§ 63. Царь Федор Иванович и Борис Годунов. Иван Грозный умер в начале 1584 года. Года за полтора до своей кончины, поссорясь со своим старшим сыном Иваном, Грозный так неосторожно ударил его своим «посохом», что убил его на смерть. Поэтому престол после грозного царя наследовал его второй сын от брака с царицею Анастасией – Федор. Царь Федор Иванович был болезненный, тихий и богомольный человек. Сам править царством Федор не мог; при нем должен был быть опекун и правитель. Несколько месяцев таким правителем был знаменитый боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев, родной дядя царя по матери. Затем, когда Никита Романович заболел и умер, правление перешло к царскому шурину, боярину Борису Федоровичу Годунову (из рода мурзы Чета), на сестре которого, Ирине Федоровне, был женат царь Федор. Бояре не могли помириться с возвышением Бориса Годунова: он им казался и молод, и недостаточно знатен. Против Годунова была задумана интрига. Так как у царя Федора не было детей, то некоторые бояре хотели уговорить царя развестись с царицею и жениться на другой: тогда со своею сестрою был бы удален от царя и Борис. Но Годунов успел помешать боярам: враждебные Борису бояре подверглись опале и были сосланы. Главным образом пострадали знатнейшие из Рюриковичей князья Шуйские (двое из них, по преданию, были в ссылке умерщвлены).

Укрепившись во власти, Годунов привел дело к тому, что стал регентом государства (1587). Он получил высшие московские титулы («конюшаго боярина», «слуги» и «правителя»), получил право непосредственно сноситься с иностранными правительствами и принимал у себя иностранных послов так же, как принимал их сам государь. Иностранцы считали Бориса правителем государства при неспособном государе, и русские люди знали, что Борис «правит землю рукою великого государя» в то время, когда сам государь молит Бога о своих людях и царстве. Так установилось единоличное правление Бориса Годунова. Природа одарила Бориса большим умом и правительственным талантом. Он держал власть в своих руках умело и твердо. Понимая, что государство расшатано и разорено опричниною и тяжелыми войнами, Годунов старался успокоить страну и поднять ее благосостояние. Он достиг в этом деле значительных успехов. При нем поднялась торговля, уменьшились недоимки, наполнилась царская казна. Вместо казней Грозного наступила тишина и спокойствие. Приписывая такую благодать святым молитвам царя Федора, русские люди отдавали справедливость и дарованиям Бориса Годунова. Они в один голос хвалили его как умелого правителя; хвалили даже и те, которые были его политическими врагами. Никто еще не предчувствовал скорого наступления больших бедствий для государства.

Из государственных дел при царе Федоре на первом месте по исторической важности стоит учреждение в Москве патриаршества; важны также указы о крестьянах.

§ 64. Учреждение патриаршества в Москве и указы о крестьянах. После Флорентийской унии московская митрополия отделилась от константинопольского патриархата и стала автокефальною (§ 45). Московские митрополиты избирались собором русских архиепископов и епископов и принимали поставление в Москве, не ездя в Царьград. Находясь во главе свободной, многолюдной и могущественной паствы, московские митрополиты были на деле выше восточных патриархов, униженных и обедневших в турецкой неволе. Но они по‑прежнему носили сан митрополитов. Понятно, что московские государи, приняв царский титул и считая себя заместителями византийских царей, желали, чтобы и глава русской церкви получил новый титул – патриарший, который соответствовал бы достоинству Русского царства. Годунову удалось достигнуть осуществления этой заветной мысли.

С православного востока тогда нередко приезжали на Русь духовные лица «за милостынею», то есть за пособиями. Тяжелое состояние православных церквей под мусульманскою властью было тому оправданием. В 1586 году впервые появился в Москве с востока за милостынею не простой архиерей, а патриарх Антиохийский. В Москве заговорили с гостем о желательности устроить на Москве патриаршество, и Годунов просил его посоветоваться об этом деле с другими восточными патриархами. Через два года в Москву приехал, тоже за милостынею, патриарх Цареградский, Иеремия, и московское правительство предложило ему самому остаться патриархом на Руси. Иеремия принял предложение и таким образом признал возможность установления нового патриархата. Добившись этого важного признания, Годунов повел дело так, чтобы не дать чуждому для Руси патриарху большого влияния на московские дела. Ему предложили жить в заглохшем Владимире, далеко от Москвы. Иеремия на это не согласился; но он уже не мог взять назад свое общее согласие на установление в Москве патриархата и поставил в русские патриархи московского митрополита Иова (1589); вместе с тем было учреждено на Руси четыре митрополии (в Новгороде, Казани, Ростове и на Крутицах, около самой Москвы). В 1590 году в Царьграде собор патриархов утвердил произведенную в Москве реформу, назначив новому московскому патриарху пятое место в сонме прочих патриархов.

Указами о крестьянах в последние годы XVI века московское правительство старалось остановить все еще сильную бродячесть крестьянского населения (§ 55). Во время опричнины Грозного, вследствие разных причин, крестьяне во множестве своевольно оставляли свои земли и шли на «дикое поле», в казаки, или же на новые земли, в завоеванное Грозным Поволжье. Землевладельцы, разумеется, не желали выпускать из‑за себя крестьян. Они всеми мерами задерживали их, прибегая даже к насилию, а взамен ушедших старались добыть на свои земли новых работников. Пользуясь тем, что законом крестьянский переход не был запрещен, богатые землевладельцы рассылали своих приказчиков, чтобы выкупать крестьян у их господ (заплатив господам за крестьян все их долги) и «вывозить» их на свои земли, заманив разными льготными обещаниями. Шла таким образом борьба за крестьян, в которой победа оставалась на стороне богатых землевладельцев. Они имели средства, чтобы добывать себе рабочих людей; мелкие же помещики не имели средств, чтобы их удержать за собою.

Между тем московское правительство именно из мелких помещиков составляло свое главное войско и потому не могло допустить их обеднения и разорения. Оно должно было вмешаться в борьбу за крестьян еще и по той причине, что «перевоз» крестьян вел к бесчисленным ссорам и жалобам; суды были завалены делами о возвращении увезенных и ушедших крестьян и о взыскании убытков от незаконных «вывозов» и «отказов». Вот почему в 1597 году в особом указе сделано было распоряжение давать суд только на тех беглых крестьян, которые вышли из‑за своих господ в 1592 году и позднее; тех же крестьян, которые выбежали за пять лет и более до указа 1597 года, приказано было считать свободными от старых их владельцев. (Таким образом была установлена пятилетняя давность для исков о возвращении беглых крестьян.) Затем после 1597 года несколько раз были выдаваемы указы о том, чтобы крупные землевладельцы не возили крестьян из‑за мелких и чтобы вообще никто не вывозил крестьян к себе в большом количестве. Этими указами надеялись прекратить столкновения из‑за крестьянского вывоза и разорение мелких помещиков крупными владельцами.

