~~~

Все утро казалось, что где-то спрятались скрипачи, медленно играют глубокие мелодии и все в доме их слышат и прониклись настроением такой музыки. Мальчишки ходили мрачные — не сонные, но угрюмые и бессловесные, — ели омлет с колбасой, который Гейл сварганила на черной сковороде. Мама не выходила от себя, и Сынок понес ей тарелку. Нед болботал в своей переноске за стойкой. От музыки тайных скрипачей воздух сгущался баюкающим туманом низких нот, только время от времени из них выбивался хулиганский визг, от которого глаза возводились к потолку. Ри вилкой крошила еду на кусочки поменьше, потом нежно их жевала неразбитой стороной рта. От кофе разбитая сторона вся вскинулась болью.

Сынок спросил:

— А ты этим глазом опять видеть сможешь?

— Говорят, да.

— А он до сих пор совсем слепой?

Она невнятно шамкала распухшими губами.

— Могу сказать, что солнце встало. Тень ловлю, если движется.

Гарольд сказал:

— У меня в классе два Милтона из того Хокфолла или рядом, — хочешь, с ними обоими подерусь?

— Нет, Гарольд.

— С одним мы друзья, но я все равно могу его побить, если скажешь.

— Нет. Даже не вздумай. Не надо этого делать. Не сейчас.

Сынок спросил:

— А когда тогда?

— Если это когда придет, я вам скажу.

Мальчишки умчались ловить автобус. Утреннее солнце осияло все дерево золотом, на столе разлилась ослепительная лужица расплава. Ри вдруг стало дурно глядеть в эту лужицу, и она оттолкнулась от стола, поднялась, уселась в удобную мамину качалку. Проглотила последние белые таблетки от матки, замычала вместе со скрипачами. Музыка была к балладе, чьи слова потерялись, но ее все равно легко было мычать. Гейл стояла на месте Ри у раковины, сгорбившись, мыла посуду, а тем временем смотрела в окно на откос известняка и грязь. Ри наблюдала за крепкой спиной Гейл, за ее руками в работе, потом вдруг перескочила на себя — праздная от утренних таблеток, у буржуйки, мычит вместе с невидимыми скрипачами — и принялась раскачиваться в мамином кресле, качаться, всеми своими частями быть слабой. Ослабленные части отсыхали внутри по кусочкам, как грязь с берегов разлившегося ручья, рушились внутрь и плескали сильными чувствами, вытерпеть их она не могла. Она яростно схватилась за подлокотники кресла — и качала его, и качала, пока не уперлась ногами в пол, не пересела за стол, не уложила голову в растаявшую лужицу.

Гейл развесила тряпку на кране, повернулась, сказала:

— Готово.

— Очень здорово, что ты помогаешь.

Гейл остановилась над Недом, поправила ему одеяльце, натянула потуже чепчик.

— Я хочу тебя кое-куда свозить, Горошинка. Там, говорят, тебе лучше сделается, с твоими синяками и прочим.

— Не знаю. У меня все болит.

— Вот. На, возьми. — Гейл вытащила из ближайшего угла метлу — старую и закопченную, солома щетинилась, короткая и тупая, потому что мели ею долго. — На нее можно опираться, как на костыль, ну вроде. Мы поедем, но идти тоже немного придется.

С метлой было легче. Ри сунула щетинистый конец себе под мышку, оперлась. Пристукнула метлой по полу, заковыляла одноного к маминой двери. Оперлась о косяк, всмотрелась в тени.

— Мам, из комнаты уже можно выйти. Вот так я теперь выгляжу. Я знаю, тебе это видеть неприятно, но лучше выходи все равно, на солнышке хоть теплее. Я тебе качалку согрела. Я так ходить буду недолго, а потом стану почти как всегда.

Гейл сказала:

— Ты готова или как?

Из постели в тени не донеслось ни звука, ни слова и ни шороха, и Ри отвернулась, жестко выкинула метлу вперед, заскрипела к парадной двери. С крюка на стене сняла Бабулино пальто, скользнула в рукава.

— Ружье мне брать, как считаешь?

— Я бы взяла. Если так станется, что пригодится, домой за ним посылать будет некогда.

