7

Кевин решил броситься в объятия психотерапии с той пылкостью, какую не обнаруживал в себе с тех пор, как удавил обдолбанного наркодилера за полторы тысячи фунтов стерлингов.

— Именно когда мне исполнилось сорок два, я вдруг осознал, что эта цифра, сорок два, для меня очень символична, — сказал он, сделав паузу для большего эффекта. Он был не из тех, кто привык, что их внимательно слушают собеседники, и теперь желал сполна использовать внезапно выпавшую ему возможность.

Габриель смотрел в окно на спокойное серое озеро. Джули ерзала в кресле. Ивонна буравила Кевина горящим взглядом, словно желая его испепелить, что вовсе не мешало ему чувствовать себя в приподнятом настроении.

— Элвис, — сказал Кевин.

— Что? — не поняла Джули. — При чем тут Элвис?

— Элвису было сорок два, когда он умер, — растолковал Кевин. — Трагически ушел из жизни совсем молодым.

— И невероятно толстым, — рассеянно вставил Габриель.

— Да, у него имелись проблемы с весом, — признал Кевин, — но не будем забывать о том влиянии, которое оказал этот человек на весь мир, — о влиянии, которое ощущается даже сейчас, спустя столько лет. Как это там у него сказано… У Короля… «Если бы мир был театром…» «Are You Lonesome Tonight?»

— На самом деле это Шекспир, — уточнила Ивонна.

Кевин проигнорировал ее замечание:

— Может, он и умер молодым, но он прожил насыщенную жизнь.

— Нет дороги, по которой бы он не прошел, — улыбнулась Ивонна.

— Да, в поисках сладкого и мучного, — добавил Габриель.

И они двое, к собственному удивлению, одновременно рассмеялись.

— Мне совсем не нравится сарказм этого человека, — пожаловался Кевин.

Клемитиус сурово посмотрел на Кевина:

— Не думаю, что они смеются над тем, что вы сказали или пережили, Кевин. Мне кажется, они смеются, не понимая, что еще им делать с теми чувствами, которые они испытывают. Знаю по опыту, что поначалу люди находят участие в группе, подобной этой, одновременно и трудным и опасным. — Клемитиус пару секунд помолчал, задумчиво посмотрел по сторонам и постучал пальцем по подбородку. — Уже то, что вы сразу заговорили о своей жизни и переживаниях, свидетельствует о вашем великом мужестве. Я бы сказал, что каждый двигается вперед в собственном темпе, и Ивонна с Габриелем сейчас как раз пытаются примириться с имеющимся у них опытом. Пожалуйста, постарайтесь проявить терпимость.

— Да, — подхватила Ивонна, — не убивай нас! Черт побери, слишком поздно!

Кевин, который все еще пребывал в приподнятом настроении, потому что не попал сразу в ад за двадцать одну отнятую за деньги жизнь, закрыл глаза и припомнил, что чувствовал, когда бил Ивонну по голове пепельницей. Это помогло, и он даже улыбнулся. Ему много раз в жизни доводилось встречать таких людей, как Габриель и Ивонна. Иногда он завидовал им, ибо они жили в ладу с самими собой, иногда он их убивал. Раз или два ему довелось пожалеть таких, как они, потому что этим беднягам неведома та саднящая боль, которую он ощущал в душе, — ведь он знаком с такими сторонами жизни, о каких они даже не подозревают. Они думают, что все знают и понимают, мнят, будто ох как умны, но на самом деле ничуть не бывало. Они, скорее, изолированы от жизни, заключены в какую-то защитную упаковку, не пропускающую ни сырость, ни звук, ни холод. Они не способны прочувствовать жизнь так, как он.

Прежде всего потому, что никогда никого не убивали. Кевин верил, что бесстрашие и понимание происходят из умения полагаться во всем только на себя. Отделить себя от мира. И никакой любви или хотя бы дружбы. Габриель, Ивонна и, наверное, Джули не из тех, кто проводит много времени в одиночестве. Они слишком хороши собой — и слишком зависимы. А этот Клемитиус, похоже, способен его понять и, пожалуй, единственный из всех, кто находится в этой комнате, захочет ему помочь. Кевин бросил взгляд на Клемитиуса и решил и дальше гнуть свое.

— Как бы то ни было, — продолжил он, — Элвису все-таки удалось прожить по-настоящему яркую жизнь, несмотря на то что он умер в возрасте сорока двух лет, а мне предъявить было нечего. Я в жизни ничего не достиг. Ничего особенного. Я был в армии и делал то, что мне приказывали. Я работал, ел и спал. Только-то и всего.

— Расскажите поподробнее, — попросил Клемитиус очень серьезно.

— Ну, еще я немного попутешествовал, бывал в разных странах, некоторые разнес в пух и прах… В общем, делал все то, что делают обычно солдаты, но я никогда никуда не ездил по собственной воле, никогда ничего не делал по собственному желанию, и я никогда не был по-настоящему счастлив. Никогда не был в ладу с собой… Это может показаться вам странным, — добавил он громко и вместе с тем смущенно, — но я никогда не был счастлив среди других людей.

— И потому начал их убивать? — спросила Джули.

— Не все так просто. Дело обстояло иначе. Сначала я работал охранником. Работенка нехитрая, деньги дерьмовые. И я понимал, что должен заняться чем-то другим. Вот я и подумал: «Что это за жизнь, когда чувствуешь себя так, словно она еще и не начиналась?» Понятно? — спросил он, глядя на Джули.

— Не знаю, — ответила Джули, несколько сбитая с толку.

— Вот то-то, — заявил Кевин. — Потому я и подумал, что должен что-то сделать, чтобы моя жизнь стала особенной, чтобы я, скажем так, взял ее за рога и заставил себе подчиняться.

— И как ты это делал? — спросила Ивонна.

Кевин выдержал паузу, потупив глаза и, похоже, крепко задумавшись. Наконец он посмотрел на Ивонну, пожал плечами и произнес:

— С легкостью.

— Как можно с легкостью убивать людей? — спросила Джули.

Лицо Кевина как-то обмякло, челюсть расслабилась, глаза еще глубже запали в глазницы, пока он смотрел на нее, а потом на Клемитиуса. Затем он снова пожал плечами. Все молчали.

Тишину нарушил Габриель:

— Чем же я так провинился, что оказался с ним в одной компании?