ГЛАВА 11
Вернувшись с обеда, Вэл сообщила мне, что какой-то человек приковался к ограде Букингемского дворца. Типичная, заурядная послеобеденная новость — что-то такое как раз и ожидаешь услышать, протирая штаны в одном из лондонских офисов. Между тем мне надо было позвонить младшему министру насчет этой злосчастной молодежной инициативы. Секретарь, бодро чирикнув, переключила меня на какого-то клерка — из тех, кто определенно не чирикает, зато усердно пудрит носы помощникам младшего министра. Тот сообщил, что начальника нет на месте.
— А это не он, случаем, приковался к ограде?
— Простите?
— Шутка. Невинная острота.
— С кем я разговариваю?
Я уже представился этому дурику, но все равно повторил свое имя, звание и номер.
— О, — наконец-то дошло до него. — Мы, собственно, как раз хотели узнать, можем ли рассчитывать на вашу поддержку.
— Я звоню именно по этому вопросу.
— Так да или нет?
— О господи, — едва не вскричал я. — Передайте ему, что я звонил. — И бросил трубку.
Бывают дни, когда ни до кого невозможно достучаться; тебя охватывает слабость, которая, спускаясь по позвоночнику, оседает где-то в районе коленок, так что даже просто встать — и то сил нет. Зато в такие дни можно без опаски перезванивать кому угодно, потому что те, кого ты не хочешь слышать, наверняка будут отсутствовать. Потом им, в свою очередь, придется перезвонить тебе — и так по кругу. У меня уже накопилось семь таких звонков. Есть в этом что-то от азартной игры: продолжаешь испытывать судьбу просто из интереса. Везение закончилось на восьмом — когда я позвонил скаутам. Они пытались замять неприятность с одним из членов правления, которого застукали за просмотром детской порнографии в интернете. Не повлияет ли это на их финансовые перспективы? — интересовались они. Меня так и подмывало огрызнуться: «Еще как!»
Мой мобильный ожил, когда я советовал им, как лучше подготовить заявление для прессы. Антония. Она очень редко мне звонила, а уж на мобильник и вовсе почти никогда.
— Привет, Антония. У меня тут разговор на другой линии. Давай я тебе перезвоню.
— Это очень важно, любовь моя.
То, как она сказала «любовь моя», заставило меня мигом избавиться от скаутов.
— Ладно. Что стряслось?
— Помнишь Шеймаса? Старого вояку, которого ты ко мне прислал?
— Да. А что с ним?
— У него кто-нибудь есть? Какая-то родня? Кто угодно?
— Блин, да я не знаю. Он либо по улицам шляется, либо торчит у тебя. Не думаю, что у него есть семья.
— Может, хотя бы знакомый найдется? Сейчас сгодится любой.
— Да что случилось?
— Он приковался к ограде Букингемского дворца.
— Ого, так это он! Я уже наслышан.
— Все гораздо хуже, чем ты думаешь. Его пытались отцепить, но он заявил, что на нем бомба.
Меня бросило в жар. Затем я вспомнил об Отто.
— Антония, есть один парень. Служил с ним в Персидском заливе. Надеюсь, он сможет помочь.
— Я сейчас возле дворца, вместе с полицией. Шеймас сказал им, что он из «Гоупойнта», и они меня сюда привезли. Мы в тупике. Они не знают, блефует он или нет. Но если с ним удастся поговорить, возможно, что-то прояснится.
— Сейчас позвоню Отто. Ты там будешь? Я скоро.
Антония продиктовала мне номер начальника полиции, чтобы я мог сообщить ему, когда буду на подходе. Я позвонил в магазин игрушек Отто. Нарвался на автоответчик с дурацким хохочущим полицейским. Оставил сообщение, и Отто, к счастью, сразу же перезвонил. Я рассказал ему, в чем дело, и мы договорились, где встретимся, чтобы вместе рвануть к месту происшествия.
