30
Если бы район Лондона, известный как Вуд-Грин, был пищевым продуктом, то он, скорее всего, являлся бы сельдереем, то есть едой несущественной и не слишком вкусной. Джеймс с удовольствием осознавал этот факт, пока ехал к дому Мэтью. «Конечно, этот парень богат, — думалось ему, — но какой прок в деньгах, когда не умеешь их тратить?»
Только оказалось, что Мэтью и Алиса живут «рядом с Вуд-Грином» примерно в том же смысле, в каком английская королева живет рядом с Пенджем. Скорее, они проживали в районе Масуэл-Хилл, причем явно на самой престижной его улице. Она была широкой и чистой, и, пока Джеймс медленно ехал по ней, он запросто мог бы увидеть знаменитую Кейт Уинслет, собственноручно подстригающую живую изгородь, и без того безупречную. Обращали на себя внимание живописные лужайки перед домами, дорогие автомобили и очень скромное уличное движение. Даже птицы и те щебетали как-то приглушенно. Нет, если бы Джеймс выиграл в лотерею, он, пожалуй, захотел бы совсем другого, например небольшого замка с зубчатыми стенами, бойницами и рвом. Однако и то, что он видел, было неплохо, — конечно, такие стены не способны выдержать мало-мальски серьезной атаки лучников, но тем не менее все же неплохо.
Он позвонил в дверной звонок трехэтажного особняка, выстроенного из красного кирпича. Раздавшийся звук был приятен для слуха: старомодный, такой, как и полагается. Джеймс не удивился бы, если бы навстречу ему вышел дворецкий.
— Джеймс! Джеймс Бьюкен, боже мой, что ты тут делаешь? Как очутился в наших краях?
Мэтью был одет в полосатую черно-белую рубашку для регби и мешковатые вельветовые брюки песочного оттенка. Даже в ту пору, когда «Собака с тубой» находилась в зените славы — последнее лучше произносить шепотом, чтобы не вызывать смех у добрых людей, — Мэтью отличался пристрастием к дешевому трикотажу и имел счет в строительной сберегательной кассе. По мнению Джеймса, в нем всегда было что-то от несостоявшегося школьного учителя. Но, кроме того, он был рубаха-парень, и Джеймс очень надеялся, что он с энтузиазмом отнесется к идее возрождения группы. Что касается Алисы, он не то чтобы вовсе не брал в расчет ее мнение, но просто не ожидал с ее стороны связных речей. Возможно, потому, что, когда видел ее в последний раз, она говорила крайне невнятно: то ли нос у нее был забит соплями, то ли рот какой-то едой.
— Хотел посмотреть, что в наши дни покупают те, кто выигрывает в лотерею.
— А, так ты слышал? На самом деле, немного обременительно. Но ведь все, что с нами происходит, — происходит не просто так, правда? А как поживаешь ты, Джеймс? Сто лет прошло с нашей последней встречи.
— Так и есть, Мэтт. Со мной все в порядке.
То самое неловкое молчание, которое могло бы наступить, разговаривай они по телефону, наступило быстрее, чем оба ожидали. Они стояли, внезапно охваченные смущением, не говоря друг другу ни слова, так, как это бывает только с мужчинами.
— Ну так что, Мэтт, пригласишь меня в дом или мне подойти к черному входу?
— Ой, прошу прощения, Джеймс, конечно заходи.
Таким образом, им удалось потратить с пользой еще несколько секунд, а наличие в доме обоев и комнат обещало новую тему для беседы, пока не настанет черед заговорить о группе «Собака с тубой».
Мэтью, как и большинство людей, которых Джеймс в последний раз видел в восьмидесятых годах, располнел. Собственно, он стал почти толстым. Он умудрился сохранить свою густую рыжевато-каштановую шевелюру, но, видимо исполняя условия сделки с дьяволом, обещавшим оставить ему волосы, носил очень странную прическу, словно прикрепил к голове степлером половинку лисьей шкуры. Еще он носил очки, в точности как у Джона Леннона.
