В пять минут третьего пополудни серебристый «торонадо», черная виниловая крыша, род-айлендский номер «651 ар-джей», проехал по Бойлстон-стрит и, плавно свернув на крайнюю правую полосу, пристроился перед изумрудно-белым «флитвудом», незаконно прибившимся на стоянку перед пабом «1776». Остановился «торонадо» напротив «Бригамз» — в одном корпусе от перекрестка с Тремонт-стрит.

Джеки Когэн в куртке из рельефной замши выронил «салем» на тротуар, наступил на окурок и сел в «торонадо». Захлопнул дверцу. Не взглянув на водителя, сказал:

— Бери вправо и пару кварталов.

На водителе была светло-серая рубашка из шотландки. И очень длинные белые волосы. Он выжал гидраматику.

— Не к суду, я понимаю? — уточнил он.

— Не, — ответил Когэн. — Просто здоровая яма. Вся строительная братия — только и всего. Там их обычно трое-четверо, сидят в машинах, греются. Не думай.

Водитель повернул направо по Тремонту.

— Очень переживал, — произнес он. — Когда я сказал, что позвонил, и Диллон велел с тобой увидеться, он очень разволновался. Как мужик?

— Не годится, — ответил Когэн. — Пришел в понедельник, три недели его не было, и приходит в понедельник, просит, чтоб другой парень его заменил. Во вторник-среду его, по-моему, вообще не было, а вчера позвонил, говорит: тот, кто его подменял, не может, пусть я кого-нибудь еще найду. Ну я и нашел. Сегодня его тоже нет. Говорят, врач сказал, не надо напрягаться, он в больнице пролежал больше двух с половиной недель, а если не будет напрягаться, на этой неделе все будет в норме. В общем, он ходит, но выглядит паршиво, я его видел — вчера видел его. В руку ему еще сандалят, он говорит, что напряжно от этого все равно, курить бросил, а лучше б, наверно, не бросал. Говорит, ему в грудь как ножом засаживают.

— Наверно, значит, какое-то время не сможет ничего тягать, — сказал водитель. Он остановился на красный на перекрестке с Нилэнд-стрит.

— Сейчас-то не может точно, — сказал Когэн. — Я думаю — лично я думаю, мужику очень фигово. Он же всегда, знаешь, как ни увижу его, он вечно ноет, как ему паршиво и прочее, то желудок беспокоит, а если не одно, так что-нибудь другое. А вот теперь точно свалился, это сразу видно, потому что ничего не говорит вообще, если только не подойдешь и не спросишь, но даже так ему рассказывать не в жилу. Думаю, допереживался.

Светофор мигнул, и «торонадо» миновал перекресток, а водитель сказал:

— Он мне сказал, когда услыхал, что, если Диллон не сможет, я должен поговорить с парнем, которого он прислал.

— Доедешь до кино, вон, — сказал Когэн, — видишь? Бери правее, там машину поставить можно.

— Это ты? — спросил водитель.

— Диллон сказал, где ты будешь и чтоб я там был и ждал тебя, — сказал Когэн. — Я обсмотрел все вокруг — не увидел больше никого, кто б мог туда прийти с тобой повидаться. А ты?

Водитель поставил «торонадо» за розовый «тандербёрд».

— Пару вечеров назад Марка Трэттмена потрясли, — сказал водитель.

— Слыхал, — отозвался Когэн. — Где-то пятьдесят три куска взяли?

— Ну, — ответил водитель, — скорее около полтоса. Два щегла.

— Ага, — сказал Когэн.

— Ты или Диллон что-нибудь про двух щеглов слыхали? — спросил водитель.

— Земля слухом полнится, — ответил Когэн. — Я слыхал, например, они в масках были.

— Точно, — подтвердил водитель.

— Поэтому, — сказал Когэн, — может, и не щеглы.

— Волосы длинные, — сказал водитель. — Люди видели, с-под низу торчали.

— Послушай, — сказал Когэн, — у меня теща болеет, нам к ней в воскресенье надо было ехать проведывать, поэтому, само собой, и в церковь пришлось, чтоб ворона ничего плохого не заподозрила. У попа там тоже длинные волосы были, елки-палки. Они парики могли напялить или как-то. Поди узнай.