Я знал, что Отто никак не добраться до центра быстрее, чем за сорок пять минут, так что закончил работу: порекомендовал скаутам отмежеваться от педофила и вообще держаться подальше от коротких штанишек. Не успел я натянуть пальто, как вновь зазвонил телефон. Вэл взяла трубку и прошептала, что это пудронос младшего министра. Во всяком случае, мне так послышалось. Я отмахнулся и, уходя, услышал, как она елейно врет, будто меня уже нет.
Я поймал Отто у станции метро «Виктория», и мы поспешили ко дворцу. Полиция перекрыла улицы Беркейдж-Уок и Конститьюшн-Хилл, оттеснив солидную толпу зевак за мемориал королевы Виктории. Полисмен в бронежилете вытянул руку, преграждая нам путь, но я назвал ему фамилию и номер начальника, и он, переговорив по рации, позволил нам пройти. Нас сопроводили в командный пункт.
Антония, накинув форменную куртку с чужого плеча, о чем-то беседовала с командующим. Они стояли у служебного «лендровера» в окружении вооруженных до зубов полицейских в бронежилетах. Едва ли не у каждого были наушники и микрофоны. Вдали, у ограды, маячила одинокая фигура Шеймаса — точнее, только голова, так как его обложили мешками с песком, отгородив и от нас, и от дворцовой площади.
Антония представила меня высокому седовласому мужчине с лошадиным подбородком и озорным выражением лица.
— Оказывается, мы вместе учились в школе, — сказала Антония.
— Да ну? Ты и Шеймас?
— Нет, — сказал командующий, потирая большие белые руки. — Мы с Антонией.
В этом она вся. Дай ей две минуты, и она с кем угодно найдет общий язык. Пять минут — и этот командующий уже в ее команде. Они оба смотрели на меня так, будто ожидали, что я тоже начну болтать о славных школьных денечках, но затем командующий спохватился:
— Вы тот самый его знакомый?
Я сказал, что нет, и предъявил ему Отто.
— Мы вместе воевали в заливе, — сказал Отто, как будто извиняясь.
— Он сказал, что на нем бомба. Он умеет обращаться со взрывчаткой? — спросил командующий.
— Да. Он был старшим сержантом. Знает понемногу обо всем. Но бомбы на нем нет. Я в этом уверен.
— Вашей уверенности мне недостаточно, — отрезал командующий.
— Он не террорист. Дайте мне поговорить с ним. Кроме меня, у него никого нет. Я уж сумею его утихомирить.
Командующий поднял очи горе — к небу, обложенному разбухшими темными тучами. Казалось, прежде чем снова встретиться глазами с Отто, он прикинул, велика ли вероятность дождя. Тучи тяжело ворочались у нас над головами.
— Он просто бродяга, — не унимался Отто.
— Ладно, посмотрим.
— Вы уж с ним поделикатней, — попросил Отто. — Этот мужик прошел через ад.
— Ладно, идите потолкуйте с ним, — распорядился командир.
— Я с вами, — сказала Антония.
Отто посмотрел на нее и сказал:
— Нет. — Затем повернулся ко мне и сказал: — Пошли.
Я взглянул на командующего. Он кивнул. Только теперь до меня по-настоящему дошло, что может произойти, если бомба и правда существует. Но, как и Отто, я знал, что у бывшего солдата на это нет ни средств, ни возможностей. И мы вдвоем подошли к прикованному Шеймасу, на которого были нацелены телекамеры и тысячи глаз.
Мы остановились у самых мешков с песком. За оградой, позади Шеймаса, королевские гвардейцы в меховых киверах стояли на посту с тем же невозмутимым видом, с каким они каждый божий день красуются перед туристами. Вся эта суматоха ни на йоту не поколебала их распорядка. «Как это по-английски! — подумал я. — Чисто английский идиотизм». Что бы ни случилось с нами здесь, за оградой дворцовой площади, — через час они, без сомнения, с обычной помпой проведут церемонию смены караула.
— Шеймас! — крикнул Отто. — Хули ты творишь?
— Кто там? — каркнул голос из-за мешков.
— Это я, дружище, Отто.
— Отто? Что ты тут делаешь?
— Куда интересней, что ты тут делаешь, Шеймас. Можно мне подойти на пару слов?