Если снаружи дом выглядел просто большим, то внутри это был настоящий дворец. Широченная дубовая лестница, на которую можно было въехать на танке, терялась в огромном вестибюле с мраморным полом. Высокие потолки навевали мысль о том, что вы находитесь в шатре или в небольшой церкви, и какой бы вариант вы ни выбрали, все равно он предполагал либо дорогую мебель, либо ширь окружающих полей. Джеймс заглянул через открытую дверь в комнату, которую мог бы счесть семейной столовой, не будь та столь чертовски большой. Прямо перед ним, хотя и в некотором отдалении, находилась полуоткрытая дверь в кухню. До нее в коридор выходили еще три двери, наверное ведущие в гостиную, библиотеку или в домашний плавательный бассейн. Мысль о последнем привела Джеймса в мрачное настроение. Он сосредоточил взгляд на кухне. Внутри наблюдалось какое-то движение, слышались голоса, и оттуда доносился запах еды.
— Дорогая, угадай, кто пришел к нам на ужин? — крикнул Мэтью, а потом тихо добавил: — Ты ведь останешься на ужин, правда?
— Что ж, если я вам не помешаю, Мэтт, это было бы очень мило — в последнее время я довольствовался больничной едой.
— О господи! Ты был болен?
— Нет-нет, с моей подругой случилось несчастье: она попала в аварию. Пришлось, так сказать, заступить на дежурство.
— Я очень, очень сочувствую. Проходи-проходи. Может, выпьем?
Джеймс пошел вслед за Мэтью на кухню и по пути обратил внимание, что на его вельветовых брюках есть отвороты. Заметить что-либо еще он не успел, потому что, когда они вошли в кухню, Алиса развернулась, чтобы увидеть, кого Мэтью привел в ее дом.
Джеймсу сразу пришло в голову, что Алиса превратилась в самую красивую женщину, какую он когда-либо встречал в своей жизни. Та Алиса, которую он помнил, часто шмыгала носом, ее светлые волосы, обычно всклокоченные, обрамляли прыщеватое юное личико с чересчур круглыми щеками, — правда, у нее уже тогда была миленькая попка и хорошая грудь, небольшая и безукоризненной формы. Она производила впечатление долговязой, хотя была просто высокой. Возможно, она была даже хорошенькой, однако ему всегда казалась какой-то обдолбанной. Обычно она носила… джинсы? Он не мог вспомнить, что она носила. Он обращал на нее внимание, лишь когда она была уже без одежды или как раз раздевалась.
Теперь она всем своим видом говорила: «Конечно, можно поработать и моделью, но, пожалуй, я все-таки выше этого». В первую очередь он обратил внимание на ее кожу — по сравнению с ней все остальные люди казались покрытыми лишаями. У нее была очень приятная, немного шведская внешность, что казалось весьма странным, ведь она была родом из Кромера: ее волосы были золотыми, глаза — в которые он прежде никогда не заглядывал — зелеными и лучистыми. Она казалась богиней, и ему захотелось, чтобы она стала его женой.
— Тебе красного или белого, Джеймс? — спросил Мэтью.
«Я бы выпил любое, лишь бы из ее бокала», — подумал Джеймс и вслух произнес:
— Алиса?
— Джеймс Бьюкен?
На какой-то миг Джеймсу показалось, что она бросится ему на шею как к своему единственному, давно потерянному возлюбленному, каковым он себя вообразил, однако вместо этого она сказала:
— Ну, ты и постарел. Это что же нужно было с собой делать?
— Я стал старше, — произнес он, запинаясь. — Это случается. Ты выглядишь великолепно. Правда, очень хорошо. Как ты жила все это время?