§ 65. Смерть святого царевича Дмитрия Ивановича и прекращение Московской династии. Кроме царя Федора Ивановича, Грозный оставил по себе еще одного сына (от седьмого брака с Mариею Нагою), царевича Дмитрия, родившегося в 1582 году. После смерти Грозного маленький Дмитрий получил «в удел» город Углич, куда и был отправлен с матерью и ее братьями, дворянами Нагими. Пребывание на «уделе» было, в сущности, изгнанием. Никакой власти в своем городе царевич и его родня не имели, так как Угличем управлял присланный из Москвы царский чиновник, дьяк Битяговский. Злобясь на это, Нагие обращали весь свой гнев на Битяговского: с ним они постоянно ссорились и от него ожидали всяческой обиды и зла. Дмитрию шел всего девятый год, когда он стал жертвою внезапной смерти. 15 мая 1591 года, в полдень, мать царевича, выбежав на крик, нашла сына на внутреннем дворе Углицкого дворца со смертельною раною в горле. В исступлении царица Марья обвинила Битяговского в погибели царевича. Сбежавшийся народ убил Битяговского, его сына и еще до десяти человек, заподозренных в покушении на Дмитрия. О событии дали знать в Москву. Оттуда очень скоро приехала в Углич следственная комиссия, во главе которой был боярин князь Василий Иванович Шуйский. Разобрав дело, комиссия донесла в Москву, что царевич с своими сверстниками, «потешными робятками», играл ножом в тычку на дворцовом дворе; в это время пришел на него обычный припадок падучей болезни; царевич в конвульсиях наткнулся на нож и сам нанес себе нечаянно смертельную рану; мать же его и дяди неосновательно обвинили Битяговского в его смерти и подняли народ на несправедливое убийство. Духовенство с патриархом во главе и бояре, выслушав доклад комиссии, обвинили Нагих в самоуправстве и сослали их, причем царицу Марью постригли в монахини; были наказаны и угличане. Царевич же был погребен в Угличе у соборной церкви. Народная молва, однако, не поверила нечаянному самоубийству царевича и повторяла те обвинения, какие высказала мать царевича в минуту его смерти. Убийцами считали Битяговского, его сына и приятелей, а главным виновником злодейства тихонько называли Бориса Годунова. Думали, что Борис подсылал к царевичу убийц и всячески хотел извести царевича, чтобы самому стать царем по смерти бездетного Федора.

Но следует помнить, что во время кончины царевича, в 1591 году, Годунов еще не мог рассчитывать на бездетность царя Федора Ивановича. Вскоре по смерти Дмитрия у царя родилась дочь, царевна Феодосия, и прожила полтора года. Только после ее кончины (1594) здоровье царя Федора стало заметно слабеть и он умер 6 января 1598 года, без потомства, оставив «на всех своих государствах» свою жену, царицу Ирину. Если бы царица пожелала остаться на престоле, она могла бы царствовать до своей кончины. Но она ушла в подмосковный Девичий монастырь, постриглась в инокини (с именем Александры) и отказалась от государственных дел. Так прекратилась на Москве династия Ивана Калиты, и москвичам надлежало избрать себе нового государя.

§ 66. Воцарение Бориса Федоровича Годунова. Патриарх Иов, оставшийся «начальным человеком» на Москве в безгосударное время, собрал в своих палатах земский собор для избрания государя. На этом соборе участвовал совет патриарха («освященный собор»), боярская дума и представители служилых людей и торгово-промышленного населения Москвы. Изо всех московских князей и бояр два лица казались наиболее вероятными кандидатами на престол. Это были, во‑первых, правитель государства и царский шурин, Борис Федорович Годунов, и, во‑вторых, двоюродный брат царя Федора, племянник царицы Анастасии Романовны, старший из сыновей Никиты Романовича, Федор Никитич Романов. Патриарх был на стороне Годунова и предложил собору избрать именно его. Собор согласился и единогласно (в феврале 1598 года) предложил престол Борису. Но Борис, бывший в то время у своей сестры в Девичьем монастыре, решительно отказался. Необходимы были особенные меры, чтобы понудить его послушаться: был составлен крестный ход в Девичий монастырь, и патриарх объявил Борису, что в случае его дальнейшего упорства духовенство затворит все церкви и прекратит богослужение. Тогда только Борис согласился, а его сестра, бывшая царица, благословила брата на царство. Хотя таким образом избрание Бориса было всенародным и вполне законным, однако шла молва, будто он тайно прибегал к подкупам и угрозам, чтобы обеспечить себе престол. Но вместе с тем современники говорили, что Бориса избирали не только из боязни, но видя его «разум и правосудие», зная его «крепкое правление», то есть оценив его способности и заслуги.

Борис венчался на царство только 1 сентября 1598 года – лишь тогда, когда убедился в прочности народного избрания. С такою же осторожностью он держал себя и в дальнейшее время. Боясь покушений на свою власть, он воспользовался первыми предлогами для того, чтобы устранить подозрительных для него бояр. В 1600–1601 годах Борис, воспользовавшись каким‑то доносом, отдал всех Романовых под суд по обвинению в злоумышлениях на государя. Романовы (пять братьев) были сосланы на далекий север, а старший из них, Федор, и его жена были, сверх того, пострижены в монашество (он с именем Филарета, она с именем Марфы) и посланы в глухие северные монастыри под строгий надзор. Знатнейших княжат Шуйских (из Рюриковичей) и Голицыных (из Гедиминовичей) Борис держал далеко от Москвы на воеводствах, как бы в постоянном подозрении и под страхом доносов, которые при Борисе были вообще в ходу. Немудрено, что боярство не любило Годунова и считало Бориса прямым продолжателем Грозного с его опричниною и гонением на знать.

В управлении государством Борис продолжал делать то, что делал он при царе Федоре: всеми мерами стремился к восстановлению народного благосостояния, потрясенного в эпоху Грозного. Он уклонялся от внешних столкновений, не желая втягивать государство в новые войны. Он заботился об укреплении правосудия и справедливости и желал истребить лихоимство и самоуправство и оградить мирное население от насильников. Являясь гонителем знати, он хотел быть добрым государем для простых людей. И действительно, он делал много добра и льгот простонародью. Начиная с 1601 года в Московском государстве подряд три лета были неурожаи, и настал страшный голод. Люди умирали на улицах и дорогах и ели друг друга. Борис устроил раздачу хлеба из казны голодным и начал в Москве большие постройки, чтобы дать им заработок. Конечно, он не мог накормить всех, и народ, не имевший пищи, бросал свои дома и хозяйство и разбегался. Образовались большие разбойничьи шайки, которые силою добывали себе пропитание и грабили богатых бояр и купцов, державших взаперти свои обильные запасы хлеба. Голод и разбои, по словам современников, были «началом беды» для Руси. Действительно, за первою бедою, голодом, явилась другая: началось народное восстание в пользу самозванного царевича Дмитрия, в борьбе с которым и скончался Борис Годунов (1605).

§ 67. Самозванец. В 1603 году в Юго-Западной Руси и Польше распространились слухи о том, что жив угличский царевич Дмитрий Иванович, которого считали умершим в 1591 году. Человек, взявший на себя имя Дмитрия, объявился сначала у русского князя Адама Вишневецкого, а затем перешел к польскому пану Юрию Мнишку, у которого и стал жить в замке Самборе. Он рассказывал о себе очень кратко и глухо, что был спасен от покушений на его жизнь Годунова и теперь хочет «доступать» отеческого престола. Представленный польскому королю Сигизмунду III и приняв католичество, самозванец получил возможность собирать в Самборе войско для похода на Москву и вошел в сношения с казаками на Дону и на «диком поле», поднимая их на Бориса.

