Трое детективов и журналист как могли расположились в крошечном номере мотеля. Уилкокс прислонился к стене у окна, время от времени поглядывая на огоньки проезжавших автомобилей. Андреа Шеффер и Тэнни Браун сидели на стульях по обе стороны маленького столика, с видом игроков в покер, пытающихся отгадать карты, выпавшие сопернику. Кауэрт неуклюже примостился на краю кровати. За стеной громко работал телевизор — передавали новости. Кауэрт подумал о том, как телеведущие с притворно удрученным видом рассказывают о все новых и новых леденящих душу трагедиях, отводя каждой из них не более пятнадцати секунд эфирного времени, ибо тридцати секунд заслуживали только катастрофы мирового масштаба.

— Как вы меня нашли? — наконец спросила Андреа.

— Нам дали ваш адрес в местной полиции, куда мы обратились сразу по прибытии в Ньюарк, — объяснил лейтенант. — Там же нам сообщили, что вас возили домой к Фергюсону.

Женщина кивнула, а Тэнни спросил:

— Зачем вы к нему пошли?

Шеффер начала было отвечать, но, взглянув на Кауэрта, передумала и покачала головой:

— Лучше скажите, зачем вы сюда приехали.

Лейтенант Браун спокойно заявил:

— Мы тоже приехали сюда к Роберту Эрлу Фергюсону.

— Зачем? — удивилась Андреа. — Я думала, что вы уже с ним разобрались!

— Еще нет.

— Почему?

— А потому, — вновь заговорил Тэнни, — что, по нашему мнению, в первоначальное следствие по делу Фергюсона вкрался ряд ошибок. Кроме того, некоторые утверждения в статьях мистера Кауэрта ошибочны. Мы прибыли сюда для того, чтобы разобраться в этих вопросах.

— Ошибочны? — Не сумев скрыть раздражения, Шеффер повернулась к журналисту. — В каком смысле ошибочны?

Поняв, что на этот раз ему не отвертеться, Кауэрт пробормотал:

— Фергюсон мне лгал.

— О чем?

— Об убийстве девочки в Пачуле.

— Зачем же вы все-таки сейчас сюда приехали? — ерзая на стуле, не унималась Андреа.

— Чтобы разобраться с Фергюсоном.

— Звучит довольно грозно, — усмехнулась женщина. — И все-таки, почему вы прибыли сюда в таком составе?

— Мы тоже хотим разобраться с Фергюсоном, — заявил лейтенант и тут же прикусил язык, поняв, насколько смешно одному полицейскому слышать такие слова от другого.

— Но вы же не собираетесь арестовывать его? — помолчав, спросила Андреа.

— Нет, нам его не арестовать.

— Вы хотите с ним поговорить?

— Да.

— Врете! — заявила женщина-полицейский.

— Мы… — начал было Браун.

— Опять врете!

— Дело в том, что… — встрял Кауэрт.

— И вы тоже врете! — оборвала его Андреа. — О каких ошибках идет речь? Если бы это были ошибки Кауэрта, он приехал бы сюда один. Если бы это были ваши ошибки, лейтенант, вы тоже приехали бы сюда один. Но вы же вместе! Значит, речь идет о чем-то совсем другом.

Тэнни Браун кивнул.

— Значит, так и будем говорить загадками? — спросила женщина.

— Нет, скажите, зачем вы сюда приехали, и я все вам объясню.

— Ну ладно, — сдалась Шеффер, — я приехала сюда потому, что Фергюсон имеет отношение и к Салливану, и к Кауэрту. Я рассчитывала на то, что у него может быть какая-нибудь информация об убийстве на Тарпон-драйв.

— Он вам что-нибудь об этом сказал?

— Нет, он сказал, что вообще ничего об этом не знает.

— А чего вы от него ожидали? — пробормотал Кауэрт.

— Между прочим, Фергюсон был со мной намного откровенней, чем вы, — огрызнулась Андреа.

Конечно, это было не совсем так, но ей хотелось заткнуть рот журналисту, и, надо сказать, это ей удалось.

— Но если Фергюсон не имеет никакого отношения к убийству и ничего о нем не знает, почему вы все еще здесь? — поинтересовался лейтенант.

— Я проверяла его алиби.

— Ну и как?

— В момент убийства на Тарпон-драйв Фергюсон был на занятиях в университете.

— Не может быть! — воскликнул Кауэрт.

— Повторяю, в те дни Фергюсон был на всех занятиях. Он не смог бы добраться до Исламорады и вернуться сюда, не опоздав ни на одно из них.

— Но ведь Салливан… — снова вмешался журналист, но тут же замолчал.

— Что — Салливан? — повернулась к нему Шеффер.