— А кто это с тобой?
— Один мой приятель. Ты его знаешь. Мы можем подойти и поговорить по душам? Обсудить тактику. А, Шеймас? Что скажешь?
— Я не против.
Отто повернулся к полицейским, столпившимся за «лендровером», и просигналил им, подняв оба больших пальца. Мы вошли в закуток, огороженный мешками с песком.
Шеймаса было не узнать: он обрил голову. Из-под его шинели выпирало что-то громоздкое. Все это мне ни капельки не понравилось. Интересно, подумал я, с чего Отто надумал взять с собой именно меня?
— Черт, ну и заварил же ты кашу, — сказал Отто.
Шеймас воззрился на меня. Его глаза искрились льдом. Мне вновь вспомнился Старый Мореход, и я спросил себя, суждено ли мне увидеть еще одну свадьбу.
— Кто это?
— Мы уже встречались, Шеймас. Я направил тебя в «Гоупойнт».
— Впервые вижу, — сказал он, сморщив обветренный нос.
— Сигаретку будешь? — спросил Отто. — Давай курнём. Держи.
— Покурю, если угощаешь. Отчего ж не покурить.
Отто зажег сигарету и передал ее Шеймасу. Потом засмолил свою. Я не курю, но тоже стрельнул одну.
— Ну, рассказывай, что все это значит, — спросил Отто.
Шеймас постукал пальцем по ноздре:
— Спецоперация.
— Нет, Шеймас, это не операция. Мы больше не проводим никаких операций — ни ты, ни я. Мы теперь штатские. Оно и к лучшему.
— Не в том дело.
— А в чем?
— Все сплошная наебка, так? Вот в чем дело.
Отто посмотрел на меня и утер пальцем нос.
— Ну а что там насчет бомбы? Что у тебя под шинелью? Ведь ничего особенного, да? Ну признавайся, ничего ведь? И вообще, чего ты добиваешься, а?
— Аудиенции с королевой. Хочу рассказать ей, что мне известно.
— Кому? Королеве? Шеймас, на таких, как мы с тобой, королеве насрать.
— Я чертовски верно служил этой гребаной королеве. И теперь хочу рассказать ей о том, что знаю. А если ей западло сюда спуститься, то пусть скачет разорванной сракой в Бирмингем. — Что бы ни означала эта фраза, Шеймасу она показалась невероятно забавной. Он запрокинул голову и расхохотался: — Ха-ха-ха-ха-ха!
Отто снова посмотрел на меня:
— Скажи ему, что королева не придет. Скажи, что занята: лопает пироги во дворце. Хлопот полон рот.
— Он прав, Шеймас, — подтвердил я. — Королева сюда не явится.
Старый служака опустил глаза и оглядел усыпанный песком тротуар.
— М-да, — серьезным тоном сказал он. — Насвинячили. Может, пока суд да дело, приберемся тут, а?
И уставился на меня. Похоже, насчет уборки он не шутил.
— Понимаешь, — сказал он мне, — девчушку-то убили. Взяли и грохнули. Это факт. Все знают.
— Какую еще девчушку, Шеймас?
— Диану. Принцессу Ди. Не хотели, чтоб за араба выходила, понял? Такая милая девушка! Я ведь знал ее. Все насчет противопехотных мин. Расспрашивала меня про эти мины, ну.
— Ясно, — кивнул я, хотя понятия не имел, к чему он клонит. — Теперь ясно.
— Скажи королеве, чтоб шла сюда, ко мне. Ей надо со мной покумекать. Пускай только подмигнет, и я все пойму.
— Что поймешь?
— Это уж наше с ней дело. Королева почем зря мигать не станет, верно? Так что, если она придет и подмигнет, я сразу соображу, что к чему.
Бред какой-то. И ни малейшей зацепки. Я пытался придумать, что бы еще такого сказать, как вдруг Шеймас резко придвинулся ко мне. Его глаза бешено сверкали. Как изморозь на солнце.
— Страшное дело, а? — сказал он. — Пытаюсь надыбать чашечку чая.