Когда в Москве было получено известие о появлении самозванца, московские власти догадались, что имя Дмитрия взял на себя беглый монах Григорий Отрепьев, происходивший из служилых людей (детей боярских). Рано осиротев, он постригся в монахи и бродил по монастырям, пока не добрался до Москвы. Там он был принят в Чудов монастырь, в Кремле, и познакомился со столичною жизнью. Из Москвы с тремя другими монахами Отрепьев убежал в Литву и Польшу, расстригся и назвался царевичем Дмитрием. Однако когда из Москвы сообщили обо всем этом в Польшу, там сообщению не поверили, и самозванец продолжал свое дело без помехи.

Собрав войско, самозванец осенью 1604 года пошел в Московское государство, направляясь из Самбора, мимо Киева, на Чернигов. Первые города московские поддались ему, но под Новгородом-Северском он встретил отпор, а затем (в битве при с. Добрыничах) был совсем разбит и прогнан на самый край Московского государства, в Путивль. Однако дело его не было проиграно. На восток от Путивля, в новых городах, устроенных тогда на «поле» против татар (§ 61), казаки и служилые гарнизонные люди, возбужденные грамотами самозванца, подняли восстание во имя царя Димитрия; собравшись целым войском, они пошли на север и засели в городке Кромах. Воеводы царя Бориса, узнав об этом, бросили разбитого самозванца в Путивле и двинулись осаждать Кромы. Крепкий городок не сдавался, осада затянулась до весны 1605 года, и войско Бориса, утомленное трудным зимним походом, пришло в расстройство. В это время, в апреле 1605 года, неожиданно умер царь Борис.

На Москве воцарился сын Бориса, совсем еще юный Феодор Борисович. Сильная личность Бориса держала в повиновении ему Москву и государство. Когда же вместо него на престоле оказался неопытный мальчик, а влияние на дела присвоила себе его мать, царица Mария Григорьевна (никем не любимая дочь опричника Малюты Скуратова), – тогда бояре дали ход своей вражде к Годуновым. Шуйские с Голицыными и другими боярами задумали изменить Годуновым и свергнуть их во имя царя Дмитрия; затем они рассчитывали самого Дмитрия не пустить на престол, так как они в него не верили, и избрать царя по своему усмотрению. Так бояре и поступили. Они передались самозванцу под Кромами, привели к присяге ему все войско и послали за ним в Путивль. В то же время в Москве боярин князь В. И. Шуйский, который производил следствие о смерти царевича в Угличе, стал говорить, что в Угличе царевича не убили, а спасли, и что он теперь сам идет к Москве. Москвичи возмутились против Годуновых, свергли царя Федора Борисовича, убили его с матерью, заточили в монастырь его сестру Ксению и стали ждать «истинного» царя Дмитрия. Он приехал в Москву в июне 1605 года.

Таковы были успехи самозванца. Его подготовили, вероятно, те из бояр, которые ненавидели Годунова и не желали ему подчиняться. Вывезенный в Польшу, самозванец получил там поддержку от короля и духовенства. Король надеялся, дав помощь самозванцу, возбудить междоусобие в Москве и тем ее ослабить. Католическое духовенство, обратив самозванца в католичество, думало через него достичь подчинения папе и всего Московского государства. Самозванец нашел сочувствие и в некоторой части польского панства и шляхты. Шляхтичи шли в его войско, надеясь получить славу и добычу при завоевании Москвы. На то же рассчитывали и папы, в роде пана Мнишка, который прочил в жены самозванцу свою дочь Марину. Но главным образом создали успех самозванцу русские люди с южной окраины Московского государства. Они были выходцами из центральных областей государства, где страдали от опричнины и от крепостной зависимости. Поэтому они ненавидели московские порядки и стали за самозванца, надеясь, что «истинный» царь Дмитрий улучшит их положение и усмирит «лихих бояр», угнетавших простой народ. Когда самозванец внес смуту в Московское государство, бояре решились воспользоваться ею, чтобы избавиться от ненавистных Годуновых, а потом и от самого самозванца. Годуновых им удалось истребить; но когда князь В. И. Шуйский стал, вопреки прежним своим речам, говорить против самозванца, убеждая народ не пускать его в Москву, то ему уже не поверили и арестовали его, а народ устроил самозванцу торжественную встречу и принял его как истинного царевича.

§ 68. Царствование и смерть самозванца. Вступив в Москву, самозванец вместо патриарха Иова сделал патриархом рязанского архиепископа грека Игнатия и венчался на царство. Он выписал из ссылки мать царевича Дмитрия, инокиню Mарфу, и встретил ее как свою родную мать. Ради царского венчания были возвращены из ссылки пострадавшие от Бориса Нагие и Романовы. Несмотря на то что самозванец принял в Польше католичество и надавал папе и королю много обещаний, он держал себя в Москве независимо от папы и короля. О католичестве не было и речи; самозванец сам показывал себя православным и не собирался вводить католичество на Русь. Обещанных королю земельных уступок он не сделал. Конечно, это не удовлетворяло его друзей и покровителей, и они были очень недовольны царем Дмитрием. Внимателен был самозванец только к семье Мнишков и с нетерпением ожидал приезда в Москву панны Марины Мнишек, за которую посватался. В надежде, что католичка Марина окажет известное влияние на супруга, польское правительство содействовало этому браку, и Марина с отцом отправилась в Москву.

Если самозванец вызвал неудовольствие в Польше, то не нравился он и в Москве. Некоторые из бывших при царе Дмитрии иностранцев рассказывали, будто бы царь отличался необыкновенным умом и деловитостью, чем удивлял бояр. Но русские современники молчат об этом; они говорят, напротив, что царь удивлял москвичей другим. Он мало был похож не только на государя, но и просто на благовоспитанного человека: не был богомолен, не держал постов, кутил и пьянствовал, был слишком близок к полякам, пришедшим с ним в Москву. Он жил не по царскому чину: не почивал после обеда, сам объезжал коней, без свиты гулял по городу и рынку, словом, не умел сохранять своего достоинства так, как бы это было нужно по московским понятиям. Кроме того, управлял он с помощью немногих любимцев, отстранив от влияния на дела знатнейших бояр (способнейшим из его приближенных был Петр Федорович Басманов). Все это обижало москвичей и озлобляло их против самозванца. Окончательно же восстановила народ против него его свадьба. На эту свадьбу из Польши приехало множество гостей и было поселено, за отсутствием гостиниц, по частным дворам; гости держали себя как господа и очень обижали и раздражали москвичей. А между тем только эти чужеверные гости да придворные люди были допущены на царскую свадьбу; прочее же московское население не пустили в этот день даже в Кремль. Обиженный народ был смущен еще и тем, что новая царица не приняла православия.

Народным неудовольствием против самозванца и поляков воспользовались бояре. Еще до прибытия самозванца в Москву князь В. И. Шуйский назвал его обманщиком и поднимал на него народ; тогда он был судим и сослан, но скоро помилован. Теперь Шуйский с братьями и другие бояре снова начали действовать против самозванца и составили такой план: ударить в набат и поднять народ против ненавистных поляков; когда же начнется в городе погром, то проникнуть во дворец и свергнуть самозванца. План удался. Рано утром, 17 мая 1616 года заговорщики ударили в набат в Китай-городе (часть Москвы, рядом с Кремлем); с криком, что «паны режут бояр», они устремили чернь на дома, занятые поляками, а сами бросились во дворец. Там они убили П. Ф. Басманова, затем настигли самозванца на одном из дворов дворца и также убили его, а затем арестовали царицу Марину и ее приближенных и свергли патриарха Игнатия. Исполнив это, бояре постарались остановить избиение поляков и грабеж в городе и с трудом водворили в Москве порядки, после того как было избито более 2000 иноземцев.

