Глава 33
Дженнифер и сама не могла бы сказать, спит она сейчас или бодрствует. В этой полудреме она вспоминала свой дом — таким, каким он был до того, как умер отец. Потом она вдруг размечталась о нормальной еде и питье вдоволь. Больше всего ей в тот момент хотелось выпить ледяной диетической колы и съесть сэндвич с арахисовым маслом, авокадо и спаржей. У нее текли слюнки, когда она представляла себе, как вопьется в него зубами… Из мира грез ее вернул на землю резкий звук: где-то неподалеку громко, как выстрел, хлопнула дверь, а вслед за этим до слуха пленницы донеслись голоса. Кто-то с кем-то ссорился. Дженнифер села на кровати и стала внимательно вслушиваться. Она чуть наклонила голову и пыталась определить направление, откуда звучали голоса, и самое главное — изо всех сил старалась разобрать, в чем эти люди друг друга обвиняют и из-за чего сердятся. В том, что этот эмоциональный разговор был именно ссорой, сомнений у нее не было: интонации говорящих свидетельствовали об этом неопровержимо. Другое дело — слова: расстояния, стены и двери делали человеческую речь почти неразборчивой.
«Значит, их двое, — отметила про себя Дженнифер. — Судя по голосам, мужчина и женщина. Я думаю, те самые. Кто же еще, как не они».
Девушка напряглась и стала осторожно поворачивать голову вправо-влево, чтобы точнее определить, откуда доносятся голоса. В глубине души она была уверена в том, что парочка ссорится именно из-за нее. Она словно когтями впивалась в каждое доносившееся до нее слово, в каждый обрывок очередной фразы, произнесенной на повышенных тонах. Ей казалось, что сейчас для нее нет ничего более важного, чем расшифровать этот разговор, чем понять, какое отношение он к ней имеет и какими последствиями ей грозит.
Лучше всего сквозь стены пробивались выкрикнутые в сердцах ругательства: «Твою мать! Да пошел ты! Сама пошла! Козел! Сука!» — каждое такое слово, как стальной клинок, вонзалось в сознание Дженнифер. Затем ей вроде бы удалось разобрать несколько не менее эмоциональных, но гораздо более насыщенных информацией фраз: «А я ведь тебе говорил! С какой стати я должна слушать все, что ты несешь? Думаешь, ты самая умная? Так уверяю тебя, это далеко не так!» Впрочем, вскоре Дженнифер была вынуждена признать, что задачу она себе поставила практически невыполнимую: ощущение было такое, словно ее посадили смотреть сто какую-то серию очередного сериала с непредсказуемым финалом, неведомым еще даже сценаристам, с невероятно запутанным сюжетом и с давно забытой за ненадобностью завязкой.
Она по-прежнему сидела неподвижно на кровати, прижимая к груди плюшевого медвежонка. Судя по тональности доносившихся до нее фраз, накал ссоры, происходившей где-то поблизости, то падал, то вновь нарастал до критического уровня. Подтверждением тому, что страсти у этих двоих кипят нешуточные, стал звук разбившегося стекла.
Воображение Дженнифер тотчас же нарисовало картину, в которой чья-то рука хватает стоящий на столе стакан и изо всех сил швыряет его о стену. Стекло разбивается на мелкие осколки, которые разлетаются во все стороны.
В следующую секунду послышался какой-то глухой звук, а затем что-то вроде стона.
«Он ударил ее», — подумала Дженнифер.
Впрочем, девушка тут же усомнилась в собственной трактовке услышанного. «Может быть, это она ударила его».
Больше всего на свете ей сейчас была нужна определенность. «Понять бы, что у них там происходит», — мучась догадками, думала Дженнифер. Одна минута сменяла другую, ссора продолжалась, но никакой ясности в то, о чем там идет речь, звуки не вносили. У Дженнифер было такое ощущение, словно где-то рядом происходит не то извержение вулкана, не то землетрясение, от которого вот-вот может обрушиться крыша помещения, где ее держат, а она вынуждена сидеть на месте и даже не может предпринять никаких действий, для того чтобы разобраться, что творится вокруг и чем ей это грозит. Ассоциации с землетрясением привели к тому, что Дженнифер, не отдавая себе отчета в том, что делает, поднялась с кровати и встала на пол у изголовья, рядом с ближайшей стеной. «Раз уж я здесь оказалась, надо этим воспользоваться», — мелькнуло у нее в голове, и девушка прильнула к стене ухом. Лучше слышать она от этого не стала: гипсокартонные стены отлично глушили звуки, которые словно тонули в их толще. Тогда Дженнифер попробовала походить по комнате, насколько позволяла ей привязь, чтобы определить, с какой стороны доносятся голоса. Новая попытка сориентироваться в окружающем мире также оказалась безрезультатной: чем дальше шло дело, тем больше Дженнифер представлялось, будто голоса ссорящихся доносятся до нее со всех сторон в равной мере.
