Глава 37
В одном нижнем белье и тапочках, уютно расположившись перед компьютерами, Линда решала насущные вопросы, касавшиеся «Части четвертой». Свой белый защитный костюм она небрежно бросила на пол у кровати. Ее темные волосы были заколоты. В таком виде она слегка походила на секретаршу, которая, желая преподнести сюрприз своему боссу, заблаговременно раздевшись, дожидается его в офисе с важной встречи. Пальцы Линды бегали по клавишам калькулятора: она занималась перечислением денег на счета тех пользователей, кому посчастливилось угадать срок изнасилования. Линда испытывала чувство долга по отношению к клиентам, желавшим как можно скорее получить выигрыш по своим ставкам. Она, конечно, понимала, что существует множество разных уловок, чтобы оставить победителей с носом, но, с ее точки зрения, это было бы и несправедливо, и непрофессионально. Честность, полагала Линда, является непременным условием их с Майклом успеха. Привлечь постоянных клиентов не менее важно, чем создать хорошую репутацию. Любая опытная бизнес-леди прекрасно это понимает.
Майкл принимал душ: Линда слышала, как он напевает одну за другой ряд любимых мелодий. В его репертуаре отсутствовала всякая логика: так, начав с песен в стиле кантри или вестерн, он мог внезапно перейти к арии из какой-нибудь оперы, дополнив ее куплетом-другим из «Grateful Dead» или «Jefferson Airplane»: «Неужели ты не хочешь никого любить? Неужели тебе не нужен кто-то, кого можно любить?» Кажется, Майкл был поклонником древнего рок-н-ролла шестидесятых. Экспертом по музыкальным вопросам в этой парочке всегда была Линда — именно она занималась скачиванием музыки с ¡Tunes. Она принялась подпевать Майклу, поглядывая одним глазом на монитор с изображением Номера Четыре. Поскольку маски на глазах у пленницы больше не было и вместо этого ее голову вновь закрывал тряпичный мешок, Линда не могла оценить, в каком состоянии находится девушка в данный момент. Номер Четыре продолжала лежать в позе зародыша и, вполне вероятно, смогла наконец-то уснуть. Насколько Линде было видно, кровь у девушки больше не шла, но ей явно нужно было принять ванну. И все же, в гораздо большей степени пленница сейчас нуждалась в отдыхе.
Режиссеры сделали все, что могли. Линда задумалась над тем, способен ли хотя бы один из их клиентов по достоинству оценить все усилия, которые пришлось приложить, чтобы довести эту интернет-пьесу до последнего акта. Ведь им с Майклом приходилось жертвовать собственным отдыхом, дабы продумать все до мельчайшей детали. Им нужно было все время быть начеку — и как преступникам, и как творцам. «Часть четвертая» в этом отношении оказалась особенно сложной. Пользователи сайта столь разительно отличались друг от друга по своему культурному уровню и интересам, что Майклу с Линдой приходилось постоянно ломать голову, как удовлетворить самые разнообразные запросы и пожелания. И хотя порой клиенты выдвигали сходные требования — к примеру, зритель из Швеции мог хотеть того же, чего и пользователь из Сингапура, — тем не менее, планируя «роль» для Номера Четыре, Майкл и Линда всегда старались учитывать культурные различия своей аудитории. К их сайту обращались люди со всего мира, и потому важно было продумать каждую подробность. Они вкалывали не покладая рук. Это приносило огромную прибыль, но для Линды деньги не имели большого значения. Гораздо важнее было то, что сайт Whatcomesnext?.com стал делом их жизни, их творческим призванием.
К примеру, такой крупный бизнес, как компьютерные игры или порносайты, требовал участия десятков разработчиков. И никому из них не хватало ни смелости, ни мозгов, чтобы придумать что-то, хотя бы отдаленно похожее на их с Майклом проект. И Линда имела полное право гордиться.
Она улыбалась, слушая, как Майкл уродует одну мелодию за другой. Да, им самим не хватило бы духа осуществить этот проект, если бы они не любили друг друга по-настоящему, подумала Линда.
Она не смогла сдержать смех, когда Майкл вышел из душа.