— Так, — сказал водитель, — а одеты они были, как щеглы. В джинсовке, и воняло зверьем от них, Трэттмен говорил.

— Трэттмен говорил, — сказал Когэн. — Да от кучи народу воняет, послушай.

— Еще Трэттмен говорил, — сказал водитель, — у того, кто разговаривал, голос совсем пацанский.

— Трэттмен говорил, — повторил Когэн.

— Насколько я знаю, — сказал водитель, — у Трэттмена со слухом порядок. Да и с носом, и со всем остальным.

— Не-а, — сказал Когэн. — Ничего такого я все равно не слыхал.

— Но потом, само собой, когда я с ним разговаривал…

— Ты разговаривал с Трэттменом? — спросил Когэн.

— Нет, конечно, — сказал водитель. — Трэттмен позвонил Кангелизи, ему передали, и только потом я с ним поговорил.

— А, — сказал Когэн.

— Это важно? — спросил водитель.

— Может, и нет, — ответил Когэн. — Мне просто интересно стало, с чего это Трэттмен решил тебе позвонить. Я б не стал.

— Но я же с ним разговариваю, — сказал водитель.

— Ага, — сказал Когэн. — А я нет, и тебя я не знал — знал, конечно, что есть кто-то, но раньше никогда в жизни о тебе не слыхал. Забавно просто показалось, вот и все.

— Ну, я с ним не разговаривал, — сказал водитель. — С Трэттменом. Но парой слов мы перекинулись вчера вечером и сегодня утром тоже.

— Значит, никто, — сказал Когэн, — никто на самом деле с Трэттменом об этом не говорил.

— Один Кангелизи, — сказал водитель. — Трэттмен позвонил ему оттуда, но не дозвонился, жену только разбудил и всяко-разно.

— Ага, — сказал Когэн. — Значит, пока у нас только то, что Трэттмен кому-то сказал, больше ничего. И я, значит, должен пойти и найти парочку щеглов по тому, что Трэттмен сказал кому-то, с кем я даже не разговаривал.

— Он не так сказал, — сказал водитель. — Он сказал, чтоб я позвонил Диллону, и я позвонил Диллону, и потом я поговорил с ним, и он сказал мне поговорить с тем, кого пришлет Диллон, и узнать, что ты думаешь, то есть, предполагая, что это ты, в общем, что, по-твоему, нужно делать дальше.

— Что с Зэком стало? — спросил Когэн.

— Толком не знаю, — ответил водитель. — Они как-то разошлись во мнениях. По-моему, насчет того, как он подавал заявку на сертификат. Зэк то есть. Сильно не распространялся мне, но сказал, что не может его больше представлять. Я позвонил Зэку, когда он мне позвонил, само собой.

— Зэк с ним долго пробыл, — сказал Когэн. — Мы с Зэком много разговаривали.

— Не так уж и долго, вообще-то, — сказал водитель. — Лет пять. Не больше. Когда он только начинал, у него был Макгонигл.

— Магу? — переспросил Когэн. — Он сюда ради него приехал, а в суд его приходилось практически в корзине затаскивать.

— Ну не везло ему, — сказал водитель. — Кроме того, было это, когда ты еще пешком под стол ходил, — когда у него был Макгонигл. Потом, Зэк мне рассказывал, ну, в общем, у него столько проблем тогда не было. Это на самом деле еще до того было, как на него столько юридической волокиты свалилось. Но тогда у него был Миндич, и еще этот парень из Нью-Йорка был, Мендоса, ну и Зэка он припахивал. «Ништяк ремесло, — говорил мне Зэк. — Пять лет дела хорошо идут. Рехнуться можно, а форцы все равно нефиговые». Видишь, по Зэку выходит, так ты виноват, когда все оборачивается не так, как ему хочется, вот он нового крючкотвора и нанял.

— Вот с Зэком мне и надо было поговорить, — сказал Когэн. — Приятный мужик. Помог мне на ноги встать. Передавай Зэку привет от меня, как увидишь.

— Передам, — ответил водитель. — Ладно, ему мне что сказать?

— Ну, — произнес Когэн, — мельницы-то прикрыли, так?

— По большей части, — сказал водитель. — Кто-то позвонил Тесте, и он сказал, что хотел бы посмотреть, как кто-нибудь к нему на точку придет. У него поэтому, наверно, все работает. А остальные почти все, ага.