Дженнифер вновь села на край кровати и задумалась.
«Плач младенца.
Голоса детей, играющих на школьной площадке.
Ссора с криками, оскорблениями и битьем посуды».
Все это должно было что-то значить. Но что — оставалось для пленницы загадкой. В отчаянии она снова встала с кровати и медленно обошла периметр отпущенного ей жизненного пространства. При этом она выставила перед собой руки и осторожно водила ими вверх-вниз в надежде наткнуться на какой-то предмет, на какую-нибудь подсказку, оставленную похитителями, — в общем, на что-нибудь, что тем или иным способом помогло бы ей сориентироваться в происходящем.
Больше всего на свете ей хотелось приподнять край скрывавшей ее лицо маски и осмотреться. Удерживало ее от этого безрассудного шага понимание, что панорама пустой комнаты не даст ей ровным счетом ничего — ни уверенности в себе, ни возможности более точно оценить и проанализировать обстановку. Впрочем, гораздо сильнее сдерживало этот эмоциональный порыв другое чувство: страх. Всякий раз, когда Дженнифер рисковала и украдкой выглядывала из-под маски, ее взгляд натыкался на видеокамеру, бесстрастно и безжалостно фиксировавшую все ее движения. В общем-то, единственное, что ей удалось разглядеть с тех пор, как она впервые увидела свою комнату с белыми стенами, — это был стоявший в углу стол, на котором лежала ее одежда, сложенная аккуратной стопкой. Дженнифер предпочитала лишний раз не рисковать и не навлекать на себя гнев похитителей. Впрочем, на этот раз искушение оглядеться было на редкость сильным: слишком уж шумный и эмоциональный разговор затеяли между собой эти двое. Было в их ссоре что-то непредсказуемое и пугающее. Дженнифер чувствовала, что ничего хорошего от людей, находящихся в таком эмоциональном состоянии, ждать не приходится. Неожиданно до ее слуха донеслись очередной резкий удар и хруст. Что это — сломанный стул или, быть может, перевернутый стол? Неужели кто-то из них действительно решил перебить всю посуду?
У девушки закружилась голова, и она поспешила вернуться на кровать. У нее в памяти всплыли ссоры с матерью и все то, что обычно происходило в их доме по окончании «активной фазы» очередного скандала. Из своего жизненного опыта в этой области Дженнифер извлекла один непреложный урок: после ссоры люди остаются злыми и раздраженными. Им плохо, и в таком состоянии им очень хочется, чтобы плохо стало и всем окружающим. Они хотят сорваться на ком-нибудь, лучше всего — на ком-то беззащитном и слабом. В общем, если ты еще ребенок, то под горячую руку раздраженному взрослому лучше не попадаться.
Ей стало страшно от одной мысли о том, что в ее комнату-камеру в любой момент может зайти человек, которому просто-напросто нужно будет сорвать на ней накопившуюся злобу. Учитывая и без того не раз проявлявшуюся склонность ее похитителей к насилию, Дженнифер оставалось только догадываться, какими они могут стать, если разозлятся по-настоящему.
Как обычно в минуты опасности, она села посредине кровати, прижавшись спиной к спинке в изголовье и обхватив руками поджатые к груди ноги. Само собой, это положение и эта поза едва ли гарантировали ей сколько-нибудь бо́льшую безопасность, чем любое другое место в этой комнате, но Дженнифер чувствовала себя здесь немного увереннее: по крайней мере, так к ней будет чуть сложнее подобраться.