§ 69. Воцарение князя Василия Ивановича Шуйского. Два дня продолжались беспорядки в Москве. На третий день, 19 мая, без земского собора, одним криком толпы на Красной площади, в Китай-городе был провозглашен царем князь В. И. Шуйский, главный руководитель заговора против самозванца. Принимая власть, царь Василий поцеловал крест на том, что он никого не будет казнить, «не осудя истинным судом с бояры своими», ни на кого не будет налагать опалы безвинно и не будет слушать бездоказательных доносов. Иначе говоря, он обещал править государством не так, как правил Грозный и за ним правили Годунов и самозванец, при которых казни и опалы совершались без суда, по доносам. Такое обещание от Шуйского, по общему мнению, было взято боярами, ограничившими его власть. Но оно осталось только на словах, потому что на деле Шуйский был очень самовластен и мстителен и совсем не держал своей клятвы.

Положение нового государя было чрезвычайно трудно. Москва знала, за что свергнут был царь Дмитрий, а другие города не знали еще ничего. Надо было объяснить всей стране то, что произошло. Царь Василий немедля послал в Углич за телом царевича Димитрия. Он далее предназначил в патриархи казанского митрополита Гермогена, однако не дождался его приезда в Москву и спешно короновался (1 июня 1606 года). А через день (3 июня) в Москву было принесено из Углича нетленное тело царевича Димитрия. Таким образом, в столице был уже венчанный государь и были мощи нового страстотерпца – подлинного царевича. В города и пошли после этого подробные грамоты, которые объясняли всему народу от имени государя и от имени инокини Марфы Нагой происшедшие в Москве события: самозванство и еретичество низвергнутого Дмитрия, его тайные сношения с Польшею и папою, его свержение, воцарение Шуйского, который по своему «отечеству» был старше даже прежних московских царей, и, наконец, обретение мощей царевича Дмитрия, которого Бог прославил нетлением и чудесами за неповинное заклание от Бориса Годунова. Царь Василий думал, что после таких объяснений невозможна никакая смута и никакое самозванство.

§ 70. Смута при царе Василии. Грамоты царя Василия не имели, однако, желаемого действия. Во многих местах государства не поверили им и не пожелали повиноваться Шуйскому. Началась тяжелая смута, потрясшая всю страну и перешедшая в кровавое междоусобие. В ходе этой смуты, в царствование Василия Шуйского, были три главных эпизода: 1) движение Болотникова, 2) движение второго самозванца и 3) вмешательство иноземцев в московскую смуту.

1. Вопреки грамотам Шуйского в народе тотчас после свержения и смерти самозванца пошел упорный слух, что царь Дмитрий спасся от бояр, убежал из Москвы и скоро обнаружит себя. На южной украйне, где год или два перед тем кипело восстание в пользу Дмитрия, народ снова зашевелился и снова стал собираться за Дмитрия на злых его изменников-бояр. Как во время борьбы самозванца с Борисом Путивль был главным местом, где засел сам самозванец, – так и теперь, при царе Василии, каменная Путивльская крепость стала центром восстания; только взамен самого Дмитрия там занимал первое место воевода князь Григорий Шаховский, а при нем главная роль принадлежала боярскому холопу Ивану Болотникову. Попав однажды в плен к татарам, Болотников был продан ими в Турцию, ушел из плена и через Италию и Польшу пришел на Русь. Здесь он явился к князю Гр. Шаховскому и, благодаря своей энергии, стал во главе больших шаек, образовавшихся против Шуйского. Болотников собирал вокруг себя народ не только во имя царя Дмитрия, но и с целью общественного переворота: он поднимал крестьян и холопов против их господ – бояр и помещиков, желая отмены крепостных порядков в государстве и уничтожения «лихих бояр» и вообще богатых людей. Как сам он, так и его сторонники получили поэтому название «воров» (то есть преступников). С огромным скопищем воров Болотников двинулся осенью 1606 года к Москве. На дороге к нему присоединились дворяне из Тулы и Рязани, не разобравшие сразу, что «воры» по своим разрушительным стремлениям не могут быть их друзьями. Мятежники подошли к самой Москве и стали ей грозить, остановившись в селе Коломенском, над Москвою-рекою. Пока царь Василий собирался с силами, рязанцы бросили воров и перешли на его сторону. Тогда царь Василий разбил Болотникова и погнал воров на юг. Воры засели все в каменной крепости в Туле. Шуйский осадил их там и, ухитрившись затопить крепость водою из р. Упы, заставил их сдаться. Ворами набили все тюрьмы; многих из них утопили, множество обратили в рабство, раздавая в холопы и в крестьяне служилым людям. Остальных, голодных и оборванных, отпустили на волю. Князь Гр. Шаховский был сослан, Болотников исчез без следа: вероятно, был казнен. Так окончилась попытка крепостного люда, скопившегося на окраинах государства, подняться на своих господ, воспользовавшись самозванческою смутою.

2. В то время, когда царь Василий осаждал Болотникова и воров в Туле, – в городе Стародубе Северском уже находился человек, называвший себя царем Дмитрием Ивановичем. Он говорил о себе, что спасся от боярского покушения и ушел в Литву, откуда теперь идет снова добывать Москву. Так как тогда держался упорный слух, что царь Дмитрий жив, то новому самозванцу верили; а кто он был на самом деле, того никто не знал ни тогда, ни впоследствии. После взятия Тулы Шуйским второй самозванец принял меры к тому, чтобы залучить под свои знамена выпущенных из Тулы воров: бывший у него на службе литовский шляхтич обошел все южные окраины Московского государства и собрал из этих воров целое войско. В то же время к самозванцу приходили и свежие отряды казаков. Таким образом, у самозванца были значительные русские силы, воодушевленные теми же чувствами, как раньше войска Болотникова. Поэтому москвичи звали их тоже ворами; а их вожака, второго самозванца, они прозвали просто Вором (в отличие от первого самозванца, прозванного Расстригою). Кроме русских воров, к Вору пришли в большом числе служить литовские и польские люди. В то время в Польше и Литве против короля Сигизмунда III восстала значительная часть шляхты. Когда король подавил мятеж, то мятежники от его преследования и мести стали уходить на Русь в войско Вора. А за ними шли и королевские слуги. Приехала к Вору и Марина Мнишек, с отцом своим отпущенная из Москвы в Польшу. Главную роль среди поляков и литвы у Вора играли князь Рожинский, бывший гетманом (главнокомандующим) всех его войск, и Ян Петр Сапега, приведший с собою большой собственный отряд.

В конце концов под начальством Вора оказалась такая большая воинская сила, что он подступил к самой Москве и осадил ее летом 1608 года. Воры и поляки устроили свой главный стан в неприступном, по своему положению, селе Тушине, верстах в десяти от Москвы. Действуя оттуда, они заняли все дороги вокруг Москвы, кроме Рязанской, которую отстояли московские воеводы и сами рязанцы. Так только из Рязани и могли москвичи получать продовольствие и всякую помощь; все остальные сообщения были отрезаны. Окружая Москву, тушинцы наткнулись на Троице-Сергиев монастырь, защищенный каменными стенами. Они попытались взять его, но не могли, потому что братия монастыря и стрельцы отбили приступы. Тогда Сапега и Лисовский повели правильную осаду монастыря, оставшуюся также без успеха. Монастырь не сдался и подал собою пример твердости. Не так хорошо вело себя население самой Москвы. Многие из служилых и торговых людей переехали в Тушино, одни – по ненависти к Шуйскому, другие – за почестями и наживой. Были и такие искатели приключений, которые не раз перебегали в Тушино и потом возвращались обратно в Москву. При каждом своем переезде они обыкновенно выпрашивали себе у того царя, к которому приехали, чины и земли за «приезд» – за то, что познали «истинного государя» и явились ему служить. Таких негодяев москвичи едко называли «перелетами».