За годы, прожитые с Майклом, она выучила наизусть каждое движение, совершаемое им во время мытья. Она знала, что сначала он возьмет старое, протертое до дыр полотенце и с его помощью удалит с себя следы, оставшиеся после работы с Номером Четыре. Потом, голый, выйдет из душевой — посвежевший, сияющий чистотой, порозовевший от пара. Она в малейших подробностях представляла себе, как худой, долговязый Майкл станет сушить волосы и как затем, стоя перед зеркалом, он примется мучительно, с треском, раздирать расческой свои спутанные волосы. Возможно, после этого он побреется. И тогда, причесанный и гладко выбритый, он наконец появится перед ней со своей милой кривоватой ухмылкой на лице.
«Он всегда будет прекрасен, — подумала Линда. — И я всегда буду прекрасна — все только ради него».
Она вновь взглянула на мониторы: с Номером Четыре не происходило никаких изменений, за исключением того, что время от времени она судорожно подергивалась всем телом. Линде хотелось поговорить с изображением на экране — примерно так, как, по ее предположению, это должны были делать клиенты. «Тебе пришлось нелегко, Номер Четыре, но ты справилась. Молодец. Ты выжила. И в целом это было не так уж и плохо. Не так уж это и больно. Мне тоже в свое время пришлось пройти через это. Всем девочкам приходится. В любом случае гораздо хуже было бы, если бы это произошло где-нибудь на заднем сиденье машины, или в задрипанном дешевом отеле, или на узком диване в гостиной, незадолго до того, как родители вернутся с работы. И уж точно это было отнюдь не самым тяжелым испытанием по сравнению с тем, что тебе еще предстоит».
Слыша, как Майкл расхаживает по паркету, Линда бросила беглый взгляд на то, что в это время происходило в чате. Она увидела сотни сообщений, выстроившихся в бесконечную очередь. Линда вздохнула, понимая, что им с Майклом нужно будет как можно быстрее ознакомиться с каждым из этих откликов, поскольку именно реакция пользователей должна определить их дальнейшие действия.
Хотят ли они увидеть что-то еще?
Хотят ли они, чтобы это представление подошло к концу?
Наскучила ли им Номер Четыре?
Или они все еще находятся под действием ее чар?
Линда предполагала, что для Номера Четыре конец уже близок, однако на сто процентов она в этом уверена не была. Если судить по огромному числу людей, следивших за развитием «Части четвертой», и по количеству денег на их с Майклом счете, то Номер Четыре, вне всяких сомнений, оказалась наиболее впечатляющим объектом по сравнению со всеми предыдущими. От этой мысли Линде вдруг стало грустно.
Линда не любила, когда что-то подходило к концу. Она с детства ненавидела дни рождения, рождественские праздники и летние каникулы. Дело было не в том, как она проводила их или что она получала в подарок, просто она всегда знала, что веселью и развлечениям обязательно наступит конец. В детстве ей не раз приходилось, сидя на жесткой деревянной скамье, выслушивать фальшивые рассуждения священника о вечной жизни, которые произносились над гробом кого-то из родных ей людей. Мама. Бабушка с дедушкой. И наконец, отец, оставивший ее совсем одну посреди чуждого, безразличного мира, до тех пор пока в ее жизни не появился Майкл. Вот почему она терпеть не могла, когда что-то кончалось.
Возвращение к обыденной жизни вызывало в ней чувство разочарования. Даже в том случае, если обыденная жизнь обещала шикарный пляж, прохладный бокал в руке и кучу денег в банке, — вовсе не к этому она изо всех сил стремилась. В определенном смысле она уже с нетерпением ждала, когда начнется работа над «Частью пятой».
Линда сидела за компьютерным столом, по-прежнему глядя на мониторы, но думая о том, кто мог бы стать их следующей жертвой. Номер Пять должна быть совсем другой. Номер Четыре, рассуждала Линда, подняла планку очень высоко, однако следующее шоу должно будет превзойти все, чего они достигли за минувшие недели. Линда очень гордилась этими достижениями. Именно она настояла на том, чтобы не использовать больше проституток, как в первых трех частях, и подыскать какое-нибудь невинное юное существо. Нужен был кто-то еще совершенно неопытный. Кто-то неиспорченный.
