Третий визит Элеоноры во дворец был обставлен совершенно иначе, чем предыдущие. Когда экипаж султана остановился у дома, Элеонора была еще наверху. Госпожа Дамакан одевала ее, а она обдумывала планы на день. Все утро над Стамбулом громыхало, в библиотеке ее ждала пачка писем, которые требовали ответа, да и смятая телеграмма от тети Руксандры до сих пор лежала на столе. Она еще не вполне оправилась от болезни и не могла вернуться к прежнему распорядку дня, однако впервые после того припадка ее потянуло к чтению. К тому же ей не терпелось исследовать те части дома, в которых она еще не бывала. Экипаж из дворца означал, что с чтением и прогулками придется подождать. Госпожа Дамакан застегнула последнюю пуговку на платье, и они поспешили вниз, где их уже дожидался дворцовый распорядитель. Он заложил руки за кушак и чуть не приплясывал от нетерпения.

— Госпожа Коэн, — обратился он к Элеоноре, отвешивая глубокий поклон, — его величество просит вас приехать во дворец как можно скорее.

— Конечно, — с секундным колебанием ответила она. — Конечно.

Элеонора посмотрела на госпожу Дамакан, потом перевела взгляд на вестника:

— Я успею переодеться?

— Да, — подтвердил он, — но должен сказать, его величество особенно настаивал на том, чтобы вы прибыли немедленно, в любом состоянии или наряде.

Элеонора почувствовала, как госпожа Дамакан легко подтолкнула ее в спину, и пошла следом за распорядителем. Экипаж тронулся с места, как только за ней захлопнулась дверца. На этот раз они поехали не вверх по холму к Воротам Приветствий, а вдоль полумесяца Золотого Рога, мимо зеленого, увенчанного медным куполом фонтана к северо-восточному входу во дворец. Перед ними предстали ворота, гораздо меньшие, чем те, что Элеонора так хорошо знала, но столь же величественные. Вход был высечен из цельного куска базальта и выложен звездообразными бирюзовыми изразцами. Элеоноре показалось, что она въезжает в пасть кита, который сейчас сожмет челюсти и проглотит ее.

После того как Элеонора вышла из кареты, к ней приблизилась прелестная молодая женщина, похожая на девушек, которых она видела в личных покоях султана, когда приходила в себя после припадка. Незнакомка была довольно молода, лет семнадцати, не старше, хотя даже сквозь просторное одеяние можно было разглядеть ее женственные формы. Она молча взяла руку Элеоноры в свою и поцеловала кончики ее пальцев:

— Султан ждет вас.

У нее были удивительные зеленые глаза, в которых притаились крупинки золота, и длинные пушистые ресницы. Она подождала, пока Элеонора не освоится, повернулась и повела девочку во дворец. Они шли по лабиринту дорожек, дважды сворачивали вправо и один раз налево, пока не оказались перед сводчатым павильоном, откуда доносился аромат апельсина и мускуса.

— Здесь я вас покину, — сказала незнакомка, останавливаясь перед дверью, по обе стороны которой замерли стражники. — Султан пожелал говорить с вами наедине.

Молчаливые великаны расступились, во рту у Элеоноры стало горько. Она взяла женщину за руку и сказала:

— Простите, можно задать вам вопрос?

Та посмотрела на Элеонору с сочувствием и нежностью, как будто девочка была крошечным воробышком, вывалившимся в траву из гнезда.

— Вы не знаете, о чем его величество хочет со мной поговорить?

— Нет, — ответила она, — я не знаю. Но не сомневайтесь, он не сделает вам ничего дурного.

Элеонора задумалась, не нашлась что еще спросить, а молодая женщина повернулась и пошла прочь.

Элеонора оказалась в комнате, которая носила название Ирисового зала из-за лепного орнамента вокруг двери. Комната была небольшая и просто обставленная, почти всю заднюю стену занимал полукруглый синий диван, на котором сидел султан с книгой в руках. Кроме дивана, Элеонора увидела деревянный стул с выгнутой спинкой — его украшала перламутровая инкрустация, — письменный стол и картину с изображением лисьей травли. Она молча наблюдала за султаном несколько минут, потом спросила:

— Это «Песочные часы»?

— Да, — ответил он, корешком вверх откладывая раскрытую книгу на диван. — Не знаю, как тебя благодарить за это редкое удовольствие.

