Пока госпожа Дамакан застегивала один за другим крючки на Элеонорином платье, сама Элеонора разглядывала себя в зеркале. Напряжение последних дней не прошло бесследно: глаза воспалены, лицо бледное, словно у фарфоровой куклы, руки дрожат, сколько бы она ни унимала волнение. За завтраком она ничего так и не съела, в животе было пусто, как в аквариуме без воды и рыбок. Обе молчали о том, что произошло между ними несколько часов назад, но было ясно, что утренний разговор не забыт. Одного только письма Якоба, которое лишний раз напоминало о том, что его больше нет, было бы достаточно, чтобы расстроить ее. А тут еще страшный рассказ об обстоятельствах ее рождения, о пророчестве — не важно, правдивом или нет, — да и письмо Руксандры. И все это теперь, когда ей предстоит встреча с султаном. Рассматривая свое отражение в зеркале, она почувствовала, что у нее горят подошвы от нетерпения, что ее нервы, словно щупальца, вытягиваются, чтобы узнать, что же находится вокруг. Ей не хотелось ехать во дворец, особенно в теперешнем ее состоянии, но кто может противоречить султану! Да и потом, было уже слишком поздно. Госпожа Дамакан не успела застегнуть последний крючок, а к дому уже подъезжал экипаж. Секунду спустя раздался стук в парадную дверь.

Элеонора и посланец султана молча ехали мимо зевавших лодочников, мимо ночных стражников с их лампами, в которых едва теплился свет. Они миновали стайку студентов медресе, которые переговаривались между собой у ворот Египетского базара, проехали мимо кучки просителей и поднялись к Воротам Приветствий. Их пропустили, и тут посланец дотронулся до колена Элеоноры.

— Удачи, — сказал он, и на секунду она увидела его красное, все в прожилках веко. — Вы все, что у нас есть.

Больше не было сказано ни слова. Он проводил ее через дворцовые сады к знамени пророка и ушел, даже не оглянувшись. Ее тут же провели в зал для аудиенций. Элеонора немедленно поклонилась и тут же заметила, что, кроме султана и дворцовой стражи, в комнате было лишь два человека, не считая ее самой. Одного она узнала — это был великий визирь, рядом с ним стояла пожилая женщина, которую Элеонора прежде не встречала.

— С добрым утром, госпожа Коэн.

Стоило султану заговорить, как все в зале повернулись на звук его голоса.

— С добрым утром, ваше величество.

— Вы хорошо добрались?

— Да, — подтвердила Элеонора, — очень.

— Рад это слышать. — Он сделал жест в сторону Джамалудина-паши и спросил: — Вы уже встречались с Джамалудином-пашой?

— Да, ваше величество.

Элеонора и великий визирь не были формально представлены друг другу, но она запомнила его с прошлой аудиенции.

— Позвольте же представить вас моей матери, — сказал он, указывая на пожилую женщину слева от себя. — Валиде-султан так поразил рассказ о нашей с вами первой встрече, что она захотела лично познакомиться с вами.

Валиде-султан была изысканно одета, ее шею обвивало драгоценное ожерелье, а от кожи шел дурманящий аромат духов.

— Очень рада встрече с вами, — сказала Элеонора и поклонилась, хотя не так низко, как в первый раз.

— Это я очень рада, моя милая.

— До того как мы приступим к нашему делу, — сказал султан и оперся головой о руку, — хочу сообщить вам новость: наши переводчики закончили работу над первым томом «Песочных часов». Я начал читать эту книгу всего пару дней назад, но уже разделяю ваше восхищение.

Элеонора кивнула. От поклонов у нее шумело в голове и перед глазами возникли сцены из романа: госпожа Холверт прячется в погребе загородного дома своей двоюродной сестры; лейтенант Брашов проносится на коне по улицам, освещенным лишь огнями фонарей и вспышками разрывающихся снарядов; приступ неудержимого смеха, который случился с судьей Раеску прямо в зале суда. Все эти картины промелькнули перед ней, но она так и не нашлась что ответить султану, пока не вспомнила слова из четвертого тома: «Нить судьбы вела его по грязи, через колючие кусты, трудности, трагедии, ночи без сна. Иногда борьба казалась бессмысленной, но в конце пути он понял, что все эти препятствия были необходимы». Разве вся ее жизнь не была прожита ради одного этого момента? Она моргнула и ровным голосом ответила:

— Да, ваше величество.