— Ничего.

— Говорите же, черт вас возьми! Что — Салливан?!

— Салливан сказал мне совсем другое, — нехотя признался Кауэрт.

Тэнни Браун открыл было рот, но женщина смерила его таким гневным взглядом, что он прикусил язык. Она не на шутку разозлилась:

— Когда Салливан вам это сказал?

— Перед казнью.

— Что именно он вам сказал?

— Что стариков на Тарпон-драйв убил Фергюсон.

— Какой же вы мерзавец! — прошипела Андреа.

— Прошу вас, попробуйте меня понять!..

— Вы, Кауэрт, отпетый негодяй! Немедленно говорите, что именно сказал вам Салливан!

— Он пообещал Фергюсону взять на себя убийство девочки в Пачуле, а тот взамен должен был убить его мать и отчима.

— И вы осмелились скрыть этот факт от следствия?! — прорычала она.

— Видите ли, все не так просто. Салливан — лжец. Я только хотел…

— Мне наплевать на то, что вы хотели. Неужели вы не понимаете, что вы тоже лжец?!

— Нет! Я так не могу! — Журналист повернулся к Тэнни Брауну. — Она просто не желает меня слушать!

— Мне следовало бы вас немедленно арестовать, — заявила Шеффер Кауэрту. — В тюремной камере тоже можно писать статьи. Как вам, например, такой заголовок: «Репортер покрывал убийцу, жестоко расправившегося с пожилой парой»? По-моему, он хорошо отражает истинное положение вещей. Эту статью нужно опубликовать на первой полосе с вашей фотографией. Пусть люди прочтут хоть слово правды!

Журналист наконец обрел дар речи.

— Правды? Какой правды?! — воскликнул он. — Это все ложь! Выходит, Салливан опять солгал!

— О чем вы?

— Все о том же. Салливан сказал мне, что этих стариков убил Фергюсон, но я не знал, верить мне Салливану или нет. Ведь он мне еще кучу всего наговорил, и многое из этого оказалось ложью. Если бы я вам все сразу рассказал, мне пришлось бы написать об этом в газете. Но вы же сами говорите, что у Фергюсона есть алиби. Значит, мои сведения были бы ложными. Выходит, Фергюсон не убивал этих стариков, так?

Андреа не нашлась что сказать.

— Так или не так? Отвечайте!

— Выходит, что так, — неохотно признала женщина-полицейский. — Я ездила в Рутгерский университет и говорила там с тремя разными преподавателями. Все они утверждают, что у Фергюсона образцовая посещаемость и на той неделе он был на всех занятиях. Кроме того, у моего напарника появилась новая информация…

— Какая новая информация?

— Не важно.

В номере мотеля воцарилось молчание, все обдумывали услышанное.

— И все-таки, почему вы сейчас здесь? — негромко спросил Тэнни Браун. — Если вам не в чем подозревать Фергюсона, вы бы уже летели на самолете домой во Флориду. И зачем вы лично отправились в университет? Вы могли бы проверить посещаемость Фергюсона и по телефону. Почему вы еще не собрали чемодан? Почему вы встретили нас в дверях с пистолетом в руках?

Андреа растерянно пожала плечами.

— Хорошо, — примирительно сказал лейтенант, — я сам отвечу на свой вопрос. Все это потому, что вы чувствуете что-то неладное, но еще сами не поняли, о чем идет речь.

Женщина кивнула и развела руками.

— Ничего страшного, — закончил Браун, — мы и сами здесь именно поэтому.

Над городом занимался тусклый рассвет. В небе клубились сулившие дождь серые облака. Шеффер и Уилкокс припарковались в северном конце улицы, а Браун и Кауэрт остановились в противоположном конце. Журналист проверил кассету в магнитофоне и похлопал по карману, где лежали блокнот и авторучка. Потом он повернулся к лейтенанту…

Незадолго до этого в номере мотеля Андреа наконец спросила у журналиста и полицейских, каков их план действий. Кауэрт негромко ответил:

— Мы собираемся напугать Фергюсона. Может, он растеряется и совершит что-нибудь такое, за что мы сможем его задержать. Мы хотим, чтобы Фергюсон больше не чувствовал себя в безопасности. Этим займусь я, — невесело улыбнулся журналист.

— В кино на меня надели бы какой-нибудь передатчик, — попробовал шутить Кауэрт, сидя в машине с Тэнни Брауном. — Тогда я смог бы подать сигнал, если мне потребуется помощь.

— И вы взяли бы с собой такой передатчик?

— Наверное, нет.

— Я так и думал, поэтому придется обойтись без него.

Журналист улыбнулся, хотя на душе у него скребли кошки.

— Вы что, нервничаете? — спросил детектив из Пачулы.