— В последний раз то же самое было, — сказал Когэн.

— Это на время, — отозвался водитель. — Он мне сам так сказал. Сказал, как только я с тобой поговорю, надо ребятам дать знать, чего ты хочешь. Или, вернее, — Диллон. Сначала-то про Диллона речь шла.

— Я говорил с Диллоном, — сказал Когэн.

— И что он думает? — спросил водитель.

— Ну, первое, что подумает любой в такой фигне, — сказал Когэн.

— Уже второй раз, — сказал водитель. — Вот что он сказал.

— Бывало и раньше, — сказал Когэн. — Четыре года назад, а теперь вот снова.

— В последний раз, насколько я знаю, — сказал водитель, — там сам Трэттмен-то и был.

— С парочкой чижиков, — сказал Когэн. — Дыму напустил и всех дел, но это был Трэттмен. Диллон сказал, он же сам про это и хлестался иногда.

— И никто ни до чего не докопался, — сказал водитель.

— Только потом, — сказал Когэн.

— Ну чего, — сказал водитель, — в этот раз его немного побили.

— Один раз, — сказал Когэн. — Буцканули один раз. Всего один. Наверно, будь я Трэттмен и устрой такое еще раз, я б себя разок тоже буцканул.

— Ну, — спросил водитель, — и куда мы с этим? Что скажешь?

— Я пока мало знаю, чтоб сильно много говорить, — ответил Когэн. — Потому что, видишь ли, не обязательно, чтоб я так думал, но в этот раз там действительно могут быть два щегла. Ну или сам Трэттмен. Но могут быть и ребята, которые знают, что он уже разок такое сделал. Поэтому тут одно из двух. Марк в последнее время тратит чуть побольше. Мог решить: опять давай-ка, — никто и не подумает, что он второй раз так сделает. А ты-то там был сам?

— Нет, — ответил водитель.

— Знаешь чего? — сказал Когэн. — Там никто никогда не бывал. Никто, кроме Трэттмена. Туда — в такие места вообще не ходят. Вот только я проверял, Диллон заикнулся, дескать, он парня одного знает, раньше знал, он в Уолполе был, а потом вышел, его там научили озеленять, и когда он откинулся, за это и взялся, и вот Диллон сказал, что ему кажется, тот парень мог там работать. Я ему, короче, позвонил. Там восемьдесят шесть номеров. Место черт-те где в глухомани, а номеров там восемьдесят шесть, и, кроме мельницы Марки, там вообще ни черта не происходит. Среди недели в номерах-то живут ребята, которые чем-нибудь торгуют, а по вечерам они работают. Вот чем они и занимаются. Я с Гордоном поговорил, и он сказал, что он, когда там все только открылось, он туда пару своих девочек отправил. «Они там чуть не сбрендили, — говорит. — Весь вечер сами по себе сидели у стойки и бухали. Видели только бармена — единственный мужик там. Они жиреют, а я хворост теряю только так, ужас прямо». По выходным там хоть что-то шевелится, но то ребята, которые со своими шмарами приезжают. «Или, блядь, любители, — сказал Гордон. — Столько, блядь, любителей развелось, столько, блядь, черномазых, что в наше время нихуя не сделаешь». А на неделе? Какой базар? Ничего. Там даже вышибалы на ставке нет, так все плохо… А теперь подумай, — продолжал Когэн, — и не забывай, у меня вообще нет никаких поводов подозревать, что мужик мне вешает. Подумай-ка минутку. Когда игру там накрыли? Где-то около полуночи, правильно?

— Где-то в полдвенадцатого, наверно, — сказал водитель.

— Ну да, — сказал Когэн. — Они туда подымаются и все такое, свет почти везде горит. «Дела-то там идут неплохо, — сказал мне Гордон, — почти все время заполнено. Просто ничем другим больше не шевелят». Так вот, эти щеглы, если они щеглы, они туда заявляются в нужный вечер, идут в нужный номер, заходят, не чинясь, дверь-то открыта, и забирают у всех деньги. Как тебе такое, а?

— Трэттмен признал это, — сказал водитель. — Говорит, нюх стал терять. Не окна открывает или еще что-нибудь, а дверь — чтоб дым выдувало. Сам так и сказал.