— Вот еще что, — продолжал султан, усаживаясь поудобнее. — Вы, наверное, знаете, что я — орнитолог-любитель. Стамбул находится в центре миграций птиц, и мой дворец дает прекрасную возможность наблюдать за движением стай. В последние несколько месяцев я не раз замечал поразительное явление: стая пурпурных удодов обосновалась вокруг дома Монсефа-бея. Не хочу забивать вам голову своими орнитологическими изысканиями, но эти птицы нечасто залетают в наши края, более того, в научной литературе пишут, что удоды с таким оперением, как правило, ведут одиночный образ жизни. Меня интересует, что вы об этом думаете, потому что они как-то связаны с вами.

Он подождал, пока она соберется с мыслями.

— Это моя стая, — ответила Элеонора. — Они всегда со мной, с самого рождения, прилетели за мной из Констанцы.

Из того, что написал ее отец, да и из рассказов госпожи Дамакан следовало, что птицы связаны с пророчеством — если не напрямую, то по крайней мере символически. Однако об этом она говорить не стала, тем более что и сама пока во всем не разобралась.

— Ваша стая, — повторил султан, — вот как.

Элеонора улыбнулась, соглашаясь.

— Однако же перейдем к делу, — сказал султан. — Насколько я понимаю, вы успели прочесть все документы и их содержание заинтересовало вас.

— Да, ваше величество, это правда.

— И что же вы думаете?

Элеонора переминалась с ноги на ногу.

— Занимательное чтение, — сказала она. — Я не совсем поняла содержание нескольких писем, но в остальном чтение очень занимательное.

— Какие именно письма остались вам непонятны?

— Трудно сказать…

Отвечая, она обернулась к великому визирю, который задал этот вопрос. Потом вспомнила, как ей велели держать себя с султаном, и повернулась обратно:

— Там было одно письмо от русского консула, в котором излагались предварительные условия обмена пленными. Еще я нашла черновой вариант Сан-Стефанского мирного договора. Не уверена, что в обоих этих случаях я полностью поняла политический контекст.

— Конечно, — поспешил успокоить ее султан, — документов так много, столько разных тонкостей, мы и не предполагали, что вы сможете уловить каждую деталь. Хотя если вам понадобится, мы снабдим вас всеми необходимыми сведениями, которые помогут разобраться с обоими случаями. — Он повернулся к великому визирю. — Проследите за этим.

— Да, ваше величество.

— Ну что же, — султан посмотрел на Элеонору, — хотя вам и не удалось познакомиться со всеми документами, я хотел бы узнать ваше мнение о ситуации в целом и о том, какую политику вы нам посоветуете вести в будущем.

Элеонора сжала кулаки и глубоко вонзила ногти в ладони. От напряжения перед ее глазами замелькали тысячи мошек. Она уже открыла рот, чтобы извиниться и сказать, что очень устала, и чтобы честно признаться, что у нее нет никакого мнения. Но тут вмешалась валиде-султан:

— Вы ведь знаете, что его величество поступил так, как вы ему предложили в прошлый раз? И, судя по всему, ваш совет оказался удачным.

— Нет, — ответила она. — Я не знала.

— Но ведь об этом писали все стамбульские газеты.

— Я не читаю стамбульских газет.

— Эта новость облетела весь мир, — продолжал настаивать великий визирь, делая пометку в своей книжечке.

— Я вообще не читаю газет, — сказала Элеонора. — Мне никто не говорил, что я должна. Я думала, вы хотите, чтобы я прочла только то, что было в ящиках. Извините меня.

Великий визирь отложил книжицу. На языке у него явно вертелся очередной вопрос, но он ничего не спросил, а вместо этого наморщил нос.

— Ваш план сработал, — сказал султан. — Когда русские увидели, что мы игнорируем их, они прекратили провокации и вернулись в Севастополь. Что касается Германии, сначала они были недовольны, но потом даже обрадовались тому, что мы отвергли их предложение.

Великий визирь прочистил горло:

— Вот поэтому нам бы очень хотелось услышать ваше мнение о политической ситуации.

Элеонора вытерла мокрые ладони о платье и сглотнула. Ведь госпожа Дамакан все ей объяснила. Надо верить в себя. Больше ничего не остается. Если бы подобрать подходящую аналогию… В голове завертелись халифы, муфтии, давно ушедшие правители, мертвые ныне столицы.