— У меня все хорошо. — Она смерила его взглядом, в котором не отразилось ни малейшего намека на какое-либо чувство, и повернулась к маленькому человечку с сияющим лицом, сидевшему за кухонным столом. — Это Адам Олданак, наш пастор. Адам, это Джеймс Бьюкен, давний друг Мэтью. Джеймс, ты, возможно, слышал об Адаме. А если нет, то, скорее всего, скоро услышишь. Он наш духовный лидер, великий человек и, что для нас большая честь, добрый друг нашей семьи. — Это было сказано с безупречной, хотя и бездушной интонацией ведущей ток-шоу.
Джеймс, повернувшись, оказался лицом к лицу с худощавым человеком в сером в крапинку пиджаке и в черной рубашке поло. На шее у него висел массивный серебряный крест. Еще у него были усы, причем такой формы, которую Джеймс не видел с начала семидесятых годов ни у кого, кроме актеров, играющих в порнофильмах. Густые волосы, покрашенные в черный цвет, были зачесаны назад. Адам так и сиял лучезарной улыбкой. На вид ему было около пятидесяти. Джеймсу подумалось, что он похож на человека, которому хотелось стать одним из сыщиков-любителей экстра-класса, но он вместо этого подался в религию. Пастор встал и протянул Джеймсу руку.
— Добрый вечер, Джеймс, — произнес он с хорошо отрепетированной сердечностью, вполне ожидаемой от человека, который собирается продать вам своего бога.
— Добрый вечер, — ответил Джеймс. — У вас, кажется, американский выговор?
— Знаете, я родился здесь, но большую часть жизни провел в Штатах, так что акцент у меня, скорее всего, англо-американский. Однако, как я понимаю, все страны — это один большой сад.
— Так тебе красного или белого, Джеймс? — опять спросил Мэтью. — Джеймс только что мне рассказывал, что недавно провел много времени в больнице, потому что его подруга заболела. Я правильно тебя понял, Джеймс?
— Ну да, она попала в автомобильную аварию. Увы, очень серьезную. Я уехал оттуда впервые за много дней. Понял, что мне это просто необходимо. Доктора сказали, что позвонят, если в ее состоянии произойдут изменения. Но, знаете, мне все равно как-то не по себе. А вдруг что-то случится?
Все присутствующие посмотрели на Джеймса, и он вздохнул. В тот момент Джеймс искренне верил в то, что говорит, а потому полагал, что и остальные поверят.
Мэтью протянул Джеймсу бокал красного вина.
— Решил за тебя, — сказал он. — Итак, что привело тебя сюда?
— Ну, ничто конкретно, — солгал он. — Я разговаривал с Майклом — он приехал со мной в Лондон, — и он рассказал, что вы здесь живете, вот мне и захотелось к вам заглянуть.
— Так, значит, тебе не нужны деньги, — заключила Алиса со скупой улыбкой.
Джеймс покраснел.
— Алиса, прошу тебя, — усмехнулся Мэтью.
— Да, моя дорогая, это немного жестоко, — заметил Адам.
— Вы правы. Извини, Джеймс, это была неудачная шутка, ты же знаешь, что такое неудачные шутки. — Алиса пару секунд буравила Джеймса взглядом, а потом добавила: — Правда, я прошу меня простить. Но я уверена, что ты приехал не просто так. Кстати, ты вегетарианец?
— Господи, нет, конечно.
— А мы вегетарианцы.
Она отвернулась к большой кастрюле и принялась что-то в ней помешивать, по всей видимости потеряв интерес к тому, что происходит у нее за спиной. Джеймс сел за большой дубовый стол, стараясь не пялиться на ее зад.
— Итак, Джеймс, чем ты занимаешься? Как Майкл? Я видел его по телевизору в вечернем шоу несколько недель назад. У него хорошо получается, правда? Я даже подумывал о том, чтобы позвонить ему и поздравить с успехом, — подхватил разговор Мэтью.