Итак, вскоре после своей победы над ворами Болотникова царь Василий оказался снова в осаде от других, еще более многочисленных и опасных воров. Для того чтобы собрать против них свои силы, царь приказал воеводам из городов, где были большие гарнизоны, идти на помощь Москве. В то же время он послал своего племянника, князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, в Великий Новгород, чтобы там собрать русские войска и, сверх того, просить войск у шведского короля. Шведы дали Скопину вспомогательное войско, но за него получили себе спорные города (Ивангород, Ям, Копорье, Орешек и Корелу), которые были уступлены им Грозным и отобраны царем Федором Ивановичем. С русским и шведским войском Скопин и шведский полководец Делагарди должны были не только идти на помощь к Москве, но защищать и северные области государства, куда также проникли тушинцы.

Свою задачу Скопин исполнил с полным успехом, потому что ему помогли сами жители московского севера. Когда тушинские отряды показались на средней Волге и за Волгою и стали приводить северные города в повиновение Вору, то жители увидели, что слуги царя Дмитрия вовсе не заботятся о порядке, а думают только о грабеже. Не желая давать свое добро ворам-казакам, полякам и литве, северные горожане и крестьяне сами, своими силами, начали с ними геройскую войну. Во главе восставших против Вора были города Вологда и Устюг. Князю Скопину оставалось только поддерживать народное движение, посылая от себя на север земским ратям опытных «голов» (офицеров). Тушинцы были скоро прогнаны из‑за Волги назад к Москве; за ними пошли на помощь Москве северные земские ополчения. Скопин указал им всем собираться в Александровой слободе и сам со своими войсками пришел туда из Новгорода (через Тверь). Туда же подошли и войска из Поволжья. В Александровой слободе собралось большое войско, в котором были и регулярные немецкие отряды Делагарди, и служилые русские люди, привычные к ратному делу, и земские ополчения горожан и крестьян. Скопин, деятельно обучая на походе свои войска правильному бою, поспешил с ними к столице. Тогда тушинцы бросили осаду Троицкого монастыря (она длилась 16 месяцев); оставили затем и самое Тушино. Вор убежал в Калугу, где была сильная каменная крепость, и Москва весною 1610 года освободилась от долгого страха. Царь Василий победил во второй раз, благодаря подвигам Скопина и северных «мужиков».

3. Еще Вор не был побежден, как у царя Василия появился новый опасный враг. Дружеский договор Скопина со шведами и шведская помощь царю Василию повели к тому, что польский король Сигизмунд объявил войну Москве. Отношения Сигизмунда к Швеции были столь враждебны, что всякий друг Швеции тем самым был его враг. Но и кроме личной вражды короля, интересы Польши и Литвы не могли допустить сближения Москвы со Швецией. Осенью 1609 года Сигизмунд двинулся в поход и осадил Смоленск. Эта важная крепость имела каменные стены, построенные Годуновым, и охранялась сильным гарнизоном. Целую зиму король не мог ее взять и продолжал без успеха стоять у Смоленска до тех пор, пока Скопин прогнал тушинцев от Москвы и вошел в столицу.

В Москве радовались и предполагали, что Скопин немедля же пойдет со своею ратью на короля и освободит от него Смоленск. Но Скопин внезапно умер в Москве, всего 23 лет от роду (предполагали, что его отравили). Против короля выступил с войском брат царя Василия, князь Дмитрий Шуйский, человек неспособный и никем не любимый. Если бы он победил поляков, смута могла бы кончиться полною победою царя Василия. Но случилось не так. У короля Сигизмунда был в то время гетманом (главнокомандующим) польских войск талантливый полководец пан Станислав Жолкевский. Он выступил из‑под Смоленска навстречу Шуйскому, неожиданно для него встретил его у с. Клушина (близ теперешнего г. Гжатска), разбил московское войско наголову, а отряду Делагарди открыл путь к отступлению домой через Новгород. Шведы воспользовались этим, отошли к берегам Финского залива и вероломно овладели Новгородом. Русское же войско в беспорядке прибежало в Москву. За ним спешил гетман Жолкевский и приблизился к самой Москве. Одновременно с ним подступил к Москве из Калуги и Вор. Москва таким образом снова оказалась в осаде. В новой беде москвичи потеряли терпение, восстали на царя Василия, свергли его с престола (17 июля 1610 года) и насильно постригли в монашество. Власть перешла к боярам; так как они правили кружком в семь человек, то время их правления получило название «семибоярщины».

§ 71. Избрание на престол польского королевича Владислава и последствия этого избрания. Задолго еще до свержения Шуйского, в то время, когда казаки и поляки оставляли свой Тушинский лагерь, некоторая часть тушинцев не хотела ни идти за Вором в Калугу, ни возвращаться в Москву к Шуйскому. Во главе этих людей стояли боярская семья Салтыковых и митрополит ростовский Филарет, взятый тушинцами насильно из Ростова в Тушино и там нареченный в патриархи всея Руси. Они обратились к королю Сигизмунду под Смоленск и просили его дать своего сына Владислава на московский престол. Король согласился; но пока в Москве крепко сидел Василий Шуйский, это соглашение короля с тушинцами, конечно, не могло получить никакой силы. Митрополит Филарет должен был возвратиться в Москву еще при Шуйском, а Салтыковы остались у короля.

Когда же царь Василий был свергнут, Жолкевский, придя к Москве, немедля потребовал признания Владислава царем. Московские бояре сами желали воцарения Владислава и думали было созвать выборных от городов для его избрания в цари. Но ждать съезда выборных было нельзя, так как Вор, стоя под Москвою, поднимал московскую чернь в свою пользу и дело шло к открытому междоусобию. Собрав на собор тех, кого можно было наскоро найти в самой столице, бояре собором избрали Владислава, составили особую грамоту, определявшую его права и обязанности, и вступили в переговоры с Жолкевским. По условиям, составленным боярами, Владислав должен был принять православие и править государством при посредстве бояр, собирая в важнейших случаях земский собор. Московское государство обеспечивало себе полнейшую независимость и обособленность от Польши и Литвы, особо вело внешнюю политику и сохраняло свой прежний внутренний строй. Жолкевский принял все условия и дал присягу за Владислава, а москвичи целовали крест королевичу. Так поспешно и наскоро состоялось избрание Владислава (в августе 1610 года). Не все одинаково хотели королевича: многие москвичи желали бы поставить царем своего, московского, человека. За русского стоял и патриарх Гермоген, едва согласившийся на избрание Владислава. Только боязнь бунта черни в пользу Вора помогла Жолкевскому настоять на своем. Как только был заключен договор с гетманом, Жолкевский прогнал Вора от Москвы, а затем, для поддержания порядка, по желанию самих бояр, ввел свои войска во внутренние московские крепости, Кремль и Китай-город. Таким‑то образом Московское государство признало власть Владислава, а Москва оказалась во власти польского гарнизона.