— Положение в целом, — начала она, хватаясь за первую мысль, которая пришла ей в голову, — напоминает обстановку в Гиркании, о которой писал Ксенофонт в «Киропедии».

Ее слова не произвели на слушателей никакого впечатления. По всей видимости, никто из них не был знаком с тем, что писал Ксенофонт про Гирканию.

— Известно, что гирканцы зависели от более могущественных ассирийцев, те же использовали соседей в своих политических и военных целях. Ксенофонт описывает несколько случаев, когда гирканской кавалерии было приказано выступить в арьергарде ассирийского войска, с тем чтобы они отражали атаки врагов, если те нападут с тыла. Но….

Элеонора остановилась, во рту у нее пересохло, закружилась голова. Из-за облака выглянуло солнце, его луч прокрался в комнату и осветил плитку мрамора, на которой она стояла.

— Когда они… — начала она, но мысли путались, — когда…

И тут силы покинули ее. Сначала она опустилась на колени, по телу пробежала сильная дрожь, она согнулась и упала на пол. Там, на полу, прямо посреди зала для аудиенций, с ней сделались судороги, она потеряла сознание. Последнее, что она помнила, было распоряжение султана послать за доктором.

Элеонора прочла весь Коран, но священные тексты не нашли в ней особого отклика. Без необходимости ее память редко обращалась к строкам этой книги, однако первое, что пришло ей в голову, когда она открыла глаза и стала понемногу приходить в себя, были аяты суры «Аль-гашийа»: «Там источник проточный, там седалища воздвигнуты, и чаши поставлены, и подушки разложены, и ковры разостланы». Сквозь приоткрытую дверь виднелся просторный двор, в котором сидели прекрасные девушки. Они перебирали струны музыкальных инструментов и перешептывались друг с другом, время от времени посмеиваясь. Можно было разглядеть и проточный источник, и разложенные подушки, и разостланные ковры.

Элеонора лежала на животе на высоком ложе в маленькой комнатке как раз позади двора. Под головой у нее была целая груда бархатных подушек. Кто-то потрудился разуть ее. Она отлежала правую руку, и теперь в ней неприятно покалывало. Не без труда Элеонора выпростала ее из подушечного плена и перевернулась на спину. Рядом с ней сидела валиде-султан. Элеонора тоже попыталась сесть, но стоило ей оторвать голову от подушки, как острая боль пронзила ее насквозь — от виска до виска. Тут же вспомнился и самый конец суры, строки наполнились смыслом: «Напоминай же, ведь ты — только напоминатель! Ты над ними не властитель».

— Не надо вставать. Полежи, отдохни.

Валиде-султан дотронулась до лба Элеоноры тыльной стороной ладони и поднесла к ее губам большую чашу:

— Выпей это.

Жидкость была рубинового цвета, по вкусу напоминала гранат. Элеонора сделала несколько глотков и отдала чашу; валиде-султан поставила ее на пол у кровати.

— Тебе хотелось пить.

Элеонора кивнула и поднесла перепачканную сладким соком руку, в которой еще покалывало, ко лбу. Ей хотелось спросить, где они, что случилось, но она чувствовала себя настолько разбитой, что не могла ни говорить, ни думать.

— Султан беспокоится о тебе, — сказала валиде-султан. — Когда мы поняли, что припадок прошел, он настоял на том, чтобы перенести тебя сюда, в его личные покои. Было решено, что здесь тебе будет удобнее всего.

Элеонора еще раз попыталась заговорить, но слова застревали у нее в горле, а мысли разбегались — к тому времени, когда ей удавалось подобрать слова, она забывала, что хотела сказать.

— Выпей еще немного. Гранатовый сок придаст тебе сил.

С каждым глотком сладкого эликсира Элеонора чувствовала себя лучше, она оживала прямо на глазах. Но вместе с тем ее сознание было пока затуманено.

— Ты помнишь что-нибудь? — спросила валиде-султан, поглаживая руку Элеоноры. — Помнишь, что ты нам сказала?

Элеонора приподняла подбородок, собираясь покачать головой.

— Ты ничего не помнишь? Что ты рассказала нам о преподобном Мюлере и загадке? О Монсефе-бее и странном юноше из кафе «Европа»?

— Нет, — едва слышно прошептала Элеонора. Она не помнила ничего, кроме гирканцев. — А что я рассказала?

— Не важно, — ответила валиде-султан. Она встала и убрала прядь со лба Элеоноры. — Даже к лучшему, что ты все забыла.

