ГЛАВА 19

На этот раз мы встретились в «Виндзорском замке», что в Ноттинг-Хилле. Место выбрала она, но я бывал там и раньше. Честно говоря, мне знакомы все столичные пабы. Я мог бы рассказать вам современную историю Лондона по его закусочным и забегаловкам, хотя вряд ли вы захотите слушать. Я мог бы объяснить вам городскую топографию по маршрутам движения развозчиков пива. А еще я, скажем так, наслышан о потусторонней жизни пабов, поэтому хорошо знал, что кроется в подвалах «Виндзорского замка», еще до того, как Ясмин об этом упомянула.

В каждом пабе есть духи. Ладно, не в каждом, но если в пабе нет духов, то и делать там нечего. У меня есть теория, что все лондонские пабы в совокупности — это своего рода энциклопедия демонов. «Виндзорский замок» и впрямь унылый и мрачный — весь обит деревом и разделен на секции чем-то вроде раздвижных деревянных переборок.

Я ждал ее во второй секции, за угловым столиком под какими-то картинками в рамах. Но едва я увидел ее, меня охватил ужас. Сидевший в ней бес больше не прятался.

Дело в том, что они наглеют. Если знают, что вы о них знаете.

На ней было шелковое платье-чонгсам с высоким воротником, черное с красным шитьем. Поразительно красным: как губы восточной куртизанки, мелькнувшие за тонким балдахином паланкина, как перерезанное горло жертвы в сером тумане викторианского Лондона. Такая вот краснота. Она подошла ко мне; на ногах у нее были платиново-серые чулки и туфли на высокой шпильке. На плечах — казацкая шинель длиной до лодыжек, с золотыми пуговицами в два ряда. Если раньше я еще как-то мог убедить себя, что это не свидание, то теперь этой иллюзии пришел конец.

Я слишком поспешно вскочил ей навстречу, заметив, как другие мужчины поворачивают вслед за нею голову. Они таращились на нее, а я, помогая ей снять шинель, радовался, что она не удостоила никого ни единым взглядом. Возможно, теперь они ломали голову насчет мифических секретов, которыми владеют мужчины постарше. Если бы она только покосилась в их сторону, они с облегчением решили бы, что она спуталась со мной из-за денег, славы, власти или еще чего-то, столь же банального. Но это дурачье ничего не знает о роли бесов. Им невдомек, что тут стоит на кону.

— Извини, что опоздала.

— Ты не опоздала. Все нормально. — Я сложил ее шинель на скамье, а Ясмин села напротив. — Отлично выглядишь.

— Ты тоже постарался.

Пожалуй, да. Раскошелился на льняной пиджак и зеленовато-голубую сорочку. Подрезал непослушные волоски на бровях. Каким бы смешным мне все это ни казалось, иногда на внутреннего тролля нужно наводить лоск.

— Я уже выпил. — Мне было не по себе, и она это заметила. — Есть хочешь?

Она кивнула. Похоже, она не могла удержаться от улыбки, глядя на меня. Бес женской улыбки; слишком уж много они улыбаются. Я пытался говорить непринужденно:

— Знаешь что? Жутко хочется кабанчика с яблоками.

— И мне. А еще устриц.

Сказав «устриц», она мельком глянула на меня поверх меню, словно это был какой-то пароль. Я же, притворяясь, что поглощен изучением меню, то и дело на нее поглядывал. Так, чтобы она не заметила. Бесы, знаете ли, весьма умны. Шмыгают внутрь и наружу. Они не входят в кого-то раз и навсегда. Они как птицы на проводе: спорхнут в испуге, покружат — и вновь на исходную. Могут засесть на несколько месяцев. А могут заскочить лишь на пару секунд.

За эти годы я стал настоящим докой, выучил назубок все признаки появления бесов. Когда бес внутри, это можно понять по тому, как человек барабанит пальцами по столу, или по жесту, которым он поправляет волосы, а вернее всего — по лицу. Так уж устроено; иногда это всего лишь мгновенное движение мышц, избыточность мимики. Иной раз — дрогнувшее веко. Раздувающиеся ноздри. Но в большинстве случаев глаза.

Разумеется, можно по ошибке принять за бесовщину обычную подвижность человеческих черт. Но с годами, говорю же, становишься настоящим докой. В случае Ясмин это были вспыхивающие в глубине зрачков огоньки, словно там загоралась спичка. Не то чтобы ее глаза алели, как угли или горячая зола, нет, ничего явно демонического — лишь эфемерное медово-золотистое пламя, горючее вещество которого я с легкостью разделил на составляющие: сочувствие, жалость, страсть.

Все происходило слишком быстро. Я собирался от нее отделаться и решил, что лучший способ — нынче же вечером рассказать ей обо всем. Как есть, от и до.

— Я сам сегодня чуть не опоздал, — сказал я, когда мы заказали еду.

В углу мрачно бухали два мужика. Не обращая ни малейшего внимания друг на друга, оба нагло пялились на Ясмин. Меня это взбесило. Так и подмывало встать и сказать этим мудакам, чтобы вели себя прилично, хотя она, кажется, их даже не заметила. Неужели она и впрямь не подозревает, как действует на мужчин? В конце концов я не выдержал и смерил одного из них ледяным взглядом. Он виновато отвел глаза в сторону.

— А что случилось? — спросила Ясмин. — Почему ты мог опоздать?