— Разве заметно?

— Не волнуйтесь, он ничего вам не сделает.

— Знаю, но чувствую себя сейчас как укротитель, внезапно встретивший в джунглях льва, которому угрожал бичом. Только теперь лев не в клетке, а укротитель без бича…

— Фергюсон может только рычать на вас, но не посмеет укусить.

— Надеюсь, что так, — пробормотал Кауэрт, вылезая из машины. — Ладно. Я скоро вернусь.

На улице было сыро и холодно. Журналист быстро зашагал по заплеванному тротуару мимо бездомных, спавших в подъездах заброшенных зданий. Услышав его шаги, бродяги начинали возиться и сопеть, но ни один из них так и не проснулся. Где-то вдалеке гулко заработал дизельный двигатель, поехали первые утренние автобусы.

Немного постояв перед домом Фергюсона, Кауэрт решительно вошел внутрь и взбежал по ступенькам. В такой ранний час Фергюсон наверняка был дома. Журналист надеялся, что тот еще спит и спросонья испугается и растеряется. Людям труднее всего сохранять самообладание в зыбкие часы между ночью и днем.

Переведя дух, Кауэрт громко постучал в дверь. В квартире было тихо, и журналист постучал еще раз. Наконец за дверью послышались шаги. Кауэрт еще раз стукнул кулаком.

Залязгали засовы, и дверь приотворилась. В образовавшуюся щель выглянул Фергюсон.

— Мистер Кауэрт?! — удивился он при виде журналиста.

«Ах ты, подлый убийца!» — подумал Кауэрт, но вслух сказал:

— Доброе утро, Роберт.

Проведя рукой по заспанному лицу, Фергюсон пробормотал:

— Я должен был догадаться, что вы тоже появитесь.

— Вот и я.

— Что вам нужно?

— То же, что и обычно. У меня к вам есть вопросы.

Фергюсон отворил дверь, и Кауэрт вошел в квартиру. Оказавшись в маленькой гостиной, журналист быстро огляделся по сторонам, стараясь запомнить увиденное.

— Выпьете кофе, мистер Кауэрт? — спросил Фергюсон. — Еще у меня есть шоколадный торт. Хотите кусочек?

— Нет.

— А я хочу.

— Так пейте, ешьте!

Фергюсон исчез в маленькой кухне и несколько минут спустя появился оттуда с чашкой кофе и с тарелкой, на которой лежал торт. Тем временем Кауэрт выложил на стол свой магнитофон. Фергюсон отрезал себе кусок торта блестящим стальным охотничьим ножом с шестидюймовым лезвием и положил нож на стол.

— Любопытный у вас кухонный нож, — заметил журналист.

— Скорее полезный, чем любопытный, — пожал плечами Фергюсон. — В этом районе часто грабят. Обычно это делают наркоманы. Им нужны деньги на кокаин и героин. Наверное, вы заметили, в каком милом райончике я живу.

— Заметил, — кивнул Кауэрт.

— Тут требуются средства самообороны.

— А в каких-нибудь других целях вы этот нож используете?

Фергюсон усмехнулся. Кауэрту показалось, что он смеется над ним так, как младший в семье смеется над старшим братом, потому что знает, что родители все равно примут его сторону.

— В каких же других целях прикажете его использовать? — пробормотал Фергюсон. — Разве что колбаску порезать. — Он глотнул кофе. — А вы — ранняя птаха! Чуть свет, а у вас уже вопросы. Ну задавайте!.. Кстати, вы один? — Фергюсон подошел к окну и выглянул на улицу.

— Один.

Фергюсон повернулся к журналисту:

— Я жду ваших вопросов, мистер Кауэрт.

— Вы разговаривали со своей бабушкой?

— Я несколько месяцев не видел никого из Пачулы. У моей бабушки нет телефона. У меня тоже.

Оглядевшись по сторонам и действительно не увидев нигде телефонного аппарата, Кауэрт сказал:

— А вот я у нее был.

— Очень мило с вашей стороны не забывать о моей бедной старенькой бабушке.

— Я был у нее потому, что Салливан велел мне у нее кое-что поискать.

— Когда же Салливан мог вам это велеть?

— Перед самой казнью.

— Я не понимаю, о чем вы, мистер Кауэрт.

— Я о деревянном туалете на заднем дворе у вашей бабушки.

— Мне он никогда не нравился. Там дурно пахнет. Уже год, как мы им не пользуемся. Вместо него я сделал в доме настоящий туалет. Он обошелся мне в тысячу долларов наличными!

— Почему вы это сделали?

— Как это «почему»?! Вы думаете, зимой бегать на двор по нужде совсем не холодно?