— Да я б не отказалась от него сегодня. У меня тут мишени завелись.

— Ну, я, блин, надеюсь, до этого не дойдет, раз я с Недом, только на это и расчет.

— Ай, да не волнуйся, они со мной уже, наверно, всё.

Ри несла ружье, Гейл несла младенца. Опираясь на метлу, Ри схромала вниз по ступенькам к старому грузовику, заметила, что из-за ручья на них пялится выводок женщин. Соня, Бетси и Пермелия стояли с женами двух Тэнкерсли из Хэслэм-Спрингз и еще двумя женщинами, которых Ри не очень признала. Гейл завела грузовик, сдала им по проселку. Поравнявшись с женщинами за ручьем, помахала.

Ри сказала:

— Что это с ними там такое?

— Наверняка ты. То Джерилин Тэнкерсли и еще одна, Пэм, по-моему, зовут.

— Этих двух я знаю немного — а две другие кто?

— Одна из Бошеллов. То есть я вполне уверена, она — Бошелл. А одна — девчонка Пинкни, которая за Милтона вышла. Длинная — из Бошеллов. Они обе где-то из Хокфолла.

— Наверно, срань всякую про меня расспрашивают.

— Отсюда скорее выглядит так, что это Соня им всякую срань излагает. У них губы не сильно шевелятся.

Ри рассмеялась, затем поморщилась, когда у нее раздвинулись губы, сказала:

— Черт, на виду никто не стоит, кого бы мне хотелось пристрелить. А стояли бы, я б и отсюда их завалила.

Гейл изогнулась посмотреть на скопище женщин.

— По мне, так Соня вроде за тебя заступается, Горошинка.

— Ага. Это она к Сынку нежно. Ничего с собой не поделает.

У шоссе Гейл поехала дальше на юг, прямиком через асфальт, снова на глинистый проселок. Вдоль западной стороны тянулась колючка, прибитая к покосившимся столбам, — эдакая вялая ограда. На проволоку кто-то швырнул задавленного броненосца, он зацепился за колючки хвостом вверх, и его сожрали всего, лишь безглазая скорлупа осталась качаться на ветру.

Гейл спросила:

— Он знает? Сынок?

— Мы не говорили. Если и знает, кто-то другой проболтался, потому что мы б ни за что.

С восточной стороны проселка земля была государственная, и от самой дороги высилась стена деревьев. Ветки над головой драли солнечный свет на куски головоломки, и те падали наземь россыпью ярких осколков и драных серпов. Канаву между проселком и лесами уродовали пивные банки, бутылки из-под виски и хлебные пакеты. Ри сказала:

— В армию все равно берут, даже если зубов не хватает, правда же?

— Не знаю. По-моему, наверняка. Чего б им не брать?

Нед потянулся и замяукал, открыл глаза и надул губки, затем опять мгновенно уснул. От него пахло сладко, а деревья стояли высокие, и грузовик потряхивало на колдобинах в колеях. Северо-западную даль окаймляли тяжелые тучи — предварительная граница суматошной серости, наползавшей на ясное небо.

— Белявый Милтон сказал, что они с Соней возьмут себе Сынка. Я тебе говорила? Воспитают его дальше сами вместо меня.

— Правда, что ли? Ну хоть как-то легче будет.

— Только он из Сынка сделает такое, чего я надеялась, с ним не будет.

— Еще как сделает. Потому-то и хочет взять. Потому они все хотят себе сыновей. А с Гарольдом что?

— Гарольд его не привлекает. Мама тоже.

— Ну а что тут поделать? Ты про это думала?

Таблетки отпугнули боль от тела, но болезненных мыслей не пригасили — только замедлили их до зевающего темпа, заставили тянуться. Ружье стояло меж колен Ри, она обеими руками навалилась на дула. Сказала:

— Отнесу маму в психушку и брошу на крыльце, наверно. Упрошу Слезку и Викторию взять Гарольда.

Гейл медленно покачала головой, двумя пальцами потрогала грудку Неда.

— Ох господи, надеюсь, что не к этому идет, Горошинка. Очень, блин, надеюсь. Не верю я, что Гарольд из тех, кто в тюрьме выживет.