Для того чтобы просить Сигизмунда дать сына на московский престол, а Владислава просить принять этот престол, в Москве было снаряжено чрезвычайное, «великое», посольство. Главными послами к королю были отправлены самые знатные люди, митрополит Филарет и князь В. В. Голицын. С громадною свитою отправились послы «ото всея земли» под Смоленск в королевский лагерь. Они еще не знали, что король не желал посылать сына в Москву, так как считал Москву своею военною добычей. Он тайно требовал от Жолкевского, чтобы тот привел Москву к присяге не королевичу, а самому королю. Напрасно гетман писал Сигизмунду, что его желание неисполнимо, что Москва ни за что не подчинится ему как ревностному католику и гонителю православия. Король стоял на своем. Тогда Жолкевский оставил Москву, передав команду Гонсевскому (и захватив с собою в Польшу царя Василия и его братьев в качестве военного трофея). Он явился к королю и, когда в устной беседе не успел его образумить, вышел в отставку и удалился в свое имение. Король же попробовал достигнуть своего. В Москву он послал передавшихся ему из Тушина русских людей и поставил их в Москве на разные должности, действуя именем Владислава и своим собственным. Среди этих людей главными были бояре Салтыковы и торговый человек Федор Андронов. Чрез посредство их и Гонсевского Сигизмунд запугал московских бояр и стал распоряжаться в Москве как в покоренном городе. В переговорах с великим посольством под Смоленском паны Сигизмунда также требовали послушания королю и ничего не говорили о том, что Владислав примет православие и приедет в Москву. Подкупом и угрозами Сигизмунд склонил многих членов посольства оставить главных послов и ехать в Москву, чтобы готовить москвичей к присяге прямо на имя короля.

Патриарх Гермоген в Москве и главные послы под Смоленском скоро почувствовали, что дело не ладно. Намерения короля становились ясны. Послы тогда твердо стали на том, что было в Москве условлено с Жолкевским, и ничего не уступали в переговорах, отказываясь повиноваться лично Сигизмунду и исполнять его незаконные желания. За это в конце концов они были арестованы королем и отправлены в Польшу. Патриарх же в Москве всячески противодействовал агентам Сигизмунда и учил народ не изменять своей вере и помнить, что русские люди избрали королевича лишь на том условии, что он станет православным. Вокруг патриарха собирались все те, кто понимал польскую опасность и хотел бороться против Сигизмунда. Но эти патриоты пока не решались на открытую борьбу, потому что боялись возобновления домашних междоусобий от Вора, который сидел в Калуге и выжидал удобной минуты действовать в свою пользу. Вдруг в Москве получена была весть, что Вор убит (11 декабря 1610 года) на охоте своим же придворным. У русских людей развязались руки: они думали, что теперь могут восстать на поляков, не опасаясь попасть между двух огней. Восстание скоро и началось.

§ 72. Первое ополчение против поляков и его неудача. На Рождестве 1610 года патриарх Гермоген разослал уже по городам свои грамоты, призывая русских людей подняться против Сигизмунда. Узнав об этих грамотах, Гонсевский и подчинившиеся ему московские бояре взяли Гермогена под стражу и отобрали от него его писцов. Но дело было сделано: города получили призыв патриарха и поднялись против короля. По всей стране собирались воинские люди и направлялись к Москве для ее освобождения от польского гарнизона. Из многих вождей громадного ополчения особенно выдавались трое: рязанский воевода Прокопий Ляпунов (происходивший из рязанских же дворян); тушинский боярин князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и казачий атаман (пожалованный в бояре Вором) Иван Заруцкий. К Пасхе 1611 года ополчения должны были со всех сторон подойти к стенам Москвы.

Польский гарнизон в Москве знал о движении на Москву земской рати и готовился к обороне. Поляки занимали две внутренние крепости Москвы, Кремль и Китай-город. Эти крепости были окружены «Белым городом» с белою каменною стеною (на ее месте московские бульвары), а Белый город был окружен еще «Земляным городом» с земляным валом (на его месте теперь Садовая улица). Защищать громадное пространство города Белого и Земляного у поляков не было сил, и они поэтому решили выжечь эти части Москвы, чтобы земские ополчения не могли найти в них для себя опору и прикрытие. Так всегда поступали в то время: выжигали все постройки «посадов», окружавших крепостные стены. Поводом к этому делу послужила уличная ссора (на Страстной неделе, 19 марта 1611 года) между поляками и москвичами. Поляки напали на москвичей в Китай-городе, множество перебили, остальных же выбили вон, в Белый город. Затем за толпою они сами выехали в Белый город и успели его поджечь во многих местах. Москва выгорела вся как раз перед приходом земской рати. Передовые отряды земских войск под начальством воеводы г. Зарайска, князя Дмитрия Михайловича Пожарского, успели прийти в Москву еще во время уличного боя с поляками и вместе с москвичами вогнали врага в Кремль и Китай. (При этом сам Пожарский был тяжело ранен.) Все же войско собралось на развалинах Москвы в течение Святой недели и немедленно начало осаду.

Разорение и осада Москвы уничтожили всякое значение для земли московского правительства. Никто уже не повиновался боярам и чиновникам, сидевшим в осаде вместе с поляками. Они стали явными изменниками и врагами своего народа, потому что служили королю и воевали с русской ратью, осадившею Москву. Вместо изменной московской власти надобно было создать другую. В подмосковном земском ополчении и постарались об этом. Выборные люди от разных частей ополчения сошлось на общий совет и «всею землею» установили правительство для своей рати и для всего государства. Для управления войском и землей они избрали «троеначальников» – главных воевод: Пр. Ляпунова, князя Д. Трубецкого и И. Заруцкого. Для ведения дел устроены были, взамен московских, новые учреждения, или «приказы». В подмосковном лагере образовалась, таким образом, новая государственная власть, которая должна была заменить собою боярское правительство в Москве и должна была поддерживать порядок по всей Руси.

Однако эта власть существовала очень недолго. По призыву патриарха в земское ополчение охотно шли не только дворяне и горожане, но и тушинские казаки – «воры», служившие ранее второму самозванцу. Когда они сошлись под Москвою с дворянами-землевладельцами, между ними вспыхнула старая вражда и междоусобие, как это было и в лагере Болотникова.

Казачество ненавидело Ляпунова, считая его своим главным врагом. Несколько раз покушались казаки убить Ляпунова; наконец, зазвали его в свой «круг» (сходку) и зарубили саблями. После этого они стали так насильничать над дворянами и горожанами, что те разбежались из‑под Москвы по домам. Ополчение распалось, и к осени 1611 года, после того как воры разогнали дворян, под Москвою остались одни казачьи «таборы», в которых сидело до десяти тысяч казаков. Они продолжали осаду Москвы, но не имели сил взять город. Они хотели управлять всею землею, и Трубецкой с Заруцким называли себя правителями государства. Но так как казаки только грабили и насильничали по городам и дорогам, то никто не желал им подчиняться и все города искали средств избавиться от них.

Так печально окончилось первое земское ополчение против поляков.