— Я не об этом. За что вы убили Джоанну Шрайвер?

— Я никого не убивал, — смерив Кауэрта долгим взглядом, заявил Фергюсон. — И эту девочку я тоже не убивал. А я-то думал, что вы это наконец и сами поняли.

— Вы лжете!

— Нет! — с негодующим видом воскликнул Фергюсон.

— Вы изнасиловали ее, потом убили, бросили ее тело в болото и спрятали нож в дренажную трубу под дорогой. Дома вы заметили кровь на своей одежде и на ковровом покрытии в автомобиле, отрезали кусок покрытия, сняли одежду и сбросили все это в выгребную яму, потому что знали, что никто не захочет в ней рыться.

Фергюсон покачал головой.

— Вы отрицаете это? — спросил у него Кауэрт.

— Разумеется.

— Я нашел вашу одежду и кусок ковра из вашей машины.

Журналисту показалось, что по лицу Фергюсона промелькнула тень удивления, но потом тот лишь пожал плечами:

— И вы приехали сюда из самой Флориды только для того, чтобы сообщить мне об этом?

— За что вы ее убили?

— Я же уже сказал вам, что не убивал ее.

— Лжец! Вы лгали мне с самого начала!

Кауэрт рассчитывал разозлить Фергюсона таким заявлением, но тот, по крайней мере внешне, сохранял самообладание. Он снова улыбнулся, взял охотничий нож, взвесил его в руке и отрезал себе еще кусочек шоколадного торта.

— Салливан вам солгал, — сказал он журналисту. — А что еще он вам поведал?

— Он сказал, что это вы убили его мать и отчима в Исламораде.

— Я их не убивал, — покачал головой Фергюсон. — Но теперь я понимаю, почему ко мне приходила эта цыпочка с полицейским жетоном…

— За что вы убили Джоанну Шрайвер? — настаивал Кауэрт.

— Сколько раз вам повторять, что я ее не убивал?! — разозлился наконец Фергюсон.

— Откуда же у вас в выгребной яме одежда и ковер?

— Мы выбрасывали в туалет разный хлам — одежду, старые детали от автомобиля и все остальное. Я выбросил эту одежду потому, что она действительно была в крови. Но это была кровь соседской свиньи. Я помогал соседу ее зарезать. А потом по пути домой я повстречал в лесу скунса, который прыснул на меня своей вонючей жидкостью. Вонь скунса не отстираешь. А у меня как раз было немного денег, поэтому я просто выкинул старую одежду и купил новую.

— А ковер из машины?

— Ковер случайно оторвался. Я порезал его цепью бензопилы, когда положил ее в машину. Я как раз хотел заменить ковровое покрытие в машине, когда меня арестовали… Может, у вас есть результаты лабораторных анализов этой одежды, которые доказывают другое? — спросил Фергюсон.

Журналист собрался было покачать головой, но вовремя удержался, хотя и не знал, заметил ли что-нибудь Фергюсон.

— Неужели вы считаете меня набитым дураком, мистер Кауэрт?! — продолжал Фергюсон. — Если бы я был в чем-то виновен, то, выйдя из тюрьмы, я сразу откопал бы эти вещи и избавился бы от них раз и навсегда. Думаете, я ничему не научился в камере смертников? Думаете, я ничему не научился на занятиях по криминалистике в университете? Или вы все-таки считаете меня круглым идиотом, мистер Кауэрт?

— Нет, я не считаю вас идиотом, — ответил журналист, — и вижу, что вы многому научились.

Некоторое время они молча сверлили друг друга взглядом.

— Откуда же Салливану стало известно про туалет? — спросил наконец Кауэрт.

— Еще до того, как я захотел его прикончить, — пожал плечами Фергюсон, — Салливан рассказал мне о том, как однажды задушил одну женщину ее же собственными колготками и смыл их в унитаз. А потом он спросил, какие удобства у нас дома, а я сказал ему, что у нас старый деревянный сортир, куда мы тоже выбрасываем разный мусор. Вот Салливан и выдумал для вас эту историю. А вы вбили себе в голову, что должны найти в выгребной яме мою одежду, и действительно что-то там раскопали. Кто ищет, тот всегда найдет. Хотя, может, и совсем не то, на что рассчитывал.

— Ловко выдумали.

Фергюсон нахмурился:

— Это не я выдумал, а Блэр Салливан. Старина Салли был большой мастак выдумывать. Он мог пойти на любую ложь, лишь бы она принесла ему пользу.

— Это верно, — согласился Кауэрт.

— А вы собираетесь писать новую статью? — спросил Фергюсон, кивнув на магнитофон и блокнот с авторучкой. — Боюсь, что ничего нового вы от меня не услышите.

— Я в этом не уверен.