— У него все хорошо, по-прежнему пишет для своего журнала, — наобум сказал Джеймс. — А как ты? Слышал, преподаешь?
— Нет-нет, бросил. То есть я преподавал, но, когда мы выиграли в лотерею, я перестал этим заниматься.
— Да уж, кому охота работать?
— О нет, против работы я ничего не имею, просто я нашел для себя другое занятие.
— И какое же? Часом, не музыка?
— Нет, нет и нет. Хоть я и балуюсь иногда ради собственного удовольствия, даже завел студию на первом этаже и все такое… но в основном я работаю на церковь Адама.
— Ух ты, здорово, — отреагировал Джеймс. — А я сам буддист.
— Вот как? — искренне удивился Адам. — И что это для вас значит? Я имею в виду, к какому богу вы обращаетесь?
— Э-э-э, наверное, к буддистскому? — предположил Джеймс и почувствовал облегчение, когда Мэтью и Адам рассмеялись. — Так вы, значит, священник?
— Да, сэр, первый священник церкви Триединства.
— Простите?
— Первый священник церкви Триединства.
— По-моему, я о такой не слышал.
— Что ж, думается, в глубине своего сердца вы давно с ней знакомы, вы просто еще не сталкивались с ней в реальном мире, — рассудил странный американец.
Во время беседы он смотрел не в глаза Джеймса, а куда-то в центр его лба и между каждым предложением умудрялся улыбаться, причем улыбаться очень широко, показывая все свои зубы.
— В чем выражается твоя помощь этой церкви, Мэтт, чем ты там занимаешься?
— Всем, чем только могу, — ответил Мэтт.
— А откуда вы знаете друг друга? — осведомился Адам.
— Вместе ходили в школу, — сообщил Мэтью.
— Еще мы играли в одной группе. Уверен, Мэтт вам рассказывал. «Собака с тубой», вы о ней слышали?
— О да, Мэтью мне говорил, это было в его пору увлечения рок-н-роллом. Чертовски здорово, я и сам люблю рок. — Адам пробарабанил, ударяя ладонями по столу, начало какой-то песни и усмехнулся.
«Наверное, — подумал Джеймс, — какой-нибудь Пэт Бун или Клифф, мать его, Ричард».
— Что ж, как ни странно, — признался он, — это одна из причин моего к вам приезда. Мне в последнее время хочется снова собрать нашу группу… сами понимаете… мне кажется, мы тогда не довели наше дело до конца.
Алиса захохотала, не поворачиваясь к ним, и Джеймс подумал, что она его раздражает. Красивая, чертовски привлекательная, но выводит его из себя.
— Я так и думала.
— А я думал, что ты думала, будто я пришел за деньгами, — произнес Джеймс, пытаясь улыбнуться.
— Это одно и то же. — Она взяла свой стакан и протянула Мэтью, не глядя на него.
— Господи, ну чего ради тебе вдруг взбрело в голову снова собирать группу? — спросил Мэтью, забирая стакан Алисы и наливая ей вина.
— Ну, я подумал, было бы забавно посмотреть, как все мы выросли.
— Или остались такими же, — съязвила Алиса.
Джеймс отвел взгляд. Он видел, что она настроена враждебно, однако не вполне понимал, чем это вызвано: то ли сексуальным влечением, то ли откровенным презрением. Если учесть выражение ее лица, присутствие мужа и то, как он с ней обращался, когда она была юной и ранимой, все говорило в пользу презрения, однако кто его знает, все может статься.
— Но ведь нам всем уже за сорок. Кому нужна вся эта морока? — пожал плечами Мэтью, который хотя бы улыбнулся.
— Какая морока, ты о чем? Гари Гитарист, например, поддерживает эту идею…
— Верится с трудом, — фыркнула Алиса.
— Нет, я с ним разговаривал. И с Берни…
— А с Майклом?
— Ему я про это пока не говорил… пока нет.