И кто-то обыкновенный, напомнила себе Линда, самый что ни на есть обычный, среднестатистический. Они с Майклом часами кружили по пригородным районам в краденых автомобилях, поглядывая на школы и торговые центры, притаившись возле кафе и пиццерий, поджидая удачный момент, чтобы похитить подходящего человека. Это было рискованно, но Линда знала, что их усилия будут вознаграждены.
Майкл сказал как-то, что «Часть четвертая» должна стать настоящим кошмаром для среднего класса. Он считал, что сама неожиданность происходящего будет способствовать высокому накалу страстей.
И он оказался прав. Идея принадлежала Линде, однако Майкл сумел мастерски воплотить ее в жизнь.
Сложно было представить себе лучших партнеров.
Линда почувствовала, что страстное желание переполняет ее, она даже принялась поглаживать рукой свою грудь.
Услышав, как из ванной донеслось знакомое шарканье, Линда мгновенно обернулась и распустила волосы, соблазнительно тряхнув головой. Она энергично сбросила с себя то немногое, что прикрывало ее тело, и, когда Майкл вошел в комнату, со смехом запрыгнула на кровать. Повернувшись к нему лицом, она манила его пальцем, приглашая составить ей компанию.
Линда понимала: то, что Майкл проделал с Номером Четыре, было неотъемлемой частью их работы. Но ей хотелось убедиться, что и сам он воспринимает это не иначе как обязанность по отношению к ней, Линде, и что с его стороны в этом деле не было никакой личной заинтересованности. Ни удовольствия, ни возбуждения, ни страсти. Все это принадлежало лишь ей одной. И, даже направляя камеру, чтобы запечатлеть Майкла, усердно трудившегося над Номером Четыре, она старалась относиться к происходящему спокойно, отстраненно, убеждая себя в том, что на его лице нет ни малейшего признака удовольствия.
Это важно, думала Линда, раскрывая объятия навстречу Майклу. Она хотела обхватить его руками и ногами, напрячь каждый свой мускул, овладеть любовником как можно полнее, накрыть его собой, словно гигантской, мощной морской волной.
— Ну ладно, — проговорил Майкл, уступая ее напору. Лицо его расплылось в улыбке. — Ну хорошо, хорошо.
Линда помедлила, погладив Майкла по щеке. Ни к чему было спрашивать его об искренности чувств по отношению к ней — все читалось в его глазах.
То, чем он занимался чуть раньше, была лишь работа — качественно выполненная работа.
Линда потянулась к нему губами. Лишь на секунду в ее сознании пронеслась мысль о следующем трудном деле, которое их ожидало. Но она нисколько не сомневалась, что Майкл позаботится обо всем. Она также знала, что ему потребуется ее помощь. Так бывало всегда. Тем не менее выполнить самую сложную часть предстояло ему.
Любовь и смерть, подумала она, чем-то они друг другу сродни.
Наконец она дала волю бурлящим в ней чувствам, крепко зажмурив глаза от удовольствия.
— Слушай, Лин, — спросил Майкл, стуча по клавиатуре, — ты не против, если я включу полную громкость?
После того как они от души позанимались любовью, Майкл вылез из постели и, словно притянутый магнитом, вновь прилип к компьютерам и мониторам, показывавшим изображение с камер.
В динамиках раздались звуки какой-то песни. Это было самое настоящее кантри — Лоретта Линн отжигала «Высоко в горах», композицию с милой, берущей за душу, запоминающейся мелодией, которая с каждой новой нотой увлекала слушателя за собой все дальше в Озарк или в горы Голубого хребта.
Линда пожала плечами:
— Не хочешь еще раз проиграть ребенка или школу?
— Нет, — мотнул головой Майкл. — Я подумал, не помешает что-нибудь совсем другое. Что-нибудь совершенно неожиданное и немного сумасшедшее. Сомневаюсь, что Номер Четыре когда-либо слушала старое доброе кантри.
Он замолчал, вновь ударив по клавишам. Внезапно раздались стенания Криса Айзека: «Они поступили очень-очень плохо…»
— О, наш приятель Кубрик, — отреагировала Линда, — это песня из саундтрека к его последнему фильму.
— Думаешь, подойдет?
