11

Шел 1984 год. Это был год, когда два астронавта впервые в истории совершили выход в открытый космос непристегнутыми и когда два физика получили Нобелевскую премию за открытие новых, так называемых полевых элементарных частиц W и Z. Для отца эти частицы были чем-то вроде вещественных доказательств, представленных в суде: само их существование прямо противоречило той теории, которую он разрабатывал.

— Я встречался с этими ребятами на конференциях, — рассказывал он. — Один голландец, а другой итальянец. Один раз я даже поделился с ними данными, полученными на Ускорителе.

Разговор происходил на следующий день после объявления нобелевских лауреатов. Голос отца звучал спокойно, но тогда я думал, что он преувеличивает значение своей работы. Однако оказалось, что нет: когда я впоследствии листал научные журналы того времени, имя Сэмюэля Нельсона действительно упоминалось в статьях, посвященных экспериментам, за которые была вручена премия.

В том же году отец раскрыл мне тайны половой жизни. Это случилось после того, как мама обнаружила у меня под кроватью журнал под названием «Рибальд» и потребовала от отца, чтобы он со мной поговорил. Журнал был открыт на странице с картинкой, на которой мужчина и женщина занимались «взаимным оральным удовлетворением», как назвала это мама. Она позвала нас с отцом и предъявила нам журнал, взяв его двумя пальцами:

— Сэмюэль, он прятал это под кроватью!

Я был сведен к грамматическому третьему лицу.

Отец держал в руках номер журнала «Сайентифик америкэн»: мама оторвала отца от работы. Она протянула «Рибальд» отцу. Он взял его и с некоторым испугом поглядел на фотографию с «удовлетворением». Мать прищелкнула языком и объявила:

— Сэмюэль, тебе необходимо с ним поговорить как отцу с сыном!

После этого она покинула помещение, прикрыв за собой дверь. Я ожидал, что отец будет нервничать, однако он спокойно положил свой журнал на комод, а потом уселся на мою кровать. Порножурнал он держал обеими руками, словно тот весил не меньше толстого телефонного справочника. Я сел в кресло напротив него. Он полистал страницы, но на лице его не отразилось ничего, кроме легкого любопытства.

— Они, похоже, питают пристрастие к черно-белым парам, — заметил он.

— Это точно, — подтвердил я.

— Пубертатный возраст — это время, когда начинают просыпаться нейротрансмиттеры. Ты знаешь, как Уит называет секс?

— Как?

— «Время вау». Он говорит, что никогда не перестает думать о сексе.

— А ты его как называешь?

— Я? Не знаю. Не думал… — Он помолчал, а потом спросил, указывая на журнал: — Тебя эти вещи интересуют?

— Ну… немного.

Отец развернул «Рибальд» и показал мне картинку: мужчина с волосами, завязанными в «конский хвост», совершал половой акт с женщиной, опиравшейся о дерево.

— У тебя есть по этому какие-нибудь вопросы?

— Да вроде нет.

— Тогда спрячь журнал так, чтобы его не нашла мама. Лучше всего в гараже. Она туда никогда не заходит.

Он встал с кровати, забрал свой журнал и направился прямиком в кабинет — читать о новых разработках полистиролов и слушать «Гигантские шаги» Джона Колтрейна. То, как обыденно он говорил о сексе, разрушило в моих глазах всю мистическую ауру этого занятия. Даже мамино пуританское негодование от присутствия в ее доме порнографии больше соответствовало моему юношескому интересу к сексу.

Мы втроем — Бен, Макс и я — забирались в наш гараж и там, среди поломанных газонокосилок, пожарных насосов, аппаратов для приготовления пива в домашних условиях и старых стульчаков, подолгу перелистывали пожелтевшие и потертые страницы порножурналов. Зимой, выдыхая пар, или «драконье пламя», мы обсуждали позы на картинках, подвергая сомнению их возможность: разве может женщина так выгнуть ногу? Разве может член быть такого размера и так согнуться? Мы рисовали на бетонном полу человечков в разных позах, доказывая свою правоту. Мы выдвигали предположения о том, как совокупляются различные пары, в том числе наши родители и домашние животные.

Вскоре после этого Бен и Макс дезертировали: они завели себе подружек. Хуже того, Уит Шупак, главный ремонтник в нашем доме, пригрозил очистить гараж. Мысль о том, что наша коллекция может послужить его «времени вау», мне не понравилась, и потому я сжег журналы в лесу за садом. Я смотрел, как они горели, и чувствовал, что в моей жизни наступает новая эпоха.