§ 73. Второе ополчение против поляков и освобождение Москвы. К осени 1611 года положение Московского государства стало отчаянным. Поляки занимали Москву и взяли Смоленск после двухлетней геройской защиты. Вместе со Смоленском перешли во власть короля и другие города по юго-западной границе. Шведы (ставшие открытыми врагами Москвы после избрания Владислава в цари) захватили Новгород и Финское побережье. Таким образом, вся западная часть государства оказалась в руках врагов. Земское ополчение распалось. Казаки грабили и своевольничали. Никакого правительства не существовало, и русские люди, не желавшие повиноваться ни полякам в Москве, ни казакам под Москвою, были предоставлены самим себе. Города, ожидавшие обыкновенно указаний из Москвы, теперь не знали, что делать и откуда оплакивая свое погибшее царство, они просили Бога, чтобы Он сохранил хотя бы остаток народа русского от зол смуты и от насилия врагов. Казалось, всему приходил конец. ждать совета и приказа. Отчаяние русских людей было полное:

В эти ужасные дни раздавались, однако, голоса мужественных представителей духовенства. Выдержав тяжелую осаду, Троице-Сергиев монастырь поступил под руководство нового архимандрита Дионисия. Дионисий, которого наша церковь чтит преподобным, был человек исключительной доброты и благородства. Он необыкновенно развил благотворительную и патриотическую деятельность своего славного монастыря. Братия монастыря призревала больных и раненых, хоронила умерших, одевала и кормила бедных, собирая их отовсюду, где только могла найти. Для того чтобы обеспечить безопасность в смутное время себе и своим призреваемым, монастырь должен был просить защиты и помощи у казачьих бояр Трубецкого и Заруцкого, с которыми особенно был дружен известный келарь монастыря Авраамий Палицын. В то же время власти монастыря считали своим долгом нравственно действовать на народ, побуждая его соединиться против врагов веры и государства, против короля и поляков. В монастыре составлялись грамоты, призывавшие города идти на помощь русскому войску, осаждавшему Москву, и выбить из столицы польский гарнизон. Монастырская братия не принимала во внимание, что русское войско под Москвою стало казачьим, воровским, и враждовало с земщиной, разогнав из‑под Москвы земских людей. Всех русских людей одинаково призывали монахи на подвиг за веру и отечество в своих отлично составленных, красноречивых грамотах. Посылая эти грамоты по всей земле, они думали всех примирить и снова объединить в одном патриотическом движении. Но не так думал патриарх Гермоген, живший в осажденном Кремле под стражею и угнетаемый поляками и изменниками за нежелание служить Сигизмунду. Он видел, что созванное им ополчение проиграло свое дело и распалось от казачьего воровства. Он знал, что казаки, имея в своих таборах Марину Мнишек, задумали воцарить в Московском государстве сына ее Ивана, называемого «Воренком». Считая казачье воровство и самозванщину главным злом, патриарх всеми средствами, как только мог, учил русских людей не верить казакам и бороться с ними, как с лютыми врагами. Когда к нему проникали его почитатели за благословением и поучением, Гермоген устно передавал им свою мысль о необходимости борьбы с казачеством. Кода было можно, он писал грамотки о том же в города. Сохранилась такая его грамотка, посланная к нижегородцам.

Итак, во дни общего уныния и растерянности духовенство подняло свой голос и громко звало к борьбе за родину. Города, слушая увещания духовных отцов, вступали в сношения между собою, посылали друг другу разные вести, отправляли из города в город послов для общего совета. Почин объединения земских сил взяли на себя нижегородцы. Во главе их городской общины, как и везде, стояли «земские старосты». Один из них, Козьма Минин Сухорук, отличался громадным умом и железной энергией. Под влиянием грамотки Гермогена он начал дело народного объединения тем, что предложил своим согражданам собрать казну и на нее устроить войско. Нижегородцы согласились и постановили приговор, по которому каждый домохозяин обязан был дать на ратных людей «третью деньгу», то есть одну треть своего годового дохода или же товара; были, сверх того, и добровольные пожертвования. Для сбора денег был всем миром избран тот же Козьма. Когда дело было налажено, тяглые люди оповестили Нижегородского воеводу (князя Звенигородского) и соборного протопопа Савву Ефимьева о своем намерении устроить ополчение для очищения Москвы. Те собрали весь город, духовных, служилых и тяглых людей, в городской собор, прочитали Троицкую грамоту, которая тогда пришла в Нижний Новгород, и объявили приговор тяглого нижегородского мира. При этом Савва и Минин говорили речи о необходимости идти на освобождение государства от внешних и внутренних врагов. Решили сбирать ополчение и выбрали в его начальники князя Д. М. Пожарского, который недалеко от Нижнего жил в своей вотчине и лечился от ран, полученных им при разорении Москвы (§ 72). Затем начали из Нижнего посылать грамоты в ближайшие города, объявляя о своем ополчении и приглашая присоединиться к нему. В этих грамотах нижегородцы прямо говорили, что идут не только против поляков, но и против казаков, и не дадут им делать никакого воровства.

Таково было начало Нижегородского ополчения. К ноябрю 1611 года Пожарский уже приехал в Нижний и начал устраивать войска. По его желанию Минин принял на себя заведование деньгами и хозяйством ополчения. В зиму 1611–1612 года к Нижнему присоединилось много городов (от Казани до Коломны), и у Пожарского собралось большое войско, с которым он мог выступить в поход. Подмосковные казаки враждебно отнеслись к земскому движению и послали свои отряды на север противодействовать нижегородцам. Вот почему весною 1612 года Пожарский пошел не под Москву, а в Ярославль, главный город среднего Поволжья. Он желал прогнать казаков из северных областей и присоединить северные города к своему ополчению. Это ему удалось. Целое лето провел он в Ярославле, устраивая свои дела. В то время, как под Москвою его враги, поляки и казаки, взаимно стерегли друг друга и в непрерывной борьбе ослабляли свои силы, Пожарский окончательно устроил свое войско и собрал в Ярославле собор, которому и вверил управление всею землею и всем своим войском. В составе этого собора было духовенство с одним из митрополитов (Кириллом) во главе. Участвовали в соборе и те немногие бояре, которые избежали московской осады и польского плена и приехали в Ярославль. На собор к Пожарскому были присланы из многих городов выборные люди от служилого и тяглого населения. Таким образом, состав собора был полон, и потому была даже мысль, не спеша под Москву, в Ярославле всею землею избрать и государя. Но обстоятельства заставили идти под Москву.

В июле 1612 года Пожарский получил известие, что король Сигизмунд посылает гетмана Хоткевича с войском и провиантом на помощь своему московскому гарнизону. Нельзя было пропустить Хоткевича в Москву, потому что он надолго бы укрепил польскую власть в столице. Ярославское ополчение заторопилось к Москве. Оно очень остерегалось казаков и потому, подойдя к Москве, стало отдельно от казачьего лагеря. Казаки же, думая, что Пожарский пришел на них, испугались. Бóльшая половина их с Заруцким и Мариною Мнишек убежала от Москвы и пошла к Астрахани. Другая же половина казаков, с князем Трубецким во главе, пыталась вступить в переговоры с Пожарским. Эти переговоры еще не привели к миру и согласию, как пришел Хоткевич и напал на войско Пожарского. Шла жестокая битва, а казаки в решительную минуту не думали помочь Пожарскому. Только тогда, когда А. Палицын усовестил их, они опомнились – и русские отбили гетмана. Хоткевич ушел обратно, не успев оказать польскому гарнизону в Кремле никакой помощи. Русские же рати помирились и дружно повели осаду. Трубецкой и Пожарский начали «всякие дела делать заодно»; управляя вместе и ратью, и государством.