— Из-за дочери и ее парня. Приехали на каникулы, поселились у моей жены, но не ужились.

— Как зовут твою дочь?

— Сара. Она и этот парень, которого она с собой притащила, довели до ручки сожителя моей бывшей жены.

— Бывшей жены. Сперва ты сказал просто «жены».

— Бывшей, да. Сожителя бывшей жены.

— Этого пирожочника?

— Ага, этого старого пирожопника. Они вместе учатся в Уорикском университете. А ты вроде уже говорила, в каком училась?

— Нет.

— Не говорила или не училась?

— Не училась.

— Правда? А я готов был поклясться, что да. Могла бы обвести меня вокруг пальца.

— На кой черт, интересно? — резко спросила она. А потом добавила уже мягче: — Нет, только «университет жизни».

— О, это заведение высшего класса. Уверен, ты была старательной ученицей.

Я взял неверный тон. Она сказала:

— Звучит самую малость высокомерно.

— Правда? Прости!

Я и впрямь сожалел. Чересчур увлекся, наблюдая за тем, как перемещаются тени на ее лице, высматривая неуловимые приметы одержимости, — вот и не заметил, как ляпнул что-то не то.

— Самую малость. Всю свою жизнь, снова и снова, я натыкаюсь на мужчин и женщин, которые глупее меня, зато далеко обогнали по части образования. Они щеголяют своими дипломами, словно клубным галстуком; сразу же видно, что ты единственный в компании, на ком его нет. Раньше мне это страшно мешало, а потом я обнаружила, что выучить их код, их язык проще простого.

— Вот и я говорю: ты ни в чем не уступаешь никому из моих знакомых.

— Назвать тебе несколько дисциплин, по которым я специализировалась? Ты даже не поверишь. Я магистр порочных наук. Как тебе это, Уильям? Защитила докторскую по зависимости и реабилитации. Училась среди альфонсов и прихлебателей, стриптизерш и содержанок…

— Тпру! Придержи коней! — Что-то пошло не так. Ведь это я искал способ отвратить ее от себя, а тут вдруг выясняется, что она очертя голову играет в ту же игру. — Что ты несешь, а?

— Я хочу, чтобы ты знал, откуда я взялась. Кто я такая.

«Я знаю, — подумал я. — Знаю о тебе все». Мне казалось, что я знаком с ней уже много лет. Как будто я проснулся посреди романа; внутри истории (или предыстории), которая пока открыта мне только отчасти. Словно я знал ее в прошлой жизни.

Но такие мысли опасны. Я уже занимаюсь тем, что вплетаю ее в свою судьбу. И это лишний раз доказывает: в Ясмин засел демон, который внушает мне, что я влюбляюсь в нее все сильнее, чего ни в коем случае нельзя допускать. Но в эту же самую минуту мой голос влюбленно шептал ей слова, которых я не желал ни произносить, ни слышать:

— Как странно. У меня такое чувство, будто мы знакомы уже давно.

Я едва не откусил себе язык, потому что именно это обычно говорят всевозможные разнесчастные влюбленные.

— Мы и впрямь давно знакомы.

Тут я очнулся:

— Что?

Она покачала головой:

— Я хотела сказать, что чувствую то же самое.

Но у меня осталось ощущение, что она пошла на попятный: как шахматист, который собрался было сделать ход, но потом решил еще раз хорошенько все обмозговать и убрал пальцы с фигуры. Мы обменялись самыми безмятежными из всех улыбок. Ее рука покоилась на столе, и мне хотелось дотянуться до нее, легонько провести пальцем по жилке на ее запястье. Несомненно, я мог бы решительно взять ее за руку. А вместо этого отдернул свою — возможно, чересчур поспешно.

Как и большинство мужчин, я немало флиртовал в своей жизни: искусно и неуклюже, изысканно и нелепо. Но никогда еще не испытывал такой устрашающей, навязчивой тяги погладить жилку на внутренней стороне женского запястья. Это доказывало, что я еще не превратился в бесчувственного чурбана. А кроме того, совсем потерял голову.

Принесли еду. Я заказал еще одну бутылку вина. Ясно было, что я выпью ее в один присест. Возможно, таким образом я надеялся споить беса, чтобы тот стал сонным и вялым. Я обновил вино в ее бокале и сказал:

— Знаешь, кое-кто из мужчин в этом баре с тебя глаз не сводит.

— Хочешь сказать, в этом баре есть кто-то еще?

Это меня рассмешило. Мы падали в штольню, в кроличью нору, и опять события развивались гораздо быстрее, чем я предполагал. Я хотел сказать ей: бесполезно, мол, в тебе сидит бес, я вижу тебя насквозь и все это до добра не доведет. Я даже хотел заговорить прямо с самим бесом, как бы сквозь нее. Но вместо этого спросил:

— Как тебе устрицы?

— Отличные! Вот, попробуй. — Она сунула внутренности ракушки мне в рот. — А почему ты женился? По любви?

— Частично. Еще, пожалуй, нуждался в убежище. Первые несколько лет после колледжа я был словно помешанный. Как будто выжил после какой-то катастрофы, понимаешь? Вот и женился, не приходя в сознание.

— Забавно, со мной было то же самое.

— Ты была замужем? А каким было твое помешательство?

— Нет-нет. Ты не рассказал мне о своем.

Я отложил нож и принялся пощипывать кожу между бровями, размышляя о том, что можно ей рассказать, а что желательно утаить.