Элеонора устроилась поудобнее на подушках и принялась разглядывать девушек во дворе. Все попытки вспомнить, что же она говорила, оказались бесплодными, и ее мысли перенеслись к тому, что происходило за дверью.

— Кто эти девушки? — спросила она. — Они музыкантши? Играют для султана?

— Можно сказать и так, — ответила собеседница, быстро отворачиваясь, чтобы скрыть улыбку. — Те, кто живет в гареме, много времени уделяют музыке.

— Они здесь живут? — переспросила Элеонора. — Все?

— Да, все они живут здесь.

— А где же их родители?

Валиде-султан задумалась, как будто вопрос был неожиданным.

— В основном они сироты. Тех, у кого родители живы, отправляют сюда, чтобы они смогли занять более высокое положение в обществе. Когда-то и я была одалиской в гареме Ахмеда Четвертого, отца Абдул-Гамида. Это довольно приятная жизнь.

— Вы были сиротой?

Валиде-султан помедлила с ответом:

— Да. Я потеряла родителей еще ребенком, совсем как ты.

Элеоноре хотелось поподробнее расспросить о дворце, одалисках и музыке, которую они играли, но тут на нее навалилась необоримая усталость.

Вечером Элеонору отвезли домой. Почти всю следующую неделю она провела в постели. Шторы в комнате не открывались, ее кутали так, что наружу торчал только кончик носа. Кроме размоченных в чае сухарей, она ничего не ела, а от количества гранатового сока, которое она выпила за это время, ее зубы приобрели розоватый оттенок. Она не была больна, не было ни синяков, ни ушибов. Все, на что она жаловалась бею, госпоже Дамакан и бесконечной веренице дворцовых лекарей, — это усталость. Она говорила, что чувствует себя так, будто кто-то открыл кран и все силы вытекли из нее. У докторов на этот счет было другое мнение. Они выдвигали одно за другим всевозможные предположения о характере ее болезни: от эпилепсии до менингита и сахарной болезни, но никто не мог сказать наверняка. Да и особого значения это уже не имело. В чем бы ни была причина ее недуга, Элеонора шла на поправку.

Тем временем Стамбул полнился разговорами. Не успел еще экипаж, в котором Элеонора возвращалась из дворца, пересечь Галатский мост, как рассказы о том, что с ней случилось, просочились за дворцовые ворота и разнеслись по окрестным холмам, через считаные часы весь город судачил о происшествии. Воздух звенел от сплетен, словно сотни комаров налетели вдруг на город в предвкушении свежей крови. Сплетни залетали в каждый дом, становились все крепче, все весомее, обрастали невероятными подробностями и продолжали свое путешествие.

В том, что случилось с Элеонорой, не было ничего плохого, безнравственного или неподобающего. Никакого скандала не разразилось. Но история вышла занятная, с этим никто не мог поспорить. Слухи разносились по Стамбулу с поразительной скоростью: можно было подумать, что это не двухмиллионный город, где люди говорят на десятках языков, а крошечная деревушка. Не успела Элеонора оказаться в постели и забыться целительным сном, как в городе образовалось две партии.

Сторонники первой утверждали, что Элеонора — предсказательница, пророчица; эти слухи распространились по берегам Босфора, разнеслись по летним резиденциям богачей и отправились дальше, на Принцевы острова. Там история поварилась несколько дней в собственном соку, обошла все приемы и обеды и прибыла обратно в Стамбул на кончиках языков слуг, возвращавшихся в город. Последователи второй теории склонялись к тому, что Элеонора — британский агент, в чьи задачи входит расстроить османо-германские отношения. Этот слух перенесся через Галатский мост и обосновался в Пере, где представители иностранных общин шепотом передавали его друг другу. Поглядывая через плечо — не подслушивает ли шпион, — они рассказывали историю маленькой сиротки, подопечной Монсефа Барка-бея, которая вела подрывную работу против кайзера.

Сторонники первой партии преобладали и в самом дворце. Рассказы очевидцев происшествия в зале для аудиенций не оставляли никаких сомнений в их правоте. Однако некоторые люди в правительстве, в том числе и сам великий визирь, поддерживали и распространяли вторую версию, согласно которой Элеонора была иностранным шпионом или, по крайней мере, марионеткой в руках Монсефа Барка-бея. Что думал сам султан, оставалось для всех загадкой, хотя через несколько недель стало понятно, что он серьезно отнесся к совету Элеоноры.