Ее трясло от ощущения собственной беззащитности и от сознания того, что она не в состоянии понять, что вокруг происходит. Она поймала себя на том, что готова расплакаться. Можно было подумать, будто она сама участвует в происходящем скандале и что все эти крики и ругательства адресованы именно ей. Дженнифер едва подавила в себе порыв вскочить и закричать во весь голос: «Я же ничего плохого не сделала, я ни в чем не виновата! Я соблюдаю все правила, я делала все, что от меня требуется!» Удержало ее, пожалуй, лишь то, что эти слова в ее устах прозвучали бы не совсем искренне. «Ну не все, прямо скажем, я делала так, как они хотят», — подумала девушка. Совершенно измучило Дженнифер несправедливое, с ее точки зрения, противоречие: она была практически лишена зрения в этом новом мире и познавала его в основном на ощупь. И при этом все время оставалась на виду, не имея никакой возможности хоть на миг скрыться от посторонних взглядов.
От этих мыслей ее оторвала очередная серия криков, затем — резкий, лишь слегка приглушенный стенами удар: судя по всему, кто-то изо всех сил хлопнул дверью. Ну а потом…
Дженнифер отказывалась верить своим ушам: в доме прозвучал выстрел.
Двое первокурсников университета Джорджии сидели в своей комнате, в общежитии студенческой организации «Тау Эпсилон Фи». Вдруг в расставленных по углам помещения колонках аудиосистемы раздался звук выстрела. Один из студентов, лежавший на кровати, над которой висел большой агитационный плакат, призывавший записываться в американскую армию («Стань тем, кем ты можешь быть»), выронил из рук журнальчик под названием «Молодые и симпатичные», а его приятель, сидевший за «Макбуком» у видавшего виды деревянного письменного стола, отшатнулся от экрана и воскликнул:
— О господи!
— Там что, убили кого-то? — поинтересовался первый, с кровати.
— Насчет убить — не знаю, но выстрелили, это точно.
— Как там Номер Четыре — жива? — встревоженно поинтересовался парень.
— Сейчас посмотрю, — ответил ему сосед. — Похоже, она в порядке, — сообщил он через несколько секунд.
Тот, что до этого лежал на кровати, не выдержал и, вскочив, подошел к столу. На этом парне были надеты помятые джинсы и футболка, логотип на которой извещал окружающих о том, что ее обладатель провел свои весенние каникулы в мексиканском курортном городе Канкун.
— Напугалась она? — поинтересовался он у соседа, желая войти в курс дела.
— Еще бы, конечно же напугалась. Как всегда. Впрочем… на этот раз, похоже, ей действительно есть чего бояться, и она это понимает.
Оба молодых человека непроизвольно наклонились поближе к монитору, словно желая проникнуть сквозь стеклянную поверхность прямо туда — в комнату, где сидела на кровати прикованная к стене цепью девушка под именем Номер Четыре.
— А где эти двое? Ну эти — мужик с бабой? Они пока не показывались?
— Да что-то не видно.
— Слушай, неужели ты думаешь, что это они? Ну, я имею в виду, что кто-то из них застрелил другого? Хотя помнишь ту охрененную пушку, стволом которой они тыкали в физиономию Номеру Четыре?
Ожидать немедленного ответа на все вопросы не следовало. Впрочем, оба студента уже давно усвоили главное правило этого шоу: умей ждать. Один из парней учился на юридическом факультете, другой собрался стать администратором в сфере бизнеса. Оба, конечно, прекрасно понимали, что делают нечто не только неэтичное, но и не совсем законное, когда оформляют доступ к подобным «развлечениям». При этом они отдавали себе отчет в том, что их прегрешения перед обществом минимальны: они ведь сами ничего не сделали. Их причастность к шоу ограничивалась пассивным просмотром, участием в переписке и в обсуждениях на форуме. Все это было оплачено самым обыкновенным банковским переводом, как и пароли с кодами доступа к бесчисленному множеству легально существующих порносайтов. Эта процедура давно стала для них чем-то вроде рутинного религиозного обряда. Как и большинство молодых людей их поколения, они выросли на видеоиграх и привыкли к многочасовому сидению перед компьютером и к ощущению причастности к очередной разворачивающейся прямо у них на глазах виртуальной драме под каким-нибудь всемирно известным названием типа «Дум» или «ГТА».
— Последи за ней. Давай посмотрим, может быть, там слышно что-то еще.
Оба приятеля внимательно — как и сама Номер Четыре — прислушивались к происходившему в ее комнате. Они даже не замечали, что непроизвольно копируют ее движения, наклоняя голову, пытаясь понять, откуда доносятся странные звуки. В этот момент в дальнем конце коридора общежития кто-то включил на полную громкость «Кристиан Рок». Приятели, не сговариваясь, выругались практически в унисон: сейчас для них не было ничего важнее происходящего в маленьком мире, единственной постоянной обитательницей которого была Номер Четыре. Впрочем, ни один из них не решился бы признаться в этом другому.