Через два месяца, именно 22 октября 1612 года, русские взяли приступом Китай-город. Истощенные голодом и борьбою, поляки не могли долее сопротивляться: они дошли в осаде даже до людоедства. Вскоре после потери Китай-города польский начальник Струсь сдал Пожарскому и Кремль. Москва была таким образом освобождена. Сигизмунд после неудачи Хоткевича сам было появился с небольшим войском в окрестностях Москвы (в самом конце 1612 года), но, встретив повсюду дружный отпор, отступил назад. Избавившись от этой последней опасности, московские люди могли наконец подумать об избрании царя.

§ 74. Избрание в цари Михаила Федоровича Романова. Тотчас по очищении Москвы временное правительство князей Пожарского и Трубецкого разослало по городам грамоты с приглашением прислать в Москву выборных, человек по десяти от города, для «государева обиранья». К январю 1613 года съехались в Москву представители от 50 городов и, вместе с московскими людьми, составили избирательный собор. Прежде всего обсудили вопрос об иноземных кандидатах в цари. Отвергли Владислава, избрание которого принесло столько горя Руси. Отвергли и шведского королевича Филиппа, который был избран новгородцами на «Новгородское государство» под давлением шведских войск, занимавших тогда Новгород. Сделали, наконец, общее постановление не избирать «царя от иноверных», а избрать своего «из великих московских родов». Когда же стали определять, кого бы из своих было можно возвести на царский престол, то голоса разделились. Каждый называл приятного себе кандидата, и долго ни на ком не могли сойтись. Выяснилось, однако, что не только на соборе, но и в городе Москве, среди земских людей и среди казаков, которых тогда было в Москве много, особый успех имеет молодой Михаил Федорович Романов, сын митрополита Филарета. Его имя называли уже в 1610 году, когда шла речь об избрании Владислава; и теперь в пользу Михаила Федоровича на заседания собора поступали письменные и устные заявления горожан и казаков. 7 февраля 1613 года собор впервые решил остановить свой выбор на Михаиле. Но из осторожности постановили отложить дело на две недели, а в это время послать по ближайшим городам узнать, люб ли там будет царь Михаил, и, кроме того, вызвать в Москву тех из бояр, кого на соборе не было. К 21 февраля из городов пришли хорошие вести, и бояре съехались из своих вотчин – и вот 21 февраля торжественно Михаил Федорович был провозглашен царем и ему принесли присягу как члены собора, так и вся Москва.

Нового царя, однако, не было в Москве. В 1612 году он сидел с своею матерью, инокинею Марфою Ивановною, в Кремлевской осаде, а затем, освободясь, уехал через Ярославль в Кострому в свои села. Там ему грозила опасность от бродячего польского или казачьего отряда, каких много было на Руси после падения Тушина. Михаила Федоровича спас крестьянин его села Домнина, Иван Сусанин. Известив своего боярина об опасности, он сам завел врагов в леса и там погиб с ними, вместо того чтобы указать им путь в боярскую усадьбу. Тогда Михаил Федорович укрылся в крепком Ипатьевском монастыре у Костромы, где и жил с матерью до той минуты, как к нему в монастырь явилось посольство от земского собора с предложением престола. Михаил Федорович долго отказывался от царства; мать его также не хотела благословить сына на престол, боясь, что русские люди «измалодушествовались» и могут погубить молодого Михаила, как прежних царей, Федора Борисовича, Расстригу и Шуйского. Только после долгих просьб послы собора получили согласие, и Михаил Федорович 14 марта 1613 года принял царство и затем поехал в Москву.

§ 75. Значение и последствия смутного времени. Познакомясь с подробностями событий смутного времени, нетрудно понять их общий ход. Начало смут было положено прекращением московской династии, а причины их заключались в недовольстве разных классов московского населения теми условиями жизни, какие создались в Московском государстве. Бояре и княжата были озлоблены гонениями Грозного: как только они увидели возможность прекращения московского царского рода, они начали борьбу за власть и влияние, чтобы вернуть себе прежнее, утраченное ими положение при дворе и в государстве и овладеть престолом. От смерти Грозного и до воцарения Шуйского шла, таким образом, борьба дворцовая, за царский венец, между различными желателями власти. При Шуйском же началась борьба общественная — казачества и низших классов населения против закрепостивших их бояр и землевладельцев. Эта междоусобная борьба разрушила порядок и расшатала государство. Поляки и шведы воспользовались московскою «разрухою», вмешались в московские дела и достигли успеха: поляки овладели Москвою и Смоленском, а шведы – Новгородом. Тогда на Руси началось патриотическое движение против иноземного господства. Таким образом, смута, поднявшаяся по поводу прекращения династии в Москве, прошла три периода: 1) борьбы бояр за власть и престол, 2) борьбы низших классов (казачества) против высших (землевладельцев) и 3) борьбы русских людей вообще с иноземными врагами и своими «ворами».

Тянувшиеся почти четверть столетия потрясения не могли не оставить глубокого следа в московской политической и общественной жизни. Во-первых, начавшее смуту боярство не только не достигло своих целей, но было совсем разбито смутою. Исчезли из вида главнейшие боярские семьи; одни вымерли вовсе (князья Шуйские, Мстиславские, Воротынские), другие захирели и обеднели (Годуновы, Салтыковы), третьи надолго потеряли свое влияние (князья Голицыны, Куракины). После смуты места родовитых бояр всюду занимают простые дворяне. Во-вторых, не достигло своих целей и казачество. Сколько раз оно ни поднималось против государственного порядка, оно неизбежно терпело поражения. Наконец, главная казачья шайка с атаманом Заруцким убежала вовсе из государства, а прочие казаки поддались земскому ополчению. Заруцкий погиб, а казаки, оставшиеся на «поле» и на Дону, не ходили больше на Москву, а старались сохранять с нею добрые отношения. Они составили на нижнем течении Дона подобие государства, называли себя «войском», управлялись выборными людьми (совокупность которых называлась «старшиною») и свои дела вершили в «кругу» (на сходках). Занимаясь охотою и рыболовством, казаки всю свою боевую энергию направили на татар и турок, оставив пока в покое Московское государство. В-третьих, с расстройством московской аристократии и поражением казачества главную силу в Московском государстве получили люди средних классов – дворяне и горожане. Их ополчение освободило Москву, их земский собор избрал нового государя М. Ф. Романова. Из них составился государев совет (боярская дума) и штат чиновников, которые повели управление государством после смуты. Таковы были последствия смуты для московского общества.

Для правительства последствия смутного времени были также очень велики. Прежние государи считали государство своею «вотчиною» (то есть наследственною собственностью). Вновь избранный государь и его родные и приближенные уже не могли стоять на такой точке зрения. Народ и государство не только не казались им собственностью, но представлялись громадною стихией, для управления которою необходим был земский совет – по крайней мере, до тех пор, пока эта стихия, возмущенная смутою, еще не пришла в спокойствие. Вот почему новый государь не хотел управлять без земского собора и в первые годы своего царствования держал его постоянно при себе. Страшное разорение страны в смуту давало много забот и трудов государю и земщине. Необходимость возвратить города и волости, захваченные поляками и шведами, заставляла воевать. Всякий шаг царя и земского собора был обусловлен последствиями смуты. Вся история Московского государства в XVII столетия развивалась в прямой зависимости от того, что произошло в смутную эпоху.

Таково было значение и последствия смуты. С нею окончился в Московском государстве старый порядок и началась новая эпоха.