— Где вы сейчас?

— Третий том. Когда ты вошла, я как раз дошел до той сцены, где генерал Кржаб собирает всех членов семьи, чтобы отругать их и поделить сокровища, которые он обнаружил в недрах шкафа своей матери.

— «Правда — скользкая рыба, — процитировала Элеонора знаменитые строки, — что сверкнула чешуей в воде, благородный боец, который не боится поставить жизнь на карту…»

Султан улыбнулся и закончил предложение:

— «…но тяжкий груз, что тянет корабль на дно».

Вслушиваясь в звук его голоса, Элеонора поняла, что непростительно нарушила правила дворцового этикета целых два раза. Она не только напрямую обратилась к султану, без титула и принятых формальностей, но и забыла поклониться. Она в ужасе прижала руки ко рту, упала на колени и стукнулась лбом об пол.

— Прошу тебя, — поморщился султан.

Она искоса посмотрела на него, но голову от пола не оторвала.

— Не нужно. Можешь сесть, если хочешь. — Он радушно указал на стул справа от дивана.

Она с опаской подошла к стулу, боясь допустить еще какое-нибудь нарушение этикета, и присела на самый краешек. Только тут она разглядела лицо султана: он немного походил на бея, особенно нос и контур верхней губы. Только от бея пахло табаком, а от султана — сиренью и лавандой, с легкой ноткой апельсина.

— Я хотел поговорить с тобой наедине, — начал он. — Мне надо задать тебе очень серьезный вопрос, и я хотел бы, чтобы ты отвечала свободно, без давления моих придворных. Ты можешь ответить искренне? Готова принять решение, от которого зависит вся твоя дальнейшая жизнь?

Элеонора смотрела на носки своих туфель, которые не доставали до пола.

— Да, я готова.

— Ты вольна выбирать то, что захочешь, но я прошу тебя подумать, как твое решение отразится на жизни других людей.

Он помолчал и посмотрел на нее. Ее руки были сложены на коленях, на лице выражение полнейшей безмятежности.

— Вот о чем я хочу спросить тебя: согласна ли ты остаться во дворце, жить в гареме, в этой комнате, если пожелаешь? Твои дни будут наполнены чтением, игрой на уде, каллиграфией — всем, чем захочешь. Любое твое желание будет исполнено немедленно. Взамен от тебя ничего не требуется, разве только время от времени обсуждать со мной и великим визирем государственные дела.

Элеонора подняла руки с колен и запустила пальцы в волосы. Вопрос был не только сложный, но и неожиданный, он застал ее врасплох. Надо было все взвесить, продумать все вероятности, принять во внимание столько возможных последствий. Она задумалась, попробовала решить все сейчас же, но тут ее охватило странное тягостное чувство, которое очень напоминало ее состояние перед самым припадком. Она моргнула и пришла в себя.

— А как же бей?

— Бей? Полагаю, он будет жить так же, как раньше, я имею в виду, до твоего появления.

— Но ведь он огорчится?

Ее вопрос несколько озадачил султана.

— Трудно сказать, как он отреагирует. Но хочу напомнить, что твое решение должно быть только твоим. Конечно, нужно помнить о наших ближних, но нельзя забывать и о своих собственных интересах.

Она кивнула:

— А что будет, если я откажусь переехать во дворец?

— Этого никто не может знать, — ответил он, — но это хороший вопрос. Я вижу, ты правильно все понимаешь. — Он положил в рот пастилку. — Думаю, тебе известно, что твоя тетя уже едет в Стамбул. Она собирается увезти тебя в Констанцу. Но если ты согласишься жить во дворце, мы убедим ее отказаться от этого намерения.

Султан говорил о дворце, о сокровищах, которыми полна его библиотека, а Элеонора смотрела на картину, где охотники травили лису. Так много лошадей, так много собак было повсюду, что она с трудом разглядела клубок рыжего меха, который затаился под деревом в самом углу картины, снизу справа. Когда султан встал, она вздрогнула и поняла, что он ждет ее ответа.

— Можно спросить, к какому решению ты склоняешься?

Элеонора не склонялась ни к одному. Все, чего ей хотелось, — остаться жить с Монсефом-беем, господином Карумом и госпожой Дамакан. Но теперь это было невозможно по целому ряду причин, это она понимала. Только вот вслух об этом, конечно же, не скажешь.