— Похоже, наша красотка чуть в штаны не наделала от страха, — заявил один из студентов. — Готов держать пари, что она и в самом деле сейчас на горшок попрется.
— Не… спорим, она опять с медведем разговаривать будет? Прикольно они придумали: подсунули ей игрушку в качестве собеседника.
На экране тем временем появился крупный план Номера Четыре. Несмотря на то что бо́льшая часть ее лица была закрыта тканью, даже по изгибу губ становилось понятно, насколько напряжена сейчас девушка и насколько тяжело ей дались последние минуты. Оба приятеля, наблюдавшие за ней в тот момент, почти физически чувствовали, как по ее телу пробегают мурашки. Обоим хотелось дотянуться до нее, прикоснуться к ее рукам, ощутить под подушечками пальцев ее холодную кожу, каждый едва видимый вставший дыбом волосок. У них было такое ощущение, словно еще чуть-чуть — и они окажутся в этой комнате с белыми стенами вместе с пленницей. В их собственной комнате в студенческом общежитии, как им казалось, было сейчас так же холодно и душно, как и в том помещении, которое они видели на экране и которое никогда не проветривалось. Один из студентов не выдержал и прикоснулся к изображению девушки.
— Чует мое сердце, хреновы ее дела, — заметил его товарищ.
— С чего ты взял?
— Если этот мужик со своей бабой действительно переругались, то, скорее всего, из-за нее. Ну или, по крайней мере, из-за того, как дальше вести трансляцию этого шоу. Я так думаю, они просто по деталям сценария во мнениях не сошлись. Наверное, дело было так: мужик решил, что пора трахнуть девчонку, а его подружка приревновала. Типа ни хрена себе сценарий, пахать над трансляцией приходится обоим, вот только он себе, оказывается, бонус такой заготовил — девчонку поиметь собрался.
Парни плотоядно усмехнулись и посмотрели на таймер, отсчитывающий время в одном из углов экрана.
— Ты ставку за нас сделал? — спросил один другого.
— Да, за обоих. В первый раз мы, конечно, поторопились, да и толком не поняли, что там происходит. В общем, плакали наши денежки. И, честно говоря, виноват в этом в первую очередь ты. Мы ведь на твое мнение положились… А уж ты-то точно не стал бы терять ни секунды, окажись Номер Четыре сейчас здесь, в нашей комнате. — Парень снова многозначительно усмехнулся и, убедившись в том, что приятель понял его сальную шутку, продолжил говорить: — Мог бы, между прочим, догадаться, что эти ребята торопиться не будут. Им важнее всего — потянуть время. Может быть, им и самим давно хочется ее трахнуть, но бизнес есть бизнес. Вот они и ждут, когда таких, как мы, наберется побольше, а следовательно, и общий банк сделанных ставок станет внушительнее. Ну а последняя наша ставка — на «завтра» или «послезавтра», а точное время я решил не указывать.
— Ну-ка, дай посмотреть.
Первый студент стукнул по паре клавиш, и изображение Номера Четыре тотчас же увеличилось до четверти площади экрана, а на оставшееся пространство оказалась выведена дополнительная информация. Самым крупным шрифтом на этой странице было выделено сообщение с открытого на сайте тотализатора. Оно гласило: «Приглашаем вас принять участие в очередном туре. Ваша текущая ставка — пятьдесят седьмой час. До вступления вашей ставки в игру остается двадцать пять часов. На тот же час вместе с вами поставили еще 1099 подписчиков. Общий банк превышает 500 000 евро. Принимаются дополнительные ставки. Хотите сделать новую ставку?»
Под последней фразой, как обычно, было выведено маленькое окно с двумя виртуальными клавишами: «Да» и «Нет».
Молодой человек навел курсор на кнопку «Да» и вопросительно посмотрел на приятеля. Тот отрицательно покачал головой:
— Нет, не надо. У меня на карточке лимит уже почти исчерпан. Не хочу я больше лишних разговоров с родителями. В тот раз я наврал им, что это были выплаты по карточному долгу. Я, мол, неудачно поиграл в покер на одном из офшорных сайтов. Знал бы ты, какую длинную и тоскливую лекцию мне пришлось потом выслушать по поводу того, как это нехорошо и глупо — играть в азартные игры.