— У меня складывается впечатление, что вы слишком много общаетесь с Тэнни Брауном. Вижу, этот мерзавец никак не уймется!

— Это верно, — усмехнулся журналист, — он не уймется.

— Будь он проклят! — взорвался Фергюсон, но тут же взял себя в руки и спокойно проговорил: — Но я ему теперь не по зубам. У него руки коротки.

Кауэрт внезапно почувствовал себя совершенно беспомощным. Он пытался представить себе, какие вопросы стал бы задавать на его месте Тэнни Браун, чтобы с Фергюсона слетела шелуха мнимой невиновности. Журналисту наконец стало понятно, почему Браун позволил Уилкоксу избивать Фергюсона, чтобы тот сознался в убийстве, которое совершил.

— Скажите мне, Фергюсон, когда вы ездите на юг выступать в церквях, вы всегда говорите одно и то же или содержание ваших выступлений все-таки зависит от конкретной аудитории?

— В целом я говорю одно и то же. Но иногда я что-то меняю в своих выступлениях. Это зависит от того, кто меня слушает.

— Но основная мысль ваших выступлений всегда одинакова?

— Да.

— Какова же она?

— Я говорю людям о том, как Иисус Христос рассеял тьму в моей темнице, мистер Кауэрт. Я рассказываю о том, что только вера — надежный путь к спасению в самых безнадежных ситуациях. Я говорю о том, как слово Господа может тронуть душу самого закоренелого грешника и утешить его. Я говорю о том, что истина подобна огненному мечу, прорубающему путь сквозь мрак порока. И все со мной согласны, потому что мои слова утешают сердца и души людей.

— Я в этом не сомневаюсь. Вы регулярно посещаете церковь в Ньюарке?

— Нет, я здесь учусь, мне некогда.

— Сколько же раз вы выступали с такой речью?

— Восемь или девять раз.

— А вы помните, в каких церквях или общественных местах вы выступали?

— Желаете стать моим официальным летописцем?

— Нет, просто назовите мне эти места.

Смерив Кауэрта взглядом, Фергюсон пожал плечами с таким видом, словно не придал этому вопросу особого значения, и быстро перечислил несколько баптистских и унитарианских церквей, а также церквей баптистов-пятидесятников и общественных мест. Так же без запинки Фергюсон называл населенные пункты, где они находились. Журналист еле успевал все записывать. Закончив перечисление, Фергюсон замолчал. Кауэрт просмотрел свои записи: Перрин там не фигурировал.

— Это всего лишь семь мест, — заметил журналист.

— Возможно, я кое-что запамятовал.

Не в силах усидеть на месте, Кауэрт вскочил на ноги и подошел к книжной полке, где, точно так же как и детектив Шеффер, стал читать названия на корешках книг.

— Вы станете настоящим специалистом, прочитав все это, — пробормотал журналист.

— Эти книги входят в обязательный список литературы по курсу, который я слушаю в университете, — не сводя с Кауэрта пристального взгляда, заявил Фергюсон.

— Дона Перри, — внезапно обернувшись, негромко проговорил журналист.

— Не знаю такой, — ответил Фергюсон.

— Это двенадцатилетняя чернокожая девочка. Она бесследно пропала по пути домой из бассейна всего через пару дней после того, как вы выступали с речью в ее городе.

— Мне нечего вам сказать.

— Она жила во Флориде, в городке под названием Перрин. Местный плавательный бассейн находится всего в трех-четырех кварталах от тамошней Первой баптистской церкви. Вы говорили там прихожанам о свете, который принес Иисус Христос к вам темницу? Думаю, они и представить себе не могли, что еще вы принесли с собой в их маленький городок!

— Что вы имеете в виду, мистер Кауэрт?

— За что вы убили Дону Перри?

— А ее что, убили?

— Она исчезла.

— Я ее не убивал.

— Неужели? Но вы же были в Перрине, и после этого там исчезла девочка!

— Я не убивал эту девочку, — спокойно проговорил Фергюсон. — Я вообще не убивал никаких девочек.

— Я вам не верю.