Ри смотрела вперед, вдоль разъезженной грязной дороги, а на обочинах появились пыльные собаки, погнались за колесами. Дорога вела через государственный лес, в основном прямо и сравнительно ровно. Грузовик перевалил через гребень и покатился вниз, в голую долину, что сужалась к ключу. Выше дна ее пожимали плечами непреклонные скалы, дочерна исполосованные многолетними потеками, такие же валуны здесь сшибало вниз, и они лежали у самой воды. От утесов ручей все время оставался в тени, если не считать пары часов сразу до и после полудня. В вышине над руслом распахивали крылья грифы-индейки, парили терпеливыми кругами, все уже и уже.

— Ты меня сюда везешь?

— Ага. Бакет-Спринг. Помнишь Бакет-Спринг? Здешняя вода тебе поможет.

— Да она холоднее черта!

— Оттого и полезная. Оттого и поможет всем твоим синякам и шишкам.

— Тут такой дубак стоит, что хоть к ведьме в котел полезай.

— Вот увидишь.

Над ключом была площадка для машин, а к чистой ясной воде вели бревна, вбитые всей длиной в склон. Там, где источник вскипал из земли, вода была прохладно свята, по ней скакали синие и розовые всплески. А там, где она разливалась дальше ручьем, синева угасала до хрустальной ясности, и грядами вдоль русла тянулась ярко-зеленая жеруха. У самого ключа валуны сверху нападали случайными кучами, а некоторые докатились до заводи с голубой водой, сложившись в угловатые сиденья.

Гейл помогла Ри вылезти из кабины. Опираясь на метлу, Ри проковыляла вниз по нескольким земляным ступеням с их деревянными краями, а Гейл за ручки переноски снесла туда Неда. Остановились на галечной косе у пруда.

— Сначала я костерок разведу. Потому что вылезем мы мокрые. Ты отдохни пока, я раскочегарю пожарче, слышь, Горошинка? А потом мы тебя хорошенько подлечим.

— Ладушки.

— Неда я сюда вот положу.

— Ладушки.

Вода была того цвета, который Ри бы выбрала для камешка в многозначительное кольцо на палец. Она опиралась на метлу, конец утоп в гальке — Ри по-прежнему была оглушена пилюлями, неотрывно пялилась в этот пруд с водой драгоценного цвета. Там, где ручей вытекал из пруда, вода была такой прозрачной, что Ри любовалась всеми камнями на дне во всех подробностях, покачивались пучки зелени, игривые крохотные рыбки упирались носами в течение.

Она села на косу рядом с Недом, смотрела. С деревца у родника висел металлический черпак — старики по прежнему ходили сюда, окунали его и пили свежайшую воду. В школе учителя им велели больше так не делать, в само сердце земли что-то протекло и, может, даже прокисло и самых глубоких родниках, но многие старики все равно опускались тут на корточки и пили из черпака. От пруда шел запах — благословенный аромат с изюминкой, которому часто невозможно не поддаться, что-то и костях и мясе заставляет людей склоняться к нему, пить, делать шаг и падать в поток.

Костер разгорался медленно, но Гейл подкармливала первый крохотный огонек веточками и спокойно подняла крепкий и прекрасный круг пламени. Дым гнулся от ветерка и тянулся прочь вниз по ручью, низко над водой. Костер расшвыривал жар широко, на два охвата, и Неда положили там, куда чуть доставала вторая рука. Гейл сказала:

— Вставай, Горошинка. Раздеваться пора.

— Сюда сегодня еще кто-нибудь может приехать, знаешь.

— Ох батюшки, надеюсь, не приедет никто — нас обоих тогда голыми увидят.

Ри встала и сбросила Бабулину куртку на гальку, начала расстегиваться, сказала:

— Я голышом не плавала даже не знаю уже сколько.

— Наверняка последний раз в том пруду за гребнеми, за участком мистера Сейберлинга. Там чуть ли не идеальный бассейн купаться был, пока он не начал скот туда гонять и его навозом не завалило.

— Ну. Тогда и было.