— Да, суровые они у тебя. Того и гляди, запишут сыночка на какие-нибудь курсы по преодолению игровой зависимости, да еще и начнут выяснять, ходишь ли ты в церковь по воскресеньям.
Сказав это, парень пожал плечами, перевел курсор на слово «Нет» и нажал на кнопку мыши. Изображение Номера Четыре вновь заполнило весь экран.
— Знаешь, а ведь все это гораздо круче смотрелось бы на большом экране. Ну, хрен с ней, с плазменной панелью, пусть хотя бы большой жидкокристаллический телевизор.
— И не говори… Позвонил бы ты своим — отцу там или матери… Как думаешь, не раскошелятся?
— И не мечтай. Какие там телевизоры после оценок, которые я им привез с первой сессии.
— Ну что ж… — вздохнул первый из студентов, вновь наклоняясь к экрану. — Что будет дальше? — Глянув на часы, он озабоченно добавил: — Через полчаса меня начнут иметь вдоль и поперек на семинаре по специализации. Не хотелось бы пропустить что-нибудь интересное.
Разумеется, под словами «пропустить интересное» он имел в виду не то, что ждало его на занятиях.
— Ладно тебе, потом посмотришь, в записи. Самое интересное в архиве как раз и выложат.
Юноша набрал очередную комбинацию команд, и вновь окно с онлайн-трансляцией происходящего с Номером Четыре сдвинулось в угол экрана. На оставшейся его части появилось набранное курсивом слово «Меню» и ряд небольших по формату слайдов с краткими пояснениями: «Туалет», «Номер Четыре принимает пищу» или «Воспитательная беседа № 1». Одно нажатие на клавишу — и окно с прямой трансляцией вновь заняло весь экран.
— Все это, конечно, так… но не люблю я эти архивные «нарезки». Вживую — куда интереснее. Только представишь себе, что все это происходит сейчас, в реальном времени… Меня так заводит!
Потянувшись к пачке учебников и тетрадей, лежавших на столе, студент выбрал то, что ему было нужно, и сказал:
— Твою мать! Все-таки придется идти. Если пропущу еще один семинар — мне по этому курсу зачета как своих ушей не видать.
— Ну, тогда точно надо идти.
Парень запихнул нужные книги в рюкзак, натянул свитер, выуженный из кучи грязного белья на полу, и, прежде чем выйти из комнаты, наклонился к экрану монитора, чтобы поцеловать изображение Номера Четыре.
— Будь умницей, крошка. Увидимся через часок-другой, — сказал он, передразнивая при этом акцент и манеру говорить, свойственные жителям южных штатов. Сам он родился и вырос Огайо — в Кливленде. — Смотри у меня, веди себя хорошо! Не делай ничего такого, за что тебя могут наказать. И не позволяй никому делать что-либо с собой, по крайней мере в ближайшие двадцать пять часов.
— Да уж… постарайся остаться живой, и к тому же живой девственницей, пока это чмо, с которым я вынужден жить в одной комнате, не вернется с занятий, пропускать которые ему уже не с руки: он, того и гляди, вылетит из университета, и ему придется зарабатывать на жизнь, продавая гамбургеры в «Макдоналдсе».
Парни весело рассмеялись, хотя оба понимали, что в этой шутке скрыта немалая доля правды.
— Если что-нибудь интересное произойдет — пришли сообщение. И не тормози, пиши сразу.
— Само собой. Текущий отчет — с меня.
С этими словами счастливчик, свободный сейчас от занятий, придвинул стул поудобнее и уселся перед компьютером.
— Эй, от твоего французского поцелуя на экране засос остался, — крикнул он в спину уходящему приятелю.