— Я думаю, лучше мне переехать во дворец, — начала она. — Но нельзя ли мне еще немного подумать?

— Ну что ж, — согласился султан и опустился обратно на диван, — это справедливо. Решение слишком ответственное, я не хочу тебя торопить. Завтра утром я пошлю за тобой. Если ты примешь решение поселиться во дворце, собери свои вещи заранее. Если нет — надеюсь, что ты не откажешь мне в любезности еще раз увидеться с тобой и обсудить твой выбор.

— Да, я так и поступлю.

Султан встал и проводил ее до двери. На пороге Ирисового зала они на секунду остановились и посмотрели друг на друга: маленькая девочка и невысокий мужчина средних лет. Абдул-Гамид наклонился к ней, взял ее руку и поцеловал.

По дороге домой Элеонора смотрела на Стамбул другими глазами. Особняки у самой воды, старые рыбаки со своими удочками на Галатском мосту, суета на рынках, морские птицы над головой — все это сулило новые возможности. Она вспомнила любимые строчки из монолога лейтенанта Брашова, который он произнес на пороге смерти, обращаясь к брату: «Каждый раз, когда мы решаем, что нам делать, и даже в том случае, когда предпочитаем не делать ничего, мы захлопываем одну из дверей в будущее. Каждый шаг по дороге судьбы сужает круг наших возможностей, означает смерть одного из вероятных миров». На самом деле дорога судьбы больше походила на туннель, и с каждым ее шагом он все сильнее сужался вокруг нее.

Когда Элеонора добралась до дому, ей не хотелось ни с кем разговаривать. Ей много о чем предстояло подумать, а времени было совсем мало. После того как она рассказала бею о встрече с султаном и о его предложении, они не обменялись почти ни единым словом. Он листал газету, она пыталась отвечать на письма. Одно из них было от маленького парижанина, который хотел знать, какие именно книги прочла Элеонора, второе — от итальянского монаха, жаловавшегося на политическую ситуацию в Сиене.

Она ответила на несколько писем, потом погрузилась в созерцание далекой гряды облаков. Если бы только ей удалось сосредоточиться на своих проблемах, найти решение, так же как она находила его по просьбе султана и всех тех, кто искал ее совета… Она отложила перо, сложила руки на коленях и закрыла глаза, задумавшись о том, чем обернется ее решение. Если бы знать, как связаны между собой зашифрованная записка преподобного, молодой человек из кафе «Европа», бей, великий визирь, валиде-султан, если бы только понять, что все это значит, — она бы сделала верный выбор.

Спустя некоторое время она открыла глаза, ничуть не приблизившись к ответу. Она смотрела, как ее стая возвращается домой из города. Когда липа скрылась под грудой пурпурных вибрирующих тел, Элеонора поняла, что задавала себе неверный вопрос. Она подумала о максиме госпожи Ионеско: «Нет советчика мудрее, чем веление собственного сердца». Потом вспомнила продолжение: «Когда следуешь горячим призывам своего сердца, когда не позволяешь самолюбию вести себя и выбираешь не легкий путь, а тот, что с самого начала был верным, только тогда поступаешь правильно». Правда в том, что ей не хотелось ни того ни другого. Она не желала, чтобы султан оказывал ей покровительство, чтобы бей защищал ее. Чтобы Руксандра забрала ее в Констанцу. Она устала от госпожи Дамакан и ее пророчеств и всех этих людей, которым нужен ее совет. Больше всего она мечтала побыть наедине с собой, делать что вздумается и никому не давать отчета.

За ужином было тихо. Они съели рагу из говядины с рисом, Элеонора попросила позволения встать из-за стола и поднялась к себе. Она поставила свечу на столик у кровати и подошла к окну. Пролив поблескивал, как леденец, гладь воды отражала огоньки фонарей, развешенных между минаретами Новой мечети. Элеонора видела контуры кораблей, которые, словно призраки, скользили по Босфору, слышала визг тормозов, доносившийся со стороны Сиркеджи. Этот звук ворвался в комнату как вестник, как перелетная птица, осторожно севшая на подоконник. На первый взгляд это именно то решение, которое она искала, но еще до того, как она успела все хорошенько обдумать, в дверь постучали.

— Войдите.

В призрачном свете луны стоял бей.