Я вздрогнул. Эти же самые слова он прокаркал из темного дверного проема тем утром, когда я посадил его в такси и отправил в «Гоупойнт». Казалось, мы на мгновение вернулись туда, попав в какую-то пространственно-временную петлю.
Потом я услышал, как Отто сказал:
— Раз плюнуть, дружище, я добуду тебе чайку.
Отто подмигнул мне. Вряд ли он ожидал, что Шеймас заметит это, но тот заметил — и окаменел. Затем в его лице что-то изменилось. Он переводил взгляд с меня на Отто с таким видом, будто заподозрил, что мы в сговоре. Вроде бы пустяк, понимаю, но я отчаянно жалел, что Отто сделал это.
— Нет, — сказал Шеймас. — Пусть он идет. А ты побудь тут со мной.
Я не возражал против роли посыльного.
— Какой тебе, Шеймас? С молоком? С сахаром?
— Молоко и три сахара. И чашечку для Отто, да? Он никогда меня не подводил. Заслужил чашку чая. Старый приятель… Да, и держи-ка. Мне больше ни к чему.
Он вручил мне какой-то цилиндрик, обернутый в грязный красно-белый клетчатый платок с бахромой — традиционный арабский шемаг.
— Сейчас не смотри, — сказал он. — Там все, что я знаю. Суй в карман, потом поглядишь.
Пререкаться я не стал — подчинился его указаниям и медленно зашагал обратно к командному пункту. Тем временем полицейские и Антония не сводили с меня глаз. Только сейчас я заметил в тени снайперов, нацеливших на Шеймаса скорострельные винтовки. По-моему, это уже перебор. Впрочем, нельзя же забывать и о королеве.
Я подошел к полицейскому «лендроверу» и остановился. Командующий, Антония и все прочие молча на меня уставились.
— Хочет чашечку чая, — сказал я.
Кто-то шумно стравил воздух сквозь зубы.
— Просит, чтобы три сахара, — виноватым тоном продолжал я.
— Это можно, — сказал командующий. Он зыркнул на подчиненных, и один из них тут же метнулся выполнять. — Мы тут, случается, проводим по нескольку дней, поэтому чайком запаслись. Как думаете, есть у него бомба?
— Трудно сказать, — признался я. — Отто считает, что нет. У него что-то торчит под шинелью, но что именно — не поймешь.
Я слышал голоса Шеймаса и Отто — они раздавались из индукционной петли, которая лежала позади «лендровера». Были здесь и видеокамеры. Значит, пока я был там, отсюда следили за каждым моим словом и жестом. Прибыл чай — два пластиковых стаканчика.
— Продолжайте с ним говорить, — распорядился командующий. — Это все, что от вас требуется.
Чай был до того горячий, что обжигал пальцы сквозь тонкий пластик. Я кивнул, развернулся и, стараясь не расплескать, пошел к ограждению. Вдруг перед глазами что-то блеснуло, и я едва не упал навзничь, заливая кипятком себя и все вокруг. Оглушительный грохот поглотил все прочие звуки, а в небо стал ввинчиваться штопор черного дыма.
По всей округе взвыла автомобильная сигнализация. Где-то зазвенел старомодный механический звонок; полицейские кинулись врассыпную. У меня подогнулись колени. В воздухе завоняло чем-то вроде нашатыря. Я попытался подняться, однако ноги стали какими-то ватными, и я растянулся на земле.
Подбежала Антония, помогла мне встать. Мы оба посмотрели туда, где только что стояли Отто и Шеймас. Ограда в том месте страшно искорежилась, а сверху повисло круглое черное облако; оно почти не двигалось, словно воздух оцепенел от ужаса. Антония напряженно вглядывалась в мое лицо, и ее глаза сами были как два серых грозовых вихря.
Автомобили все так же выли втуне; по-прежнему метались туда-сюда полицейские; вопили люди, толпившиеся за статуей Виктории. Я ни с того ни с сего глянул вдаль, за мешки с песком, на гвардейца в серой шинели и меховом кивере.
Он шевельнулся. Считается, что их невозможно расшевелить. А этот шевельнулся.