— Пожалуй, на твоем месте я поговорила бы прежде всего с ним, — сказала Алиса.
— Знаешь, та моя знакомая, которая лежит в больнице, — она и его знакомая тоже. Так что, мне показалось, его пока лучше этим не донимать.
Когда Джеймс это говорил, до него вдруг дошло, как сильно Майкл огорчен тем, что случилось с Джули. Внезапное осознание данного факта могло создать у присутствующих впечатление, будто Джеймс тоже переживает.
Адам первый нарушил тишину:
— Мне думается, это интересная идея, Джим… Можно, я стану называть тебя Джим? Да, сэр. Так вот, представь себе, Мэтт, что ты снова играешь перед толпой. Мне кажется, это здорово.
Алиса и Мэтт переглянулись, а потом посмотрели на священника. И тут Джеймсу стало ясно, что если он воспринимает Адама Олданака как персонаж из детективного шоу семидесятых годов, то хозяева дома видят в нем человека, достойного уважения и доверия, к мнению которого следует прислушиваться.
— Эй, а как насчет концерта в поддержку нашей церкви? — громко спросил Адам, вскакивая со стула. — Мероприятие по сбору средств или по привлечению новых членов.
Ни Алиса, ни Мэтт не проронили ни слова.
— Что ж, парочка пробных концертов такого рода нам не помешала бы, — с энтузиазмом подхватил Джеймс, — прежде чем мы отправимся в тур… ну, сами понимаете, кое с кем из наших собратьев. А что представляет собой ваша церковь?
— Церковь Триединства? Это церковь грядущего Сына, церковь будущего. — При этих словах Адам Олданак возвел очи горе, словно общаясь по крайней мере с одним из своих богов, а затем прикрыл глаза и медленно кивнул самому себе, будто выражая благодарность за то, что он избран нести миру Божье Слово, и за то, что в свое время переродился из простого смертного, который продавал в Аризоне пылесосы своим ближним, в человека, который превратил Бога в комитет из трех членов.
Джеймс остался на ужин. И выслушал рассказ Мэтта о том, как они выиграли в лотерею.
— Мы даже не стали сверять номера, — сказал Мэтт, — и лишь в воскресенье, когда мы вернулись из церкви, я включаю телетекст, смотрю… а там… Ничего себе!
Мэтью, возможно, был последним человеком на планете, который мог сказать «Ничего себе!» и на этом остановиться, не присовокупив чего покрепче. Что такого нашла в нем Алиса, было выше понимания Джеймса. Алиса же язвила весь вечер, а кроме того, задавала неудобные вопросы, чем именно Джеймс зарабатывает себе на жизнь? Когда же он объяснил ей, чем именно, она пожелала узнать названия групп, которые он продюсирует. А когда он ответил, что Алиса все равно не слышала ни об одной из них, она заявила, что моложе его, а потому лучше знакома с новыми талантами, возникающими на музыкальном горизонте.
— А я и не утверждал, что они талантливы, — парировал Джеймс, — и не говорил, что они известны за пределами Норфолка.
Адам вел себя так, словно жил в их доме. Он смотрел на Джеймса, пока тот ел, и это здорово бы раздражало, не будь Джеймс так голоден. Джеймс знал, что рано или поздно ему непременно прочтут лекцию на религиозную тему, — ну и пусть, если, слушая, можно есть, но надо сказать, что, когда дошло до дела, Джеймс удивился. Причем удивился настолько, что даже стал жевать медленнее.
Священник начал с вопросов типа: «А почему вы буддист?» К счастью, он, видимо, был готов отвечать на них сам, пока Джеймс пережевывает пищу.
— Да потому, что вы чего-то ищете. — После чего он перешел на шепот: — И вы, как многие другие, ищете истину не в том месте, однако исходя из хороших, очень хороших побуждений.