Тот в ответ лишь сделал неприличный жест и вышел за дверь. Оставшийся в комнате молодой человек попытался представить себе свои ощущения и переживания, доведись ему вдруг услышать выстрел где-нибудь неподалеку — в коридоре общежития или, например, в соседней комнате. По всему выходило, что в его распоряжении было как минимум несколько моделей поведения, из них самая очевидная — бежать со всех ног и как можно дальше. Этой возможности у Номера Четыре не было, и отчего-то именно сознание ее несвободы приводило парня в состояние неописуемого восторга. Тот факт, что девушке некуда было деться, стал одним из основных факторов, притягивавших его внимание, словно магнитом. Ему нравилось, что пленница до поры до времени очень стойко переносит все то, что на нее обрушилось, и пропускать тот момент, когда организаторы шоу начнут насиловать девушку, он не хотел ни в коем случае. Молодой человек задумался и попытался представить себе, как это произойдет: будет ли это короткий и грубо, насильно совершенный половой акт, или же перед ним развернется целое театральное представление с уговорами и соблазнениями. Ему почему-то казалось, что режиссеры предпочтут второй вариант. Не менее интересно ему было, как поведет себя в такой ситуации загадочная пленница: позволит ли она себя уговорить и отдастся ли добровольно или же будет сопротивляться до последнего — начнет драться, царапаться, кусаться и кричать. Чего ему хотелось бы больше — парень и сам еще не решил. С одной стороны, ему нравилось, как властно подчиняли себе Номер Четыре эти мужчина и женщина. С другой — он любил представить себя на месте не того, кто унижает и подчиняет, а в роли жертвы, над которой совершаются все эти издевательства. В общем, нельзя было не признать, что «Четвертая часть» сериала удалась режиссерам особенно хорошо: в ней можно было найти развлечения и удовольствия на любой вкус. Молодому человеку было интересно узнать, смотрит ли кто-нибудь еще из его однокурсников и обитателей кампуса это запретное шоу. «В некотором смысле мы все влюблены в эту пленницу», — подумал он, имея в виду самого́ себя и других зрителей. Чем-то Номер Четыре напоминала ему одну девушку, с которой он учился когда-то в школе. В ней было что-то от всех его одноклассниц и прочих знакомых ровесниц. Чем она так напоминала ему всех девчонок — он сформулировать для себя не мог. В общем, в этом шоу не было никакой ясности, никаких предсказуемых, заранее известных ситуаций и поворотов сюжета. Ясно было одно: жить Номеру Четыре оставалось совсем недолго.
Этот выстрел, подумал жадно глядящий в экран студент, может быть сигналом к началу конца. Впрочем, с таким же успехом он мог практически ничего не значить. Сказать что-либо заранее, предсказать ход мысли организаторов трансляции было решительно невозможно.
Единственное, в чем парень был заранее уверен, — это в том, что девушку под номером четыре в конце концов убьют.
Он попытался представить себе, как это произойдет. Он давно пристрастился искать и смотреть в Интернете так называемое джихад-видео с убийствами пленных и пытками. В качестве разминки он с удовольствием смотрел на сайте www.youtube.com ролики с душераздирающими последствиями автомобильных аварий. Чем больше крови и изуродованных трупов, тем лучше. Ему нравились и обычные, не подпольные телешоу, документальные передачи и сериалы, такие как «Копы» и «Успеть за 48 часов». Он мечтал пройти однажды кастинг на участие в шоу «Остаться в живых» и, пожалуй, уделял этой перспективе гораздо больше внимания, чем всем остальным рассуждениям и мечтам о собственном будущем. Он был на сто процентов уверен, что если бы его включили в число участников этой программы, то приз в миллион долларов достался бы именно ему, и никому больше.
Номер Четыре опять трясло. Судя по всему, девушка изрядно перенервничала и вновь на какое-то время перестала полностью контролировать реакцию своего тела на внешние раздражители. По всему было видно, что ее страх — непритворный.
Парню это очень нравилось.
Слишком многое из того, что ему доводилось видеть, было подставным и фальшивым. Порноактеры имитировали оргазм, герои видеоигр умирали понарошку, драматические сюжеты всякого рода ток-шоу и телевизионных передач оказывались натянутыми, а то и явно выдуманными.
— Другое дело — «Что будет дальше?». Номер Четыре не соврет.
Иногда парню казалось, что ничего более реального ему не приходилось видеть не только в виртуальной, но и в окружающей его настоящей жизни.
Этим теоретическим рассуждениям вскоре был положен конец. Заметив на экране какое-то движение, обитатель студенческого общежития буквально прилип к монитору. Там, в комнате с белыми стенами, действительно что-то происходило. Номер Четыре едва заметно повернула голову в сторону. Камера дала панорамный вид помещения. Что-то явно должно было случиться.
Зритель, сидевший у компьютера, услышал то, что услышала Номер Четыре: звук открывающейся двери.