Линда поморщилась:
— Мне кажется, она и так измучена и сбита с толку. Думаю, она утратила всякое понятие о том, где находится и кто она вообще такая. И если музыка будет бить ей по мозгам, не знаю даже…
— У нас практически не осталось никаких других звуковых эффектов, — задумчиво проговорил Майкл. — Есть кое-что, что мы еще не использовали, но…
Линда встала с кровати и, обнаженная, подошла к нему. Она принялась массировать ему плечи.
— Я думаю… — начала она.
Майкл повернулся к ней лицом.
— Я просматривал сообщения в чате, — перебил он.
— И я тоже.
— Кажется, мы подходим к концу.
Он вывел на экран несколько комментариев:
«Продолжайте! Сделайте ее!»
«Давайте еще разок! А потом еще и еще…»
— Многие пишут что-то в подобном ключе, — сказал Майкл. — Но вот другие…
Он замолчал, и оба они принялись читать строчки на мониторе компьютера:
«Я думал, она продержится дольше».
«Номер Четыре больше не целка».
«С Номером Четыре покончено. Баста. Финиш. Капут».
«Песенка Номера Четыре спета. Для нее нет пути ни назад, ни вперед. Остается единственный выход. Я хочу это видеть…»
Пользователи выражали чувство утраты, словно бы впервые увидев изъян в совершенном образе Номера Четыре. Казалось, она была для них как изысканное изделие из тонкого фарфора, на котором вдруг обнаружились трещины и сколы. Глядя на Номер Четыре, прикованную цепью к стене, зная, что может с ней произойти и предвкушая это, зрители тем самым разжигали свои фантазии. Но теперь, когда случилось неизбежное и клеймо бесчестья окончательно и бесповоротно пало на Номер Четыре, клиенты хотели поскорее перейти к тому, что, как они знали, всегда следовало за этим.
И Линда с Майклом их поняли.
Они, возможно, не смогли бы четко выразить словами то, что интуитивно было ясно обоим. Оставалось лишь сделать последний шаг.
Линда перестала разминать Майклу плечи и вместо этого изо всех сил сдавила их.
Майки кивнул. В Линде он любил многое, но главным ее достоинством считал способность говорить без слов. Он думал, что, окажись она на театральной сцене, ей там не было бы равных.
— Займусь сценарием заключительной части, — сказал Майкл. — Надо действовать осторожно.
Оба прекрасно понимали, что, несмотря на тщательную разработку каждого предыдущего эпизода, последнее действие драмы с участием Номера Четыре должно было произвести ударное впечатление на зрителей.
— Необходимо позаботиться, — медленно произнесла Линда, — о том, чтобы зрелище засело у них в голове. Я хочу сказать, нельзя сделать это просто так: пиф-паф — и готово. Надо, чтобы они запомнили это навсегда. В таком случае, когда начнется «Часть пятая»…
Заканчивать фразу было ни к чему.
Майкл рассмеялся. Он подумал, что в творческом плане Линда столь же инициативна, сколь и в сексуальном. Он вспомнил прочитанную однажды статью о художнике Христо и его жене Жанне Клод, которая помогла мужу осуществить ряд масштабных проектов. К примеру, они покрывали огромные каньоны оранжевой тканью и окружали острова в океане пластиковыми кольцами розового цвета, а затем, спустя несколько недель, уничтожали все следы своей творческой деятельности, и в итоге то, что на короткое время преобразилось в произведение искусства, исчезало, рассыпавшись на составляющие элементы, вновь обратившись в сырой материал. В мире искусства Жанна Клод не снискала столь широкого признания, как ее муж, однако Майкл был практически убежден, что эту несправедливость она сполна компенсировала в постели.
Майкл подумал, что, несмотря на все различия в их «творческом методе», Христо и Жанна Клод смогли бы оценить всю значимость их с Линдой достижений.
Он приглушил музыку, гремевшую в динамиках.
— Ну и ладно, — произнес Майкл с оттенком насмешки в голосе, словно готовясь выдать шутку, понятную лишь им двоим. — Номер Четыре осталась без Лоретты Линн.