— Хорошо, — сказал Когэн. — Но если ты мельницу держишь, тебе же никак нельзя нюх терять, знаешь? Полагается все продумывать, даже вот такое вот.

— Он в туалете был, когда они зашли, — сказал водитель.

— Да мне плевать, где он был, — ответил Когэн. — Он не делал того, что должен делать, и так или иначе, но те двое отлично знали, что он не делает. И знали, что и не будет, и знали, где его найти.

— Точно, — сказал водитель.

— Поэтому, — сказал Когэн, — пока это не важно, Трэттмен сам это сделал или это сделали Трэттмену.

— Правда? — переспросил водитель.

— Трэттмену — не важно, — подтвердил Когэн. — С него и надо начинать. Начнем с Трэттмена — и хорошенько возьмемся.

— Минуточку, — сказал водитель.

— Хоть недельку, — сказал Когэн, — если хочешь.

— Мне надо с ним поговорить перед тем, как ты придешь и начнешь то, что ты там начать собирался, — сказал водитель.

— Ну и поговори, — ответил Когэн. — Мне есть чем заняться. Скажи ему, что я сказал, нам надо с Трэттменом потолковать, поглядеть, что он нам скажет.

— Он возражать не станет, — сказал водитель.

— Серьезно потолковать, — сказал Когэн. — Других вариантов я тут как-то не вижу.

— Я тебе сразу могу сказать, — сказал водитель. — Он не согласится ни на какой крупняк по одному твоему подозрению. Он очень переживает, вдруг такое начнется, от чего все станет только хуже, чем и так.

— Это я знаю, — сказал Когэн.

— Последний раз, когда нам пришлось с кем-то разбираться, мы оба считали, что не стоит, — сказал водитель, — а кент, как только поправился, сразу прибежал в ФБР и давай там так врать, что ты не поверишь. Повезло еще, что кент зассал, когда его перед большим жюри поставили. И нам пришлось порядочно спустить лишь на то, чтобы кент зассал. Могу тебя заверить. В общем, ему не захочется, чтоб кто-нибудь на этот счет из кожи вон лез. Кто заниматься будет, ты?

— Чем заниматься? — спросил Когэн.

— Терки тереть с Трэттменом, — сказал водитель.

— Ну, — ответил Когэн, — я мог бы. Только я вот с Диллоном об этом поговорил, и мы думаем, что лучше мне не надо. Может, лучше будет, если Марки мной пока не станет очень интересоваться.

— А он захочет знать, — сказал водитель.

— Еще бы, — сказал Когэн. — Скажи ему, я поговорил с Диллоном, и мы думаем — Стив Каприо с братом.

— Диллон знает, кто это? — спросил водитель. — Он их раньше нанимал?

— Диллон знает, кто это, — ответил Когэн. — Я знаю, кто это. Барри служил со мной на «Осе». На самом деле он вроде как гондон, но он еще, одному первачу надо было Барри положить, первачу в полутяжелом, ему пришлось Барри класть, чтоб титул завоевать. А Стив порядочный. Сделают, что скажешь.

— Я не шучу, ну? — сказал водитель.

— Конечно, — сказал Когэн. — Я знаю. Вы, ребята, никогда не шутите. Вам нельзя шутить. Это я понимаю. Сам-то я совсем зеленый, почти совсем без понятия, но я со многими разговариваю и знаю. Так как с этим разбираемся? Ты мне звонишь?

— Я вот что тебе скажу, — сказал водитель. — Я с ним поговорю, погляжу потом, что он мне скажет, и позвоню Диллону.

— Лады, — сказал Когэн. — Тогда, я понимаю, ты считаешь, что Диллон вполне годен, он справится.

— Нет, — ответил водитель. — Ты сам сказал, что нет.

— Диллон сказал, что Диллон не справится, — сказал Когэн. — Поэтому ты со мной сегодня и разговариваешь.

— Верно, — сказал водитель.

— Значит, — сказал Когэн, — я про то же самое. Хочешь, чтоб Диллон занимался, — звони Диллону. Меня устраивает. Хочешь, чтобы я…

— Я тебе позвоню, — сказал водитель.

— Это я тебе позвоню, — сказал Когэн. — Меня дома не бывает. Часто не бывает. Я сам с тобой свяжусь.