— Надеюсь, я тебя не разбудил? — спросил он, хотя было ясно, что она еще не ложилась.

— Нет. — Она повернулась к нему. — Вовсе нет.

— Я пришел сказать, что сделаю все, что от меня зависит, чтобы защитить твои интересы, поддержать тебя, что бы ты ни решила.

Он замолчал. Пламя свечи отбрасывало быстрые тени на его лицо. Потом он сунул руку в карман и вынул оттуда небольшой кошелек.

— После твоего отца, — продолжал он, протягивая кошелек Элеоноре, — осталось вот это. Я нашел в его багаже. — Он положил находку на ночной столик и вышел за дверь, в темноте его лицо смягчилось. — Что бы ты ни выбрала, он сослужит тебе добрую службу.

— Спасибо, — поблагодарила она, — спасибо вам за все.

— Не за что.

Он закрыл за собой дверь, и Элеонора целых три минуты простояла в полумраке у открытого окна, обдумывая свой план, потом закрыла окно, разделась и проскользнула под одеяло. Перед тем как задуть свечу, она развязала тесемки и заглянула в кошелек. В нем лежали две монетки по десять курушей и пять банкнот по сто фунтов. Она не очень хорошо разбиралась в деньгах, но этого ей определенно хватит.

Элеонора лежала в постели, а дом постепенно погружался в сон, скрип половиц и визг дверных петель становились все тише, уступали звукам ночи, шелесту ветра в листве и топоту звериных лапок. Словно далекий город, луна показалась на горизонте, заливая белым светом, обычным для конца лета, стол, кресло, туалетный столик. Она будет скучать по этой комнате, так же как когда-то по своей спаленке в Констанце, но остаться ей нельзя. Когда луна засияла вовсю и звуки в доме окончательно смолкли, Элеонора выбралась из кровати и бесшумно прокралась к шкафу. Она отодвинула в сторону платья и извлекла на свет пару брюк, рубашку, курточку и феску, которую она заметила в первый день в Стамбуле. Она заколет волосы и размажет угольную пыль по лицу — так будет несложно сойти за мальчика-рассыльного с нежными чертами лица.

Оставалась еще записка. Она вынула лист из среднего ящика стола, обмакнула перо в чернила и написала наверху страницы два слова: «До свидания». Ниже поставила свое имя. Когда с этим было покончено, она почувствовала, что ее сердце забилось быстрее, а дыхания едва хватает. Элеонора открыла верхний ящик комода, вынула закладку Лии и положила ее во внутренний карман куртки. Потом встала на цыпочки, решительно стиснула зубы и сунула кошелек, единственную память об отце, в тот же карман. Затем еще раз посмотрелась в зеркало, выглянула за дверь и навсегда вышла из комнаты.

На верхней площадке лестницы она остановилась и заглянула в переднюю. Комната походила на большую пещеру с темными углами и смутными тенями по краям. Элеонора крепко взялась за перила и стала медленно спускаться вниз; чтобы производить как можно меньше шума, она осторожно переступала с носка на пятку, задерживая дыхание каждый раз, когда эхо разносило звук ее шагов по дому. Когда она вошла в переднюю, дом застонал, как будто она наступила ему на больную мозоль. В свете луны и свечей ковер перед ней переливался огнями, словно огненная река. Она дотронулась до кошелька, вздрогнула и продолжила путь через вестибюль, женскую половину, захламленные темные коридоры, вниз по лестнице, сквозь низкую железную дверь, которая вела на конюшню. Элеонора оставила дверь приоткрытой и прокралась мимо заволновавшихся лошадей наружу, к воротам.

Она свободна. Ветер потерся о ее колени, над головой темнело небо — черная простыня, сквозь которую просвечивали огоньки светил. Навстречу ей попался белый кот, он подмигнул единственным голубым глазом. Она поняла. Мир огромен, холоден и полон возможностей. Ее стая разлетелась — птицам больше не было до нее дела.

Она обернулась посмотреть на желтую махину дома. Ей вдруг показалось, что она разглядела силуэт госпожи Дамакан в окне своей спальни. Элеонора поспешила по залитому лунным светом мосту к Сиркеджи. Там она сядет на поезд и уедет в Европу — в Париж, Будапешт, Берлин, Петербург или Прагу. Проберется в вагон и незаметно выскользнет из истории.