— Напрасно, мистер Кауэрт. Люди верят во все. Они верят в НЛО и в то, что Элвис Пресли жив. Они верят в то, что ЦРУ отравляет питьевую воду, а Соединенными Штатами на самом деле управляет тайная ложа. Однако доказать все это гораздо труднее, чем просто в это верить. Между прочим, доказать чью-то причастность к убийству тоже очень нелегко. Для этого нужно назвать мотив, которым руководствовался подозреваемый в убийстве, у подозреваемого не должно быть алиби, и против него должны иметься улики. При этом улики должны быть вескими, например отпечатки пальцев или следы крови. Если криминалисты подтвердят их подлинность, то ничего не попишешь. Можно еще прибегнуть к такой современной методике, как сопоставление ДНК. Вы слышали об этом, мистер Кауэрт? Кроме того, нужны свидетели. За отсутствием таковых может пригодиться разговорчивый сообщник. Если же у вас нет ничего этого, вам остается только надеяться на то, что подозреваемый сам во всем признается. Его признание должно быть ясным и недвусмысленным. А если у вас нет вообще ничего, это значит, что вы останетесь с носом со всеми вашими догадками и предчувствиями. Допустим, в городке на окраине большого, кишащего преступниками города в один прекрасный день пропала какая-то девочка, а я как раз накануне был в этом городке. Вы думаете, это что-нибудь доказывает? Вы думаете, в тех местах мало преступников? Уверяю вас, их там полным-полно, и местная полиция наверняка уже допросила всех известных ей маньяков. Но меня никто не спрашивал. Потому что я больше не состою в списках опасных извращенцев. Я ни в чем не повинный человек. Кстати, это вы сделали меня невиновным, и я решительно намерен оставаться невиновным и впредь!

— Сколько? — прохрипел Кауэрт. — Скольких вы убили? Шесть? Семь? Неужели вы каждый раз убиваете кого-нибудь после своей проповеди в церкви?!

— Такие преступления характерны для белого человека. — Фергюсон прищурился, но по-прежнему говорил спокойно.

— Что?

— Вспомните всех серийных убийц: Спекса, Банди, Корону, Гейси, Хенли, Лукаса и даже нашего приятеля Салливана. Вспомните Джека-потрошителя и Синюю Бороду. Все они были белыми, мистер Кауэрт. Может быть, Калигула и Дракула были неграми? Загляните в тюрьму. Там вам покажут Чарли Мэнсона и Дэвида Берковица. Они тоже белые. Видите, только у белых возникают такие странные желания. Разумеется, бывают исключения, но они только подтверждают правило. Например, Уэйн Вильямс из Атланты чернокожий, но ведь по его делу так много вопросов! Даже по телевизору показывали передачу, в которой высказывали сомнения в том, что Вильямс виновен во всех тех убийствах, в которых его обвиняют в Атланте. Видите ли, чернокожие не воруют на улицах маленьких девочек и не топят их трупы в болоте. Для нас больше характерны вспышки ярости. Мы можем устроить стрельбу или поножовщину. Обычно это происходит в больших городах, где находится много свидетелей и достаточно улик для того, чтобы без лишних разговоров засадить нас в тюрьму. Иногда чернокожие насилуют женщин, которые вертят задницами во время своих утренних пробежек, а чернокожие наркодилеры убивают друг друга. Еще чернокожие способны на вооруженные ограбления в маленьких магазинах и на то, чтобы кидаться друг на друга. Вот и все! Среди нас не бывает серийных убийц. И все-таки белые страшно нас боятся и вооружаются против нас до зубов… Да, вот еще! Существующую систему вполне устраивает такое положение вещей. Все, что выходит из ряда вон, она отвергает. Так что ваша новая статья, мистер Кауэрт, никому не понравится. И ее не опубликует ни одна газета, потому что читатели не желают испытывать внезапный страх перед неожиданным… Кроме того, у вас нет никаких доказательств!

— Но Джоанна Шрайвер… — начал было Кауэрт.

— Забудьте о ней! — перебил его Фергюсон. — Поймите же наконец, что она давно мертва и ее не вернуть. И постарайтесь внушить это вашему приятелю Тэнни Брауну!

— Но я все равно напишу эту статью! Вы это прекрасно знаете! — Журналист вцепился в край стола, чтобы чувствовать себя увереннее.

Фергюсон промолчал.

— Я напишу про все. Про то, как вы лгали и юлили, и про все остальное. Вы можете отрицать это сколько хотите, но вы сами прекрасно знаете, чем все это для вас кончится.

— Чем же?

— Может, моей карьере и придет конец, может, придет конец и карьере Тэнни Брауна, но и вам тоже придет конец! Нет, вас не посадят в тюрьму. В этом вы правы. И будут такие люди, которые поверят в то, что вы невиновны и все это мы подстроили. Но большинство людей охотно нам поверят, потому что людям вы противны. А полиция больше никогда не оставит вас в покое. И вы больше никогда не смешаетесь с толпой. На вас везде будут показывать пальцем!

Фергюсон злобно покосился на Кауэрта, который безжалостно продолжал:

— Знаете, Фергюсон, что делают со старым хитрым котом, который по ночам душит крыс и кротов, а утром гордо выкладывает эту падаль прямо на крыльцо? Ему надевают на шею колокольчик, с которым ему не подобраться незаметно ни к одной мыши… Думаете, вас и дальше будут приглашать выступать в церквях, если на вас вновь падут подозрения? Наверное, прихожане поищут какого-нибудь другого проповедника, который не будет тайком возвращаться к ним в город, чтобы воровать детей!