Адам был совершенно уверен в том, что единственно правильный бог представляет собой некий триумвират. Это не столько Клифф Ричард, сколько «Би Джиз». Он утверждал, что догмат о Святой Троице был самой главной подсказкой, позволяющей раскрыть эту столь долго скрываемую тайну, однако, что важнее всего, современная жизнь, по словам Адама, требовала именно трех богов. Две тысячи лет назад, когда мир был проще, люди путешествовали на верблюдах и все потехи сводились к побиванию кого-нибудь камнями и к редким чудесам, хватало и одного Бога. Теперь жизнь стала более сложной и все в ней отвлекает внимание, многое требует размышления, многое требует поклонения. Точно так же как для того, чтобы побриться, в наше время прибегают к помощи не одного, а двух лезвий, нам теперь необходимо внимание сразу троих богов — для того, чтобы ощущать гармонию. Каким образом один истинный Бог вдруг превратился в троих? Ответ прост: эволюция. «Мы же эволюционировали, — говорил мистер Олданак, — становились выше, сильнее, умнее. Почему же мы настолько тщеславны, что полагаем, будто Богу подобное не по силам?»
Но, нужно отдать ему должное, Адам не только говорил, он еще и подливал вина, и чем больше Джеймс внимал, тем больше Адам, похоже, верил, что его слушателю это интересно. В итоге к тому времени, когда Джеймс принялся за домашний яблочно-черничный пирог с мороженым, Адам уже практически начал склонять Джеймса устроить благотворительный концерт с передачей всей выручки его церкви.
— Но я что-то не понимаю, — заупрямился Джеймс. — Мне показалось, ваша церковь не испытывает нужды в деньгах?
— Вот именно, — сказала Алиса. — И едва ли «Собака с тубой» сможет привлечь к нашей церкви общественное внимание. Я хочу сказать, это была совсем ерундовская и незначительная группа.
— Это верно, — согласился Мэтью. — Так и было.
Джеймс кашлянул:
— Нет, не ерундовская. Может, мы не смогли до конца реализовать себя. Были слишком авангардными, чтобы играть мейнстримовскую попсу, но мы не были ерундовскими, Мэтт. Только не ерундовскими.
— Не кипятитесь, и не будем об этом, — сказал Адам. — Просто давайте подумаем, как бы нам устроить пару концертов на нашем заднем дворе, ладно?
Алиса и Мэтью пожали плечами.
— Я… э-э-э… думаю, надо бы сперва порепетировать, — предложил Джеймс.
— Обычно отсутствие репетиций тебя не смущало, — заметила Алиса.
— Где? — спросил Мэтью.
— У меня дома, — не думая, ответил Джеймс. — У меня есть приспособленный для этих целей коровник, он подойдет. Итак, на следующих выходных?
— А как насчет твоей подруги, которая лежит в больнице? — спросила Алиса.
— И Майкла? — добавил Мэтью.
— Это пойдет ему на пользу, — сказал Джеймс. — Ему надо развеяться. Думаю, что, по существу, мы окажем ему услугу.
Алиса и Мэтью промолчали, но Адам, которого, насколько мог убедиться Джеймс, ему воистину послал сам Бог, громко хлопнул в ладоши и произнес:
— Ну, тогда решено. А можно и мне поприсутствовать? Мне бы хотелось увидеть вашу ферму и посмотреть, как вы станете снова играть вместе. Мы можем поехать на одной машине. Алиса? Мэтью? Что вы на это скажете?
— Ладно, — согласился Мэтью. — Будет чудесно повидать всех наших, и у меня есть пара песен.
«Ну почему в наши дни все кому не лень пишут эти чертовы песни?» — подумал Джеймс.
— На этот счет можешь не беспокоиться, — сказал он. Алиса взглянула на него, и Джеймс добавил: — Но было бы интересно послушать.
— Не забудь поговорить с Майклом, — напомнила Алиса.
Тут даже Джеймс понял, что она с ним не флиртует, а просто люто его ненавидит.