. Доктор Анжелика удивится. А Лола посмотрит на нее, типа «Видишь?». А я весь такой начну озираться, как будто ничего не понимаю.
Я поставил одну ходулину перед другой. Добравшись до конца коридора, я восстановил равновесие и вошел в гостиную — взаправду вошел, хотя и держал колом спину и пучил глаза, как зомби. Лола и доктор Анжелика повернулись. Идеальная работа. Дальше я наступил на собачку.
— Бигглз!
Я в жизни не слыхал большего визга, а ведь работал в металлопрокате. Скрючив пальцы, доктор Анжелика бросилась на меня. Я посмотрел вниз и увидел, что под резиновым копытцем застряла собачонка — Бигглз, по всей вероятности. Точнее, голубая одежка Бигглза, но он издавал столько шума, что немножко Бигглза там тоже, наверное, было. Я попытался поднять ногу, но зацепился за его курточку. Затем я потерял равновесие и мог лишь вертеться юлой. Крик Анжелики достиг нового градуса ярости. Со стороны, наверное, казалось, что я пляшу на собаке. Анжелика врезалась в меня плечом, и я рухнул на пол вместе с перепутавшимися ходулями. Когда я приподнялся, доктор Анжелика баюкала Бигглза на руках. Тот лизал ей лицо и скулил.
Я понял, что они все спланировали. Большой Пес, коллективный разум, послал Бигглза под мои ходули. Бигглз стал террористом-смертником. Я огляделся в поиске мохнатых морд, уверенный, что они подсматривают из укромного места.
— Это подстава. — Теперь мне ясно, что следовало держать свою теорию при себе. — Бигглз сделал это нарочно.
Доктор Анжелика ударила меня. Возможно, вы думаете, что хирурги не склонны использовать руки в качестве тупого орудия. Но я свое получил. Ее ногти разодрали мне щеку. Со всех сторон несся вой и лай. Собаки материализовались из стен. Бигглз укусил меня за палец.
— Пошел вон! — орала доктор Анжелика. — Проваливай, жопа такая, живо вали отсюда!
— Прекрати его бить! — вмешалась Лола.
Собачьи завывания мешались с ожесточенными воплями Анжелики и криками Лолы — и вот я перестал их различать. Однажды в «Лучшем будущем» я посетил презентацию звукового несмертельного оружия, и те пистолеты звучали не столь ужасно. Я обхватил голову руками. Почку разорвала острая боль. Я вскинул глаза. Доктор Анжелика меня пнула. Она глядела сверху вниз, и в тот момент я обрадовался, что у нее нет скальпеля. Лола схватила ее за волосы. Доктор Анжелика завизжала и замахнулась на Лолу, а та увернулась, и они замерли, разделенные несколькими футами и шокированные не то друг дружкой, не то собой. Доктор Анжелика сгребла Бигглза и выбежала из комнаты. За ней потрусила вереница собачек. Прежде чем скрыться, одна обернулась на меня, и я уловил злорадство. Хлопнула дверь спальни.
— О боже, — сказала Лола. Она посмотрела на меня, затем притворила дверь. — О господи.
Я стал подниматься:
— Это было нечаянно.
Лола моргнула:
— Конечно. — Она подошла и помогла мне взобраться на диван. — У тебя кровь. Покажи палец.
— Бигглз не особенно пострадал, раз так кусается.
— Шшш.
Я притих. В тишине было слышно, как доктор Анжелика воркует со своими собаками.
— Она нас выставит?
— Не знаю.
Голос доктора Анжелики стал громче. Он казался резким. На моей памяти она никогда так не разговаривала с собаками.
— Как ей только в голову пришло, что ты нарочно наступил на Бигглза? — (Я молчал.) — Никто тебя не понимает, — сказала Лола.
Доктор Анжелика произносила что-то отрывисто и невнятно.
— Она разговаривает по телефону?
Мы прислушались. Теперь воцарилась тишина. Но я знал, что сделала доктор Анжелика. Я почти слышал его: белый фургон с логотипом «Лучшего будущего».
Я кое-как встал на ноги. На ходули. Я принял вертикальное положение.
— Где Анжелика держит ключи от машины?
— Что?
— Ключи от машины. — Я сделал шаг, потом другой, направляясь к кухонной двери.
— Зачем тебе ключи от ее машины?
На этот вопрос было трудно ответить, не участив сердцебиения Лолы. Учащенное сердцебиение кончится плохо. Оно может вызвать электромагнитный импульс, который убьет машину, и путей к отступлению не останется. Мне предстояло совершить самый хладнокровный побег на свете.
— Я просто… — Вот они, на столешнице. Я прихватил их. — Пошли в гараж.
— Зачем?
— Хочу покататься.
Лола уставилась на меня:
— Тебе нужен сварочный аппарат.
— Что? Да нет же!
— Анжелика была права. — Она приложила ладони ко лбу. — Какая же я дура. — Ее глаза снова выкатились. — Ты любишь меня? Я имею в виду — хоть чуть-чуть?
— Что?
— Ты этого ни разу не сказал.
Я удивился. Но она была права. Мне это казалось само собой разумеющимся.
— Я тебя умоляю.
— Что «я тебя умоляю»?
— Я хочу сказать, что люблю тебя. — Даже по моим меркам вышло неважно. — Ты же знаешь.
— Откуда я могу это знать?
— Из наблюдений! — Я хотел развести руками, но держал костыли. — Я чуть не погиб, пытаясь вывести тебя из того здания! Покажи мне гипотезу, которая объяснит этот факт лучше. Шизофрения? — Я прикусил губу, потому что звучало правдоподобно.
Лола не сводила с меня глаз.
— Мы пройдем мимо аппарата и сядем в машину. Идем, и увидишь сама.
— Тогда зачем…
— Просто пойдем. Пожалуйста. Сейчас же.
Назад: 9
Дальше: 11