Глаза Фергюсона засверкали от ярости, но журналист уже был не в силах остановиться:

— А полиция! Представьте себе полицию! Вас всегда будут держать на заметке в полиции, и стоит чему-то случиться — а что-нибудь обязательно все время будет случаться, — как за вами тут же приедут. И сколько же преступлений вы рассчитываете еще совершить, не сделав при этом ни одной ошибки? Вы же можете забыть что-нибудь на месте преступления, или вас там могут случайно увидеть. И этого будет вполне достаточно для того, чтобы на вас обрушился праведный гнев всего населения этой страны. Вы и глазом не успеете моргнуть, как снова очутитесь именно там, где мы с вами впервые познакомились. Но на этот раз журналисты не бросятся вас спасать.

Фергюсон сжался в комок на стуле, и его рука потянулась к охотничьему ножу.

«Сейчас он меня прикончит!» — похолодев от ужаса, подумал журналист. Он поискал глазами какой-нибудь тяжелый предмет, чтобы хоть как-то защититься. Как он жалел сейчас о том, что у него нет маленького передатчика, чтобы вызвать подмогу!

Фергюсон приподнялся со стула. Журналист стиснул пальцами край стола, так что костяшки побелели, но Фергюсон передумал и уселся обратно.

— Уверен, что вы не напишете такую статью, — заявил он.

— Почему?

Некоторое время Фергюсон молча наблюдал за вращающейся в магнитофоне кассетой, а потом подался вперед и раздельно проговорил:

— Потому что в такой статье не будет ни слова правды! — Он протянул руку и выключил магнитофон. — Вы не напишете эту статью по целому ряду соображений. Во-первых, у вас нет ни фактов, ни улик. У вас есть только предположения, опирающиеся на случайное стечение обстоятельств. Ни один редактор не опубликует такую статью в своей газете. Во-вторых, у вас недостаточно материала для статьи. Вы сами прекрасно понимаете: костяк статьи строится на базе чьих-то слов, например слов полиции. Потом вы наращиваете на этот костяк плоть из ваших собственных наблюдений. Так вот, в данном случае у вас нет ни костяка статьи, ни наблюдений для того, чтобы он оброс плотью. Вот поэтому-то я вас совершенно не боюсь… А вы меня боитесь?

Кауэрт кивнул.

— И это хорошо. Как по-вашему, Тэнни Браун меня боится?

— И да и нет.

— Очень странно слышать это от журналиста, прослывшего поборником объективности! Поясните, что вы имели в виду.

— Мне кажется, Брауна пугают ваши поступки, а вас самого он не боится.

— Скажите на милость! — сокрушенно покачав головой, сказал Фергюсон. — Отчего это люди всегда так боятся, что с ними что-то случится? Отчего вы сейчас боитесь меня? Вы думаете, я сейчас пырну вас этим охотничьим ножом? Вы считаете меня убийцей со стажем и не сомневаетесь в том, что я способен в два счета выпотрошить вас, изуродовать ваш труп и подкинуть его в такое место, где сложится впечатление, что вас просто убили и ограбили наркоманы из нашего района? Знаете, здесь не любят праздношатающихся белых. Пожалуй, я могу устроить все так, словно журналиста, заблудившегося в этом районе, зверски убила банда местных чернокожих подростков. Как вы думаете, мистер Кауэрт, это у меня выйдет?

— Не выйдет.

— Почему же? Ведь, по вашему мнению, я отпетый головорез.

— Я только…

— А по-моему, выйдет! — прошипел Фергюсон и взялся за нож.

— Нет! — поспешно сказал Кауэрт. — Кровь! Много крови! Вам будет ее не отмыть!

— Ну допустим. Что еще?

— Может, кто-нибудь видел, как я сюда входил?

— Возможно. Старая больная жена консьержа все время следит за теми, кто входит и кто выходит. Возможно, вас также видели бездомные бродяги на улице, но, признаться, свидетели из них никудышные. Что-нибудь еще?

— А вдруг я кому-нибудь сказал, куда иду?

— Это не важно, — ухмыльнулся Фергюсон. — Никто не докажет, что вы дошли до моей квартиры.

— Отпечатки пальцев! Вся ваша квартира в моих отпечатках пальцев!

— Ну, кофе вы пить не стали. Значит, на чашке не осталось ни отпечатков ваших пальцев, ни вашей слюны. Что еще вы тут трогали? Стол? Так я протру его влажной тряпочкой.