Дженнифер вздрогнула и повернула голову в ту сторону, откуда донесся уже знакомый ей звук.
Судя по шуршанию комбинезона, в комнату вошла женщина. На сей раз она, против обыкновения, двигалась не медленно и неторопливо, а наоборот — стремительно и даже, как показалось Дженнифер, чуть суетливо. Прошло, наверное, не более пары секунд между тем, как она переступила порог, и тем, как ее силуэт навис над Дженнифер. Два лица, закрытые масками, отделяли теперь друг от друга лишь несколько дюймов.
— Номер Четыре, слушай внимательно. Ты сейчас будешь делать то, что я тебе скажу. Выполнять будешь все в точности, и не вздумай меня ослушаться.
Дженнифер кивнула. В голосе женщины явно слышалось беспокойство. Она говорила быстрее, чем обычно, от былого размеренного речитатива не осталось и следа. Более того, девушка даже чувствовала на своем лице горячее и неожиданно частое дыхание собеседницы.
— Ты должна молчать. Не вздумай проронить ни слова. Слышишь? Я сказала — ни звука. Тяжело дышать тоже нельзя. Будешь сидеть там, где сидишь сейчас. Не сходи с этого места. Не дергайся и не вертись. В этой комнате должна стоять абсолютная тишина до тех пор, пока я не вернусь. Поняла меня?
Дженнифер вновь кивнула. Ей очень хотелось спросить женщину, что это был за выстрел, но после таких указаний она не рискнула даже открыть рот.
— Номер Четыре, ответь вслух на мой вопрос. Ты поняла, что я тебе сказала?
— Да, я все поняла.
— Что ты поняла?
— Никакого шума. Ничего не говорить, не издавать никаких звуков. Сидеть здесь, на этом месте.
— Правильно.
Женщина на некоторое время замолчала. Хранила молчание и Дженнифер. Она прислушалась к собственному дыханию. В окружающей тишине она не смогла бы с уверенностью определить, доносится до ее слуха собственное сердцебиение или удары сердца склонившейся над ней мучительницы.
Неожиданно женщина схватила Дженнифер за подбородок. Та только резко вздохнула, но не издала больше ни звука. Пальцы женщины впились в щеку пленницы, а ладонь стала скручивать ее челюсть на сторону. Дженнифер изо всех сил боролась с почти непреодолимым желанием схватить мучительницу за руку и сорвать со своего лица эти цепкие пальцы.
— Если издашь хоть один звук — умрешь! — пригрозила женщина.
Дженнифер трясло. Она не смогла даже кивнуть в знак того, что поняла смысл угрозы. Впрочем, судя по всему, бившая ее дрожь послужила достаточным доказательством того, что смысл сказанного крепко засел в ее голове. Хватка на ее челюсти ослабела, но Дженнифер так и осталась сидеть неподвижно, боясь даже пошевелиться.
Следующее испытанное ею ощущение было абсолютно незнакомым. Это был не удар, не резкая боль, но от этого Дженнифер легче не стало. Она вдруг ощутила, как к ее телу прикоснулся острый, судя по всему, металлический предмет. Сначала он ткнулся ей в горло, а затем, продавливая кожу, спустился по ее груди к животу и описал несколько кругов по ее телу — по спине, по шее, по бокам и по лобку. Это движение то и дело акцентировалось пунктиром легких покалываний, словно кто-то неглубоко, но достаточно ощутимо втыкал в кожу Дженнифер острые иголки.
Девушка вдруг осознала: «Это же нож!»
— И учти, я могу сделать твою смерть невероятно страшной и мучительной. Ясно тебе, Номер Четыре?
Дженнифер снова кивнула и почувствовала, как острие ножа еще сильнее впилось в кожу на ее животе.
— Да, я все поняла, — едва слышно прошептала она.
Дженнифер почувствовала, что женщина отодвинулась от нее. Затем она услышала и знакомое удаляющееся шуршание комбинезона.
Пленница ждала, что дверь в комнату вот-вот закроется, но привычного уже звука так и не последовало. Девушка так и осталась сидеть на кровати, сжимая в руках своего медвежонка, пытаясь понять, что происходит, и гадая, что с ней будет дальше.