Гейл быстро все с себя скинула, затем нагнулась развязать Ри ботики, стянула их, посетила у костра. Ри осталась голышом на ветру, глядела на высокие суровые утесы. Множество синяков ее чуть ли не с каждым часом меняло оттенки, смотреть больно. Гейл взяла ее за руку, они вместе шагнули в Бакет-Спринг, зашли по колено в зябкую воду, задрожали и зубами залязгали, глядя друг на друга выпученными глазами, пока обе не расхохотались. Гейл вела, тащила Ри к синему центру, где глубже, ноги ерзали по гальке на дне, от холода ноги немели до бедра. Потом присела на корточки, вода охватила ее по шею, сказала:

— Сядь.

— Я уже ног не чувствую.

— Сядь. Садись сразу — офигеешь, но пройдет быстро.

Ри уронила себя в источник, села по-турецки на каменное дно. Опустила лицо в воду и задержала дыхание, а холоду дала себя обнять все завязанные в узлы черты и болячки. Холод пронесся сквозь нее, как ветер. Подняв голову, сказала:

— Ух! А боль вышибает мигом!

— А то как же. Теперь вылазь погрейся немного. Потом опять зайдем.

Они вышли из ручья, руки растирали кожу.

Розовое на их телах покраснело, белое порозовело, колечки забрызганных волос липли к шеям.

Они присели у костра, куртки накинули плащами на плечи, склонились к жару — смотрели, как плещут языки пламени.

Гейл сказала:

— Я вернусь домой.

— Домой?

— В трейлер. Обратно в трейлер.

— Правда? Обратно? Зачем?

— Неду в жизни нужна буду не только я, Ри. Тебе и самой это очень хорошо знать не вредно. Кроме того, у тебя все эти заморочки, и мне по правде не стоит в них все влезать — с ребенком-то и подавно.

— Я думаю, вероятнее всего, со мной уже разобрались.

— Ты ж не можешь знать, что будет. Нам с Недом домой надо.

Ри скинула Бабулино пальто с плеч, бросила на кучку одежды. Ссутулившись, зашла в ручей, упала в воду целиком. Под водой задержала дыхание, открыла глаз и хорошенько осмотрела затуманенные камни, нагладко отполированные веками, послушала лепет живого ручья в ушах, бормотанье и плюханье воды, спешившей мимо из вечности. А когда распрямилась, промокшая голова ее от ветерка мгновенно слишком замерзла, и она выпрыгнула из ручья к огню.

Гейл сказала:

— Ты уже шевелишься лучше.

— Я забыла, где болело.

— Одеться стоит.

— Ты его правда любишь или что?

— Не знаю. Сердце у меня не совсем разрывается фанфарами, стоит лишь имя его заслышать, совсем нет. Ничего такого — но я люблю Неда. Очень и очень люблю Неда.

Одевшись, Ри взяла метлу, но опираться на нее почти не требовалось. Доковыляла до грузовика и села в кабину, проглотила желтую таблетку и синюю. Обратно Гейл вела машину молча — до гребня холма и за него, прочь из долины, назад к плоской дороге через государственный лес. Впереди на дороге собрались грифы поклевать что-то пушистое и раздавленное, но, когда грузовик подъехал ближе, снялись с земли в неуклюжей хлопотливой панике.

Ри спросила:

— Тебе не понравилось? Ты мне рассказывать будешь, что тебе не понравилось?

— Понравилось. Понравилось, но это еще не все.

Почти все небо пропиталось теперь серым от фронта угрюмых туч. Одышливый ветер раскачивал лес, и к его сопенью примешивался перестук мешанины веток. Обратная дорога казалась раза в три длиннее. По шоссе медленно прополз хрипящий лесовоз, Гейл пришлось пережидать там, где с асфальтом граничит грязь. К концам бревен были привязаны красные флажки, из выхлопной трубы валил зловонный дым.

Ри сказала:

— Как ты думаешь, Флойд с его отцом захотят у меня лес купить? А? Потому что, если придется продавать, я уж лучше вам.

— Правда? Ты серьезно?

Они переехали шоссе на проселок к дому, и Ри заставила себя смотреть в окно в другую сторону.

— Если мне эти леса продавать придется, Горошинка, я уж лучше твоим их продам.