— А вдруг вы что-нибудь упустите?

— Это, конечно, не исключено, — усмехнулся Фергюсон.

— Волосы. Кожа. А если я буду отбиваться? Я же могу вас поранить, и на мне будет ваша кровь. Ее могут обнаружить.

— Могут, — согласился Фергюсон. — Я рад, что вы не утратили здравомыслия даже в таком сложном для вас положении, мистер Кауэрт!.. Действительно, нож — это грубое и примитивное орудие. С ним хлопот полон рот, это знает любой первокурсник. И все-таки я совершенно уверен в том, что вы не станете писать эту статью.

— Нет, напишу! — настаивал Кауэрт.

— Экий вы упрямый! — Фергюсон схватил нож и поднял его вверх лезвием. — А знаете ли вы, что я могу зарезать вас без ножа? Скажите-ка мне, кто живет в доме номер тысяча двести пятнадцать на Уайлдфлауэр-драйв?

У Кауэрта подкосились ноги.

— Скажите мне, кто живет в фешенебельном пригороде Тампы? Кто каждый день ездит в школу на желтом автобусе? Кто каждый день играет в большом парке за целых два квартала от дома? Кто помогает маме делать покупки и присматривать за маленьким братцем? Думаю, участь этого младенца вас не очень волнует. Впрочем, как и участь его мамаши. Ведь далеко не все питают друг к другу после развода нежные чувства! Но к одной маленькой девочке вы наверняка относитесь по-другому!

— Откуда вы знаете?!

— О них писали в газетах, когда вы получили премию, — усмехнулся Фергюсон. — Да я и сам кое-что разузнал о вашей дочери. На всякий случай…

Кауэрт похолодел от ужаса, а Фергюсон спокойно продолжил:

— Итак, вы не напишете статью, мистер Кауэрт, потому что у вас нет ни фактов, ни улик.

— Я убью тебя! — прорычал Кауэрт.

— Меня? За что?

— Только пальцем ее тронь, и я!..

— Что вы тогда сделаете?

— Я убью тебя!

— Вам совершенно не поможет, если вы убьете меня, после того как с вашей дочерью случится страшное. Дочь себе вы этим не вернете. Вы никогда себе этого не простите и будете терзаться всю оставшуюся жизнь.

— Я убью тебя!

— Сильно сомневаюсь, что вы достаточно знаете о смерти, чтобы это сделать. Но теперь вы, кажется, начинаете понимать, каково тем, кого заперли в камерах смертников. Над головами этих людей тоже занесен меч, который может в любой момент опуститься.

С этими словами Фергюсон извлек из магнитофона кассету, сунул ее себе в карман и швырнул магнитофон журналисту, который едва успел поймать его, не то он грохнулся бы на пол.

— Этого разговора никогда не было, — ледяным тоном заявил Фергюсон и указал Кауэрту на дверь. — Идите и обо всем забудьте. Даже и не думайте писать статью!

— Хорошо, — еле слышно пробормотал раздавленный журналист и на непослушных ногах вышел из квартиры Фергюсона в коридор.

Кауэрт даже не слышал, как у него за спиной захлопнулась дверь и залязгали замки и засовы. В коридоре было невыносимо душно. Журналист рванул воротник рубашки, хватая воздух ртом. Кое-как спустившись по лестнице, он захлопнул входную дверь и, пошатываясь, побрел вдоль по улице. Вновь пошел дождь. На подгибавшихся ногах Кауэрт бросился бежать, не оглядываясь на дом, где жил Фергюсон, так, словно холодный воздух мог развеять чувство страха. Тэнни Браун вышел из машины, удивленно глядя на бегущего Кауэрта. Запыхавшийся журналист на бегу помахал полицейскому, чтобы тот сел обратно в машину. Добежав до нее, Кауэрт рывком распахнул дверцу и плюхнулся на сиденье.

— Едем, быстро! — прохрипел он.

— Что случилось? — спросил лейтенант.

— Прочь! Скорее! Поехали! — Вытянув руку, Кауэрт повернул ключ в замке зажигания. Двигатель заработал.

Тэнни Браун, ничего не понимая, покосился на журналиста с сочувствием и тронулся с места. Поравнявшись с автомобилем, в котором ждали Шеффер и Уилкокс, он опустил стекло и сказал:

— Оставайтесь здесь. Следите за домом Фергюсона.

— Сколько?

— Сколько понадобится.

— А ты?

— Я сказал: не упускайте Фергюсона из виду!

Уилкокс кивнул.

— Поехали! Поехали же! — завопил Кауэрт.

Нажав на газ, лейтенант двинулся вперед, оставив недоумевавших детективов следить за Фергюсоном.