Едва она пришла к неутешительному для себя выводу, что здесь что-то не так и ничего хорошего ожидать не приходится, как чья-то невидимая рука, возникшая неизвестно откуда, схватила ее за горло. От неожиданности Дженнифер даже инстинктивно не попыталась вырваться из этой удушающей хватки. У нее помутнело в глазах, она едва не потеряла сознание. Она чувствовала себя такой же беспомощной, как если бы ее придавило неподъемной бетонной плитой. Непонимание происходящего и панический страх, казалось, окончательно парализовали ее сознание и способность здраво оценивать ситуацию. Впрочем, чем ближе к полному беспамятству было состояние ее разума, тем скорее начинали пробуждаться защитные инстинкты ее организма. Дженнифер бесцельно и беспорядочно махала во все стороны руками и ногами, пытаясь если не оттолкнуть, то хотя бы нащупать душившего ее человека. Неожиданно у нее над ухом раздался знакомый мужской голос. Дженнифер тотчас же замерла и обмякла, как парализованная.
— Вот видишь, Номер Четыре, я могу сделать так, что тебе будет очень плохо. Если я захочу, тебе станет еще хуже.
Дженнифер содрогнулась всем телом. Ее пугала чернота перед глазами — не та ставшая уже привычной темнота под глухой маской, скрывавшей ее глаза, а чернота, похожая на вечную непроглядную тьму. «Неужели я ослепла, когда он меня душил?» — в ужасе подумала она.
— Не забывай об этом, — прошептал мужчина ей на ухо.
Дженнифер вновь вздрогнула, ощутив на коже его близкое дыхание.
— И запомни: за тобой все время следят. Ты ни на секунду не остаешься одна.
Мужчина неожиданно разжал хватку, и Дженнифер закашлялась, не в силах понять, проходит ли в ее легкие воздух через горящее, словно ободранное изнутри, горло. Естественно, она не услышала, что мужчина — одетый, как прежде, в шапочку с прорезями для глаз и в трико, в балетных туфлях на босу ногу — дал женщине знак вновь войти в комнату. В голове у Дженнифер все смешалось. Она не столько поняла, сколько почувствовала, что услышанная ею ссора, неожиданный выстрел — все это изначально входило в сценарий спектакля с ее участием, разыгрываемого против ее воли. Эти двое, действуя заодно, похоже, просто задались целью окончательно сбить ее с толку и сломить ее внутренне. «Что ж, надо признаться, им это неплохо удалось», — подумала Дженнифер. Страх действительно практически парализовал ее волю, лишил какой бы то ни было способности сопротивляться происходящему.
— Молчать, Номер Четыре. Ты слышала? Молчать. Что бы с тобой ни происходило, что бы ты ни услышала, не вздумай произнести ни слова. Молчание — залог твоей жизни. Стоит тебе раскрыть рот, и больше ты никогда ничего не увидишь и не услышишь. И уверяю тебя, последние мгновения ты проведешь в страшных мучениях.
Дженнифер крепко закрыла глаза и постаралась заставить себя кивнуть. Вскоре она услышала, как закрылась дверь в комнату. Судя по всему, мужчина и женщина смогли покинуть помещение так тихо, что она не заметила их ухода. Впрочем, вполне могло оказаться, что кто-то из них — а быть может, и оба — остался здесь, по эту сторону двери. Неизвестность пугала Дженнифер едва ли не больше, чем открыто высказанные угрозы.
Она продолжала неподвижно сидеть на кровати.
Постепенно ее сознание стало оттаивать, словно глыба льда. Ей вдруг захотелось подвигаться, какая-то часть ее сознания настойчиво требовала выглянуть из-под маски, какой-то внутренний голос советовал встать с кровати… Все это было слишком опасно, и Дженнифер мысленно боролась сама с собой — со своими вполне понятными, но от этого не менее рискованными порывами. «Делай все, как тебе сказали, — приказала она себе, — и ничего страшного не случится». Девушка напряженно вслушивалась в нависшую над ней тишину. Ничто не говорило о том, что ее мучители могли оставаться в помещении.
Впрочем, тишина, нарушаемая лишь хриплым и прерывистым дыханием Дженнифер, надолго не затянулась.
До слуха пленницы донесся звук, показавшийся ей знакомым. Что-то привычное и вместе с тем тревожное, даже пугающее. Прошло несколько секунд, прежде чем она поняла, что это за звук.
Сирена. Не то полицейская, не то пожарная сирена.
Звук доносился откуда-то издалека. Но с каждой секундой он слышался все сильнее и отчетливее. Его источник, несомненно, приближался.