Дженнифер уже больше не понимала, в сознании она или нет. И в сонных видениях, и наяву ее окружали кошмары. Она чувствовала, что силы оставляют ее, словно некая жуткая пиявка высасывала из нее все жизненные соки. Она никогда раньше не задумывалась о том, что должен испытывать умирающий человек, но сейчас была уверена, что с ней происходит именно это. Если бы она стала есть, это не спасло бы ее от голодной смерти. Если бы она пила, то все равно умерла бы от жажды. Она стискивала в объятиях Мистера Бурую Шерстку, но слова ее на сей раз были обращены к покойному отцу: «Папочка, я иду к тебе. Дождись меня. Я уже скоро».
Всего лишь один раз ей позволили навестить его в больнице. Она была еще маленькой и очень боялась, а он лежал на своей постели в вечернем сумраке, в окружении аппаратов, издававших странные звуки; к его тонким, почти прозрачным рукам были присоединены какие-то трубки. Эти руки, казалось, принадлежали кому-то другому, ведь Дженнифер знала, каким сильным он был, как легко мог поднять ее на своих руках и как без особого усилия, словно пушинку, носил дочь по комнате. Но у рук, которые видела Дженнифер, не хватило бы сил даже на то, чтобы погладить ее по голове. Это был ее отец, и в то же время это был не он. Дженнифер была напугана и сбита с толку. Она хотела бы протянуть руку и коснуться его, но боялась, что даже от легкого прикосновения его тело распадется на части. Она надеялась, что отец улыбнется, успокоит ее, даст понять, что все в порядке. Но у него не хватало сил и на это. Его взгляд беспокойно бегал по сторонам, и казалось, он то и дело засыпал и просыпался вновь. Мать сказала тогда, что в таком странном поведении отца виноваты обезболивающие таблетки, но Дженнифер сразу подумала, что на самом деле это смерть примеряет его на себя, словно костюм. Девочку спешно выпроводили из комнаты еще до того, как аппараты зафиксировали неизбежный исход. Дженнифер вспомнила, как ей тогда подумалось, что человек на кровати — не тот, кого она всегда знала как своего отца. Это должен был быть какой-то самозванец.
Сейчас она поняла, что с ней происходит то же самое: все то, из чего состояла когда-то Дженнифер, уничтожено.
Выхода не было. Мир за пределами ее темницы больше не существовал. И вокруг не было ничего, только черный мешок на ее голове. Ни мамы, ни Скотта, ни школы, ни дома, ни комнаты с ее вещами. Всего этого никогда не существовало. Действительность состояла лишь из мужчины, женщины и видеокамер. И так было всегда. Дженнифер родилась в этой тюремной камере, и умереть ей тоже предстояло здесь.
Она подумала, что становится похожа на своего отца в больнице. Она тоже угасает — медленно, но неотвратимо.
Она живо представила себе, как однажды, задолго до того страшного дня, отец пришел к ней и рассказал о том, что серьезно болен. «Но ты, милая, не волнуйся. Ты ведь знаешь, что я борец. Я буду бороться изо всех сил. И ты можешь мне в этом помочь. И тогда с твоей помощью я смогу справиться. Вдвоем мы победим».
Он не справился.
И она ничем не смогла ему помочь. Совершенно ничем. Она страдала от этого. В своем воображении, перебирая все эти воспоминания, она говорила ему сотни, тысячи раз о том, как ей жаль, что она никак не смогла ему помочь.
Впервые за все время своего заточения Дженнифер не хотелось плакать. На ее щеках не было слез. Рыдания больше не сдавливали ей горло. Мышцы ее рук и ног, позвоночник — все ее тело было расслаблено.
Как бы сильно ее отец ни боролся, все было бесполезно. Болезнь оказалась намного сильнее. Вот и с нею, его дочерью, произошло то же самое: она была не в силах противостоять этому.
И еще одна мысль посетила Дженнифер. Она подумала, что, если бы у нее была возможность погибнуть в борьбе, это в любом случае было бы лучше, чем просто позволить убить себя. И тогда, увидев своего отца вновь, она могла бы сказать ему: «Как и ты, папа, я сделала все, что могла. Просто они оказалась гораздо сильнее».
И тогда он сказал бы в ответ: «Я знаю. Я все видел. Я знаю, милая, как самоотверженно ты сражалась. И я горжусь тобой».
«И тогда я была бы довольна», — настойчиво твердила Дженнифер плюшевому мишке.